Уже в первом классе я стал понимать, что есть профессии куда более интересные, чем клоун. Например, пожарный или конный милиционер.
И все-таки, когда учительница спросила: «Кто хочет участвовать в школьном концерте?» — моя рука тут же взметнулась вверх.
Первая роль – Горошек. С большим куском картона, на котором нарисовали зеленый горошек, я участвовал в сценке «Огород».
Нас, десятерых мальчиков, поставили в ряд на сцене, и каждый по очереди, сделав шаг вперед, должен был произнести несколько стихотворных строчек об овоще, который он изображал.
Мне велели выучить такие строчки: Вот горошек сладкий, Зерна, как в кроватке, Спят в стручках усатых.
Последним в строю – возможно, из-за маленького роста – поставили меня. Все ребята быстро прочли стихи.
Настала моя очередь. Я делаю шаг вперед и от волнения вместо стихов произношу:
— А вот и репка!
После этого я помолчал и встал на свое место. Зал засмеялся, ибо получилось неожиданно – все читали стихи, а один просто назвал овощ, при этом перепутав горох с репкой.
Посрамленный, я ушел со сцены. За кулисами учительница, посмотрев на меня строго, сказала:
— А ты, Никулин, у нас, оказывается, комик!
После концерта я сделал два вывода: первый – быть артистом страшно и трудно, второй – в школе комиков не любят.
Однажды по Калининграду на крытом грузовике ехала со съемок фильма «Женя, Женечка и „катюша»» группа, в составе которой были Олег Даль и Михаил Кокшенов.
Вообще, они разыгрывали и подначивали друг друга постоянно, а тут что-то особенно развеселились.
И вот в центре города оба спрыгивают на мостовую, впереди бежит Даль в военной бутафорской форме с оружием в руках, следом за ним несется Кокшенов и, выпуская время от времени короткие автоматные очереди, кричит:
— Стой, гад! Сдавайся!..
Прохожие в ужасе прижимаются к стенам, кто-то прячется за деревом, кто-то падает на асфальт, опасаясь шальной пули. В этот момент со скрежетом тормозит настоящий военный патруль.
Даль и Кокшенов бросают оружие на землю и поднимают руки, а начальник патруля немедленно начинает допрос.
Дело в том, что оба артиста были одеты в советскую форму времен войны, и это, конечно, больше всего насторожило патрульных.
— Кто такие? — спрашивает начальник патруля, капитан третьего ранга.
— Железнодорожный флот! — в свою очередь объясняет Даль.
— Десять суток ареста, — объявляет им начальник караула.
Артистов отправили на настоящую гауптвахту, откуда отвезли потом в милицию. Где им и дали обоим по 15 суток за выходку — тогда судья не очень то смотрел, кто ты артист или кто.
Причем с суток- их возили на съемочную площадку на «работы» — под конвоем.
Досидели они не до конца, где то в районе 5-6 дня их досрочно освободили — за хорошее поведение и по ходатайству от рабочего «коллектива».
Арка́дий Исаа́кович Ра́йкин — советский артист эстрады, театра и кино, театральный режиссёр, конферансье, сценарист, писатель-сатирик; народный артист СССР. Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии. Википедия Родился: 24 октября 1911 г., Рига, Российская империя Умер: 17 декабря 1987 г. (76 лет), Москва, СССР
Райкин о Чуковском. У Корнея Чуковского в Переделкино была дача, а Райкин там её снимал. В любую погоду и детского писателя, и сатирика можно было встретить в лесу возле посёлка: один просто гулял, другой – учил роль на ходу. Райкин называл Чуковского частью переделкинского пейзажа. Его сын не любил приезжать на дачу, и дом часто выглядел пустынным. Оживлялся он детскими праздниками, сборищами в гостях у писателя и розыгрышами самого хозяина дома. Один из таких розыгрышей мощно описал Аркадий Райкин в своей книге «Без грима. Воспоминания». Однажды встретив Райкина, разучивающего роль на улице, Чуковский пригласил его в дом, в кабинет сына. Райкин вежливо отказался. «В другой раз, завидя меня на той же улице с текстом роли в руках, он без всяких приветствий напустился на меня, как если бы поймал на месте преступления: – Пренебрегаете! – Б-г с вами, Корней Иванович. Просто я тaк привык. Мне так удобно – гулять и учить. – Ну, как знаете, – сказал он сухо и не прощаясь пошёл своей дорогой. В третий раз дело приняло совсем уж крутой оборот. Он, как выяснилось, поджидал меня, караулил у ворот своей дачи. И когда я поравнялся с ним, он распахнул калитку и выкрикнул с угрозой, как-то по-петушиному: – Прошу! Я понял, что сопротивление бесполезно. Рассмеялся. Вошёл в сад. Поднялся на крыльцо и остановился у двери, чтобы пропустить его вперёд. – Вы гость. Идите первым, – сказал Чуковский. – Только после вас. – Идите первым. – Не смею. – Идите первым. – Ни за что! – Ну, это, знаете ли, просто банально. Нечто подобное уже описано в литературе. Кстати, вы не помните кем? – А вы что же, меня проверяете? – Помилуйте. Зачем мне вас проверять? Просто я сам не помню. – Ну Гоголем описано. В «Мёртвых душах». – Гоголем, стало быть? Неужто? Это вы, стало быть, эрудицию свою хотите показать? Нашли перед кем похваляться. Идите первым. – Ни за какие коврижки! – Пожалуйста, перестаньте спорить. Я не люблю, когда со мной спорят. Это, в конце концов, невежливо – спорить со старшими. Я, между прочим, вдвое старше вас. – Вот потому-то, Корней Иванович, только после вас и войду. – Почему это «потому»? Вы что, хотите сказать, что вы моложе меня? Какая неделикатность! – Я младше. Корней Иванович. Младше. – Что значит «младше»? По званию младше? И откуда в вас такое чинопочитание?! У нас все равны. Это я вам как старший говорю. А со старших надо брать пример. – Так подайте же пример, Корней Иванович. Входите. А я уж за вами следом. – Вот так вы, молодые, всегда поступаете. Следом да следом. А чтобы первым наследить – кишка тонка?! После чего он с неожиданной ловкостью встал на одно колено и произнёс театральным голосом: – Сэр! Я вас уважаю. Я встал на два колена: – Сир! Преклоняюсь перед вами. Он пал ниц. То же самое проделал и я. Он кричал: – Умоляю вас, сударь! Я кричал ещё громче. Можно сказать, верещал: – Батюшка, родимый, не мучайте себя! Он шептал, хрипел: – Сынок! Сынок! Не погуби отца родного! Надо заметить, дело происходило поздней осенью, и дощатое крыльцо, на котором мы лежали и, как могло показаться со стороны, бились в конвульсиях, было холодным. Но уступать никто из нас не хотел. Из дома выбежала домработница Корнея Ивановича, всплеснула руками. Она была ко всему привычна, но, кажется, на сей раз не на шутку испугалась. Попыталась нас поднять. Чуковский заорал на неё: – У нас здесь свои дела! Бедную женщину как ветром сдуло. Но через мгновение она появилась в окне: – Может, хоть подстелете себе что-нибудь? Чуковский, лёжа, испепелил её взглядом, и она уже больше не возникала. А он продолжал, вновь обращаясь ко мне: – Вам так удобно? – Да, благодарю вас. А вам? – Мне удобно, если гостю удобно. Всё это продолжалось, как минимум, четверть часа, в течение которых мне несколько раз переставало казаться, что мы играем. То есть я, конечно, понимал, что это игра. Да и что же другое, если не игра?! Но… как бы это сказать… некоторые его интонации смущали меня, сбивали с толку. – Всё правильно, – сказал он, наконец поднявшись и как бы давая понять, что игра закончилась в мою пользу. – Всё правильно. Я действительно старше вас вдвое. А потому… – Я вздохнул с облегчением и тоже встал на ноги. – А потому, потому… – И вдруг как рявкнет: – Идите первым! – Хорошо, – махнул я рукой. И вошёл в дом. Я устал. Я чувствовал себя опустошённым. Мне как-то сразу стало всё равно. – Давно бы так, – удовлетворённо приговаривал Чуковский, следуя за мной. – Давно бы так. Стоило столько препираться-то! На сей раз это уж был финал. Не ложный, а настоящий. Так я думал. Но ошибся опять. – Всё-таки на вашем месте я бы уступил дорогу старику, – сказал Корней Иванович, потирая руки…» (Аркадий Райкин. «Без грима.Воспоминания»)
Периодически Андрюша Миронов сидел на диете. Меня тоже втягивали в эту авантюру. Как–то после гастролей в Киеве мы двумя семьями поехали отдыхать на Днепр под город Канев. Там был пустынный пляж из дюн, какой–то пансионат и огромный памятник Шевченко.
Кроме памятника были наш 12–летний сын Миша и молодая жена Миронова актриса Катя Градова, которая категорически заявила, что мы все садимся на диету, гарантирующую похудание, и будем сидеть на ней до конца отдыха.
Диета состояла из постоянного потребления сухого вина с незначительным количеством сыра.
Голодные и пьяные мы валялись под Шевченко и с удивлением наблюдали, как наш сын Миша с Катей бодро и весело плещутся в Днепре.
Все это продолжалось до тех пор, пока наш сын не проболтался, что каждое утро после заплыва они с Катей короткими перебежками направляются в пансионатскую столовку и жрут по несколько порций макарон с тем же сыром.
Скандал был страшный, диета закончилась, но до развода Андрюши с Катей дело тогда не дошло, он случился позже, уже, вероятно, на другой диете.
