-Опять она опаздывает,- злился Антон, стоя у окна ЗАГСа,- даже на собственный развод не может вовремя прийти.
Светка, его жена, действительно, постоянно опаздывала, Антон же всегда приходил, приезжал, прилетал вовремя.
-Точность- вежливость королей! – гордо говорил Антон. Так научила его бабушка, которая воспитывала его с пятилетнего возраста, после развода родителей.
-Ты мой король,- хохотала Светка , — а я твоя королева, королевам можно опаздывать. Перед внутренним взором Антона встала Светка,…голенькая, блестящая после душа,…он заскрипел зубами, попытался прогнать видение, но оно оказалось упорным, уходить не желало.
Память подбрасывала все новые картинки: вот Светка, приплясывая, жарит любимую картошку,…вот тащит по лестнице здоровенный арбуз, сквозь зубы матеря неработающий лифт, пока Антон бежит на помощь со своего 12-го этажа,…а здесь на свадьбе у друзей поет частушки, попискивая в тех местах, где попадаются неприличные слова.
— Ну почему она вечно опаздывает, — продолжал накручивать себя Антон, а память продолжала свою работу.
Антон вспомнил, как они опоздали на рейс заграницу. Путевки были дешевые, горящие, на неделю за копейки. Но Светка забыла дома паспорта и чартер улетел без них.
Антон тогда злился на нее всю неделю, а потом оказалось, что туристы не могли вернуться домой пять дней — турагенство кому-то там деньги не заплатило, и если бы они полетели, то Антон опоздал бы на сдачу проекта, который готовил почти три месяца, и дело могло кончиться увольнением, ну или уж точно, лишением премии.
А как они опоздали на поезд из-за её кота, которого нельзя было оставить дома одного на неделю, а желающие посидеть с «деткой» все не находились. И друзья уехали на сплав без них.
Антон тогда был готов догонять друзей на самолете, но рафт, рюкзаки, весла перевезти по воздуху оказалось весьма дорого. А друзья попали в грандиозный ливень, сплавляться стало невозможно-по реке несло такие бревна, что сплав оказался бы массовым самоубийством.
Рафты бросать было жалко, и они тащились по берегу под дождем до ближайшей деревни, а потом ждали машину, сидя на рюкзаках и проклиная все на свете.
А к бабушке на день рождения? Светка пропустила поворот, и пока развернулись, пока доехали, до времени «Ч» оставалось две минуты, и они бежали, спотыкаясь, к подъезду, а когда влетели в подъезд, Светка подвернула ногу и лифт уехал.
Они неслись вверх по лестнице, а из лифта доносились проклятия застрявшего в нем соседа. И опоздали они всего на две минуты…
— Ведьма она, что ли,- подумал Антон,- откуда она знает, когда опаздывать надо? Антон вышел на улицу, на парковке, как всегда, неуклюже, разворачивалась Светка.
Вышла из машины, увидела Антона и засияла вмиг, замахала рукой, и, видимо, вспомнив, зачем приехала, разом потухла.
-Привет, — сказала Светка – пойдем?
-Да опоздали уже,- сказал Антон,- пойдем лучше в кафе посидим.
Больничная палата угнетала и раздражала. Анна закрыла ладонями уши, чтобы не слышать нестерпимый плач младенцев в соседней палате. Ей хотелось только одного, побыстрее бежать отсюда, и забыть все, как страшный сон…
— Анюта, деточка, ну хоть посмотри на нее! — просила пожилая акушерка, тетя Нина.
— Она ведь похожа на тебя, как две капли воды!
— Нет! Даже не уговаривайте! Я написала отказ? Написала! Что вам ещё от меня нужно? — чуть не плакала молодая девушка.
— Мне некуда ее забрать! Вы понимаете, о чем я говорю?!
— Тише! Ребенка испугаешь. Как это некуда? Ты бомж? — прищурилась акушерка.
— У тебя есть мама, папа?
— Да. Есть старенькая мать. Ей самой помощь нужна! Я не могу заявится в деревню с ребенком. Меня люди засмеют.
— Так пусть смеются на здоровье! Веселее будут! — улыбнулась тетя Нина.
— А если серьезно, то люди посудачат и забудут, а ты будешь локти всю жизнь кусать! Никогда не забудешь, что бросила такую крошку.
Анна закрыла лицо руками и заплакала. Нина Андреевна поняла, что почти дожала девушку, осталось совсем чуть-чуть…
— Взгляни! У нее носик твой: аккуратненький, курносенький. А глаза, сразу видно, что будет голубоглазая красавица, как и мамуля.
— Но…у меня даже пелёнок нет. И вообще, на какие шиши я доеду с ней домой? — начала сдаваться Анюта.
— Тоже мне, проблему нашла… Мы поможем. Деньги выделим из фонда, и приданое девочке соберём. Я лично проведу тебя на вокзал. Ну? Как дочку назовешь?
— Ева…
— Отличное имя! Очень ей идёт. Возьми Евочку, покорми, а я чуть позже зайду. Тетя Нина затаив дыхание, протянула матери малышку.
Анна очень бережно, неуверенно взяла девочку. По лицу молодой женщины катились слезы. Прижав ребенка к себе, она поняла, что никогда в жизни не оставит ее.
Уже на перроне, Анна как будто очнулась от какого-то страшного сна. Девушка прижимала к себе дочку, будто боялась, что ее сейчас отберут. Рядом стояла Нина Андреевна. Женщина как и обещала, провожала Анну с дочерью.
— У тебя действительно не легкое положение. Но, тяжелые времена обязательно пройдут, а дочь можно было потерять на всю жизнь…
В свое время, я совершила непоправимую ошибку. До сих пор расплачиваюсь, — произнесла Нина Андреевна.
— Какую ошибку? — удивилась девушка. — Мне казалось, что вы святой человек.
— Была у меня такая же ситуация, как у тебя. Правда, не было ни матери, ни дома. Я решила избавиться от нежелательной беременности. Доктора отказывались помогать, говорили, срок не позволяет.
Пришлось обращаться за помощью к знахарке. Она помогла, но с тех пор, я стала бесплодной.
— Как же так? — поразилась Анна.
— Вообще ничего нельзя было сделать?
— Нет, — покачала головой женщина.
— Муж был хороший, но и он ушел, узнав, что у нас никогда не будет детей…, — Нина Андреевна заплакала, не в силах сдерживать эмоции.
— Мне очень жаль вас! Вы же всю жизнь принимаете деток, вы первая берете их на руки, а своих детей так и не пришлось держать на руках.
— Аннушка, береги Еву. И запомни, если когда-нибудь станет особенно тяжело, ты знаешь где меня найти.
Женщины обнялись, словно родные, близкие люди. Вскоре подошел поезд. Анна еще долго смотрела в окно, махая на прощание акушерке.
Нина Андреевна стояла одиноко на перроне, время от времени вытирала предательские слезы.
Дорога выдалась долгой и тяжелой. Анна подходила к родному дому. Одной рукой держала дочь, в другой большой пакет с приданым, который подарили в роддоме. «Как нас примет мать? Что скажет?» — волновалась девушка, не зная, какой будет реакция матери.
— Анька? Ты, что-ли? — выглянула из-за ворот соседка.
— Я. Тетя Надя, мать дома?
— Ты что, не знаешь ничего? — удивилась женщина.
— Уже полгода, как не стало твоей матери. Может это и к лучшему, что не дожила Василина до такого позора! Твой ребенок? — кивнула на Евочку.
— Да. Мой! — гордо ответила Анна. Девушка на ватных ногах вошла во двор. Ей хотелось кричать и плакать от боли и отчаяния.
Но на руках была дочь. Она не могла дать волю чувствам, нужно было думать о ребенке в первую очередь. «Ничего, доченька, нас ведь двое, я не одна теперь. Мы с тобой сильные, и обязательно справимся!» — прижимала к себе кроху.
***
Прошло десять лет. Приближалось Рождество. Анна хлопотала у плиты, а Ева смотрела в окно на заснеженные дорожки в саду.
— Мамочка, а почему у меня нет бабушки? Мои подружки хвастались, что каждое Рождество ходят в гости к своим бабушкам и дедушкам. Те дарят им хорошие подарки, и всегда ждут с нетерпением, — произнесла Ева.
— К сожалению, нашей бабули давно не стало. Она даже не успела познакомиться с тобой, — грустно произнесла женщина.
— А вторая бабушка?
— Какая вторая? — удивилась Анна.
— Ведь у всех детей должно быть по две бабушки, — не сдавалась девочка.
— Вторая? Кстати, есть у нас такая бабушка! Может съездим к ней в гости, пирожков отвезем? Она работает в роддоме, очень добрая и милая, — улыбнулась женщина, вспоминая Нину Андреевну.
Сказано — сделано. На следующий день Анна с дочерью отравились в город. Приехав в роддом, женщина попросила позвать акушерку, Нину Андреевну.
— Не работает она давно! — сообщила дежурная.
— На пенсию вышла, по состоянию здоровья.
— Как же так? Мы издалека приехали, чтобы увидеться. У вас ведь есть ее адрес или телефон? Можете дать нам? — просила Анна.
— Вообще-то, это запрещено. Вы кем приходится Нине Андреевне? — строго спросила старушка.
— Я племянница, — соврала Анна, понимая, что чужому человеку не дадут адрес.
— В гостях у тети была давно, уже забыла, где живет. Адрес был, но потерялся где-то… Прошу вас, помогите! — взмолилась женщина.
— Пожалуйста! Мы очень хотим повидать бабулю, — попросила Ева.
— Ну хорошо! Попробую что-то сделать, — произнесла женщина. Дежурная вернулась через минут пятнадцать. Протянув листик с адресом, пожелала посетительницам всего хорошего, и попросила передать привет Нине Андреевне.
— Спасибо! Обязательно передадим! — сияла от счастья Анна. Взяв такси, Анна с дочкой поехали по указанному адресу. Женщина с замиранием сердца подымалась на третий этаж. «Только бы не опоздать… » — пронеслось в голове.
Дверь открылась почти сразу же. На пороге стояла Нина Андреевна, к счастью, в полном здравии.
— Добрый вечер! — улыбнулась Анна. Старушка пристально рассматривала ее, пытаясь вспомнить, откуда знает эту молодую красивую женщину.
— Анна?! — спросила почти шепотом.
— Да! А вы практически не изменились! — улыбнулась Анюта.
— Это Евочка, помните?
— Помню, конечно! — засмеялась Нина Андреевна.
— Что же мы стоим на пороге ?! Проходите, мои девочки.
Через полчаса женщины сидели за столом, беседуя о жизни. Им было что рассказать друг другу. Ева играла с кошкой на диване, смотрела любимые мультики.
— Аннушка, оставайтесь у меня. Я ведь одна, да и вы с дочкой одни…, — попросила старушка. — Еву определим в хорошую школу, ты на работу устроишься.
— Даже не знаю… А как же мой дом? Жалко его бросать. Может к нам поедем? Заведем хозяйство, корову можно купить. У нас такой воздух замечательный! Рядом речка, летом такая красота, что с городом не сравнить, — уговаривала Анна.
— Можно попробовать! Всю жизнь мечтала держать маленький огородик, а о корове, даже не смела мечтать! — засмеялась Нина Андреевна. Ее глаза заблестели от радости. В них появилась надежда, и былой азарт.
— Значит решено! Едем к нам! — обрадовалась Анна.
— Бабушка Нина, ты теперь с нами будешь всегда? — Евочка обняла старушку.
— Да. Всегда мечтала о такой чудесной внучке!
На следующий день, женщины с огромными чемоданами отправились в деревню. Каждая из них была счастлива по своему. Анна радовалась, что теперь не одна с дочкой, что рядом будет близкий, практически родной человек.
Нина Андреевна, даже не смела мечтать о том, что на старости обретет семью, и переедет жить из душного города, в живописный, райский уголок. Евочка была рада тому, что теперь и у нее есть любимая бабушка…
Однажды, года три назад, у меня на костяшках под щиколотками появились подозрительные красные пятна. А потом подобные — на суставах пальцев правой руки. Я человек не особо мнительный, но сложив в уме мясо, бухло и знание классической литературы, однозначно получила подагру.
Прибежав в хорошую клинику, потребовала направить меня к лучшему ревматологу. К лучшему! Попав в кабинет, смело предъявила подагру, для убедительности процитировав Швейка. Мельком взглянув на мою подагру, лучший ревматолог сдержанно фыркнул, и сказал: — Это к дерматологу. Денег не возьму. Ступайте, и не грешите. И да, поменьше читайте, что ли.
Вернувшись в регистратуру, потребовала лучшего дерматолога. — Лучший уходит, — сказали в регистратуре.
— Пересменка у них. Бегите, может, застанете. Лучший дерматолог оказался белокурым юношей лет тридцати. Поймав его на пороге, я умоляла остаться и непременно поставить диагноз.
— Нейродермит, — небрежно сообщил лучший дерматолог, одним взглядом окинув мою несбывшуюся подагру, — Лечение долгое, но справимся. Приходите завтра, сейчас мне некогда.
В это время его сменщица, дама сильно пенсионного возраста, сидя за столом, молча смотрела на меня и внимательно слушала коллегу. Когда юноша выбежал, дама предложила: — А присядь, деточка. Давай я тебя посмотрю.
Отказать старушке было неудобно, да и лучший дерматолог уже ушел. Я решила остаться — пусть смотрит какой уж есть врач.
— Ручки какие у тебя красивые, с маникюром, — одобрила дама. — И ножки хорошие. Эх, молодость… А скажи мне, деточка: ты правша? Я молча кивнула, не понимая, к чему ведет какой уж есть врач.
— А теперь вот еще, деточка, — продолжала дама. — Смотрю, ты на нерусскую похожа. Ты любишь сидеть по-турецки? И если да, то где? Я действительно люблю сидеть на полу по-турецки, и так работать на ноуте, поэтому снова кивнула.
— Ну так вот, деточка, — резюмировала дама. — Ты не сиди на жестком полу, а сиди на ковре или там покрывале. Костяшки на ножках ты просто надавила. А ручки… Вспоминай, что травмирующее ты все время носишь в правой руке?
— Поводок, — обалдело ответила я.
— Вот и натерла, — подытожила дама.
— Иди домой, деточка.
— А как же… нейродермит? — пролепетала я. Какой есть врач вздохнула: — Гений он у нас. Молодой еще. Лечить любит…
С тех пор я стараюсь обращаться не к самому лучшему доктору, а к самому опытному. )))
Володя жил в многоэтажке с матерью. Оба уже были немолодые. Матери шёл восемьдесят первый год. Самому Володе было пятьдесят. Странно сложилась судьба. Третий в семье сын, любимчик матери, он стал самым ответственным из братьев. Соседки так и говорили: «Егоровна двух старших сынов для жён рожала, а третьего – для себя».
Старшие сыновья давно разъехались по другим городам, женились, нарожали детей. Редко они появлялись у матери. Знали, что тут всё надёжно: Володька при маме. И накормит, и напоит, и по врачам свезёт, если что. А Володька, и правда, был мягкосердечным, мухи не обидит. К тому же очень любил мать. Вот и получилось так, что не создал он своей семьи вовремя, не смог оторваться от матери. И остался по жизни холостяком.
Одарённый музыкально, по молодости он много учился. Находил упоение в музыке, часами играл, совершенствовался. Работал в музыкальной школе. Но мать всегда была для него на первом месте. В их трёшке было чисто и уютно.
Поначалу хозяйничала мать, а вскоре стал и варить, и мыть, и стирать сам Володя. Женщина часто болела, была совсем плоха и держалась за сына, как за соломинку. Её слова «сыночка, не бросай только меня, не сдавай» так и звучали в голове Володи. Никогда он не упрекнул братьев, что те не уделяют внимания матери. Там были семьи, дети. Куда уж…
Мечта о семье с годами у Володи становилась всё призрачней. Он уже давно полысел, да и никогда не считал себя красавцем. Излишняя скромность и закомплексованность не давали ему возможности отважиться поухаживать за какой-нибудь женщиной.
Он не осмеливался даже проявить интерес к понравившейся даме, а наоборот, становился при этой женщине замкнутым, краснел и отворачивался, чтобы скрыть стеснение, отчего казался совершенно отстранённым.
В конце концов, Володя бросил даже и мечтать о своей счастливой судьбе и любви. С годами он убедил себя, что ему хорошо и одному, точнее, вместе с мамой свой век коротать.
На вопросы любопытных о семье так и отвечал: «Поздно уже. Всему свой срок и век… Я уже старый холостяк». И недовольно отворачивался, чтобы не продолжать разговор на эту тему.
Но одно событие вдруг перевернуло все его устои. На их лестничной площадке соседи продали квартиру, уехав в другой район. Вскоре приехала и новая соседка – Лариса, около 40 лет, и стала обживаться.
Женщина сделала ремонт в квартире и даже в коридоре. Она собственноручно побелила потолки, покрасила стены и отмыла кафельный затёртый пол на лестничной площадке щёткой с мылом добела, чем вызвала полное восхищение Володиной мамы. Но на этом дело не закончилось. Лариса перед Пасхой вымыла окошко коридора и расставила там горшочные цветы, заботливо постелив на подоконник разноцветную клеёнку.
Казалось, что новенькая, начиная новую жизнь на новом месте, хотела преобразить всё вокруг. Она мыла полы в коридоре каждую неделю, не взирая на очередь. Здоровалась Лариса со всеми приветливо, называя соседей по имени-отчеству, справляясь об их самочувствии.
В подъезде жили почти одни старики. Скоро весь подъезд, словно сговорившись, стал называть Ларису «наша Ларочка», а узнав, что новенькая работает медсестрой, все прониклись к ней большим уважением.
«Да, — говорила Лариса. – Я всю жизнь медсестра. Сестра милосердия. Не стала пробиваться во врачи. Маме не на что было учить меня. Вот так и осталась работать сестричкой. Навсегда. И не жалею.»
Однажды мать Володи заболела и попросила сделать курс уколов Ларису. Та не отказала, причем денег не взяла, сказав, что с близких и родных денег не берёт. А соседи – самые близкие люди. Старушка, утирая слёзы, дарила Ларочке шоколадки, а если та не брала, то усаживала её на кухне пить чай.
В отсутствии Володи, старушка со слезами рассказывала, что сын её никогда не был женат, какой он отличный человек, явно намекая Ларисе на партию с её сыном. Лариса давно была в разводе, имела взрослую дочь, которая училась в институте в области.
— Такая душевная, чуткая женщина и одна, — сокрушалась мать Володи. – Я, старая карга, съела счастье своего сына. Ларочка, Бог меня не простит. Из-за меня Володенька без семьи и детей остался. Хороший сын. Он и мужем отличным будет, присмотритесь, пожалуйста…
Лариса смущалась, кивала, почти что обещая, и уходила домой. Однако, старушка вела обработку с двух сторон.
— Счастье-то какое тебе привалило. Ты меня всю жизнь боялся оставить, а тут – квартиры рядом! Через стенку такая добродетель живёт. Лентяй. И ходить никуда не надо. Считай, вместе все живём. По разным только комнатам. Володя смущался, отговаривался своим возрастом, внешностью, привычками холостяка.
Но всё чаще задумывался над словами матери и при встрече с Ларисой всё дольше задерживал на ней взгляд. Скоро она ему и сниться стала. Он словно помолодел за последнее время. Стал тщательнее бриться и купил новый одеколон.
Однажды Лариса не выдержала и первая ему при встрече в коридоре сказала: — Володя, мама там ваша всё о нас печётся. Давайте мы уж её простим. И не будем, как дети смущаться при встрече. Она – мать, всё понятно. Добрая женщина. Не принимайте близко к сердцу и серьёзно её слова.
— Да? – Володя почему-то впервые не смутился, а совершенно расстроился, что мгновенно отразилось на его лице. Он наклонил голову, словно неуспевающий ученик.
– Ну, да… Куда уж мне… Я давно не мечтаю о семье, что уж…
— Постойте, — проговорила Лариса, не в силах видеть расстроенного соседа. – Не говорите так. Да что Вы. Я не хотела обидеть Вас, ей Богу. – Она машинально взяла за руку мужчину, словно больного, у которого надо проверить пульс.
А пульс у Володи в тот момент действительно был бешеным. Лариса увидела, что соседу вот-вот станет плохо. — Пошли-ка, я давление Вам померяю. Вы плохо выглядите. Проходите на кухню. Сразу дам лекарство, если что.
Володя безропотно прошёл к соседке на кухню и сел на табурет. Все его мечты о Ларисе рухнули в момент, и он мысленно ругал себя за мальчишество и глупые фантазии. Лариса меряла ему давление.
— У Вас высокое давление, вот примите таблетку. И идите домой. Лучше прилечь. Не надо волноваться.
— Можно я тут прилягу? — на пятнадцать минут, не больше. – Мне действительно плоховато. Мать не должна видеть, нельзя её расстраивать. А то и ей станет плохо. Володя прилёг на диван в комнате.
— Хорошо, конечно. Впервые с Вами такое? Если давление не пройдёт, то лучше вызвать скорую. Но надо бы успокоиться, возможно – паническое.
— Паническое? Как точно… Паническое, Лариса. И не поверите – впервые со мной такое… За пятьдесят лет – впервые. А Вы практически мне сразу отказали… Даже не подумав нисколько, даже не дав никакого шанса. А теперь вот, оказывается, ещё и инвалид. Кому я нужен…
— Что Вы такое говорите? Володя… Вы прекрасный сын, человек.
— Мама рассказала?
— Ну, мама не мама, а я людей тоже вижу. Просто сама не люблю навязываться. Вы меня поймите. И никакой Вы не инвалид. А даже наоборот, симпатичный и талантливый…
— Лариса, мне уже лучше. Лариса подошла к Володе и присела рядом на край дивана.
— Вы, кажется, уже шутите. Идите домой. Всё будет хорошо. И не ругайте маму, она очень любит Вас.
— Спасибо, добрая душа. На всякий случай, если я умру этой ночью от панического давления, то знайте, что я люблю Вас. Никому не говорил таких слов. А так хочется сказать, наконец… Простите меня. Спасибо за помощь. Извините…
Володя ушёл, а Лариса осталась сидеть на диване. «Что за наваждение? – думала она. – Что теперь делать?» На следующий день Лариса услышала звонок в дверь и получила от Володи в подарок букет цветов.
— За спасение умирающего, мне легче, – улыбнулся Володя. – Там, в букете два билета в кино. Лариса засмеялась и согласилась на свидание. Такой стала для них эта весна. Словно двадцатилетние, они ходили в кино и парк, вместе делали покупки в торговом центре, гуляли по набережной. Летом сыграли дома скромную свадьбу. Лариса была беременной.
Надо ли говорить, что мать Володи была на седьмом небе от счастья. Наверное, счастливее сына и невестки. Смеясь, и одновременно утирая слезы, она говорила: «Оказывается, я прирождённая сваха…Кого бы ещё поженить?»
