АРТЁМКИНА ЗИМА (грустный рассказ)

Артём лежал на больничной койке. Он был совершенно один. Ужасная боль разливалась по его маленькому тельцу.

И он не знал, что с ней делать. Пройдёт ли она когда-нибудь? Было Артёму всего 7 лет. Но он не плакал. Он просто не понимал.

 За свою коротенькую жизнь он научился многому. Любить. Чувствовать. Быть отвергнутым. Изгнанным. Ненужным. Ни один его сверстник не испытывал такого. Даже не мог представить, что бывает она. Душевная боль.

 Артём лежал в специализированном отделении. Отделении не для тех, кто болен. А кто просто не нужен.

Здесь оформляли в детский дом. Такие правила. После прохождения всех бюрократических этапов, ребёнка укладывают в стационар для обследования. А потом детский дом заботливо открывает свои двери для новоиспечённого воспитанника.

 Артём этот путь прошёл дважды.

 Мелькали воспоминания. Нет. Скорее ощущения. Ему было года 2. Уже тогда он понимал, что это из-за него дома произошёл скандал. Он просто понимал, что виноват. Но в чём? Как это узнать? Никто не собирался ему ничего рассказывать, а тем более объяснять. Только запомнилось чувство, когда мама несла его на руках.

 А потом бездна. Пустота. Её нет. Где она? Что теперь будет?

 Он ждал её. Он вспоминал, что иногда она уходила, но потом возвращалась. Но сейчас так долго её нет. Или так кажется?

 Но мама не пришла. Так получилось.

 Бросил её муж с 1,5-летним ребёнком. К другой ушёл. Как пережила измену, сама не знает. Свято место заполнилось быстро. Появился здоровенный детина. Любовь закружила так, что Артёма выбросило волной. Лишним оказался он в этом водовороте.

 — Думай сама. Не место там ребёнку. Морозы лютые. Куда его там? А болеть начнёт…, —вещал полярник своей избраннице.

 Та плакала навзрыд и без конца бегала умываться в ванную. Как она с красным носом перед любимым?

— Ну как я его оставлю? Я не смогу без него! Это же мой ребёнок!

 — Тогда оставайся с ним! Я сейчас серьёзно говорю. Пойми! Ребёнку там не место!

 Любовь победила. К мужчине. Начала мать оформлять Артёмку в детский дом.

Решила она — как только всё наладится, обустроится, обязательно приедет за ним. Действительно. Магадан. И солнца там нет, и холодно. Но холодно было не там.

 Сначала больница.

Чужие бездушные руки кормили его. Каша была липкая и невкусная. Ложка двигалась очень быстро. Так быстро, что Артём не успевал глотать, не то, что жевать.

В несколько движений его мыли под холодной водой. Может не замечали, что холодная? Или спешили. Сейчас он понимает. Его просто не любили.

Кровать тоже была холодная. Артём никак не мог согреться. Он сворачивался калачиком и дышал на ладошки под одеялом. Иногда выглядывал наружу. Вдруг мама пришла? Вдруг она его не заметит?

 Здесь Артём впервые научился чувствовать холод. Холод жизни.

Потом был детский дом. Ели-пили-спали по команде. Люди машинально и бесчувственно выполняли свои обязанности. Иногда ругали и наказывали. Но тоже бесчувственно.

 И вдруг появилась она. Конечно, это была не его мама. Но она так смотрела на Артёма. Как настоящий человек. В какой-то момент Артёмка даже почувствовал тепло.

Как давно он не испытывал это. Он машинально протянул ручки к этой чудо-женщине. И она взяла его на руки. Этого он не забудет никогда. После холодного года одиночества она в секунду отогрела его маленькую душу.

 Женщина вскоре ушла. Но сказала, что позже придёт за ним. Наступила Артёмкина весна. Внутри бушевало счастье. Она выбрала его! Их было 23. Замёрзших и ненужных.

А она увидела только его. Значит, он на самом деле хороший! Значит мама ошибалась! Как же ей об этом рассказать?

Был прохладный мартовский денёк. Светило солнце, но хотелось закутаться в курточку с головой. Артём гордо шёл со своей новой мамой к машине.

 — Сейчас мы поедем в магазин и купим тебе одежду, — улыбнулась Галина своему кусочку счастья.

 Галина работала неврологом в областной детской больнице. Уже 10 лет она никак не могла забеременеть.

 Бессмыслица заполнила жизнь Галины. Каждый день она видела детей и приглядывалась, какого бы ребёночка она себе хотела.

 Когда очередная попытка ЭКО высосала уйму денег, Галина решила взять малыша из детского дома.

 — Гал, ты понимаешь, что это будет чужой ребёнок? Он будет не твой! Не наш! — Саша не знал, как успокоить супругу ,— не получается, так тому и быть. Я люблю тебя! Будем жить вдвоём. Давай собаку заведём. Две. Кого ты хочешь?

— Саша, что ты несёшь? Какие собаки? Я говорю о ребёнке! Настоящем! Маленьком! Мы полюбим его и забудем, что он не наш! Так делают миллионы! Если ты не хочешь, так и скажи! Мне проще будет развестись с тобой, чем доказывать, что в семье должен быть ребёнок!

Артём не мог нарадоваться. У него теперь есть всё! И мама, и папа. А сам он — Любимый! У него есть своя тарелочка с Винни-пухом! Мягкая теплая кроватка с красивым бельём со звёздами. Куча игрушек. И даже велосипед!

 Артём очень старался жить с новыми родителями. Обычные дети никогда не узнáют, что это такое. Это когда заглядываешь в глаза и пытаешься почувствовать настроение.

Это когда замечаешь все привычки родителей и пытаешься им угодить, понравиться, заслужить любовь. Как собака. Подать ложечку маме, найти папины очки, ровненько поставить ботиночки возле двери.

Иногда к маме с папой приходили гости. Тогда Артёмку наряжали в красивую рубашку. И он чувствовал, что им тоже надо понравиться. Он же новенький здесь. Нужно заслужить одобрение. Артём рос. Росло и недовольство Галины.

 — Саш, ну сколько можно! Ну скажи ты ему, чтобы он убрал свои вещи! Я что, должна приходить с работы и заниматься уборкой? Он читал сегодня? Завтра в саду открытый урок! Опять ведь опозорит!

— Мам, не ругайся на папу. Я всё сейчас уберу, — Артём боязливо смотрел в глаза. Глаза, которые почему-то подёрнулись ледяной коркой.

 — Я тебе по сто раз говорить не буду! Ты должен с первого раза всё выполнять! Свалился бестолковый на мою голову! Мучайся теперь с ним! — Галина никак не могла успокоиться. «Одни нервы с этим выродком. Правильно Саша говорил — чужой, он и есть чужой!».

 — Галочка, да успокойся. Что он такого делает? Что ты на него так кричишь? Он же ребёнок! — Этот так называемый ребёнок мне уже всю душу в клочья искромсал! Сил нет никаких!

 Иди спать ложись! Уши развесил. Завтра ещё поговорю с тобой!

 И завтра, и послезавтра не успокаивалась Галя.

— Я не хочу, чтобы он тут жил! Я не могу его полюбить! Он раздражает меня! — рыдала ночью на кухне Галина,— давай сдадим его обратно.

 — Гал, да ты что? Как так можно? — Саша впал в ступор от этих слов, — это ж не собака. Взять и выбросить. Это же ребёнок. Галюнь, успокойся. Поспи. Нельзя так.

 — Да лучше бы собаку завели! Вобщем так, или сдаём его в детский дом, или я развожусь с тобой! Вот и воспитывай, сколько влезет!

 Исполнила Галя свою мечту. Оформила все бумаги. Мол, ребёнок неадекватный, лечение проходить надо.

Потрепала напоследок Артёмку по голове.

 —Давай, возвращайся туда. Там тебе лучше будет.

 И снова бездна. Пустота.

 Почему? Что он делал не так? Ведь он много раз спрашивал у своих друзей, ругают ли их? Они ведь даже игрушки на ночь не собирают с пола. Они не носят тарелку в раковину. А он старался.

Любил. Изо всех сил. Своим маленьким сердечком. Как мог.

 Но снова наступила зима. Холодная и бездушная.

Рейтинг

0 из 5 звезд. 0 голосов.

90 лет

За праздничным столом с трудом разместилось большое семейство: правнуки, внуки, дети, племянники, сестра. А во главе в удобном кресле усадили виновника торжества — дедушку. Бабушка скромно пристроилась на углу.

‒ Саша! Мы собрались здесь и очень рады видеть тебя в добром здравии! Позволь поздравить тебя с такой замечательной датой ‒ девяносто лет! Дай Бог нам всем дожить до такого возраста. Ура! Ура! Ура! – радостный перезвон рюмок наполняет комнату. Гости оживились.

‒ Дядя Саша, вот мы собрались тут – аж четыре поколения! И хочется надеяться, что ты доживешь и до пятого, – все многозначительно посмотрели на шестнадцатилетнюю правнучку. Захихикали. Но искренне и от души пожелали дожить.

Дедулю любили все, он был спокойным, умным и работящим человеком. Проработав до глубокой старости, приобретя седину и кучу болезней, он не сдавался, тихонько мастерил что-то в своей комнате или сидел за компьютером.

Бабуля всегда была рядом с ним, ухаживала изо всех сил, следила и выводила гулять. Силе ее духа мог позавидовать даже самый здоровый и молодой.

А ну-ка, лет в восемьдесят сделать три конца по Москве, посидеть за двумя праздничными столами и вечером скромно пожаловаться на то, что стала сильно уставать!

‒ Господа, мы вчера с Машей обсуждали вопрос: а что же такое – девяносто лет? Это первый трактор в стране! Вдумайтесь в это! Человек, видевший первый трактор, первый телевизор, строительство Останкинской башни, коллективизацию, индустриализацию, социализацию, приватизацию и сейчас успешно осваивающий компьютер и мобильный телефон! Нет, в моей голове все это не укладывается.

Про войну дед рассказывать никогда не любил и ни на какие уговоры не поддавался. Но прошел ее от начала и до конца всего с одним ранением руки.

С ним, кстати, связан один интересный факт. Перевязали ему руку и отправили в медсанбат пешком топать. Лето, жара, пить хочется. Под повязкой зуд какой-то. Пока дотопал, пока очереди дождался… Сняли повязку – а там опарыши жируют! Противно, да, зато они руку от заражения спасли – весь гной выели.

Стук вилок перемежался воспоминаниями о прошедшей эпохе. Сколько всего уместилось в такой незначительный отрезок времени.

‒ Первый паровоз я увидел в шесть лет, — начал рассказывать дедушка. Он стоял на станции – огромный, черный, с кучей колес. Я встал и смотрел на него и не понимал, как же он может двигаться?

Из трубы валил черный дым, а я завороженно глядел, пока отец не дернул нас к поезду. Забросил в вагон вещи, нас, детей, подсадил, а потом и сам влез – высоко было. И мы поехали. С тех пор я и увлекся поездами. Вот, из МИИТа поздравление прислали.

‒Дед, а ты помнишь, как снимал строительство Останкинской башни? На кинокамеру.

‒ Да… А еще из детства помню, очень интересно мне было, как же по телефонным проводам разговор передается. Провода на столбах были развешаны. И вот я смотрел, а провода качались — волна такая шла. И я думал, что это слова бегут.

Правнуки смирно сидели за столом и, открыв рты, внимательно слушали бабушку с дедушкой. Им было безумно интересно узнавать, как же жили раньше. Когда не были ни телевизоров, ни мобильных телефонов, да и проводные были не в каждой квартире.

‒ Ребята, а давайте выпьем за нашу бабушку! Тетя Галя, хочу сказать, вот то, что дядя Саша дожил до такого возраста, во многом твоя заслуга. Твоими заботами и уходом он сейчас рядом с нами.

‒ Да ну, какая там забота, — скромно отмахивается бабуля. – Укрываю вот его ночью, да слежу, чтобы лекарство вовремя пил.

‒ Она еще ночью по пять раз встает и проверяет – жив ли еще.

‒ Тетя Галя, спасибо тебе, что ты так внимательна к дяде Саше и к нам всем. Кто еще всегда в курсе всех проблем родственников, кто всегда поддержит и даст совет! А ведь тебе тоже в следующем году будет девяносто…

А бабуля скромно кивала и суетилась между столом и кухней, присаживаясь едва на пять минут: ‒ Сашок, ты чего не ешь? Петенька, ты рыбку будешь? Женечка, принеси еще хлебушка, что ж он так быстро кончается…

Угомонить сгорбленную сморщенную старушку было очень сложно. Она желала позаботиться о каждом. И кажется, именно это ее стремление быть нужной позволяло прожить столько лет, давало силы.

Она воспитала двоих детей и троих внуков, она сидела у постели больной дочери и внука, ухаживала за дедушкой, когда у него был инфаркт и инсульт.

Она находила доброе слово для каждого. Обыкновенная и, в то же время, совершенно необыкновенная женщина.

‒ Сашок, сфотографируй нас с дедом. Кто знает, может, уже и не увидимся мы с вами.

– При каждом прощании уже лет так двадцать бабуля прощается с внуками, как в последний раз. И растет количество фотографий в семейном альбоме Торжество подошло к концу, гости расходились, унося в сердце частичку тепла…

© Акация Меньше

Из сети

Рейтинг

0 из 5 звезд. 0 голосов.

МОЖЕТ БЫТЬ…

… Возможно, всё же стоило простить её и в этот раз. Но Гриша уже не мог. Видно, надорвался… Когда они с Натахой только собирались пожениться, то мать плакала и сына уговаривала: — У них же вся родня непутёвая, сынок! Мать её по всем свадьбам в округе таскалась, чтобы только на дурнину напиться и песни поорать. Потом, как побитая собака, шла ко двору.

А там её уже муж, отец покойный Наташкин, поджидал. Бил её смертным боем дня три. Она аж чёрная вся становилась. Отлежится в сарае и дом убирать начинает. Скребёт, моет. Даже потолки сметёт и нужник выскоблит. А потом пироги печь берётся. Пироги, правду сказать надо, у неё знатные выходили, хоть и делала всё, словно бы балуясь, так, между делом будто. А получалось всё у неё, как в ресторане высшего разряда.

Гришка улыбался и перебивал: — Ой, мам! А откуда ты знаешь, как в ресторане-то? Бывала, что ли?

— Так отец, когда на курорт ездил, рассказывал.

— На какой там курорт, мама! В Секисовку – тридцать вёрст от нас! Построили на берегу озера дом отдыха и водой из родников народ поят, говорят – «целебная». А мы с ребятами в тот «ресторан» заезжали, когда в прошлом году в область зерно возили. Столовка обыкновенная: борщ, котлеты с горохом и пирожки с картошкой. А пирожки такие, что если на ногу уронишь, то инвалидом сделаешься.

— Вот я про то и говорю, что Томка, Наташкина мать, лучше стряпалась! – не унималась мать. Потом, смекнув, что это ведь она непутёвую сейчас хвалит, а надо бы наоборот, вытирала кончиками платка уголки губ и продолжала: — А так-то – никудышная была…

— Как это – «никудышная»? Мне Наталья сама материны фотографии показывала. Она там – просто красавица! Губы, глаза, волос на голове целая корона будет!.. Мать подтыкала под платок жиденькие свои волосики, выбившиеся на лоб, и не унималась: — Да что толку в её красоте-то было!

Всю жись для Фёдора, супруга её благоверного, сплошная неприятность. Он ведь через ту красоту и работать в колхозе ей запретил, чтобы мужики чужие не пялились. Сначала всё дрался со всеми: что ни парень молодой в селе, то Федькин враг наиглавнейший.

А потом дома посадил, чтобы за хозяйством да за детьми следила и без его ведома за ворота – ни-ни. Он ведь через неё, через супругу свою ненаглядную, с лучшим другом своим, с Сенькой Лапиным, раздружился, хоть в соседних дворах выросли, в школе десять лет за одной партой просидели и в армию вместе пошли. Вместе и вернулись. Вместе и за Томкой ухаживали.

Но она Фёдора выбрала. А он-то, после свадьбы, к Семёну, который дружкой у него на свадьбе был, подошёл, и сказал ему: «Ты, Сеня, друг мне, конечно. Но больше на двор ко мне не ходи – не дразни судьбу». С тех пор даже не здоровались, когда на улице один мимо другого проходили.

Гришка смотрит куда-то поверх материной головы и словно бы самому себе говорит: — Вот и я за Наташку так же… Ничего не пожалею, никого не пощажу…

— Дурррак ты у меня, сынок! – в сердцах кидала мать и, махнув рукою в его сторону, снова по хозяйству суетиться начинала. Чё тут теперь?!. Рассказывай – не рассказывай, а поженились Григорий с Натальей всё равно.

Поженились, значит, и началась у них жизнь семейная. Григорий шоферил в колхозе, а Наталья в сельпо, за два дома от их хаты, торговала. Гришка, без дела всякого, а так, чтобы проведать по два-три раза на дню в магазин наведывался. Да сразу-то не заходил, сначала в окошко глянет: с кем там жена его ненаглядная сейчас беседует и как покупателей обслуживает.

В эти моменты он их всех прямо ненавидел. Это за то, что они с нею, а не он сейчас разговаривают. И им, а не ему Наталья улыбается губами своими пунцовыми. Даже если покупателем был и старик Михеич, пришедший за чекушкой.

С работы Наталью свою он всегда забирал на машине и вёз её до дому аж метров, наверное, триста. За эту недлинную дорогу расспросить успевал, как ей сегодня работалось, и кто в магазин заходил. У дома её из машины высаживал. И, пока она шла через двор, в дом входила и начинала ужин готовить, пулей свистел в гараж, чтобы машину поставить и почти бегом вернуться домой, чтобы там не дай Бог чего не случилось за время его отсутствия.

Когда же в аварию попал, после которой ему обе ноги выше колена ампутировали, то, не долечившись, не дождавшись, пока раны окончательно заживут, из больницы районной сбежал. До дому на попутках добрался. Когда через порог перевалился в хате своей родной, то бинты, которыми культи были замотаны, были ярко-красными.

А Гришка сразу, с порога, сказал жене самое важное: — Уходить от меня даже не помышляй. Из-под земли вырою и зубами порву того, на кого ты меня променять вздумаешь!..

Наталья со стола в этот момент убирала. После таких мужниных слов присела бессильно на табуретку, уронила руки на колени и, не отводя глаз, глядя прямо в его огненные очи, ответила: — Куда же я от тебя денусь такого…

Он перебил, вскричал так, что вмиг в уголках губ пена белая взбилась: — Какого?!. Убогого?.. Инвалида?.. Наталья, спокойно так, помотала головою из стороны в сторону и ответила: — … верного такого. Кто ж меня ещё так любить-то будет?..

Гришка прислонился головою к притолоке и заплакал. А сам всё мотал головой и своё твердил: — Врёшь ты, врёшь… Не это сказать хотела… Подошла она к мужу, села рядом прямо на пол, уткнулась ему в плечо и вместе с ним плакать начала.

Но – обманула всё же Гришку Натаха. Ушла от него через год. С того дня, как он из больницы сбежал, чахнуть начала, прямо на глазах таяла, как свечка храмовая. А что, почему — про то ни один доктор толком сказать не смог. Всё на какую-то «депрессию» ссылались…

… И теперь вот сидел Гришка у её свежей могилы, плакал навзрыд. А простить всё равно не мог. Потому что сбежала-таки жена от него, оставила мужа вдвоём с его любовью на белом свете жить да маяться…

Автор: Олег Букач

Из сети

Рейтинг

5 из 5 звезд. 2 голосов.

Жила в одном городе женщина. Звали ее Зинаида Петровна. Жила она, как ей думалось, вполне достойно. Правда, семьи не случилось и детей не было.

Зато своя квартира, в которой всегда царили чистота и порядок. И работа была приличная: бухгалтером на мебельной фабрике.

Дожила Зинаида тихо и спокойно до 50 лет. Очень ей ее жизнь нравилась. Особенно на фоне жизней ее соседей по дому.

Приятно ей было думать, что вот у нее-то все отлично сложилось. Ведь человек она хороший и зла никому не делает.

А соседи у нее были непутевые. На одной лестничной площадке с ней жила, например, женщина, которой было уже за 60. И, вот ведь стыд какой, пожилая уже, почти пенсионерка, а волосы выкрасила в синий цвет! Подумать только!

И носит какие-то обтягивающие платья и джинсы. Все над ней смеются. Городская сумасшедшая, не иначе. «Безобразие!» — думала Зинаида Петровна, глядя на странную пенсионерку. И радовалась, что она-то выглядит прилично, соответственно возрасту.

Про другую соседку и говорить было стыдно. Всего двадцать один год. И уже ребенка нагуляла. Причем ребенку лет пять на вид. Понятное дело, небось, еще в школе училась, когда забеременела. И куда родители смотрят? Кстати, родителей у девушки не было, жила одна со своей дочкой.

Причем еще и с той синеволосой пенсионеркой сдружилась. Пока девушка днем куда-то ходила, соседка сидела с девочкой.

Зинаиду Петровну это не удивляло. «Такие люди друг к другу тянутся» — думала она.

— «А меня стороной обходят. Видят приличного человека — и в глаза смотреть стыдно. Поздороваются в лифте и все общение»,

Последний сосед — мужчина лет 30. Увидев его впервые, женщина испытала настоящий шок. Все руки, вся шея были покрыты татуировками! Разве нормальные люди так будут ходить? Конечно, нет!

Еще в молодости Зинаида Петровна осуждала подобных персонажей. Видимо, больше нечем выделиться, раз приходится себе кожу уродовать. Ишь, внимание к себе привлекает! Значит, умом не привлечь! Лучше бы книжки читал.

Так думала она каждый день, встречая в лифте кого-то из соседей. Приходя домой, она тихонько радовалась тому, что сама она живет так, как положено.

И иногда обсуждала соседей со своей единственной подругой по телефону. Говорить им больше было не о чем, поэтому «тип с татуировками», «молодая мать» и «безумная старуха» становились едва ли не главными темами на повестке дня.

Как-то раз вечером Зинаида Петровна, как обычно, возвращалась домой с работы. Настроение у нее было отвратительное.

На работе недостача… Впервые за долгие годы работы. На кого свалят? Кто виноват? Конечно же, бухгалтер.

Голова у женщины болела с утра. А сейчас вдруг в ушах зашумело, а ноги резко потяжелели. Женщина с трудом дошла до подъезда и опустилась на лавочку.

Вдруг она почувствовала легкое прикосновение к своей руке. С трудом подняв взгляд, она с удивлением увидела ту самую «пенсионерку» с синими волосами.

— Что с вами? Вам плохо? — участливо спросила она.

— Голова… болит… — прошептала Зинаида.

— Пойдемте к Юре, он дома сегодня. Вы бледная, лица на вас нет.

— К какому Юре? — спросила женщина.

— Юра же с вами на одном этаже живет. Он врач-кардиолог. Неужели вы не знаете? Поднявшись на нужный этаж, соседка позвонила в дверь Юры.

Женщина с удивлением увидела на пороге того самого мужчину с татуировками, которой, по ее мнению, просто не мог быть приличным человеком.

Мужчина измерил Зинаиде Петровне давление, уложил на диванчик и дал какую-то таблетку. Вскоре голова и шум в ушах прошли.

— Обязательно запишитесь на прием! Надо следить за давлением, даже таким молодым девушкам, как вы, — улыбнулся врач, когда состояние женщины пришло в норму.

— Спасибо вам, — почему-то Зинаида испытывала неловкость, вспоминая, как обсуждала татуированного мужчину с подругой.

«О внешности думает, а интеллект — на нуле» — говорила она о нем. А он, подумать только, доктор, каждый день жизни спасает.

— Не за что. Не болейте! Если что, обращайтесь! Женщина попрощалась с доктором, вернулась домой и прилегла на диванчик. Надо же, она так ошибалась в отношении мужчины…

И пенсионерка с синими волосами оказалась хорошей женщиной. Вот, подошла, поинтересовалась, что с ней.

В дверь позвонили. На пороге стояла синеволосая пенсионерка, держащая за руку дочку молодой девушки, которая, по мнению Зинаиды Петровны, стала матерью слишком рано.

— Я просто хотела проведать вас, узнать, все ли в порядке. Простите, что я с Яночкой, Аня на работе…

И я так давно хотела с вами познакомиться. Но не решалась. А тут случай выпал! А то мы все общаемся с соседями, а вы особнячком держитесь!

— Проходите, давайте чаю сделаю, — неожиданно для себя сказала Зинаида.

— Спасибо, что помогли, когда увидели, что мне плохо…

— Ну что вы. Не за что благодарить. Я сразу вижу, когда человеку плохо. Я же всю молодость ухаживала за больной мамой. Как исполнилось мне 14, мама слегла. И ушла, когда мне уже за 30 было. Не училась толком, романов не было, только у постели ее…

Еле ребенка родить успела. Ладно, не хочу вспоминать. Вот сейчас на старости лет отрываюсь, — соседка со слегка виноватой улыбкой показала на свои яркие пряди.

— Спасибо дочке, помогла волосы покрасить. И футболки мне покупает крутые. Хоть недолго, а молодой побуду. Хотя вот Ане еще хуже.

— Кто такая Аня? — спросила Зинаида.

— Ну Анечка, соседняя с моей дверь — ее. Яна ведь ее сестренка. Родители погибли в автокатастрофе. Она сестру удочерила, воспитывает вот. Учебу в университете бросила, работает с утра до ночи, бедная.

Юра ей помогает иногда деньгами. Ну Юра, который вам помог сегодня…

Когда соседка ушла, Зинаида некоторое время тихонько сидела за столом в кухне и невидящими глазами смотрела перед собой.

Надо бы предложить Ане помощь, она ведь тоже может иногда сидеть с Яночкой. И волосы она давно хотела покрасить в рыжий цвет. Только все думала, что это — неприлично в ее возрасте.

Обязательно завтра проконсультируется с соседкой по этому вопросу! И надо не забыть пригласить Юру на пироги, чтобы отблагодарить за помощь.

Виктория Белозерова.

Рейтинг

5 из 5 звезд. 2 голосов.