Алька и Алики. Рассказ Татьяны Тихомировой

размещено в: Такая разная жизнь | 0

А Л Ь К А и А Л И К и

Тёплым весенним вечером Алька сидела на балконе и ревела. Не радовала неожиданная для апреля теплынь, милые жёлтые россыпи мать-и-мачехи под балконом, набухшие почки у росшего рядом тополя. Ничто не радовало. Девчонки на работе поздравили её со знаменательной датой – « последний раз двадцать лет», то есть с двадцатидевятилетием.

Да, взрослая, не девочка, тётенька уже. А ничегошеньки у неё в жизни не сложилось. Мама вырастила её без отца, из деревни в город переехала, но жильё так и не заработала. Мыкались по съёмным комнатам и квартиркам, кочевали с узлами и коробками, как цыгане.

Мама мечтала дать ей хорошее образование, но денег им хватало только на оплату жилья, одежонку и пропитание. Алька после школы пошла работать официанткой в кафе, училась заочно на экономическом факультете, трудно было, но закончила университет, на радость маме.

И с работой повезло, устроилась экономистом на большой завод, зарплата достойная, даже деньги понемногу начала откладывать на покупку жилья. Но…

Придя однажды с работы, застала маму лежащей без сознания на диване. Через день она умерла, врачи диагностировали обширный инфаркт. Алька совсем растерялась, первое время жила, как в тумане, потом привыкла.

Познакомилась с парнем, Серёгой. Тогда тоже весна была тёплая, небо голубое, глаза у него голубые…

Подумала, что любовь. Стали они жить вместе, как сейчас говорят, в « гражданском браке», хотя какой это брак…

Как-то сразу Алька забеременела. Серёга особой радости не проявил, намекал, что у них ни кола ни двора, надо бы сначала квартиру купить, машину…

Засобирался с другом на « шабашку», куда-то на Дальний Восток, там за год, мол, на машину можно заработать и на первый взнос за квартиру.

Алька пыталась его отговорить, но он всё ж уехал. Сначала звонил, денег понемногу присылал, потом пропал. Спустя некоторое позвонил и сообщил, что нашёл здесь настоящую любовь, а её, Альку, он просто жалел.

Прости, мол, не знал, что так получится. Про ребёночка, который уже в мир просился настойчиво, вообще ни гу-гу…

Алька в эту же ночь родила мальчика, восьмимесячного, слабенького, врачи еле выходили. Её выписали, а Сашка ( это в документах Сашка, Алька же его сразу Аликом называть стала, ей казалось, так ближе, роднее, она – Аля, а он – Алик ) ещё два месяца в больнице пробыл.

Ребёнок очень слабенький был, ему витамины нужны, процедуры, питание хорошее. Алька, пока сидела в декрете, полы мыла в пяти подъездах, где поздно вечером, где рано утром, пока Алик спал.

Мальчик худеньким да бледненьким рос, врачи только успевали диагнозы менять, то шумы в сердце, то дискинезия…

А уж когда в садик пошёл почти в четыре года и Алька вышла на свою заводскую работу, вообще кошмар начался. Да и предупреждали врачи, что слабенький мальчик, несадовский.

Так и получилось: два дня в садике, две недели дома. Кому такая работница нужна, которая из больничных не вылезает? Предложили написать заявление « по собственному».

Сегодня как раз и отметили с девчонками и день рождения, и день увольнения. Всё! Что дальше делать, неясно….

Алька зашла в комнату. Сынок безмятежно спал в обнимку с игрушечным котом Барсиком, худенький, под глазами тёмные круги. Слёз уже не осталось, умылась и тоже спать легла.

Странно, но заснула сразу, не думая ни о чём, вспомнив сказочное « утро вечера мудренее». Проснулась рано, только рассвело. Стала думать, как дальше жить. Не придумала ничего.

Была у неё ещё одна подработка. Рядом, на её лестничной площадке, жила одинокая бабушка. Баба Маня – так все её звали. Старенькая и добрая. Сын её жил где-то далеко, предлагал к нему переехать, но она отказывалась.

Алька раз в неделю делала у неё в квартире влажную уборку да в магазин через день ходила за продуктами. Не хотела брать деньги за эту помощь, но баба Маня всякий раз насильно денежку в руку всовывала со словами: « Бери! Тебе парня растить!».

Алика она пирожками угощала, конфетками, иногда нянчилась с ним, если Альке куда-то срочно сходить надо было. Сегодня был день уборки, Алька знала, что старушка рано встаёт, поэтому решила с утра порядок навести, пока Алик спит. Убиралась молча, тщательно вытирая пыль, бесшумно двигая стулья…

— Ну-ка говори, что случилось! – потребовала баба Маня, усадив её после уборки пить чай. Алька расплакалась и рассказала, что осталась без работы. И что делать, не знает. Если и найдёт что-то, то ненадолго, снова уволят. Алик в саду болеет… Замкнутый круг…

— Да, плохи дела, — вздыхала баба Маня. – Я бы помогла тебе, посидела бы с мальчонкой, он у тебя смирный…

Да больно я старая, по квартире еле ноги волочу…Слушай, а ты говорила, что тётка у тебя в деревне живёт. Вот бы вам с сыночком к ней на лето съездить погостить. На воздух, на волю. Глядишь, и Алик твой окрепнет, поправится. А там думать будешь. Человек, говорят, предполагает, а Господь располагает. Подъезды мыть завсегда устроишься, да обидно с высшим-то образованием …

Алька задумалась. У неё действительно была тётка, мамина старшая сестра, тётя Зина. Мама с ней почти не общалась, всякий раз при встрече и даже по телефону тётя Зина заводила одну и ту же песню: дура ты, Валька, что аборт не сделала…

Дура ты, Валька, что из деревни уехала… Дура ты, Валька, что мужа не нашла….В общем, кругом Валька дура. Потому и не общалась с ней мама.

Да и Алька после похорон ни разу тётю Зину не видела, звонила только с днём рождения да с новым годом поздравить. Так, дежурные звонки. И не менялась тётя Зина: раньше Валька была дура, а теперь Алька…

Но идея на лето в деревню съездить ей понравилась. В случае чего комнатку снять не проблема, деревня большая, кто-нибудь пустит на постой.

Выйдя из квартиры бабы Мани, Алька услышала плач сына. Вбежала в квартиру, схватила его на руки, вытирая слёзы на зарёванной мордочке: -Аленький, сыночек, ты же знаешь, что я рядом. Вон ты какой большой у меня, скоро с маму ростом будешь…

— Я боюсь один, — всхлипывал Алик.

— А ты не один. У тебя же друг есть, кот, Барсик.

— Он игрушечный…Я настоящего хочу, живого.

— Малыш, ну квартирная хозяйка не разрешает животных. Вот мы с тобой денег накопим, квартиру купим, и будет у нас настоящий кот.

— А когда накопим? Скоро?

— Подрастёшь немножко, болеть перестанешь, тогда и накопим, — вздохнула Алька.

— Мамочка, я стараюсь не болеть, и зарядку в садике делаю, и котлету всю съедаю… И всё равно болею.

— Ничего, всё хорошо будет. Знаешь, а поедем с тобой в деревню погостить!

— Поедем! – засверкали радостью синие глаза.

– А деревня – это где маленькие домики, коровы, гуси?

— Примерно так, — улыбнулась Алька.

— Прям сейчас и начнём собираться. Следующим утром выехали рано, Алик не выспался, капризничал.

Вышли на остановке « Берёзки». Алька была здесь последний раз лет пятнадцать назад, не узнавала деревню. Высоченные заборы, большие дома соседствовали со старыми избушками с покосившимися крышами.

Алька поставила на землю тяжёлую сумку, открыла скрипучую калитку. У тёти Зины ничего не поменялось, у забора черёмуха цвести готовится, по двору куры ходят.

На крыльце сидел дядя Лёша, муж тёти Зины. Увидев Альку, не узнал её, крикнул: — Зинк, к тебе кто-то пришёл!

— Кого принесло? – отозвался с огорода тёткин голос, а вскоре и она появилась, вытирая руки передником.

– Вам чего надо-то?

— Тёть Зин, ты меня не узнала? Я же Алька!

— Батюшки-светы! Алевтина! Что стряслось-то? Почему не позвонила, не предупредила, что приедешь? А это, стало быть, сынок твой? Как звать-то тебя, малец?

— Я Алик…

— Алька, что это за имя? Сама Алька, и сын Алик!? Что, имён больше нет?

— Он вообще Саша, Александр, но мне нравится его Аликом звать…

— Ну, ты как хошь зови, а я буду нормально называть. Правда, Санёк? Пойдёмте, пойдёмте в дом… В доме за чаем Алька рассказала о своих невесёлых делах.

Тётя Зина только головой качала, слушая. Потом вздохнула: — Ничего, утрясётся всё. А пока поживёте у нас. Нынешним летом не ждём в отпуск сына с семьёй, на курорт заморский укатят. И что им курорты эти? У нас и речка, и лес, и озеро…

А ты живи сколько хочешь. Худая стала, а Санька совсем доходяга. Ест, что ли, плохо? Да ничего, наладит. Мой-то Витька тоже худющий был, а вырос — справный стал, гладкий. А аппетит нагуляет твой сынок.

Алька удивлялась: тётя Зина совсем другой стала, не ворчит, не хмурится. Даже вроде рада Альке, маму часто вспоминает, рассказывает о ней.

Дядя Лёша объяснил, что с возрастом точно мягче стала его хозяйка, прежней прыти поубавилось. Скучает по сыну, по внукам. А внуки-то выросли и в деревню не хотят. Да и сын нечасто их балует, на недельку летом да зимой приезжает. Дела, семья.

Алик сразу тётю Зину полюбил, хвостиком за ней ходил. Смотрит, как козу баба Зина доит. Сам яйца из гнёзд собирает. Зёрнышки курам сыплет.

Вопросами мучает. Почему « Берёзки», а берёз нет, одна черёмуха? Зачем кроты роют землю? Почему красивые майские жуки из страшных червяков получаются? Почему у козы Машки борода растёт, она же девочка? Хохотала тётя Зина, называла Алика почемучкой.

— А у тебя кот Барсик есть, баба Зина? – в первый же вечер спросил он.

– Живой, не игрушечный?

— Нет, Барсика у нас нет. Только Мурка есть, кошка. У неё скоро котята появятся. Может быть, и Барсик родится. У Алика глаза загорелись: — Мааам… Если Барсик родится, возьмём его?

— Возьмёте, конечно. Ты у меня спрашивай, а не у мамки, — улыбалась тётя Зина. С тех пор Алик каждый день серьёзно спрашивал у Мурки, когда наконец у неё Барсик родится.

И однажды утром тётя Зина сообщила, что Мурка окотила двух котят, оба мальчики, пусть Санька выберет себе Барсика, а другого она потом соседке отдаст. Алик выбрал полосатого, похожего на игрушечного друга, а чёрно- белого оставили для соседки.

Май был тёплый, пролетел быстро. Алькина помощь кстати оказалась, она много помогала в огороде, могла быстро вкусный обед сварить.

— Ловкая ты, в мать! – одобрительно улыбалась тётя Зина.

– У той всё в руках горело! И похожа ты на неё, походка такая же, глаза, улыбка…

— Тёть Зин, а почему вы с мамой вечно ссорились, даже по телефону?

— Да как тебе сказать… Валька в школе отлично училась, собиралась в город ехать поступать… А тут летом к нам в совхоз шефы пожаловали, помогать урожай собирать. Целую роту солдатиков прислали. На танцы в клуб ходили, девчонкам нашим головы дурили.

А за Валькой их командир ухаживал, капитан. С виду такой серьёзный! А как уехали эти помощники, заметила я, что с Валькой неладно что-то. Выпытала: так и есть, беременная! А ей только семнадцать лет…

Узнала я про этого капитана — женат, двое детей. Можно было в суд подать за совращение несовершеннолетней. Или хоть аборт сделать…

Но Валька упёрлась, как вон коза Машка. Нет и нет. Рассорились мы, и уехала она в город. У нас родителей уже не было, папа в речке утоп, а мама вот как Валя, сразу умерла, от инфаркта.

Я старшая была, да глупая. Мне бы не нахрапом да руганью с ней, а лаской, советом… Да я-то тоже невелика была, немножко за двадцать, где мудрости набраться…

И крутилась, как белка в колесе, сама замуж в восемнадцать выскочила, работа, муж, хозяйство, Витька рос. Разозлилась я на Вальку, делай что хошь, мол…

Сообщила она мне адрес. Комнатушку сняла на самой окраине, на что денег хватило. Приехала я… Боже мой! Потолки низкие, обои драные, под обоями тараканы шуршат. И Валька на какой-то засаленной кровати сидит, пузо на нос лезет. Мне бы с ней по-хорошему, поедем, мол, домой…

А я ж сдержать себя не умела, опять ор да скандал затеяла, с ультиматумом. – Тётя Зина вытерла набежавшие слёзы краешком передника, вздохнула.

— Побледнела Валюшка, пальтишко своё схватила и выбежала вон…

Посидела я, посидела да пошла восвояси… Вот так и не пришлось мамке твоей образование получить. Встречались мы редко, а по телефону знаешь как мы общались. Какая-то злость на сестру накатывала, что не послушалась она меня, и себя корила, что не смогла повлиять на неё, убедить. Теперь вот знаю, что у каждого человека свой путь…

А ты молодец, что выучилась. И сынок подрастёт, и работу найдёшь. Не вечно же тучи на небе, и солнышко выглянет…

Живите, сколько хотите. И денег мне не суй больше. Ты у тётки родной гостишь. Иди Саньку обедать зови. Вот и лето красное.

Никогда Алька летом в деревне не жила. Сама, как Алик, удивлялась всему: ярким божьим коровкам, блестящим жукам-жужелицам, глазастым стрекозам с прозрачными слюдяными крылышками.

Ловили сачком бабочек, рассматривали их, удивляясь многоцветью крылышек, и выпускали. Барсик подрос, учился молочко из блюдца пить, и Алик с умилением смотрел, как он фыркает и захлёбывается, а потом вытирал салфеткой его крошечные усы и мордочку.

Дядя Лёша брал Алика на речку, на рыбалку. Жарко стало — приучал его к купанию, а когда Алька ворчала, боясь, что сынок заболеет, строго выговаривал ей: — Ты сама сегодня в сарафане, а мальца всё в колготки да кофты обряжаешь. Он же потеет, мокрый весь. Ветерок дунет – вот и заболеет.

Мы с ним на речке-то сначала по травке босиком ходили, потом по водичке тёплой у бережка, а теперь уже три дня подряд купаемся, тебе только не говорим, а то квохтать будешь, как клуша. Правда, Санёк? – и он подмигивал улыбающемуся Алику.

– Ребёнка закаливать надо, чтоб не болел. Алька сама стала на речку ходить купаться, но плавать она не умела, вместе с Аликом у берега по дну ползала, рассматривая стайки шустрых мальков.

К августу Алик загорел, окреп. Аппетит у него после прогулок на свежем воздухе стал лучше, не приходилось уже, как раньше, кормить его из ложки. Даже молоко машкино стал пить, утром и вечером по чашечке.

И первый друг у него появился, к соседям напротив внучок приехал, Ромка, постарше Алика на год. К Ромке он мог сам ходить, без сопровождения, он же большой уже.

Алька через щель в заборе всякий раз следила, как он подходит к дороге, смотрит направо и налево и, если нет машин, мчится во весь дух. Да и машины тут очень редко проезжали.

У Ромки во дворе была шведская стенка, и мальчишки с удовольствием по ней лазили. Потом в машинки играли, мультики смотрели. Когда Алик был у Ромки, Алька была спокойна, Ромке не разрешалось на улицу ходить. Стоило выйти за забор и крикнуть, и Алик был тут как тут.

Однажды с утра он, как всегда, ушёл к другу. Через пару часов из-за леса вылезла страшная чёрная туча и послышались раскаты дальнего грома. Солнце скрылось, подул ветер. Алька вышла на дорогу, покричала.

Никто ей не отозвался. Она сходила на выгон, где была привязана коза. Тётя Зина уже вела её домой. Дома ребёнка тоже не было. Думая, что Алик, наверное, у Ромки дома и не слышал, как она его звала, побежала через дорогу.

Ромка сидел за столом, обедал. Заявил, отводя глаза, что они с Аликом были на речке, а потом он ушёл, а Алик не захотел, он хотел поймать стрекозу.

— Как же это – на речке? Тебе разве разрешают одному на речку ходить? – чувствуя, что в душу вселяется ужас, спросила Алька.

— Мы быстро сбегать хотели, пока никто не видит, — опустив голову, ответил Ромка.

Алька помчалась на речку. Пусто. Что делать? Слёзы потекли ручьём. Она ещё раз обошла полянку, по краю леса пробежала, кричала, кричала…

Никто не отзывался. Тёмная страшная вода с рябью от ветра, налетавшего порывами…Вот и дождь стеной полился, ничего не видно. Гром грохочет, молнии небо пополам прорезают. Алька поплелась по дороге.

Она сразу же промокла до нитки, шла по пузырящимся лужам, слёзы смывал ливень. Внутри была страшная пустота.

Позади засигналила машина. Алька отошла на обочину, но машина остановилась.

— Садитесь, подвезём,- раздался мужской голос.

— Нет, спасибо, я же мокрая вся, — машинально ответила Алька.

— Мамочка, я тоже мокрый, садись, — от этого голоса, такого родного и любимого, Алька встрепенулась. На заднем сидении сидел её Алик! Мокрый, испуганный, но главное – живой!

— Аленький, сыночек мой…как ты сюда попал, — Алька впрыгнула в машину и осматривала сына.

– С тобой всё в порядке? Где ты был? Ромка сказал, что ты с речки не захотел уходить…

Алик исподлобья смотрел и молчал. Поверх мокрой одёжки накинута мужская куртка.

— Да вы успокойтесь, — послышался голос шофёра.

– Всё хорошо. Только были мальцы не на речке, а на озере. Я с удочкой сидел неподалёку, видел. Один час назад ушёл, а ваш в привязанной лодке сидел, потом искал что-то в траве. Дождь хлынул, я его в машину и посадил.

Алька строго посмотрела на сына: — Кто же вам разрешал без спросу уходить? Тем более на озеро? Это же почти два километра!

— Ромка сказал, что мы большие, сходим быстренько, никто не узнает. Мы там не были никогда. А потом мы с ним поссорились, он хотел лодку отцепить привязанную, но я не стал ему помогать. И он ушёл…

— А что ты в траве искал?

— Я по дороге два гриба нашёл, больших, хотел взять их, но не нашёл. Наверное, Ромка взял.

— О Господи! – прижала сына к себе Алька. Пока выясняли, уже и приехали. Шофёр машину остановил прямо у их калитки.

— Откуда вы знаете, где наш дом? – удивилась Алька.

— Так я сосед, живу рядом с вами, за забором. Уже две недели. Я один, тихо живу. Утром на озеро, вечером назад. Вот и не встречались. А забор высокий.

Давайте познакомимся. Я Кирилл, а вы?

— А я Аля.

— Как Аля? Сын Алик, а вы Аля? Как же к вам обращаются, не путают?

— Вообще-то я Алевтина, а сын Александр…

— Александр? А я думал – Алексей, — как-то грустно сказал Кирилл.

Алька ещё раз поблагодарила его за помощь, и они с Аликом, укрывшись его курткой, побежали к дому, где уже царил переполох.

Дядя Лёша предложил Алика за непослушание крапивой отстегать, сделал грозное лицо, а сам в бороду усмехался. Но баба Зина прижала мальчика к себе, как бы защищая от злого деда: — Нет-нет, не бойся, мой маленький, я тебя не дам обижать.

Это Ромку крапивой надо отстегать за то, что заманил тебя на озеро да ещё и бросил там. Я с ним разберусь, с прохиндеем…

Ты ведь больше не будешь так делать? Мокрый испуганный Алик мотал головой, размазывая слёзы. Баба Зина переодела его в сухое, напоила горячим чаем с мёдом. Он сидел на диване, закутанный в плед, и доверчиво прижимался к тёте Зине, а она его по спинке гладила. Так и заснул сидя.

— Так кто же вас привёз? — спрашивала тётя Зина.

— Говорит, что наш сосед, Кирилл.

— Кирилл? – удивилась тётя Зина.

– А я его и не видела. Раньше они часто ездили, даже зимой, а потом пропали, прошлым летом не были, а зимой и подавно.

— Кто они-то? Ну кто, Кирилл и семья его. Жена и сын. Жена такая гордая, расфуфыренная, даже и не здоровалась. За молоком мальчонке Кирилл приходил, он простой парень. На месте их дома маленькая избушка стояла, вот он её снёс и такой домище отгрохал! Для ребёнка, говорил, чтобы тот рос на воздухе. А что-то и не ездят…

Тетя Зина решила отблагодарить Кирилла за Алика. Послала мужа парламентёром на ужин его звать. Тот пришёл с бутылкой хорошего вина. Посидели по-соседски, поговорили. Узнав о проблеме Альки с работой, он обещал помочь.

Когда Кирилл стал прощаться, тётя Зина подтолкнула Альку: — Иди, проводи человека, да насчёт работы напомни…

Кирилл сел на лавочку покурить, Алька тоже рядом присела. Заговорила смущённо: — Кирилл, я о работе уточнить хотела. У меня стаж меньше года, Алик болеет часто, пришлось мне уволиться. Так что могу подвести вас, вот, скажут, работницу какую подсунул. С маленькими детьми вообще стараются не брать.

— А отец у Алика есть? Извините, в общем-то, это не моё дело.

— Дети без отцов не рождаются, — горько усмехнулась Алька.

– Он и свидетельстве о рождении записан. Алик мой Александр Сергеевич, прям как Пушкин. Только не видел его отец ни разу и не увидит, наверное, неинтересно. Так что рассчитывать мне не на кого.

И Алька неожиданно для себя рассказала всю свою немудрёную историю жизни, и о маме, и о тёте Зине, и о Сергее голубоглазом….

— Ну что ж, откровенность за откровенность. Я, знаете…да что мы всё на «вы», давайте попросту, по-соседски, на «ты»… Знаешь, я когда увидел твоего Алика там, на озере, у меня аж сердце замерло.

Моего сына напомнил. Тоже худенький, голубоглазый, шустрый. И зовут знаешь как? – улыбнулся Кирил. – Тоже Аликом. Правда, мой Алексей, но я его Аликом звал. Сколько твоему? Лет пять?

— Почти. В сентябре исполнится.

— А моему шесть скоро. Только не видел я его уже больше полугода, – Кирилл закурил и замолчал. Алька тоже молчала, неудобно лезть с расспросами.

— Да. Женился я уже к тридцати, всё некогда было, бизнес поднимал. А потом решил, что пора. Ну и женился. Людка на деньги, наверное, польстилась, по её понятиям, без денег да красивой жизни любви не бывает.

Да и я её не любил, но поздно понял. Сын уже родился. Я ради него и дом этот в деревне построил. Я ведь и сам деревенский, своим горбом всего добивался. А год назад загуляла моя Людка.

Я сразу понял, навёл справки. Какой-то мутный мужик, полукриминальный, но бизнесом крутым хвастает. Не знаю, может, жене моей денег больше захотелось, а, может, влюбилась…

В общем, развелись мы. Сын с ней остался. Уехала она с новым мужем, но мы на связи были, я Алика забирал периодически, он и по месяцу со мной жил. А примерно полгода назад пропали они. Телефон сменила, сама не звонит.

По слухам, муж её от кредиторов бегает, задолжал много. Я её ищу, пока безрезультатно. Только вроде след обозначится, поеду туда, а их и след простыл.

Устал от неизвестности, по сыну страшно скучаю. Вот приехал в деревню мозги проветрить…

Алька вернулась домой, коротко рассказала тёте Зине о Кирилле.

Та поохала, поахала, посочувствовала, что такой мужик хороший, и чего этим бабам надо.

— А про работу-то спросила?

— Тёть Зин, про работу не успела.

— Вот растрёпа, ты ж пошла про работу поговорить. Ну ладно, ещё поговоришь. Кирилл теперь заходил к ним каждый день на правах соседа. Брал Алика с собой на озеро. Сколько эмоций было у мальчишки, сколько рассказов ( «лягушка на большом листе сидела, глазами хлопала, а бока у неё раздувались. Потом прыгнула в воду и поплыла…

Мам, а ты знала, что лягушки плавать умеют? А я не знал. И белка на ветке низко-низко, ей дядя Кирилл орехи возит, она почти что ручная, привыкла. А одна чайка, нахалка, прямо из ведра на берегу рыбину украла).

Приглашал Кирилл Алика к себе во двор, там качели были, гамак, большая песочница. Для сына устраивал. Алик с утра уже к дяде Кириллу собирался, поиграет со своим Барсиком и ждёт, когда его позовут. Не нравилось это Альке, привыкнет парень, а потом скучать будет.

Она как-то Кириллу об этом сказала, он ничего не ответил, посмотрел только странно, но общаться с мальчишкой не перестал.

Однажды вечером зашёл какой-то растерянный и рассеянный, сообщил Альке, что, если она не передумала насчёт работы, то должна позвонить через недельку, съездить посмотреть, договориться. Оставил телефон и ушёл.

Алька после его ухода почувствовала тревогу, ночью еле заснула, рано проснулась. Услышала шум отъезжающей машины. Поняла, что Кирилл уехал. Утром Алик у калитки слонялся, ждал. Алька накричала на него, чтобы под ногами не путался, он обиделся и пошёл плакать к Барсику и жаловаться ему на злую маму…

Тетя Зина отругала её, сказала, что нечего злиться, на мальчике срываться; по делам, наверное, Кирилл поехал, приедет.

Алька взбеленилась: — Да мне какое дело? Кто он мне? И убежала, дверью хлопнула.

— А ты что смотришь на меня? – прикрикнула тётя Зина на мужа.

– Я почём знаю? Влюбилась, наверное…В такого мужика как не влюбиться? А он уехал и ей не сказал…

Дядя Лёша с Аликом за грибами пошли, целую корзину притащили, мальчик рассказывал, какие грибы он находил, знал их название. Алька старалась успокоиться. И чего она с ума сходит? Он ей никто, и она ему. И Алик тоже. У него свой Алик есть.

Но внутри поселилась тоска. Делала всё через силу. Отвечала на вопросы тёти Зины односложно и неохотно. Однажды в дождь прилегла на диване, глаза закрыла. К ней тихонько Алик подошёл, прошептал: — Мам, а где душа?

— Какая душа?

— Баба Зина говорит, что у тебя душа болит. Хочешь, я подую, и перестанет… Мне всегда помогает, когда ты подуешь на пальчик, и он перестаёт болеть…

Алька улыбнулась: — А что ты за спиной прячешь?

— Это цветочки тебе. Называются астры. Баба Зина разрешила сорвать. А это самое большое яблоко. Тоже тебе. А ещё, — мальчик принёс стеклянную банку, — вот, я для тебя поймал.

-Что там, в банке?

— Смотри, это кузнечик. Я его у крыльца поймал. Знаешь, как далеко он может прыгать? И смешной, у него коленки сзади, видишь? А знаешь, где у него уши?

— На голове, наверное…

— Я тоже думал, что на голове. А они у него…на ногах! Кузнечики и слышат и говорят ногами! Ты не знала? А я знаю. Мне дядя Кирилл рассказал.

Мамочка, ну не плачь. Тебе мои подарки не понравились? Хочешь, я Барсика принесу? Он иногда песни уже петь умеет. Мамочка, я тебя люблю…

— И я тебя люблю, сыночек мой. Очень-очень люблю. И плакать не буду больше. Какие подарки замечательные. Только кузнечика выпусти на волю, пусть прыгает.

Прошла неделя. Алька позвонила по телефону, оставленному Кириллом. Ей предложили приехать на следующий день, дали адрес.

Честно говоря, за четыре месяца в деревне Алька соскучилась по городу. Надела самое нарядное платье, подкрасилась. На деревьях кое-где жёлтые листочки появлялись.

День был пасмурный, но тёплый. Алька шагала по улице, стуча каблучками, улыбалась лавочкам в парке, где они с Аликом гуляли, его любимым каруселькам.

Указанное в адресе здание было офисом строительной компании. Дежурный внизу позвонил по телефону, уточнил номер кабинета. Алька поднялась на третий этаж. Её встретил любезный молодой человек, усадил в удобное кресло, рассмотрел её документы.

— У меня стаж маленький, не знаю, подойду ли я, — смущённо промямлила Алька.

— Ну мы же вас не управляющим компанией берём, а штатным экономистом одного из отделений, — улыбнулся молодой человек.

– Приказ о вашем назначении уже есть. Мне, собственно, только документы требовались. Ровно через пять дней милости прошу в наш большой и дружный коллектив.

Алька вышла, позвонила тёте Зине, та просила сразу сообщить, взяли или нет, обрадовала тётушку. Времени до автобуса было ещё много, она забежала в магазин за тортиком и пошла навестить бабу Маню.

Та, увидев её, сначала и не узнала, а потом бросилась обнимать: — Ой, Алечка, какая же ты красавица стала! Загорела, похорошела, поправилась! Ну, не зря я тебя в деревню отправила? Рассказала ей Алька всё в подробностях, только про Кирилла вскользь, просто как про соседа, который с работой помог.

— Аль, а ведь вещи твои у меня в комнате стоят. Я не стала тебе звонить, тревожить, через неделю после вашего отъезда твоя хозяйка квартирная, Юлька, заявила, что квартиру продаёт срочно, требовала вещи забрать, а то, говорит, выкину. Ну я и забрала к себе, а тебе не звонила. Подумала, что и ладно, чем за пустую квартиру платить всё лето…

— Спасибо, баб Мань, а с жильём разберёмся. Приехала Алька в деревню с гостинцами городскими, с новой машинкой Алику. Закатили вечером пир горой.

В самый разгар ужина вдруг дверь открывается, и заходит Кирилл. У Альки от неожиданности сердце куда-то провалилось.

— Дядя Кирилл! – Алька повис ему на шее.

– Пойдём я тебе покажу, какую мне мама машинку из города привезла.

— Сейчас я с мамой поговорю, и покажешь, ладно? – ласково погладил его по голове Кирилл.

— А пока вот с ним поиграй. Он вышел за дверь и за руку ввёл мальчика, тоже голубоглазого и светловолосого, как Алик.

— Его тоже Аликом зовут! – соединил он ладошки мальчишек.

– Только ты Александр, а он Алексей!

— Бог любит троицу! – рассмеялась баба Зина.

– А то у нас только Алька и один Алик, теперь и ещё Алик будет. Эк вас зациклило, неспроста, видать… И хитро улыбнулась.

-Ты прости меня, пожалуйста, Алечка, что я так неожиданно пропал. Мне один человечек позвонил и сообщил место пребывания моей бывшей благоверной. Я и сорвался сразу, чтобы опять не опоздать. Нашёл их за тысячу километров отсюда.

Пообщался с ней, понял, что новому мужу мой сын в тягость, бизнес не ладится, от долгов бегает. В общем, на удивление, легко она мне его отдала.

На всякий случай все нужные документы нотариально оформили, я Алика в охапку и сюда. К тебе, Аль. Не умею серенады петь, слова красивые говорить. Будь моей женой. Родную душу сразу в тебе почувствовал, когда в грозу ты мокрая, испуганная по дороге брела. Захотелось укрыть тебя, спрятать от всех невзгод…

Это и есть любовь… Он обнял Альку, она прижалась к нему, вздохнула.

— А как мальчишек будем звать? Алик-один и Алик-два? – рассмеялась она.

— Придумаем! А на крыльце уже стояли улыбающиеся тётя Зина с дядей Лёшей, позади выглядывали Алики и кричали: — Тили-тили-тесто, жених и невеста!

— Эх, давно я на свадьбе не гулял! – залихватски крикнул дядя Лёша.

— Молчи уж, старый балабол! Сглазишь ещё! Иди Машку в сарай закрой.

— Хочешь козу посмотреть? – спросил один Алик другого.

— Конечно! – и они побежали, о чём-то переговариваясь на бегу. Солнце наконец-то вылезло из-за туч и осветило двор. « Не вечно же тучи на небе, и солнышко выглянет», — пришли на память Альке слова тёти Зины. Пусть подольше светит солнышко.

— Татьяна Тихомирова

 

Из сети

Рейтинг
5 из 5 звезд. 1 голосов.
Поделиться с друзьями:

Вместо себя. Рассказ Наталии Артамоновой

размещено в: Такая разная жизнь | 0

ВМЕСТО СЕБЯ

Мачеха прекрасно видела, что Лиза не хотела выходить замуж за вдовца, и не потому, что у него была маленькая дочка, и не потому, что был постарше, а потому, что она его очень боялась.

Его колючий взгляд проникал до самого сердца, и от страха оно начинало учащенно стучать, словно пыталось отбиться от стрел взгляда. Глаза Лиза прятала в пол и долго не хотела поднимать, а когда поднимала, все замечали, что глаза были наполнены слезами.

И эти слезы лавиной спускались по румяным от смущения щекам. Руки дрожали и маленькие кулачки хотели отбиваться от мачехи и от ею представленного жениха. Язык-предатель, будь он проклят, сказал: «Пойду».

-Вот и сговорились. В такой-то дом, к такому-то мужику, к такому-то хозяину грех не пойти! Ведь он с первой жены пылинки сдувал, она ведь неумеха была, малосильная, чахлая, все ходила кашляла.

Бывало, идут, он три шага, она один. Остановится и дышит как паровоз, он её обнимает, успокаивает, не прикрикнет, как твой папаша, сумасшедший.

Когда она беременная ходила, то её ходящей почти никто не видел. Все лежала, а потом после родов он все ночи к ребёнку сам вставал, а она совсем зачахла. Мать его так говорила.

-А ты кровь с молоком, тебя он в красный угол посадит. Ты ладная, приученная ко всему, и к косе, и к серпу, и прядешь и ткешь. Грех тебя отдавать за молодого, у них ещё характер вихлястый, не устоявшийся, ещё дурь не показанная, а у этого все открыто, все мы знаем про него.

Как же тебе повезло! Самогонки я выгоню, вечерок посидим, а вдовцу свадьба и не нужна, не к чему покойную плясками гневить. А приданое он велел не собирать, сказал, что дом полная чаша.

Фёдор женился первый раз по любви, зная, что Вера часто болела, была слабенькой, да и мама его говорила, что он мужик видный, сильный, ему баба нужна, а не заморух, но не могли переубедить его ни люди, ни свой разум, только Веру ему подавай и все.

По селу ходили слухи, что его заворожили, так как только околдованный человек, не живши веку, решил свою жизнь превратить в лазарет, страдания, боли. Врачи говорили, что очень у Веры слабые лёгкие, любая простуда ведёт к воспалению, к астме, а там кто знает, может и хуже.

Фёдор думал, что своей любовью отшвырнет смерть от жены, будет лечить её, ухаживать за ней и недуг уйдёт. Сначала и правда после свадьбы все шло хорошо. Счастливые, весёлые молодожёны не могли нарадоваться своему счастью.

Потом, когда Вера забеременела, словно все нутро у неё вывернули наизнанку, постоянная слабость во всем теле, головокружение, сонливость, сделали её настолько слабой, что она не могла ни постирать, ни корову подоить, даже расчесать свой шикарный длинный волос она не могла.

Врачи говорили, что такой токсикоз, вот родит и окрепнет. Федор ухаживал за Верой с любовью без упрёков. Его мама укоряла его день и ночь в том, что привёл в дом не хозяйку, а проблему. Фёдор защищал жену, как коршун свое гнездо, и маму попросил к ним не приходить.

Родила Вера девчонку и Фёдор надеялся, что сила, радость вернутся в семью. Да, счастье вернулось, но ненадолго. Подстыв однажды, Вера так и не смогла окрепнуть, а таяла на глазах. Забрали её в больницу, но врач в лоб сказал: -У неё лёгкие отваливаются. Сказал по-простому, по-деревенски.

Вера знала, что ей осталось мало, сначала крепилась и не показывала виду. Из себя выдавливала улыбку, которая больше напоминала болезненную ухмылку, губы улыбались, а глаза выдавали боль и испуг за завтрашний день, за дочь.

Будто взгляд прощался и приказывал запомнить её улыбающейся, веселой. Ее худоба с выступающими ребрышками на спине, впалая грудь, высохшие кисти рук, опущенные худые плечи без слов говорили, что смерть ходит рядом и ждёт последнего вздоха своей избранницы.

Предчувствуя свой уход, Вера попросила мужа выслушать её просьбу.

-Не родился ещё тот человек, который нарушил бы планы Бога. Наша любовь устала бороться со смертью, сил больше нет, да и я устала от боли, от мыслей. Я прошу у тебя прощения, и у дочки тоже. Сама рождена на горе, и вас обрекла на страдания.

Фёдор взял её огненные руки в свои и начал целовать. По тяжелому, прерывистому дыханию понял, что она торопится сказать что-то важное, он чувствовал, что жить ей осталось считанные минуты. Она сбивчиво стала говорить о своей любви к ним, о переживаниях за дочь, говорила взахлеб, а потом перевела дух и медленно сказала:

-Женись на Елизавете, она будет хорошей женой, ты хороший муж, отец, она будет хорошей матерью, так как сама лихо хватила с мачехой, со сводными сёстрами, с пьяницей-отцом. Я то её жизнь знаю, да и мама вхожа в их дом, а у неё глаз орлиный, все видит наперёд.

Очень Лиза ласковая, работящая, терпеливая, дочку не обидит, тебя она полюбит. Будь только с ней, как со мной. Относись к ней так, как будто я в её оболочке с тобой рядом нахожусь.

Прости меня за эти слова, но у меня не только лёгкие чёрные, но и душа почернела от дум за дочь, а там сам смотри, твоя судьба тоже Богом писана, как решишь, так и будет.

Но запомни, дочь не обижай, иначе прокляну с того света. Последние слова она произнесла медленно и выразительно. При этом, что было сил у неё, сжала руку мужа. Фёдор плакал, и слезы заслонили образ жены, он чувствовал по её дыханию, как любимая уходит.

Ангельское, спокойное личико с улыбкой на губах смотрело в одну точку. Рука по-прежнему сжимала его руку. Фёдор начал её целовать с головы до ног, при этом причитая, воя, обещал сделать все, как она велела.

Вот поэтому после года смерти жены пришёл свататься к Лизе. Мачеху подготовила тёща Фёдора, она тоже желала для своей внучки хорошую маму.

Сама она болела и боялась, что жить ей немного осталось, и хотела, чтобы внучка и зять устроили свою жизнь. Ей, как никому, было известно, через что прошёл её любимый зять, и за его отношение к её дочери она была готова целовать ему ноги и просить у Бога на коленях счастья для Фёдора.

Как в тумане прошло сватовство. Видя как дочке тяжело без внимания мамы, да и ему тяжело без хозяйки, решил просьбу жены исполнить. Он заранее начал присматриваться к Лизе и заметил, что она очень покорна, послушна, красива и даже чем-то напоминает жену.

Такая же коса, такая же улыбка, такая же походка. Порой ему хотелось подойти поближе и обнять крепко, крепко, помолчать минуту, представляя образ жены.

Сама Лиза не могла объяснить, почему она согласилась выйти за Фёдора. То-ли надоело быть прислугой мачехи, то-ли надоело приводить пьяного отца домой и защищать его от нападок мачехи, или устала от насмешек сестёр, а может было жалко дочь Фёдора?

Но как бы то ни было, дав согласие, она поняла, что предстоит ей ещё одно испытание — это полюбить и влюбить в себя Фёдора.

После сватовства Фёдор решил познакомить поближе дочку с Лизой. Вера редко выходила на улицу, все время находилась с дочкой. Каждую минуту, да что там, каждую секунду, она любовалась Алёной. Иногда, просыпаясь ночью, муж видел, как жена, склоняясь над дочкой, что-то шептала, будто наставляла, советовала, как нужно жить после своего ухода.

Фёдор не мог без слез думать о том, что говорила Вера своей маленькой частице своего сердца. Алёнка была домашним ребенком, к чужим вообще никогда не подходила, у неё был папа, мама, бабушка и ещё одна сварливая, недовольная бабка.

Фёдор привёл Лизу в свой дом для того, чтобы она посмотрела на дочь, чтобы побыть вместе без через чур радостной мачехи, которая вела себя так, как будто наконец-то со двора уводят корову, которая не даёт молока.

Лиза наедине с Фёдором в основном молчала, но заметила, что он нисколько не хмурый, а наоборот очень обходителен, внимателен. Он открыто спросил у будущей жены, что, если у неё есть любимый парень, то он отойдет в сторону. О просьбе жены он не говорил ни слова.

Дом Лизу шокировал своим убранством. Прекрасная мебель, сделанная своими руками, много искусно вышитых картин в деревянных ажурных рамках, покрытых лаком. Большие, светлые комнаты.

Аленка, увидев Лизу, повела себя странно, она не испугалась, а наоборот стала кокетничать. Алёнка вынесла свои игрушки и стала просить Лизу с ней поиграть.

При этом старалась дотронуться ручкой до гостьи. Смотрела очень любопытными глазами и иногда улыбалась. Лиза несколько раз в ходе игры её приобнимала и своей рукой поправляла шикарные, как у мамы, волосы.

— А давай, я тебе причёску сделаю, и будешь ты у меня как принцесса. Фёдор наблюдал за их играми, за их общением, и душа его заплакала от радости.

Ему было страшно приводить Лизу в дом, так как Алёнка постоянно спрашивала о маме, постоянно смотрела в окно, как будто выискивала её на улице, а когда кто-то заходил в дом, то опрометью встречала в надежде, что вернулась наконец-то мама.

Фёдор пытался ей все объяснить, но Аленке шёл четвёртый годик, и её маленькому сердечку не нужно было объяснений, ей нужна была нежная, добрая мама. Федор понимал, что при всем желании его внимание, его любовь, его объятия никогда не заменят материнских нежных рук, материнской ласки, материнского душевного тепла.

Он понимал и боялся обмануться в Лизе. Но увидев, как Алёнка скривила ротик, собралась заплакать от того, что уходит Лиза, то спокойствие обняло Фёдора.

Алёнка взяла Лизу за руку и повела в свою комнату, убрала покрывало, ручками, как хозяюшка начала сбивать подушки, от радости залезла на кровать и начала подпрыгивать до потолка.

Лиза вспомнила себя, как к ним пришла мачеха, как она в дальнейшем упрекала её куском хлеба, как прятала и тайком давала сладости своим дочкам, как била по рукам за плохо сделанную непосильную работу, как всегда донашивала за её дочками штопанные платья, как пьяного папу клали на пол, а у неё от жалости разрывалась душа, и она укрывала его своим одеялом.

Вспомнила, как мачеха сказала, что первому встречному как ненужную скотину сведёт со двора, вспомнила мачехины проклятия и с комом в горле подошла к Аленке. Крепко, крепко обняла и прилегла с ней рядышком.

Уснула доченька крепким, счастливым сном. Фёдор от радости не знал как себя вести с Лизой. Пили чай и просто смотрели друг на друга, улыбаясь. Лизу он не отпустил домой. Не отпустил и все! Жена должна с мужем быть, а не идти туда, где её не ждут…

Автор: Наталия Артамонова

Из сети

Рейтинг
4 из 5 звезд. 2 голосов.
Поделиться с друзьями:

Последний луч. Рассказ Галины Захаровой

размещено в: Такая разная жизнь | 0
ПОСЛЕДНИЙ ЛУЧ
 
На заведующую терапевтическим отделением обращали внимание все: мужчины смотрели с интересом, женщины – с неприкрытой завистью.
 
Ей, стройной и черноглазой, белый халат был к лицу. Волосы она закалывала сзади валиком, а накрахмаленная шапочка стояла на голове, прибавляя роста. Или набойки на каблуках у неё были правильные, или благодаря мягкой походке, но приглушенный стук её каблучков не раздражал.
 
Выглядела на сорок пять, но никто из сотрудников больницы точно не знал, сколько ей лет. Строгую и бескомпромиссную Дину Ивановну Бережную побаивались и сотрудники, и пациенты.
 
Мужчины из числа пациентов и коллег пытались заигрывать с ней, приглашали на свидания, дарили конфеты и цветы. Но натыкаясь на строгий взгляд, прирастали к месту и немели.
 
Слухов ходило о ней много. Будто пережила несчастную любовь, муж погиб то ли в Чечне, то ли в море. Ребёнка потеряла…
 
Никто доподлинно не знал, что из этого правда, а что домыслы злых языков. Единственное, что знали сотрудники, что живёт она одна. Никого не приближала к себе, ни с кем не дружила. Хотя ни злой, ни стервой её назвать нельзя.
 
А она без памяти влюбилась в молодости в однокурсника и красавца Игоря Бережного. Дышать не могла без него. Но избранника, обласканного женским вниманием, напрягала её самоотверженная преданная любовь. Он ушёл, предпочтя ей другую.
 
С тех пор Дина никого не впускала в своё сердце. Может, любила до сих пор красавца Игоря, может, боялась новых предательств. Она остановилась у поста медсестры.
 
— Вера. Дайте мне карту Толстого из пятой палаты. Я подготовлю выписку к завтрашнему дню.
 
— С прижатой к груди картой, она вернулась в свой кабинет. «Что ж, мужчина поправился. Теперь только от его желания окончательно выздороветь, ресурсов организма зависит, как скоро мы с ним встретимся снова», — думала она, заполняя на компьютере стандартную форму выписки с перечислением проведённых обследований, выполненных назначений, лабораторных данных…
 
До конца рабочего дня осталось полчаса. Дина вышла из кабинета, заперла на ключ и замерла. В конце коридора стояла женщина и с кем-то приглушённо говорила по телефону, отвернувшись к окну. До Дины донеслись странные слова.
 
— Нет. Не умер. Живее всех живых. Не злись. Я сказала ему…. Да никак… Думаешь, он не догадывался? Всё, вечером, поговорим.
 
– Женщина убрала телефон и пошла к лестнице, не глядя по сторонам.
 
Дина Ивановна вошла в пятую палату. В другое время, заметив пустые койки, сказала бы что-то по поводу вреда курения, но заметила напряжённую спину мужчины, отвернувшегося к окну, и промолчала.
 
— Иван Александрович, завтра … — начала она, но когда он повернул голову с мукой и болью в глазах, запнулась, не договорив.
 
— Что случилось? – Дина Ивановна присела на край кровати, чтобы не нависать над ним.
 
– Вам плохо? Болит что?
 
— А можно меня не выписывать? Я… Мне некуда… — выдавил он из себя оборванные фразы.
 
— Да занято его место. Жена другого привела. Так и сказала: «Финита ля комедия. Я другому отдана и буду век ему верна». А Саныча под зад, извините, ногой, — сказал седовласый мужчина с койки в углу.
 
— Это правда? – тихо спросила Дина Ивановна. «Вот о ком говорила женщина у окна по телефону. Надеялась на смерть мужа. Не дождалась и объявила, что его место, пока он лечился в больнице, занято », — догадалась она.
 
Иван Александрович, крупный мужчина за пятьдесят, с короткой стрижкой седеющих волос и грустными глазами лежал, отвернувшись к окну и играя желваками.
 
Дина тоже посмотрела в окно. Подходил к концу апрель. Набухшие почки на голых ветках деревьев больничного парка готовы раскрыться и выпустить на волю молодую зелень. Но из серого холодного неба того и гляди полетят снежинки. Солнца сегодня не было.
 
— Совсем некуда идти? А друзья? Дети? – участливо поинтересовалась она.
 
— У них свои семьи. На день-два можно, а дальше? Стыдно в моём возрасте по чужим углам скитаться. Знал, что она бегает к другому. Думал, перебесится…
 
— Иван Александрович, несколько дней не спасут вас, да и койки нужно освобождать для других. – Дина Ивановна помедлила.
 
— А знаете что?! У меня есть дом в деревне, в восьмидесяти километрах от города. Дорога хорошая. Дом крепкий, но определённую силу и руки приложить к нему придётся. Давно не жил в нём никто. Я завтра утром принесу ключи и расскажу, как доехать, — она встала и решительно вышла из палаты, не дав ему возможности отказаться.
 
— Вот это да! – с восторгом протянул сосед из угла палаты.
 
— Строгая, а оказалась вон какой… человечной. Не вздумай отказаться, Иван. Твоя гулящая кошка ноготка её не стоит.
 
Отцвела и облетела черёмуха, на смену прохладной ветряной погоде пришли солнечные тёплые дни. Утром в воскресенье Дина села в «Хонду» и поехала проведать своего подопечного.
 
Она приятно удивилась преображению дома. Наличники покрашены ярко-голубой радостной краской, крыша подлатана. На крыльце белела новая ступенька вместо сломанной. Она заехала во двор и выключила мотор.
 
На крыльцо вышел Иван Александрович в футболке, джинсах и босиком. Ничего не осталось от бледного поникшего мужчины. Плечи расправлены, лицо загорело, на руках наметились выпуклые мышцы. Выглядел он отдохнувшим и довольным жизнью.
 
— Здравствуйте, вот проведать приехала. Не обижают вас тут? – Она вышла из машины и облокотилась на дверцу.
 
— Да некому обижать. Три старухи немощные только рады, что кто-то ещё появился в деревне. А дачникам не до меня, — ответил он, всё ёще не отошедший от удивления.
 
— Вам деревенский воздух на пользу пошел. А работа? – она не отходила от машины, а он растерялся и не приглашал в дом.
 
— Моя работа… Так, баловство. – Он махнул рукой.
 
– Демобилизовался из Армии, оказалось, что ничего, кроме как строить солдат на плацу, не умею. Охранником работал. Не о чем жалеть. Пенсия у меня хорошая.
 
— Ну, показывайте, как вы устроились. – Дина, наконец, захлопнула дверцу машины и подошла к крыльцу.
 
— Вот дурак, — Иван хлопнул ладонью себя по лбу.
 
– От неожиданности растерялся, простите. — Иван зашёл в дом первым, распахивая перед Диной двери.
 
Дина остановилась на пороге комнаты. На чистом полу расстелены домотканые бабушкины половики. Узорный рисунок света и тени дрожал на них от солнечных лучей сквозь тюль. На окнах — два горшочка с геранью. Старые ходики уютно тикают.
 
— Это мне Валентина, та, что на краю деревни живёт, дала. С ними как-то уютнее, правда? – заметив взгляд хозяйки на герань, виновато оправдывался Иван.
 
— А пахнет чем так вкусно? – Дина повернула голову и посмотрела на Ивана.
 
— Я щи сварил в печке и картошку. Будете? – Сразу засуетился Иван, впервые увидев на лице Дины Ивановны улыбку.
 
– Не сразу наладился готовить. Я ведь в деревне не жил никогда. Ничего не умею. Соседки помогли, научили. То сырое получалось, то сгорало в угли, — объяснял он уже из-за печи, гремя ухватами.
 
Дине захотелось поднять руки и потянуться до хруста в позвоночнике. Атмосфера дома окутала домашним уютом, детскими воспоминаниями о бабушке…
 
Она не была здесь после смерти мамы. Не могла. И продать дом с воспоминаниями тоже не могла. Дом остался после бабушки и дедушки. Потом летом мама жила в нём, возвращаясь в город только на зиму. Теперь и её не стало.
 
Она вспомнила, как доверху нагружали машину банками с солёными огурцами, вареньем, грибами… уезжая в город, а потом ели всю зиму, вспоминая лето. Мама… Как давно это было.
 
— Скажите, сколько мне можно… хозяйничать здесь? – Прервал её воспоминания голос Ивана.
 
— Вы не стесняйтесь, скажите.
 
— Живите, сколько хотите. Я не приезжала сюда около десяти лет. Не могла. Вас проведать приеду ещё, если вы не против. У вас тут как при маме — тепло и уютно. Я не умею, да и не хочу заниматься домом и землей.
 
– Она смущённо опустила глаза, а Иван тактично промолчал.
 
— Я же вам продуктов привезла. Совсем забыла. — Дина выбежала из дома.
 
Иван перевёл дыхание. Он впервые видел её без белого халата и шапочки. Лёгкое платье шло ей, делая моложе. Несколько прядей выбились из заколотых привычным валиком волос. Она казалась проще и ближе.
 
Иван посмотрел на свои руки со ссадинами от непривычной деревенской работы и вдруг почувствовал свой солидный возраст.
 
Она уехала уже в начинавшихся сумерках, оставив в избе едва заметный запах духов. Что бы Иван ни взял в руки, все пахло Диной и её духами. Это тревожило и будоражило сердце Ивана, давно не испытывавшего такого. И никогда не узнал бы, если бы …
 
Сейчас он даже был благодарен своей жене. Ночь провел бессонную, ворочаясь, гоня от себя разыгравшуюся фантазию.
 
Дина приехала снова через два месяца. Привезла продуктов, новую удочку. А он поднял упавший местами забор, с гордостью рассказывал, что даже из соседней деревни приходят к нему одинокие старушки и женщины с просьбой что-то починить, помочь с домом, расплачиваясь молоком, сметаной, яйцами…
 
Обжитой дом тоже выглядел гордо, словно выпячивал грудь с орденами наличников, мол, у меня теперь есть хозяин, я не хуже остальных.
 
– Зимой я вас огурчиками солёными кормить буду. – Хвалился Иван, а Дина с удовольствием заметила, что он стал подтянутым, исчез живот. Она смущалась под его взглядами. Солнце клонилось к кромке дальнего леса, окрасив напоследок всё в оранжевый цвет.
 
— Я сейчас. – Иван вскочил и выбежал из избы. Дина прошла по дому. В нём появились чужие вещи, запахи. Потом подумала, что Иван долго не возвращается. Она вышла на крыльцо, поглядела вдоль улицы, зашла в огород и увидела сидевшего на земле Ивана, привалившегося спиной к изгороди.
 
— Иван! – она подбежала к нему и упала на колени. Измерила неровный тугой пульс, побежала к машине за аптечкой, на полдороги вспомнила, вернулась в дом за стаканом воды. Она бегала, а подол лёгкого платья метался вокруг стройных ног. «Укол бы сделать », — подумала и снова побежала в огород, сунула в рот Ивану таблетку, поднесла стакан воды.
 
Через пятнадцать минут Иван поднялся, Дина помогла войти в дом и усадила на кровать.
 
— На солнце перегрелся сегодня, — извиняясь, сказал он.
 
– Хотел в дорогу вам огурчиков… Вы… Останься, – несмело сказал Иван, перейдя на «ты». Дина стояла перед ним, раздумывая, что ответить. Иван уткнулся головой в её живот и застонал.
 
Счастье оно такое. Ждёшь, зовёшь его, ищешь, аукаешь, не заблудилось ли, может, не в ту сторону свернуло… Привыкаешь жить одна, без предательств и страха потерять.
 
И вдруг твоя дорога пересекается случайно с чьей-то, и дальше люди идут по жизни вместе. А любовь? Она тоже разная бывает.
 
В молодости – страстная, до беспамятства, до желания единолично обладать. С возрастом она становится спокойной, уютной и тихой, как последний луч заходящего солнца…
 
Автор: #ГалинаЗахарова.
Из сети
 
Рейтинг
5 из 5 звезд. 1 голосов.
Поделиться с друзьями:

Нашла счастье на помойке. Эссе Анны Кирьяновой

размещено в: Такая разная жизнь | 0

Одна женщина решила копаться в помойке. Я без прикрас пишу, как оно было. Пенсия была крошечная, так насчитали. Работать не брали никуда, да и женщина была такая, рохля. Не напористая, не предприимчивая.

Позвонила несколько раз по объявлениям. Разослала в несколько мест убогое резюме. И стала нищать потихоньку. В крошечной комнате общежития.

А во дворе была богатая помойка. Женщина с тихой завистью много раз видела, как энергичные пенсионеры или потрёпанные жизнью персонажи тащат яблоки почти хорошие. Груши даже были как-то раз. Мандарины. Йогурты слегка просроченные… Это незаконно выбрасывали хозяева большого магазина. Это было лет десять назад, тогда такое часто встречалось.

И эта Люба тоже хотела фруктов. Или копченой колбасы. А денег едва хватало на оплату коммуналки и на самую простую еду.

Она переступила через себя. Никогда в жизни она не копалась в мусоре, позор какой! Но ранним-ранним утром, на восходе солнца, она тихонько прокралась к контейнерам и стала шарить неумело. Нагнулась и шарит.

Торопливо схватила полиэтиленовый пакет, озираясь, открыла его. Может, там мандарины или колбаса. Или ещё что-то вкусное.

А в пакете живой котёнок. Он почти задохнулся, уже не мяукает, молча ротик раскрывает и смотрит бессмысленно круглыми глазами…

Вот такая планида была у Любы-пенсионерки. Раз в жизни пошла против себя, унизилась ради яблочек, а выудила из ящика Судьбы котёнка. Его кто-то недавно выбросил. Видать, надоел. Наигрались.

Эта Люба схватила котёнка, прижала к себе и побежала в свою комнатку. Молоко было! Крупа была манная. И Люба сварила котёнку кашу. И вымыла его, хотя он чистый был. Пакет же был из дорогого обувного магазина, красивый и прочный…

Ну вот, она легла на свою узкую кроватку, обняла котёнка, который мурлыкал после каши тихонько. И расплакалась над жизнью, которая и так печальная и короткая. Да ещё и котят кто-то выбрасывает в помойку. И они там молча погибают в пакетах от дорогой обуви…

А потом Люба устроилась консьержем. Пошла и устроилась. Потому что надо о кошке заботиться. Надо ее кормить рыбой и витаминами. Надо купить ей постельку и когтеточку. И хороший лоток с наполнителем… Когда заботишься о других, откуда-то силы берутся, вы заметили?..

Вот и о себе тоже надо заботиться, чтобы не оказаться на помойке.

Хотя пенсионерке Любе это на пользу пошло. Принесло счастье.

Она своё счастье нашла на помойке. Но теперь Люба и Муся туда ни за что не хотят возвращаться. И все покупают в магазине. Средства позволяют…

Анна Кирьянова

Рейтинг
5 из 5 звезд. 2 голосов.
Поделиться с друзьями: