Сыночек

— Клавдия Львовна, везут, женщина двадцать пять лет, травма грудной клетки, состояние критическое, — в кабинет забежала медсестра Инга.

— Артём сказал, что довести не удастся.

— Готовьтесь к операции! – голос хирурга был спокоен. Она встала, накинула на халат легкую осеннюю куртку и, слегка прихрамывая, направилась встречать машину скорой помощи.

Осенний ветер срывал с деревьев последние листья. Пасмурное утреннее небо предвещало дождь, мелкий и нудный. «Что-то старая рана ноет? Как бы снег не пошёл?»

Перед глазами пронеслись картины: война в Южной Осетии. Взрыв. Пальцы невольно коснулись шрама на лице…

Из остановившейся машины скорой помощи вышел Артём, молодой врач, и помотал головой: — Не довезли. Клавдия подошла к носилкам. «Да, жизнь этой женщины благополучной не назовёшь. К тому же пьяная… была».

Тут Артём вытащил из машины совсем маленького мальчика, взял на руки: — С ней был. В глазах этого двухлетнего крохи, одетого в грязную легкую одежду, читалась какая-то обречённость.

Врач подошла совсем близко, и вдруг в глазах ребёнка мелькнула радость: — Мама!!! – закричал он и обнял Клавдию.

Какое-то незнакомое чувство заставило забиться сердце. Она взяла его на руки, прижала к груди. Ребёнок ткнулся губами в щёку и обвил ручонками шею.

Клавдия чувствовала, что ребёнку холодно и, забыв обо всём, бросилась в свой кабинет. Налила тёплого сладкого чая. Ребёнок стал пить, обливаясь.

Клавдия открыла холодильник, в нём много съестного – ночные дежурства были частыми. Но она представления не имела, что дать ребёнку.

Взяла кусок мягкой булочки, обмакнула в сметану. Ребёнок схватил это угощение и стал жадно есть. Посадила его на диван. Разогрела молока. Ребёнок напился и, положив голову ей на колени, уснул.

— Клавдия Львовна, — в кабинет зашла Инга.

– Там из полиции и это… из дома сирот, что ли.

— Пусть зайдут!

— Здравствуйте! – поздоровался полицейский и тут же представился.

– Лейтенант Якушев Андрей Викторович.

— Я – Юлия Яковлевна Антонова, инспектор по делам несовершеннолетних, — представилась женщина и сразу добавила.

— Мы за мальчиком.

— Вы знаете, как его зовут? – вдруг спросила Клавдия.

— Да, — полицейский заглянул в папку.

– Богдан Владимирович Гусев.

— А что ещё можете о нём сказать. Молодой лейтенант удивлённо взглянул на врача, но продолжил читать: — Нигде не прописан, мать – Гусева Эльза Юрьевна, нигде не прописана, не работает…, — но тут же поправился.

— Не работала. Отца – нет. Последний месяц проживали у подруги. Два дня назад она их выгнала. Каких-либо близких родственников у мальчика нет.

— А что случилось?

— Переходила дорогу, пьяная. Ребёнка даже за руку не держала.

— И что теперь с мальчиком будет? – в голосе Клавдии слышалась грусть вперемешку с жалостью и нежностью.

— После карантина устроим в дом малютки, — Юлия Яковлевна вдруг улыбнулась.

– Ребенок немного нервный, постоянно плакал. Мамаша о нём особо не заботилась. А у вас на руках спокойно спит, словно настоящую маму почувствовал.

У Клавдии перехватило дыхание, к глазам подступили слёзы. Перед глазами вновь мелькнул тот взрыв, после которого она уже никогда не станет мамой и чьёй-то женой – тоже.

— Клавдия Львовна, вы…, — лейтенант запнулся, но тут же исправился.

– У вас прическа и цвет волос очень похожи с его матерью. Видно ребёнок инстинктивно потянулся к вам и впервые в жизни почувствовал защиту.

— Помогите занести его в машину, — попросила Юлия Яковлевна.

– Он так крепко спит. Клавдия прижала ребёнка к груди и осторожно понесла. Уложила в машину, в которой приехали представители власти. Вернулась в кабинет.

Её сменщица уже пришла и переодевалась: — Клава, что случилось? На тебе лица нет.

— Привет, Яна! Всё в порядке! Зашла в квартиру, где жила вдвоём с матерью. Огромную четырёхкомнатную квартиру, с евроремонтом, заставленную современной мебелью.

— Привет, мама! – попыталась придать своему голосу веселье.

— Дочь, что случилось? – материнское сердце не обманешь.

Клава схватилась за голову, забежала в свою комнату и упала на кровать. Следом забежала мать. Она не помнила, когда последний раз видела дочь плачущей.

Та не плакала и когда вернулась из Осетии, вся израненная, и когда врачи ставили один за другим неутешительные диагнозы.

А сейчас растерянно смотрела на вздрагивающие плечи своей взрослой, давно взрослой дочери. Села рядом на кровать: — Что случилось, дочка?

— Сегодня привезли женщину после аварии, довезти не успели. Она была нетрезвая, переходила дорогу. Вместе с ней был мальчик, совсем маленький, — из глаз Клавы вновь потекли слёзы, она уткнулась в плечо матери.

– Он вдруг обнял меня и закричал: Мама!!! Дочь просто захлёбывалась слезами, а мать гладила дочь по волосам, не зная, что сказать.

Вдруг в груди пожилой женщины, что-то екнуло: — Клава, а давай этого мальчика возьмём к себе. Будет у тебя сын, а у меня – внук.

— Дочь резко подняла голову.

– У нас с тобой у обеих хорошие пенсии. Да и зарабатываешь ты хорошо. Клавдия бросилась к компьютеру. Стала внимательно читать законы. Разобравшись во всём, кинулась к матери: — Там много справок надо. И срок от нескольких недель до года. Сейчас начну собирать…

— Сейчас ты позавтракаешь, немного отдохнёшь, — перебила её мать.

– А я пока сама во всём разберусь. Пошли на кухню! График работы: день – ночь – отсыпной – выходной, с одной стороны тяжёлый, но с другой – два свободных дня. Много чего можно успеть сделать.

Первым делом разузнала, где сейчас Богдан находится. Зашли к заведующей: — Здравствуйте! Вы по какому поводу? – спросила та.

— Сегодня утром к вам поступил мальчик, Гусев Богдан. Я хотела бы его усыновить.

— Вы, извините, кем ему являетесь?

— Никем.

— А откуда вы его знаете?

— Я работаю в больнице, хирургом в реанимации. Сегодня утром к нам привезли погибшую женщину и Богдана.

— Вас как зовут? – вдруг спросила заведующая.

— Клавдия Львовна.

— Клавдия Львовна, я не против. Более того, всегда рада, когда дети находят родителей.

Но вам нужно собрать много справок. Затем будет суд, который и решит, возможность усыновления вами ребёнка, — и опять неожиданно.

– Вы замужем?

— Нет, — Клавдия опустила голову.

— Это большой минус. Кроме того, учитывается благосостояние, здоровье.

— Я понимаю. — Клавдия Львовна, соберите документы, относите их в отдел опеки и попечительства.

— Хорошо. А можно, мы встретимся с Богданом?

— Пожалуйста! – она встала из-за стола.

– Идёмте! Он пока в карантине. В зале с десяток детишек играли в игрушки, рядом были нянечки. На детях были чистые костюмчики. Но все они были, какими-то несчастными.

Богдана она узнала сразу. Тот сидел на полу и смотрел куда-то в окно. Вот повернулся, долго смотрел на вошедших и вдруг встал на ноги.

— Мама!!! И побежал к ней неуклюжей походкой, широко расставив руки.

— Сыночек!!! – вырвалось из груди Клавдии. Она бросилась навстречу, схватила, прижала к себе, словно боясь, что кто-то отберёт его.

За два дня Клавдия с матерью успели собрать все документы. Тем более, собрать справки о здоровье, конечно же, не составило никакого труда.

Собранные документы отнесла в отдел опеки и попечительства. Там ей сказали, что в течение месяца они изучат документ, проверят состояние здоровья ребёнка, обследуют жилищные условия усыновителя.

Далее Клавдия пошла оформлять заявление  в суд. Там ей сказали, что сначала придут документы из отдела опеки и попечительства.

Прошла неделя. Дело об усыновлении так и не сдвинулось с мёртвой точки. Пока кто-то из врачей на её работе во время чаепития не завёл разговор об этом: — Клава, что у тебя с Богданом? – о нём уже знала вся больница.

— Волокита там, — Клавдия тяжело вздохнула.

– А если не отдадут?

— Клава, помнишь, ты как-то пару лет назад, спасла Мелихова и его жену, когда они в аварию попали? А ведь он сейчас заместитель мэра по социальным вопросам.

— Да, он наверно, уже забыл про меня.

— Вот и напомни. Лишь к вечеру в конце смены Клава решилась позвонить в мэрию.

— Приёмная Мелихова, — раздался металлический голос.

— Можно мне поговорить с Никитой Петровичем?

— Ваша фамилия?

— Михайлова Клавдия Львовна.

— По какому вопросу?

— По личному.

— Записываю вас на двадцать седьмое ноября.

— Ну это же через месяц? Можно пораньше?

— У Никиты Петровича все дни приёма расписаны на месяц вперёд. Тут Клавдия услышал в трубке недовольный мужской голос, обращённый к секретарше: — Кто там?

— Какая-то, вот… И тут же громкий крик в трубке: — Клава, Клавочка, не бросай трубку!

— Никита Петрович, вы меня помните?

— О чём ты говоришь?

— Никита Петрович…

— Клава, ты в той же больнице?

— Да.

— У тебя смена когда заканчивается?

— Через полчаса.

— Сейчас приеду. Он уже ждал возле своей машины. Бросился навстречу: — Клава, извини! Нет мне прощения. Садись, едем!

— Куда?

— Ко мне домой. Жена обозвала меня самыми последними словами и приказала немедленно тебя доставить.

Он усадил Клавдию в машину. И лишь, когда машина тронулась, спросил: — Клава, у тебя какие-то трудности?

— Хочу усыновить мальчика, — ей стало неудобно, словно она жалуется, но всё же договорила.

– А там как-то медленно. А ещё суд…

— Ах, там ещё и суд? – почему-то рассмеялся Никита Петрович. Его жена встречала их возле раскрытых ворот коттеджа.

Обняла Клаву: — Прости нас! Ты этого болвана, — она кивнула на мужа, – можно сказать, с того света вытащила. Мне все сшила, почти шрамов не осталось. А мы тебя даже не отблагодарили по-настоящему.

После небольшого, но богатого застолья, Раиса Сергеевна, хозяйка дома, наконец, вспомнила:

— Клава, а что за проблема у тебя?

— Хочу усыновить мальчика. Но документы в отделе опеки и попечительства уже неделю…

Клавдия стала рассказывать о погибшей женщине, о Богдане. Когда она закончила рассказ, хозяйка смахнула с глаз слёзы и твёрдо пообещала: — Эту проблему мы сейчас решим. Достала телефон, набрала номер: — Здравствуй, Света!

— Ой, Раиса Сергеевна, здравствуйте!

— Света, я к тебе по делу.

— Слушаю вас!

— У тебя там документы от Михайловой Клавдии Львовны на усыновление. Не могла бы ты завтра с утра их оформить и принести мне?

— О чём разговор, Раиса Сергеевна, всё сделаю.

— Ой, спасибо, Светочка!

— Вот и всё, Клава! – улыбнулась женщина, выключив телефон.

— А там ещё суд…, — вставила Клавдия.

— Вообще-то, — Раиса Сергеевна рассмеялась.

– Я глава нашего городского суда, и завтра твои документы из отдела опеки и попечительства придут ко мне.

Сейчас мы с тобой, прямо здесь, напишем кое-какие бумаги. Завтра всё оформлю, как полагается. Ну, а послезавтра забирай своего Богдана.

— Спасибо! — Перестань, Клава! Я всю жизнь перед тобой в долгу.

— Мама!

— Всё, сыночек собираемся! Домой!

— Баба, баба…

— Баба тебя ждёт, — Клава стала одевать ребёнка во всё новое.

– Много вкусного тебе приготовила. — Мама! – обнял и поцеловал, куда-то в шею.

— Всё, мы пошли! – обратилась Клава к стоящей рядом заведующей.

— Счастья вам в жизни! – улыбнулась та.

Бабушка радостно всплеснула руками: — Внучок, мой родненький! Сейчас я тебя раздену.

— Баба! — Да что ж ты, только два слова и говоришь? — ворчала пожилая бабушка, раздевая внука.

– Ну, ничего, не зря я в школе сорок лет проработала. И говорить ты у меня научишься, и отличником будешь. Пошли, внучок!

Автор: Александр Паршин

Фотография из сети.

 

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Одинокие мужики

Ванька, когда они с дедом одни остались, прямо внутри жизни, где всё продолжалось: солнце светило, и дождь шёл, и Малахов в телевизоре всё время говорил: «Берегите себя и своих близких», — то Иван сразу понял, что деду быть во всём этом труднее.

Ну, в том, что вокруг происходило, потому что он не привык без бабушки. Они втроём долго уже жили: бабушка, дед и Ванька. Уже целых восемь лет, потому что тогда Ивановы родители на машине разбились.

И остались они три сироты на всём белом свете, потому что мама Ванькина была деду с баушкой дочка, а папу Ванькиного они просто так любили, потому что хороший был. Вот и жили себе втроём. Почти как настоящая семья.

Иван даже маму с папой маленько забывать стал. Это потому что, когда они разбились, Ванька ещё ребёнок четырёхлетний был, а дети же быстро растут и всегда обгоняют свою память. Вот и у Ваньки так было.

Но как дед с баушкой его вдвоём в школу повели, а по дороге зашли на рынок и там огроменные такие, как винтовки в старинных фильмах, гладиолусы купили, Иван помнил хорошо.

И про то помнил, что баушка всю дорогу повторяла ему: «Ты уж учись, Ванечка, хорошо, а то скажут, что мы с дедом не справляемся, и заберут тебя у нас. И будем тогда мы все трое в горе жить, а не в радости».

Что такое «горе» Ванька тогда помнил. Это когда маму с папой хоронили. И больше в горе он жить не хотел. Потому и учился прям очень старательно, как мог только.

А каждый вечер дед, когда поедят уже и баушка посуду помоет, вёл всех в комнату и говорил: «Ну, Иван Алексеич, расскажи-ка ты нам с баушкой, что сегодня в твоей жизни интересного приключилось-сделалось, и какие новые науки ты сегодня превзошёл и узнал».

И Ванька всё прям честно рассказывал и про то, что в слове «соЛнце» буквы «лэ» как бы и не слышно, но писать её надо.

И про то, что бабочка не сразу такая красивая рождается, а сначала получается прожорливая гусеница, а потом — куколка. Дед с баушкой слушали и удивлялись. Да ещё и переспрашивали по несколько раз.

А несколько дней назад утром баушка не проснулась и завтрак не приготовила. В первый раз. Поэтому Иван с дедом её и похоронили. Ну, ещё и соседи там всякие были. И потом все за столом ели, пили и плакали.

А дедушка сидел просто, опершись на свою тросточку ладонями и подбородком и иногда говорил: «Мы с Марь Семёновной пятьдесят два года, как один день прожили». И потому Ваньке так жалко деда было, что понял он — вот таким и бывает настоящее горе.

С тех пор дед как бы жил, но не очень. Он сидел, иногда ходил по дому, шёл к столу, когда Иван звал его обедать.

Суп варить и картошку жарить баушка его уже давно научила и часто говорила, что Ванюшка даже лучше чем она сама картошечку поджаривает: она у него «загорелая» получается.

Дед ел, потом сидел у телевизора, потом говорил Ваньке: «Спать, Иван, я пойду. Чё-то всё неинтересное какое-то стало». И отворачивался к спинке дивана. И затихал.

Когда Ванька возвращался из школы, дед бойко семенил в прихожую и, увидев Ивана, говорил, будто даже разочарованно: «А-а-а… это ты…» и уходил снова в комнату, где садился лицом к окну и опять опирался подбородком о трость.

И так Ваньке жаль деда было, что аж прям… Очень, короче, жаль!..

Вечером однажды не выдержал он, подошёл к деду, сел перед ним на пол и ноги дедовы обнял. А сам в глаза старику смотрит и хочет сказать хорошее что-нибудь и важное, а — что, сам не знает.

Дед тогда первым заговорил: — А баушке нашей, Вань, там плохо одной. Она даже и не знает, что ей делать. Меня ждёт, наверное…

Приду скоро уже… Поднял глаза над Ванькиной головой и так далеко куда-то посмотрел, куда людям заглядывать запрещено.

Вот тут Иван и испугался. Прижал голову к дедовым коленям и зашептал, будто молиться начал:

— Не-е-е-т, дедуня, не уходи. Со мною останься. А то, если бабушка узнает, что ты меня здесь одного бросил, рассердится, ругаться начнёт. А ты же знаешь, что ей волноваться нельзя — сердце у неё…

— Какое там сердце, — дед отвечает.

— Там (и снова глаза вверх поднял) от человека лишь дух святой остаётся…

— Нет, дедуня, — Ванька говорит.

— Туда человек и сердце своё забирает, потому что в нём мы все для него и остаёмся.

Дед тут впервые на Ваньку по-настоящему посмотрел: — Да? Думаешь?.. Потом помолчал, помолчал и говорит Ивану: — Ванёк! Я чё-то так есть захотел. А пожарь-ка ты картошечки, как бабушка, с корочкой…

Олег Букач

Из сети

Рейтинг

5 из 5 звезд. 2 голосов.

Парень нашёл в себе силы простить мать.

Теперь они живут в его доме. Детдомовец Пашка особой любви к своей персоне не видел! Пашка некрасивый, хромой — малышня его дразнили, но близко подходить боялись, хоть и хром, а всё таки из старших, догонит — накостыляет. А ребята постарше просто обходили его стороной, не звали в свои компании. Обижали часто.

Так и вырос Пашка без любви, был хмур, молчалив, научился не лезть в чужие дела. Шли годы, Пашка в восемнадцать лет получил своё жильё!

Дом назвать хорошим можно было с большой натяжкой — маленький, грязный, бывшие хозяева не слишком заморачивались с уборкой, да и ремонта дом требовал серьёзного.Но парень был и такому жилью рад, впервые за свою жизнь он был спокоен.

Особенно радовало его то, что от прежних хозяев досталась вся мебель, довольно таки сносная, небольшой холодильник и рабочий телевизор. А ремонт это дело поправимое — руки из нужного места растут, справится.

Пашка устроился в строительную фирму, всему учился быстро и скоро стал незаменимым работником, начальство его ценило и премии он получал за свой труд хорошие.

В свободное время занимался обустройством своего жилища, сделал электропроводку, вырыл колодец, вскопал небольшой огородик — всё делал споро, с удовольствием! Скоро дом превратился в приличное жильё, у Пашки теперь есть свой угол.

На работе — почёт и уважение, парень работящий, без вредных привычек. Сердобольные женщины качали головами и говорили: — Жену бы тебе хорошую, чтобы дом был настоящим домом, да деток!

Сами же отводили глаза и украдкой вздыхали — не каждая девушка решится семью с ним создать, внешность отпугивала, а душу- то разглядеть не успевали.

Пашка к этому относился спокойно, себя в зеркале видел и понимал, что вряд ли ему светит обрести семейное счастье.

Нашли его в два месяца в пустом, холодном доме, ногу еле спасли, но хромота осталась, поэтому в детдоме его вид всегда был поводом для насмешек! Парень свыкся со своей внешностью и не переживал. Но когда ремонт закончился, то он остро почувствовал своё одиночество.

Повседневные дела и работа скрашивали его жизнь, но вечерами становилось совсем невмоготу. Однажды, идя с работы, услышал Пашка слабый писк, поискал вокруг и нашёл маленького взъерошенного котёнка.

Котёнок карабкался из лужи, но скользил по размытой грязи и было видно, что сил у него совсем не осталось. С первого взгляда нельзя было определить окрас животного, грязь облепила его с головы до ног.

Пашка взял его с собой, дома отмыл, напоил молоком и, оказалось, что кот рыжий. Видно было, что в своём возрасте, кот уже достаточно натерпелся — у него было порвано ушко, а когда котёнок немного окреп и встал самостоятельно, то оказалось, что он хромает на одну лапку.

Сходство их судеб так поразило Пашку, что он прикипел к питомцу всей душой и после работы спешил уже не в пустой дом, а настоящее жильё, где его ждала живая душа.

Кот на Пашкиных харчах отъелся, превратился в пушистого рыжего оболтуса — уходил гулять, но к приходу хозяина всегда был дома, ждал его, исправно ловил мышей и » разговаривал» с Пашкой на своём, ему одному понятном, кошачьем языке.

Следующим в доме появился щенок, примерно через год, так же идя с работы, заметил парень в кустах какую — то возню и тихое поскуливание. Щенок был привязан к кусту верёвкой, не мог сам выбраться. Так в их доме появился новый жилец!

Пёс был на редкость сообразительным, громко лаял, охранял двор — выполнял свою собачью работу с большим усердием.

Так они и жили, побитые судьбой, но не сломленные, жизнь текла размеренно, ничто не нарушало покой маленького семейства. Подкопив денег, парень купил подержанный автомобиль и теперь добирался на работу и домой на своём транспорте.

Однажды, возвращаясь домой, Пашка помог пожилой женщине, был уже конец ноября , на улице подмёрзло и соседка поскользнулась на обледеневшей дороге.

Жила она неблизко, что её заставило приехать в эту часть города, Пашка так и не понял, но впоследствии считал, что это сама судьба так распорядилась.

Парень отвёз бабушку домой, помог подняться в квартиру, и она не отпустила его без угощения — напоила чаем и угостила вкуснейшими пирожками с капустой!

— Помню я, Паша вашу семью, недалеко от меня они жили, городок то небольшой, история твоя многим знакома.

Алевтина Ивановна немного помолчала, как бы решая, говорить или нет, но сказала: — А ведь я, Паша и мать твою знаю! Парень эту новость воспринял равнодушно.

— Не интересно мне это, Алевтина Ивановна, не нужен был значит, что сейчас то её вспоминать.

— А ты, парень не суди, не зная всего! Мать твоя тогда молодая, глупая была, связалась с одним типом, влюбилась, а он её в какое — дело втянул. Сам откупился, а мать твою забрали и срок дали, хоть и доказали невиновность потом, но оказалась она крайней, ей всё и приписали.

Она сейчас в столовой работает, уборщицей, сестра у тебя есть, шесть лет ей, в детдоме она тоже.

У матери твоей жилья своего нет, на работе копейки получает, не отдают ей дочку, каждый день она к ней ходит, добиться ничего не может. Она и к тебе приходит, встанет в сторонке от дома, а подойти не решается, понимает, что не простишь!

Постоит, порадуется, что у тебя всё хорошо и уходит. Пашка вспомнил, что действительно несколько раз видел около дома маленькую, худую женщину, но то, что это его мать, даже и в голову не приходило!

Промолчал тогда парень, ничего не сказал бабушке, да она и не спрашивала, сказать — сказала, а там пусть сам решает. Никто не спорит, что право на обиду у него есть, натерпелся парень досыта!

А Паша с нетерпением теперь ждал, когда опять женщину ту увидит, на работу к ней идти не решался, не хотел на всеобщее обозрение их первую встречу выставлять!

Наконец, дождался! Как- то глянул из окна — стоит невдалеке, старается виду не подать, что на окна дома смотрит, ждёт, когда сына увидит.

Собрался с духом Пашка, вышел, мать в дом позвал, сказал, что всё знает! Надолго запомнил её огромные глаза, которые вмиг наполнились слезами. Когда пили чай, мать плакала, рассказывая про свою жизнь, простить просила.

— Пашенька, мне ничего от тебя не надо, лишь бы видеть тебя иногда, да знать, что всё хорошо. Пойду я, надо Ирочку проведать! На работе обещали комнатку в общежитии дать, может отдадут мне дочку!

Пашка слушал мать и в груди у него зарождалась непонятное чувство — хотелось плакать, обнять мать, сказать, что простил, нет обиды в его сердце!

— Ты, мать переезжай ко мне, нечего тебе по каморкам мотаться. У меня всей семьи — кот, да пёс, места всем хватит.

Стали жить вместе, мать нарадоваться не могла на сына, хотя первое время вела себя виновато — сесть боялась, лишнее не возьмёт, всё во дворе копалась, что — бы на глаза не попадаться, а что там копаться, зима на улице!

Прожив немного, стала оттаивать, видела, какая душа у сына, есть за что мать упрекнуть, а он к ней по всем уважением, слова грубого не скажет!

Близился Новый год, мать всё так же бегала к дочери, навещала, надеясь, что разрешат забрать девочку, но репутация у неё была неважная поэтому соответствующие инстанции со своим решением не спешили.

Пашка молча готовил сюрприз, заранее не говорил, не знал, что получится. Помог ему директор детского дома, зная судьбу парня, он выхлопотал разрешение об опеке. В один из дней перед праздниками, Пашка взял отгул и куда-то с утра ушёл.

Мать не спрашивала его, захочет, сам скажет, парень он серьёзный, уходит, значит дела! Затеяла лепить пельмени.

Часто вечерами они с сыном на пару лепили их, накидают в морозилку, чтобы запас был. Надо пополнить, да ещё дела дома были. Уборка в доме, стирка, за выходной нужно всё успеть.

Пашку женщина увидела издалека! Выйдя за ворота вытрясти половики, она увидела сына, шагающего по улице, а на плече у него….

Мать не могла поверить своим глазам! Её дочка на плече у сына, идут, хохочут, видно, что не первый день знакомы!

Побежала женщина навстречу, обхватила их своими руками, в горле ком, радости нет конца! Тут и пёс крутится под ногами, лает, кот сидит на крылечке — вся семья в сборе, только жить, да радоваться остаётся!

Из сети

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Бабушка — усыновительница

В музыкальной школе была замечательная преподавательница по сольфеджио. Ксения была утонченным и красивым человеком. К музыке и искусству, и вообще к красоте, относилась трепетно.

Одевалась она так, как будто сошла со страницы журнала мод. Мы шутили, что сольфеджио у нас из рубрики «Модницам на заметку». В 80-е годы магазины предлагали очень скромный, а если совсем честно, то невзрачный товар для покупательниц.

А наша «До-ми-солька», так мы звали Ксению – любя, конечно, – одевалась необычно, свежо и со вкусом. Нет, ей не привозили заморские вещи родственники, потому что таких родственников у нее не было.

Украшения тоже были оригинальными, как будто на заказ, хотя мужа-ювелира у Домисольки не было. Никакого мужа не было, она одна воспитывала дочку Свету. Зато было мастерство, любовь к прекрасному.

Она превращала скучное и мрачное платье из соседнего магазина в яркий наряд, бесформенную юбку и блеклую блузку из ближайшего универмага – в приталенный сарафан.

А украшения? Ксения покупала штампованный янтарь, пыльные (потому что никто не покупал) деревянные бусы, а дома все разбирала и собирала «свои» подвески, браслеты, броши, сережки. И все вокруг спрашивали: «А где вы так красиво одеваетесь? Прямо как актриса».

Ксения делилась своей любовью к музыке, искренне не понимала, как можно слушать однотипные и безвкусные попсовые песенки.

Дочке она тоже прививала любовь к высокой музыке.Но, к сожалению, Света зевала при упоминании филармонии, консерватории, театра. А насчет Гайдна и Грига девочка шутила: «Не зря у них фамилии с «г» начинаются, и музыка у них такая же». Композиторы-классики с другими фамилиями тоже вызывали раздражение.

Светка увлекалась heavy metal и одевалась как заядлый металлист – в косуху, джинсы и, конечно, без заклепок и начеса образ был незаконченным.

Ксения в какой-то момент с горечью говорила нам, своим ученицам: «Не становитесь такими же, как моя Светка. Непутевая она!

Голова светлая, но учится плохо, потому что весь день во дворе проводит, слушают ужасную музыку, которая несет не радость, а деградацию. Чувствую, что плохо сложится ее жизнь.

И постарайтесь не повторить мою судьбу: раннее замужество, совсем молодые и неопытные были с мужем, по 18 лет, думали, что семья – это сплошной праздник, цветы и шоколад. А как дочка родилась… Трудно было, не выдержал молодой отец испытаний бессонными ночами, мокрыми пеленками и однажды исчез из нашей жизни».

Ксения не была жалобщицей и ни в коем случае не пыталась очернить свою единственную дочку. Она ее любила и хотела видеть счастливой. С каждым годом Домисолька становилась грустнее и озадаченнее.

Одно дело плохо учиться, слушать непонятную музыку, а другое – водить дружбу с подозрительными ребятами.

Света связалась с фарцовщиками (это тоже термин из далеких советских времен, эти люди «обеспечивали» своих сограждан современной западной одеждой, видео– и аудиотехникой, а на самом деле были спекулянтами).

Свету прельстили новые друзья «красивой» и легкой жизнью: они нигде не работали, но пили чешское и немецкое пиво, элегантно курили американские сигареты, а не советскую «Яву», смотрели западные видеофильмы, которых не показывали по центральному телевидению. А еще они были очень опытными: у кого-то была судимость, кто-то проходил свидетелем, одним словом, сплошной латиноамериканский сериал.

А однажды Домисолька пришла в слезах и говорила коллегам: «Ох, до чего же непутевая! 3 месяца беременности, а будущий папаша уже скрылся. Даже аборт сделать не может, все сроки прошли! Предложили дорогостоящую процедуру: искусственные роды – аборт, только на больших сроках».

Другие учителя в музыкальной школе сочувственно кивали и предлагали любую помощь: от денег взаймы до телефона хорошего проверенного гинеколога. А через неделю Ксения пришла и сказала, что никаких искусственных родов не будет.

Да, ее Светка обошла всех врачей, сделала ЭКГ и флюорографию, получила добро на операцию от главврача.

«Но что мы, какие-то нехристи, палачи, что ли? Как же можно делать искусственные роды, когда появляется порой живой ребенок, у него есть руки-ноги, определяется пол. А бывает, что некоторые даже плачут… И в помойку? Я уговорила Светку отказаться от этого мрака»

Дочка согласилась с Ксенией и не явилась на операцию.

Но все равно девушка особого энтузиазма от будущего материнства не испытывала, делала всё, что будущей маме нельзя делать: отплясывала на дискотеках, пила и курила, день превращала в ночь. «Всё равно ребенка брошу – какая мне разница, каким он будет!», – заявляла она Ксении.

Наша учительница только вздыхала, что она могла сделать, если даже в школьные годы не могла приучить ответственно подходить к урокам, домашнему заданию, к умению выбирать друзей.

«Непросто воспитывать одной – с утра до вечера на работе, дома дела, подготовка у учебному процессу, уборка, стирка, покупки, когда б я Светке время уделяла?

Разве на выходных, но это, как вижу, было катастрофически мало», – плакалась Домисолька коллегам перед нашим уроком по сольфеджио.

Она надеялась, что Света родит, увидит маленькое создание и пожалеет, не оставит в роддоме. Все 9 месяцев Ксения тайно шила пеленки и распашонки будущему внуку, вязала костюмчики.

В то время пол ребенка можно было узнать только после рождения, поэтому Ксения выбирала нейтральные цвета: зеленый, желтый, бежевый.

Света родила и, как обещала, написала отказ от сына. Ксения пыталась ее отговорить, рассказывала, что у рожениц так бывает, когда кажется, что нужно бросить всё и от всех отвернуться, но это чувство временное. Света была неумолима.

Медсестра тоже пыталась предостеречь от ошибки. Она подчеркивала, что мальчик родился здоровым, с хорошим весом, за таким будет огромная очередь усыновителей.

«Бросишь сына, пожалеешь, только поздно будет – потеряешь навсегда. Новые родители близко не подпустят, а то и в другой город переедут», – медик искренне принимала участие в судьбе новорожденного и Светки.

Но Света под уговоры медиков и мамы спокойно наносила макияж, причесывалась, душилась, а потом мило помахала всем рукой. Сын остался в роддоме с чужими тетями. Света даже имя ему не дала.

Ксения несколько дней плакала, на уроках сольфеджио начинала исполнять музыкальный диктант и на половине останавливалась, просила учениц пропеть что-то и тут же повторяла просьбу.

Мы не обижались и не удивлялись – все понимали, что нашей милой Домисольке совсем не просто.

Так она была в тумане несколько дней, потом пропала почти на полмесяца. И однажды, радостная, пришла в музыкальную школу и несколько часов подряд делилась изменениями в своей жизни.

«Еще недавно я была бабушкой, а теперь я мама!» Недоуменные взгляды ее не смущали: «Да вы не поняли, я забрала ребенка, от которого Светка отказалась, пока оформила опекунство, а там обещали помочь и с официальным усыновлением!

Сейчас собираю документы, чтобы мне дали хотя бы на год декрет. Кстати, назвала Егоркой, и Света тоже не против имени».

Все знали, что Ксения добрый, тонкий и душевный человек. Но чтобы решиться стать снова матерью! Все за нее искренне радовались.

Музыкальная школа несколько дней была похожа больше на муравейник: все бегали, договаривались, что-то покупали, что-то приносили из дома.

К процессу подключились не только педагоги, но и родители, старшие сестры и братья учеников школы. У кого-то нашлись знакомые в поликлинике, у кого-то в ЗАГСе, у кого-то – в органах опеки.

Помогали все, чтобы Домисолька с Егором не стояли в очередях, не бегали по одним и тем же инстанциям по несколько раз.

А один папа ученика даже сделал с друзьями бесплатный ремонт в квартире Ксении. Это было событие! Не каждый день бабушка становится мамой своему внуку.

Ксения навещала нас в школе, приходила со своим внуком-сыном Егоркой. Светка сначала долго фыркала и смеялась над матерью: «Мало тебе: меня одна воспитывала, каждую копейку считали, а теперь и внука на своих плечах понесешь. Люди же смеяться будут: то ли бабушка, то ли мама».

Но Ксения не отчаивалась. В декрете она брала учеников, занималась с ними дома в удобное для себя время.

Егорка рос совершенно спокойным мальчиком, спал ночью, не капризничал, почти не болел. Одна из учениц пригласила Ксению на крестины своего младшего брата.

На Домисольку таинство Крещения произвело сильное впечатление, она познакомилась с батюшкой, рассказала свою длинную и непростую историю. Конечно, священник рассказал о необходимости креститься самой и крестить Егора.

Батюшка поддержал Ксению: «То, что вы уговорили дочку отказаться от аборта, – уже большой шаг, а то, что не оставили малютку сиротой – тоже сильный и правильный шаг. Надо молиться Господу, верить в его милость. Это только кажется, что Бог не видит или не слышит нас, грешных. Разве не чудо, не милость Божья, что мальчик после такой беременности родился абсолютно здоровым и не нервным?»

Егорке сейчас за 30 лет. Он окончил консерваторию, много путешествует по миру со своими концертами.

Ксении, к сожалению, уже нет. А Света изменилась сильно, она работает, слушает только классическую музыку, а в выходные поет в церковном хоре.

С Егором у нее непростые отношения, он считает своей матерью Ксению, к биологической матери относится с недоверием.

Света не обижается и друзьям-прихожанам говорит: «Я много наделала ошибок, чего-то хотела доказать, ни в коем случае не обвиняю Егора…

Я счастлива, что он у меня есть. И благодарна матери за то, что уберегла меня от рокового шага, не дала сделать аборт, за то, что не побоялась трудностей, чьих-то косых взглядов и усыновила Егора.

Воспитала такого интересного и яркого человека. Я верю, что мама простила меня. Верю, что она радуется, глядя на нас оттуда».

АЛЕКСАНДРА ГРИПАС

Из сети

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.