— Так, и что он конкретно сказал?

— Говорит, что устал ждать. Ходить по больницам. Переживать каждый раз. Хочет просто жить.

Я сидела у своей сестры, Полины, и пыталась влить в себя чай с травами, который она сварила для успокоения моих нервов.

— А покрепче ничего нет? – спросила я, безо всякой, впрочем, надежды.

Полина у нас была слишком правильной.

— Ты чего, систер? Ты из-за мужика спиться хочешь? Да пошёл он в задницу, Дима твой. Смотрите-ка устал он. Бедненький!

Дима устал, потому, что мы девять лет пытались родить ребёнка, но так и не смогли. Может быть, за девять лет немудрено устать? Я и сама, честно говоря…

— Не могу больше, Сань. Прости меня! — это были его последние слова, перед тем как он вышел из квартиры.

Насовсем. С вещами. И из моей жизни, видимо, тоже. Я покосилась на дурацкий вонючий Полькин чай.

— Дай вина, жадина. Есть ведь у тебя!

— Сашка, он того не стоит! Ни один мужик не стоит. – Полина подумала. – Разве что тот, который со своей женщиной до конца. И в болезни, и в здравии, так сказать.

Я ушла от Полины несколько успокоенная, но не во всём с ней согласная. Да, это замечательно, когда и в болезни, и в здравии. Но если вдуматься, ведь Димка действительно старался. Просто, наверное, нужно было сдаться гораздо раньше. Нам обоим. Прекратить эти изматывающие попытки родить своего ребёнка. И усыновить, например.

Меня будто петух клюнул в темечко. Я схватила телефон и позвонила Диме. Он ответил почти сразу. У него даже голос был… уставший.

— Алё.

— Мы могли бы взять ребёнка из детского дома. – выпалила я. – Подарить кому-то семью.

Дима помолчал немного. Я уже подумала, что он отключился, но тут услышала:

— Саш… всё уже. Всё закончилось. Прости.

Мне хотелось завопить: «Почему-у?», но я сдержалась. Когда муж, о котором ты думала много лет, что это – твоя половинка, что он рядом навсегда, говорит, что всё… нет, не нужно унижать себя вопросами.

— Тебе развод, я надеюсь, не срочно нужен? Я усыновлю малыша для себя. Потом делай что хочешь.

Дима заверил меня, что на официальный развод ему совершенно наплевать. Но тут ведь такое дело… появится другая женщина, и будет настаивать на том, чтобы он разорвал прошлые отношения официально. При мысли о другой женщине у Димы меня резанула такая боль, что я вскрикнула и согнулась пополам.

Я начала изучать тему усыновления. Оказалось, что и замужем быть совсем необязательно. Но я не стала сообщать об этом Диме – захочет, сам узнает. А пока я решила сделать первый шаг – выбрала школу приёмного родителя, и записалась на обучение. Правда, доступное время для записи было аж через два месяца, ну да ничего.

Сделав с утра по-быстрому всю работу, – я писала статьи в журнал о красоте и моде, на фрилансе, — отправилась в книжный магазин и купила книгу по воспитанию детей. Хотелось сразу произвести впечатление, чтобы психологи и специалисты в школе приёмного родителя поняли, что я – самая подходящая кандидатура.

Заехала к сестре, чтобы поделиться новостями. У неё стоял шум-гам, они с Кириллом отчаянно ссорились:

— А я тебе говорю, что не пойдёшь!

— Пойду!

— Я не желаю становиться вдовой! Не пойдёшь!

Кир в прошлом увлекался альпинизмом. Оказалось, что старые товарищи скинулись и купили ему в подарок восхождение. На сорок лет. Вот Полька и истерила.

— Да пусть идёт! Ты чего разошлась-то? Ну, хочется ему. – вступилась я за Кирилла.

Он был хорошим мужем Полине, прекрасным отцом Ваньке, и просто классным парнем. Не ценит Полька того, что имеет.

Они продолжили орать. И я решила их отвлечь.

— Я хочу усыновить ребёнка.

Сработало. Замолчали.

— Чего-о?

— Хочу усыновить ребёнка. Из дома малютки. В школу вот пойду, в специальную.

— Молодец, Саня! Красотка просто! – восхитился Кир. – Айда, обниму!

— А ты не бери из дома малютки. Этот дурак разобьётся в горах, я умру от горя – вон тебе Ванька, и усыновляй на здоровье.

И Полина заплакала. Кирилл стоял с несчастным лицом. А я подумала, что это нечестно. Он пожалеет её, и не пойдёт в горы. А что он, горы не заслужил? Я обиделась на сестру, и ушла, прихватив свою книгу. Куплю печенья, и буду читать. Просвещаться.

В магазине кто-то что-то пролил, и я поскользнулась. Летела на пол плашмя, глядя на осветительные приборы над головой. Реакция у меня была так себе: если я решила упасть, то уж будьте спокойны.

Перед самым полом меня подхватили и, пыхтя, сказали в ухо:

— Ну, осторожнее, ну! Вы вообще, что ли, под ноги не смотрите?

— Спасибо. – я поднялась и посмотрела на своего спасителя.

Прям, как в сказке. Молодой и красивый. Глаза только печальные.

— Вы чего, бежали, чтобы меня поймать? – поняла я.

— Ну, да. А что, я должен был дать вам разбить голову об пол?

— Я должна вам. Обязана головой. Может кофе?

— Ладно. – пожал плечами парень.

Если честно, я сама себя не узнавала. У меня не было никакого опыта в плане знакомства с парнями. С Димкой мы вместе учились в институте. И у меня… в общем, кроме Димы, никого у меня не было. Я сама не верила тому, что позвала незнакомого мужчину на кофе, но позвала.

Мы пили кофе и болтали. Всё выходило легко и просто, будто мы знали друг друга сто лет. А потом он вдруг посмотрел на часы и ушёл, извинившись. Я пыталась оплатить наш заказ в кафе, но Юра – так его звали – не позволил. А ещё мы обменялись телефонами, но это уже по его инициативе.

Я шла домой радостная. Мне было впервые за несколько дней очень, очень хорошо. Потом Юра позвонил и пригласил меня гулять. Мы ходили на концерт – оказалось, что нам нравится одна и та же музыка. Потом в кино. Потом в театр. Было приятно, что Юрий никуда меня не торопит, но кажется, я уже сама была не прочь поторопиться.

— Зайдёшь ко мне? – спросила я, когда Юра проводил меня после очередного свидания.

Он посмотрел на часы и отказался.

— Юр, скажи честно, ты женат?

— Честно, нет!

— Но ты же от меня что-то скрываешь?

— Вовсе нет. Просто работаю по вечерам.

-А-а. – разочарованно протянула я.

Разочаровало меня такое простое объяснение. А Юра пообещал приехать ко мне завтра.

Он принёс вино и цветы. Я похихикала. Прям жених времён СССР. В тот вечер у нас случилась близость, и мне показалось, что до Юры я была невинна. Вот оно, всё в сравнении. Оказывается, Димка мне не очень-то и подходил.

Он по-прежнему уходил по вечерам. А мне бы хотелось, чтобы Юра остался со мной. Приближалось время обучения в школе приёмных родителей. Я, вляпавшись в этот головокружительный роман, чуть не пропустила первое занятие. Наверное, надо было рассказать Юре, какие у меня планы. Иначе выходило как-то нечестно. Я решила, что сегодня же всё о себе расскажу.

Но разговор получился вообще не таким, как я спланировала. Лежа рядом с ним на диване, я провела пальцем по щеке Юры и спросила:

— А кем ты работаешь по вечерам?

Днём, я знала, Юра занимается недвижимостью.

— Я работаю отцом, Саш.

— Кем?! – не поняла я.

Он что, наврал, и всё-таки женат?

— Отцом. У меня есть сын, Илья. Ему шесть лет.

Я потрясённо молчала. А Юра продолжил.

— Его мама умерла два года назад. Я очень люблю своего сына. Прости, что сразу не сказал.

— А почему сказал сейчас?

Я приподнялась на локте. Кажется, мне был известен ответ на мой вопрос, но я хотела услышать от Юры.

— Я просто не был ни в чём уверен. А теперь, уверен.

— В чём же?

— В том, что люблю тебя.

У меня замерло всё в груди. Но я преодолела сильное волнение и спросила:

— И ты меня теперь с ним познакомишь? С Ильёй?

— Если ты хочешь, конечно. С радостью!

Я упала на подушку. На глаза навернулись слёзы. Не забыть бы отменить занятие в школе приёмных родителей…

Инет

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Портрет
Татьяна Пахоменко

— Свекрови я преподнесла такой подарок, что ей сразу плохо станет! И затрясет всегда, когда будет на него смотреть. Но никуда не денется, не выбросит. Станет и хранить, и держать на видном месте! Вот так. Отольются кошке мышкины слезы! Противная Вера Ивановна моя! За все 15 лет, что мы женаты с Андреем, слова доброго мне не сказала. Бука. Другие хоть что-то говорят, пусть сквозь зубы. А эта молчит. Только глазищами своими черными зыркает. Стараюсь к ней никогда не ездить и в гости хожу на пять минут раз в год, — вещала Катя своей подруге Маше.

Та слушала и поддакивала с энтузиазмом. Внутри нее тоже за компанию клокотало – свою свекровь Мария не особо жаловала.
Они устроили днем нечто вроде девичника – так повелось по традиции, что раз в две недели три подружки детства встречались по субботам.

Катя была парикмахер и виртуозно обновляла всем образы. Именно сегодня пришла ненадолго, ждали клиенты. Маша, работающая поваром, всегда приносила «гору ништяков», как их называл Катин сын Илья.

Была и третья подруга – Алена. Она работала медсестрой и недавно перевелась на новое место. Куда, подруги не знали, как раз и хотели расспросить, да разговор зашел про свекровей.
— Терпеть ее не могу! Она мне вообще никто. Вот не было бы ее и… — снова начала Катя.
И вот тут-то, тихо сидевшая до этого Алена, тоже вступила в разговор, перебив ее.
— И что, Кать? Тебе бы сразу легче стало? – с ухмылкой произнесла она.
— Ну… наверное, — выдохнула Катя, вдруг замолчав.

Она вспомнила сегодняшнее утро. Как несла свой подарок, упакованный в красивую бумагу, злорадно улыбаясь.
Как вручала свекрови Вере Ивановне, а та, словно ребенок, тут же принялась разворачивать, едва не подпрыгивая от нетерпения. Но она, Катя, предупредила: открыть лишь после ее ухода. По любому праздник в итоге испортила противной бабе!
— Девчонки, вот вы меня спрашивали, куда я устроилась, — начала Алена.

Подруги встрепенулись.
— В частную клинику? – предположила Катя.
— Будешь теперь деньги лопатой грести! – хихикнула Маша.
— В хоспис, — просто ответила Алена.

Воцарилась тишина.
— Ты… Зачем? – только и смогла выдавить потрясенная Маша.
— Это же место, где больные… неизлечимо. Как же так, Алена? Не страшно? А деньги? – покачала головой Катя.
— Что вы заладили: «Деньги, деньги». Катя, ты меня извини, конечно. Но мне тебе хочется сказать одно слово: «Дура», — горько прошептала Алена.
— Кто? Кто дура? Свекровь моя? – хмыкнула та.
— Ты дура, Катька. Потому что то, что ты делаешь и говоришь, подло. Я не знаю хорошо твою Веру Ивановну. Ты говоришь, слова доброго она тебе не сказала? А когда вам с Андреем деньги на расширение жилплощади понадобились, кто продал квартиру в центре и переехал в домик на окраине? Твоя свекровь. Без возмущений и уговоров сделала это. Когда у тебя маленький Илюха тяжело заболел, кто возил его к медицинскому светиле, а? Этот доктор, вырвавший его из лап смерти, он же оказался сыном подруги юности твоей свекрови. И спасли твоего любимого мальчишку. А вот другим так могло и не повезти. А когда ты на вечере встреч так наотмечалась, что потом проснулась у своего одноклассника? Да, между вами ничего не было. Но твой Андрюша подобное тебе бы не простил, зная его принципы. И кто опять пришел на выручку? Вера Ивановна сказала, что ты у нее была в ту ночь. Катя, получается, ты кусаешь руку, которая тебя кормит и гладит. Это я образно. Сколько раз мы к тебе приходили, я прямо с такой радостью ела огурчики, кабачковую икру, варенье, лечо, которыми тебя свекровь снабжает. Ты же цветок от помидорной рассады не отличишь! Это же все она старается для вас! Есть люди такие, немногословные. Не умеют они шикарно говорить. А может, стесняются. Но они делами всю любовь показывают! А другие по ушам проедут красиво – а толку нет! – выпалила Алена.
— Спасибо, подруга. Я думала, поддержишь меня, а оно вон как. Еще и обозвала! – вскочила Катерина.

В глубине ее души зашевелился крошечный червячок. Еще недавно он торжествовал, злословил вместе с ней, вынашивал и воплощал в жизнь план мести. Теперь этот личный червячок слушал слова подруги и беспокойно возился, мешая ей, Кате, насладиться триумфом – мучениями свекрови. Кате хотелось сказать червячку, чтобы он успокоился и радовался дальше – ей все равно на слова подруги. Но не получалось. Червячок продолжал тревожно шевелиться.

Маша, которая наблюдая за их перепалкой, съела, не отрываясь, пять пирожков с капустой (на нее в минуты тревоги всегда нападал жор)и почему-то молчала. И Катю, как раньше, уже не поддерживала.
По идее, надо было обидеться, громко хлопнуть дверью, разругаться с Аленой и уйти. Катя уже и собиралась так сделать.

Но противный червячок не давал. Словно пригвоздил ее к месту.
— Вы, наверное, забыли, что у меня мамы нет, да? А я живу с этим! Тоже 15 лет. Как ты, Катя. Только ты все это время причитаешь, как тебе свекровь надоела, которая тебя на самом деле любит. Я же все эти годы умираю от тоски и боли. Когда рука тянется набрать номер, который я помню наизусть. Я же даже телефон мамин сохранила. Регулярно пополняю счет. Знаете, я его иногда оставляю в одной комнате, нажимаю вызов. И бегу к своему телефону. Вижу там вызов: «Мамочка». И ее фото появляется. Беру трубку и разговариваю с … тишиной. Рассказываю обо всем. Кричу, как мне без нее плохо. Как я скучаю. Кутаюсь в мамин плед, представляя, что это она меня обнимает. Кажется, что все внутри уже выжжено от этого горя. Катя, извини, но я молчать не могла. У тебя и мама есть, и свекровь. Кать, зачем ты так? С пожилым человеком. Чего ставишь-то себя выше ее? Помню же, как ты раньше ее все «деревней» обзывала. И еще у меня вопрос. Ты нам всегда прически делаешь, укладки. Спасибо тебе, дай Бог здоровья за это. А Веру Ивановну ты, когда последний раз стригла или волосы ей подкрашивала? – продолжила Алена.

Червячок внутри Кати сжался, как от удара и замер. И словно чей-то чужой голос, в котором она узнала свой собственный, против ее воли тихо ответил:
— Никогда.
— Да ладно? Ты шутишь? Катька, обалдеть. Так реально нельзя! Не по-человечьи. Вот я свою… Да что там, нормальная она у меня женщина, в принципе. Вообще забудьте, что я тут говорила. Свою свекровь я всегда угощаю! И пирожками, и тортиками, куличики к Пасхе ей пеку. А уж она так радуется! Ручками всплеснет, достает все из пакета, улыбается. У нее ручки, как подушечки, такие пухленькие, маленькие, чистый ангелок! – разулыбалась от воспоминаний Маша.

Червячок внутри Кати признаков жизни больше не подавал. И она почувствовала, что может встать и уйти. Он ее больше здесь не держит.

Перед глазами пронеслось сегодняшнее утро. Как там говорила Машка? Пухленькие ручки…

У ее свекрови они были другие. Она, Катя, презрительно называла их «клешни». Большие такие, натруженные руки с с венами. Некрасивые. Как ей казалось. И личико сморщенное. Про себя Катя придумала этому личику прозвище «гнилая картошка». Что она знала о ней, Вере Ивановне? Да получается, ничего толком, неинтересна ей была ее жизнь.

Между тем свекровь всегда оказывалась рядом, когда требовалась ее помощь и участие. Муж говорил, что у него когда-то было две сестры. Не любил об этом вспоминать. Они долго болели, обе.

Вера Ивановна выхаживала вначале дочерей, потом заболевшего мужа. Все они уже умерли. И, кажется, много работала. Ее главной гордостью и любовью был оставшийся в живых сын Андрей – поздний ребенок, муж Кати.

Да что там, сама Катя до сих пор любила его также, как и 15 лет назад. Он же такой красивый, умный, надежный, заботливый, работящий.
— Он такой, потому что мать его так воспитала! А мог бы тебя колошматить, дуру! Или денег не носить! Или любовницу завести. Не всем так везет! А сама-то ты чего ей никогда ничего доброго не говорила, а? Кто мешал? Бесстыжая! Всех стрижешь, а она чем хуже? Чего ты над ней все смеёшься да ядом плюешься, как змея? Дура! – вдруг снова проснулся и заверещал неистово проснувшийся червячок внутри Катиной души.
Она даже подпрыгнула от этого.

— Катюш, тебе плохо? – наклонилась участливо Алена.
Та помотала головой, стараясь не разрыдаться. Как-то нахлынуло разом все. Словно сверкающая вода, сдерживаемая невидимой преградой, готовилась выплеснуться наконец наружу на потрескавшуюся от жары землю.

Надо разговор перевести. Надо уходить. Она думала, будет весело и смешно. Она ошиблась.
Катя, чтобы окончательно не раскиснуть, прошептала:
— Как тебе твоя работа, Алена?
— Глаза их, девчонки, никогда не смогу забыть. Им порой так больно… И думаю, тяжко. Но в глазах лишь свет, добро и надежда. Я слышу много слов. О вечности. О том, что и кто не успел сделать перед уходом туда. И вижу много слез. Как рыдают безутешные родственники. Тут один молодой мужчина приезжал. Весь такой деловой, преуспевающий. Видимо, много работал, все успевал. А его мама у нас лежала. Он ее только что дождем из золота не осыпал, но она к нам почему-то попросилась Оказывается, она все его в село хотела свозить, откуда сама родом. Но он же такой… рафинированный, не ехал никак. Не надо ему это было. Маму увозили его, когда умерла, он на коленях стоял и все кричал: «Мамочка, вернись. Мамочка, вставай. Мы поедем прямо сейчас, куда скажешь. Я дом там куплю. Я все сделаю. Мы всегда будем вместе. Мне же кроме тебя ничего не нужно! Я же никто без тебя, мама!». Или мужчина пожилой все ходил к дочери. Такой, с выправкой военных офицеров. Строгий, седовласый. У девушки волосиков-то совсем не было. Он мне фото ее ранние показывал. Такие волосы, девчонки! Длинные, медовые, густые, ниже пояса. И вот он придет к своей Яночке, заколочку очередную принесет. У нее их целая коробка скопилась. Красивые такие: летние, с клубничками, еще в форме хрустальных гребешков или перламутровые. Мы прямо все любовались! Вначале одна сотрудница у нас недоумевала. Причесывать нечего, зачем вроде такое дарить? А девушка та ждала папу с нетерпением. И эти его заколки, и расчески. Прямо сияла вся, когда их видела. Он все говорил, что станет ее сам заплетать, когда волосы вновь вырастут, как мама раньше заплетала. И потом они поедут вместе к морю. У нее была надежда, прекрасная картинка будущего перед глазами. Тяжко было отцу, он знал, что ничего уже нельзя сделать. Но смеялся с ней, перебирал эти сверкающие заколочки в руках. Дочка умерла, он их потом раздарил все. Я подошла его утешить. Смотрю — у него глаза сухие совсем и столько в них муки! Но прошептал: «С мамой она теперь, красавица моя. Мама ее теперь заплетать будет. Дождутся меня мои девчонки». К чему это я? Да ценить просто надо! Одни у гроба рыдают, встать не могут от обрушившейся беды. Другие борются со страшным недугом. А третьи впустую тратят свою жизнь! Отношения выясняют, интригуют, творят зло. И так утомят в итоге этим того, кто выше всех и могущественнее, живет на небесах. Что и их потом что-то настигнет, когда не ждут. Человек только думает, что он такой самоуверенный, состоявшийся, на коне, что сам хозяин своей жизни. Нет, подружки. Все не так, — вздохнула Алена.

Маша, обмахиваясь газетой, глянула в сторону тарелки. Пирогов уже не было. Ничего, придет сейчас домой и всего настряпает. Она ловко ухватила телефон и напечатала мужу сообщение о том, что сегодня у них домашние посиделки. Будут смотреть кино и угощаться. И чтобы свекровь со свекром непременно были! С ночевой.
— Мне пора! У нас стихийное собрание с семьей! Пока-пока! – ужом выскользнув из-за стола, Маша упорхнула.

Катя тоже встала. Трясущейся рукой стала искать что-то в сумке. Уронила ее. Все содержимое рассыпалось по полу. Алена помогала собирать. Молча.
Также молча они разошлись.

Теперь Кате нужно было по делам. И у нее весь вечер расписан.
Только… Где-то там, на окраине города, в этот самый момент пожилая женщина, которая, как она думала, терпеть ее не может, смотрит на ее подарок. Тот самый, которым она насолить хотела. А если бы она ей преподнесла тоже самое? Конечно, Катя бы расстроилась и сильно. И настроение бы в день рождения было безнадежно испорчено.

Обзвонив всех с извинениями и пообещав скидку на следующий раз, Катя отменила свои встречи и поехала к свекрови. Телефон мужа был недоступен.
Внезапно вспотели ладони. Что скажет он, Андрюша? Это же его мама…

Уже вечер наступил. Окошки в маленьком домике горели. И внезапно ситцевые занавески с ромашками, и герань на окне, которые раньше так раздражали Катю, вдруг показались такими родными и уютными.
— Надо извиниться. Что сказать? Может, другой подарок бы взять с собой. Но нет времени. Пообещаю тогда купить что-нибудь. Она расстроилась. Ох, что я натворила, — думала Катя, двигаясь от калитки к дому.

Не закрыто было. В большой комнате на столе стояла большая расписная тарелка с пельменями. Окрошка на кефире, столь любимая ее мужем. Фаршированные блинчики. Катя застыла в проеме и смотрела почему-то вначале на стол. Ее супруг разговаривал с сыном. Тот, улыбаясь, с аппетитом уплетал бабушкины голубцы. А сама свекровь в синем платье с кружевным воротничком, с неизменной косой, находилась у стены. Рядом – две ее пожилые соседки и бодрого вида дедуля. Видимо, тоже гость.
— Вот, смотрите, какая красота, правда? – как раз восторгалась свекровь, показывая на Катин подарок.
И продолжила:
— Это Катюша моя, Андрюшина жена. Она у нас словно царевна. Беленькая, нежная, вся такая красавица. Я на нее, когда смотрю, все внутри поет. Создаст же Бог такую красоту! А теперь Катюша всегда со мной будет. Художник нарисовал ее. Я прямо разревелась от счастья, когда увидела подарочек-то. Ничего лучше мне и не надо!

Катя почувствовала, что лицо и уши вмиг стали свекольного оттенка. От стыда она покраснела, как в детстве, когда у бабушки вазу разбила, а сказала, что это Коля, ее младший брат.

Подарком свекрови на день рождения стал… портрет. Ее, Кати. Собственный. Она почему-то считала, что раз свекровь не говорит ей ничего доброго и не хвалит никогда, то она ее не любит. Более того, терпеть не может. И сама Катя решила, что Вера Ивановна – неприятный ей человек. Подумала, что портрет ненавистной невестки будет раздражать женщину. Но она его не выбросит и будет мучиться, глядя на него. Получилось все не так…
— Катюша-то до такой степени хороша, что я порой стесняюсь ей что-то сказать. Как куколка она! Глаза большие, синие, словно васильки, черты лица точеные, как с картин. Не то что я, бабка страшная да неуклюжая, двух слов связать не могу. Да и говорить-то красиво я не научена. Не умею. Робею. Несколько раз, когда она у нас отдыхала, поглажу, пока спит, одеялко поправлю. Господь мои девочек к себе взял рано. Так другую девочку дал, Андрюшину жену, родную мою Катеньку. Я Андрюше-то всегда говорю, что жена у него золотая!
— Живи теперь с этим! – червячок внутри Кати хмыкнул и пропал насовсем.

Она даже не успела ему пообещать, что она все исправит. И время у нее еще есть. А ее уже заметили. Сынишка подбежал, муж встал навстречу.
— Ты чего? У тебя же работа? Мама сказала, что ты ее с утра еще поздравила, – шепнул ей на ушко.
— Я… отменила. Вера Ивановна… Можно, я вас мама буду называть теперь? Как свою маму. С… днем рождения! – комок в горле мешал говорить.

И Кате хотелось еще встать на колени, если честно. Как тому мужчине из Аленкиного рассказа. На колени перед мудростью, вселенской добротой и всепрощением.
— Катенька! Нашла время заехать еще, спасибо, доченька. Для меня, старухи, нашла. Вот она, Катенька-то моя! Приехала! – глядя на нее снизу вверх, с восхищением и гордостью говорила свекровь.

Одобрительно крякнул гость-дедушка, глядя то на Катю, то на ее портрет.
И все как-то оживились, стали много смеяться.

Катя радовалась тому, что сегодня праздник. И что она сама жива и здорова. И у нее
есть родители, которые, кстати, уже едут сюда с поздравлениями. Что у нее имеются чудесный муж и сынок. И хорошая свекровь. И любимая работа. Получается, она, Катя, настоящая богачка!
— К столу, к столу! – хлопотала рядом Вера Ивановна.
— Чудесно-то как! А потом у нас будет День красоты! Хотите, я всем прически сделаю? И еще: если кому что надо, покраситься там, подстричься, то говорите! Я с радостью! – улыбнулась Катя.
Это тоже был ее подарок. Для всех.

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Стенка из лжи

Бывшие муж и жена случайно в электричке встретились. Она уже сидела, когда появился он. Разбегаться не стали – детство это, а они серьёзные взрослые люди. Причём развелись, как говорится, полюбовно.

Оценивающе друг на друга посмотрели. Даже улыбнулись. Ладно, что было, то прошло. Всё-таки вместе два года прожили.

Он заметил, что она хорошо выглядит. Хотя, конечно, годы оставляют следы, когда проходят. Одета, как всегда, со вкусом. И держится прямо.

А она увидела, что часть его волос время унесло. И лысинка всё больше осваивается, пространство завоёвывает. Лицом не очень изменился. Только сосредоточенности вроде больше стало.

Спросил, как она живёт? Ответила, что хорошо. Стандартный ответ.

Не удержался и поинтересовался: одна или как? Сказала, что три года назад вышла замуж за прокурора. Достойный человек, серьёзный. Очень много работает. Постоянно занят. А она домохозяйка. Содержит в порядке квартиру. Готовит обеды.

А ту – старую однокомнатную – продали. На эти деньги с прокурором дачу купили, чтобы летом на природе бывать.

Рассказала и на него вопросительно посмотрела. Теперь, мол, твоя очередь.

Он, оказывается, тоже женился. Его супруга – директор продовольственного магазина. Так что провизии дома – полно. Он даже забыл, как в таких магазинах двери открываются.

Жена немного строгая, но в то же время добрая и ранимая. Она на работе очень устаёт. Потому что там одна проверка за другой. Нервы ей все вымотали.

Дачу не купили, потому что не хочется на грядках возиться. Да и саму дачу тоже содержать надо. А это лишняя суета. Поэтому каждое лето ездят отдыхать. То в одну страну, то в другую.

Помолчали. Бывшая жена вдруг сказала, что у него очень хорошая мама. Про здоровье спросила. Ответил, что мамы нет. Два года прошло.

Вздохнули – оба. Разговор не клеился. Грустно немного стало.

Он спросил, как она жила до встречи со своим прокурором? Не жалела ли, что расстались?

Весело головой тряхнула. Сказала, что ни капельки. Но потом всё-таки добавила: трудно вначале было. И не пояснила, что значит – трудно.

Снова на него взглянула: а ты? Безмолвный вопрос задала.

Он тоже весело головой тряхнул. Но врать не смог. Признался, что мучился очень. Но директор магазина сумела его утешить. Сейчас у них хорошая семья. Только вот детей нет. Потому что поздно.

Она понимающе кивнула.

Электричка весело причалила к перрону. Вышли. Посмотрели друг на друга. Кивнули головами и разошлись.

Он приехал в свою комнату. На кухне народа много. Включил у себя плитку – пельмени сварить. Не хочется ходить по коридору и с соседями общаться. Одиночество – надо, чтобы печаль пережить.

Тогда – после развода – сердце разбилось. Мука была. Начал пить, залез в безумные кредитные долги. Чуть не погиб. Мать не выдержала – померла. Пришлось продать её квартиру, чтобы рассчитаться. Сам теперь в комнатушке ютится. Впрочем, ему хватает.

С другими женщинами общаться не мог. Сердце однолюба накрепко закрыто. Потому что в нём навеки поселилась она – первая и последняя.

Сидел и думал: зачем соврал? Наверное, потому, что неудобно. В его возрасте и – один.

Она тоже в свою квартиру вернулась. В коридоре встретил кот по кличке Прокурор. У него мордочка серьёзная.

Думала: зачем неправду сказала? Что-то есть в наших натурах, уничтожающее искренность, культивирующее ложь и притворство. И это что-то непреодолимо. Отсюда рисовка, маска на лице. Неудобно, конечно. Прокурор, дача – мелко и стыдно.

Она в однокомнатной квартире, он в комнате. Одинокие грустные люди.

Только ей легче – Прокурор есть. А у него – ничего и никого.

И ничего не сделаешь. Стенка лжи есть стенка лжи. Она не даёт исправить ошибки прошлого.

Георгий Жаркой

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

ТАКАЯ ЛЮБОВЬ

Дядя Лёша был моим любимым дядей.
Как же я любила его редкие приезды, дядя Лёша мамин младший брат.
Когда он приезжал, улыбались все.

А ну, Гулька, иди сюда, я проверю уровень твоего серого вещества, — с этих слов начиналось всё самое весёлое и интересное.

Он показывал фокусы, загадывал головоломки, которые даже папа не мог сходу разгадать.

А папа у меня между прочим, доцент, о как.

Дядю Лёшу обожали все, многочисленные тётушки, бабушки, дядюшки, дедушки все их с мамой кузены, а так же вся папина родня.

Это человек — праздник.

Дядька у меня был статный, красивый.

Как сейчас вижу его белое кашне, выделяющееся на сером двубортном пальто, его легкомысленно сдвинутая набок шляпа и начищенные до блеска двухцветные ботинки.

Я помню тонкий запах его одеколона.

Надо ли говорить что дядя тоже всех любил, но я, его первая племянница, я купалась в этой любви.

Мы ходили на речку, утром, когда весь дачный посёлок ещё спит.

Мы пробирались по небольшой тропке, по бокам которой росла жгучая крапива, стараясь не задеть её, мы усаживались на деревянном мостике и закидывали удочки в воду, сидели тихо-тихо и ждали поклёвки.

Мы таскали маленьких гальянчиков и скидывали их в банку с водой.

Рыбки плавали там, не понимая спаслись ли они или нет…

Мы вставали, разминая затёкшие ноги и шли с добычей, которую отдавали на кухне удивлённой Фриде, нашей помощнице по хозяйству.

Она жарила нам эту рыбку и торжественно подавала на завтрак, расхваливая таких знатных рыбаков и добытчиков.

Фрида была большая, как гора, сдобная, белая, как булка с изюмом, мне кажется она тайно была влюблена в моего дядю.

Да разве можно было его не любить?

Он звал меня Гулей, хотя имя моё Лида, Лидия.

Девушка из Лидии, называл меня мой папа, он занимался изучением Малой Азии, а дядя звал меня Гулей, по его рассказам, когда он увидел меня первый раз, мне было месяцев пять.

-Ты не тянула на девушку, да ещё из Лидии, увидев меня, ты натужилась, покраснела, пукнула и сказала агу, — рассказывает дядя под общий хохот, — агу, гугу, — продолжала бормотать ты, рассматривая собственную толстую ногу и пытаясь затолкать её в рот, по самую пятку.

И тогда я понял, я понял что, пропал, что в моём сердце нет места для другой девушки, что там поселилась моя Гуля, с толстыми ногами круглыми, красными пятками и беззубым ртом.

Обижалась ли я на дядьку за эти слова?

Да вы что? Я смеялась громче всех, и под общий хохот пыталась повторить тот давний трюк с заталкиванием моей ноги в рот.

Это было самое счастливое время в моей жизни.

Я делилась с ним секретами, он знал ответ на любой вопрос.

А если не знал что ответить, то честно об этом говорил.

Он привозил мне удивительные вещи из своих заграничных командировок.

Конечно он вёз для любимой сестры нейлоновые чулки и помады с мировым именем, для своей Гули он вёз другое.

Он привозил мне впечатление.

Это могли быть камешки, ракушки, пёрышко, такое невесомое, что нельзя вблизи него дышать, глиняный горшок, бусы какой-то девушки из африканского племени.

Я слушала его открыв рот и представляла себе всё то, что он мне рассказывал.

-Алексей, — скажет какая- нибудь из тётушек- бабушек, ах как же ты хорош, но почему же ты не женишься?

-Такой генофонд не должен пропадать, — поддержит её какой -нибудь дядюшка — дедушка, — Алексей, ты просто обязан передать своим наследникам свои гены! Это преступление пользоваться одному! Это в высокой степени эгоистично!

Дядя же смеялся, показывая свою белозубую улыбку.

-Это не основная функция человека, детопроизведение, — говорит мой дядя чем вызывает ужас у тётушек — бабушек и негодование старшей мужской половины, даже мой папа, который во многом его поддерживает и то крякает от возмущения и несогласия.- Мой ребёнок это Гулька, — говорит дядя и смотрит на меня с любовью.

Я знаю что он издал много научных трудов, совершал прорывы в науке, открывал что-то такое, что было неподвластно моему детскому уму.

Надо ли говорить что он был моим кумиром, моим бонзой, моим миром, моей вселенной.

Когда я подросла, мы ещё больше сблизились, мой молодой пытливый ум хотел знаний, больше, больше, больше.

Девочкам в моё время не всё было подвластно.

Да, где-то девушки из колхозов выучивались на трактористов и шли работать, но…это были единицы. В основном девочки могли стать учителями, медицинскими сёстрами, секретарями.

Хотя были прорывы, девочки учились на инженеров, конструкторов, но так мало…

По партийной линии тоже в основном добивались чего-то мужчины, что там говорить, женщинам во все времена было тяжело.

Хоть и уровняла советская власть в правах мужчин и женщин, но до настоящего равенства в моём детстве было далеко.

А мне так хотелось быть капитаном корабля или возглавлять экспедицию в самое сердце Африки…

Но, это были всего лишь мечты, не одобряемые никем из родственников, кроме конечно дяди.

— Дядя, почему же ты не обзаведёшься семьёй, — спрашиваю я в его очередной приезд, мне уже шестнадцать и отношения полов меня конечно интересуют. Но не так чтобы сильно.

Он рассказывает мне по секрету, серьёзно глядя в глаза, я знаю что он не врёт, я это чувствую

-Я был влюблён Гулька, ах как же я был влюблён. Такая любовь бывает раз на тысячу лет. Так все влюблённые думают, поверь, когда придёт твоё время ты тоже так будешь думать.

Я не буду долго тебя мучить своими слезливыми рассказами, меня предали, хотя она клялась, ах Гулька, как она клялась в своей любви ко мне.

И так пошло, по мещански…Эх…

Ты знаешь, она пришла ко мне, через два года.

Упала в ноги, сказала что всё, поняла, что ошиблась, была глупой.

Нет- нет ты не подумай, у неё было всё хорошо, в материальном плане она жила лучше, чем я тогда мог ей предложить, но…

-Ты не простил её, — зная дядин характер сказала я.

-Нет, Гулька, я простил её, в том -то и дело, только… она об этом не узнала. Я не сказал ей…Я не сказал ей что по-прежнему люблю, что рад до безумия её видеть, что хочу всё забыть, нет…Я не сказал ей этого ничего.

Я был на месте того человека от которого она собиралась уйти, это больно…

Я ничего не сказал ей, просто взял шляпу и ушёл.

-Как она теперь?

-Живёт, — пожал плечами дядя, — иногда мы пересекаемся, раскланиваемся и расходимся.

-И как? Ты уже не любишь её?

-Отчего же? Моя любовь не стала с годами бесцветнее, она всё так же цветёт там, глубоко в душе, ярким цветком, защищённым каменными стенами.

Более того Гулька я знаю что она меня тоже любит, до сих пор. По своему, но любит.

Думаешь что я утешаю себя? Нет! Вот если бы я тогда принял её, любовь ко мне улетучилась бы, год- два и всё.

Она бы заскучала, а так…так мы любим друг друга на расстоянии.

-Дядя, но это же чистой воды издевательство!

-Нет, Гулька, это такая любовь, чистая и ничем не омрачённая. Она никогда не пройдёт.

Я долго думала над дядиными словами, в восемнадцать я влюбилась в своего супруга.

Я часто слушала себя и думала, а что будет если вдруг…Я не хотела ни с кем его делить, но и отказаться я от него я бы тоже не смогла.

Я поделилась своими мыслями с мамой.

Она мне велела не примерять на себя чужую ситуацию. Живи спокойно и не думай ни о чём, велела мне мама.

Дядя , приехавший на мою свадьбу, когда я ему поделилась своими сомнениями, сказал мне то же самое.

— Храни свою любовь, детка, — сказал он мне и старайся не запачкать её.

Я увидела её, эту дядину любовь, которую он пронёс через всю жизнь.

Она пришла с ним попрощаться когда его не стало.

Я всю жизнь придумывала её образ.

В моём воображении это была высокая, красивая, гибкая как лоза женщина. С большими тёмными очами, с пушистыми ресницами и чувственным ртом.

Её волосы были тёмными и ниспадали по плечам каскадом, голос был низкий и чуть с хрипотцой.

Она была богиня, под стать этому красивому мужчине.

Моему дяде .

Я смотрела вокруг и не видела никого, даже близко похожего на ту которую я себе представляла.

Вот такая любовь, дядя, думала я. Всё же ты ошибался, она тебя не любила.

Дядя ушёл рано, заразился чем -то в Африке. Как же мы все переживали, а я…Как мне не хватает его, до сих пор…

Поле завершения церемонии, ко мне подошла маленькая похожая на голубя женщина.

Вот честно, мне она напомнила голубя, не тех красавцев с пушистыми хохолками, кувыркающимися в небе, а обычного сизаря.

Который прыгает около лужи, поджимая по очереди покрасневшие лапки и смотрит одним глазом на копошащегося у его ног воробья, в нужный момент выхватывает у малыша кусочек батона и глотая давится им, скачет дальше и вытянув шею клокочет, высматривая добычу.

— Здравствуйте, Гуля.

Я вздрогнула, голос женщины был высокий и немного пищащий.

Кто-то из своих, подумала я, ведь меня зовут Лидия, Лидия Михайловна.

-Не удивляйтесь что я вас так назвала, я знаю что Он любил вас, как своё любимое дитя. Возьмите это его письма. Ко мне…Я знаю вы сохраните, это частичка его. Там есть и про его любимое дитя про вас, Гуля.

Я любила его всю жизнь…Я совершила глупость, а он гордый, он не простил.

Я не стала говорить ей что простил.

Такая любовь, подумала я, перешагивая через рухнувший воображаемый образ придуманной мной красавицы…

Мы прожили много лет с моим мужем, в любви и радости и как наказывал дядя, мы не запачкали свою любовь.

У нас есть дети и внуки.

Мы любим их всех.

Самая любимая моя внучка, Алёна.

Я смотрю на неё, а вижу своего дядьку. В её глазах горит тот же дикий огонь познаний.

Господи, молю я, не дай ей узнать предательства, ведь не сможет быть с тем человеком, будет тоже любить и мучиться, но не сможет быть…

Потому что такая любовь.

©Инет
« Душевные истории»

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.