Адресат выбыл

И даже не то было самым обидным, что отец ушёл от матери. Уехал на заработки в Москву, и пропал. Я его понимал. Мне было двенадцать, и я уже всё понимал. Мать так пилила его, так была недовольна всем. Всегда. Будь моя воля, я бы тоже от неё сбежал. Но я был ещё ребёнком. А отец был взрослым мужиком, и ему надоело. И он смог. Вырвался. Но ведь он ушёл и от меня тоже! И самое обидное было, что отец просто пропал. Не звонил мне – в те годы сотовых ещё не было. Точнее, только начали появляться. В нашей семье их не было. Он ни разу не позвонил на городской телефон. Писем от отца тоже не приходило.
Мать не забеспокоилась ни на грамм, не подумала, что с отцом случилась беда – слухи-то ходили. Отец сумел найти работу, которая позволила ему снять угол в столице и жить в своё удовольствие. Долетало, что он сошёлся со своей квартирной хозяйкой, и всё у него хорошо. Я не до конца понимал в свои годы: правда ли мой отец такой разгильдяй, каким его считала моя мать. Или он нормальный мужик, которому до поры, до времени не слишком везло. С женой, например. Скорее, второе. Потому, что мной мать тоже вечно была недовольна, хотя я учился на отлично.

— Почему ты не убрался дома? – занудно бубнила она. – Я работаю с утра до ночи, чтобы тебя вырастить. Одна. А ты мне даже помочь не можешь? И что? Уроки мне твои? Уроки он делал! Твои уроки мне ковер не вычистят.

— У всех дети как дети – во дворе носятся. У меня ботаник какой-то растёт. В кого ты такой?

— Кого интересует, что ты котлеты не любишь? Тут тебе не ресторан, ешь, и всё. Мать старалась, готовила, он ещё недоволен, паразит! Весь в папашу своего.

Логика у матери явно хромала. То не пойми в кого я, а то весь в папашу. И вот это бу-бу-бу, бу-бу-бу бесконечно. Любой бы сбежал. Иногда, зная, что мать на работе, я после школы заезжал к сестре отца, Людмиле. Она всегда встречала меня радушно. Но про отца со мной не говорила.

— Брось! Отрезанный ломоть. Забудь, да и всё. – почему-то тётка не понимала, что забыть родного отца не так просто. – Чего там Светка? Всё пилит тебя?

— Ага. – грустно вздыхал я.

— Ну, терпи. Какие у тебя ещё варианты? У меня, сам знаешь, работа какая. Я за тобой присматривать не могу.

У Люды не было семьи, но был небольшой бизнес. Точка на рынке. Торговала продавец, а тётка изредка подменяла её — давала выходные. Раз в месяц она ездила закупать товар в Москву. Люда точно знала, где живёт отец. Но адрес у неё просить было бессмысленно – не дала бы. Но я всё же был, наверное, умным. Не зря же меня хвалили все учителя. Мои оценки тому подтверждение. Я составил целый план.

Упав в грязь перед тёткиным домом, я явился к ней в грязной куртке.

— Люд, постираешь? А то мать меня загундит до смерти!

— Как же ты так, батюшки?!

Люда поставила стирать мою куртку. Первая часть плана прошла на ура. Пока тётка была в ванной, включала свою чудо-машину – у нас дома о такой ещё и не мечтали – я высыпал сахар из большой железной банки в пакет и спрятал. Из сахарницы тоже высыпал, но оставил немного на дне. Знал, что тётка не держит дома запасов. А потом начал ныть, что очень соскучился по её тортику.

— Во дела! Сахар же был, вроде? – озадаченно спросила Люда, уже налив молока для торта в миску.

Я пожал плечами с самым невинным лицом на свете.

— А, ладно. Всё равно и какао закончилось. Антон, ты сходи, тогда…

— Люда! У меня куртка в стирке. Куда я схожу?

И сделал вид, что просто готов заплакать, так огорчён тем, что и сахара нет, и я помочь не могу.

— Точно! Ну, сама схожу. Сиди тут.

Магазин находился за углом, у меня было совсем немного времени. Но я успел. В коридоре, в тумбочке, где стоял телефон, я нашёл под кипой журналов записную книжку. На букву К ничего не было. И на С – Константин Смирнов. Я был готов от отчаяния вырвать себе волосы. Но тут мне стукнуло в голову посмотреть на букву Б. Брат. Там был написан адрес. Я быстро переписал его к себе в тетрадь, на последнюю страницу, и закрыл тёткин блокнот. Убрал на место, сложил всё, как было.

Успел даже смыть сахар в раковину – замел все следы. А то тётка потом нашла бы, было бы неловко. Когда Люда вернулась, я с невинным видом смотрел в окно.

— Всё купила? Будет торт?

— Да-да. Всё. Апельсинов тебе ещё купила.

— Ура! Спасибо!

Тётка испекла чудный торт, который я действительно очень любил. Высушила мою куртку над газом. Пока она сохла, пили чай с тортом, и совесть меня не мучила. Ни грамма ни мучила – это ведь был мой отец. Разве я не имел права знать его адрес?

Письма на добытый сложным стратегическим путём адрес уходили, и ответа на них не было. С пометкой «адресат выбыл» тоже не возвращались. Я понял, что тётка права. Отрезанный ломоть. Пора забыть.

Прошло два года, и однажды классная в школе сказала, что желающие съездить на каникулы в Москву могут сдать деньги. И я увидел в этом шанс. Даже некий знак. Была одна беда… мать денег не дала бы ни за что. Правда, я всё равно сунулся, дурак. И слушал потом её бубнёж неделю. Ладно, подумал я, план Б.

Тётка не была в восторге от моей просьбы.

— А заранее что, нельзя сказать было? Я потратилась тут на свои дела. Как я тебе из оборота деньги выну?

— Людочка, ну когда я ещё Москву увижу! – взмолился я.

— Ты, часом, не собираешься искать отца? – прищурилась тётка.

— Ты чего? В многомиллионном городе? Да никогда! Я же не идиот.

— Ладно. Найду я тебе деньги. Съезди, посмотри столицу. А то хочешь, до лета погоди? Возьму тебя с собой на затарку.

Я представил сомнительное удовольствие: таскаться с тёткой по рынкам Москвы, и вежливо отказался.

День X настал. Одиннадцать подростков и одна учительница всю ночь ехали в поезде и утром вышли в Москве. Екатерина Ивановна говорила нам что-то, собрав вокруг себя. Я слышал отдельные слова: «Экскурсия», «Галерея», «Гостиница», «Свободное время». Эти слова выпрыгивали из гула, стоящего у меня в голове. Я так разволновался, что не видел и не слышал ничего вокруг. У меня была цель: поехать по адресу, который я давно знал наизусть, и найти отца.

— Тоха, ты чего завис? Пошли! – дернула меня за рукав одноклассница Ленка.

— А? – включился я. — Да-да, идём, конечно.

Екатерина, промотав нас по музеям и паркам и накормив в какой-то столовой, отпустила всех гулять.

— Только разбейтесь минимум по парам. – строго сказала она.

— Екатерина Ивановна, одиннадцать на два не делится. – заумничал Сашка Письменных.

— Значит, ты в тройке пойдёшь. Поскачешь.

Все заржали, как кони.

— Давай, с собой его возьмём. – пихнул я локтем Ленку.

Так моя совесть будет чиста. Я брошу одноклассницу не одну, а с Сашкой. Сначала я думал, сказать им, что пойду к отцу, потом решил, что просто смоюсь, как Миронов в «Бриллиантовой руке». Потом всё же не стал портить ребятам прогулку по Москве – вместо того, чтобы отдыхать, им придётся искать меня. И я сказал, что мне нужно по делам, но не сказал, куда.

— Ты только приди вовремя к гостинице. Чтобы нам не влетело. – попросила Лена.

Я покивал и браво направился к метро. Зря я так был в себе уверен. С огромным трудом мне удалось выспросить, до какой станции метро мне нужно ехать, чтобы попасть по адресу.

— Мальчик, купи карту! – посоветовала мне седьмая по счёту женщина. – В Москве три тысячи улиц. Только разве что повезёт, спросишь у кого-то, кто знает.

Мне повезло. Спустя часы блужданий и расспросов, я доехал до станции Речной вокзал и выйдя на поверхность, обнаружил, что уже темно. Достал из кармана свой телефон, и увидел, что батарейка разрядилась. Сотовый мне подарила тётка. Тогда они были совсем простыми и большими. В чужом городе, без связи и почти без денег. Не зная местности. Было разумнее сейчас же спуститься обратно в метро, и поехать в гостиницу. Но я, как осёл, попёрся искать дом, где предположительно жил отец. Туда надо было ехать автобусом, но я сэкономил, и пошёл пешком. Шёл, спрашивал у встречных людей, правильно ли я иду, и продолжал свой путь. И пришёл. От бургеров в животе давно не осталось и следа. Я устал, боялся Екатерины Ивановны, представлял, что устроит мне мать – она и так-то не хотела, чтобы я ехал. Но желание видеть отца, которого я не видел несколько лет, перевешивало всё.

— Привет. – выпалил я ему, едва открылась дверь.

Я был готов испытать облегчение: дошёл! Нашёл! Но Костя – а как я его теперь могу ещё называть – даже не пустил меня на порог. Он вышел в подъезд и, испуганно озираясь, закрыл дверь в квартиру.

— Ты как меня нашёл? Людка, что ли, адрес дала?

У меня даже в носу защипало от такого тёплого приёма.

— Сынок, ты пойми, я сейчас не могу тут с тобой. У меня там… короче, вот-вот жена придёт. Давай завтра в городе встретимся? Ты тут где? С кем?

Слова пытались вытолкнуть ком из горла, но он не выталкивался. Я с трудом выдавил:

— Я без денег. Мне бы хоть телефон зарядить – классуха там, наверное, всех на уши поставила.

Он нырнул в квартиру, не забыв закрыть дверь, и высунулся с деньгами. Ком смятых купюр – не знаю, сколько там было. Отец сунул мне в руки этот ком, и даже подтолкнул немного. Сквозь неплотно прикрытую дверь из квартиры до меня долетел детский голосок. Там играл ребёнок.

— Тоха, где тебя найти завтра?

— Да иди ты… — ответил я, и ушёл.

Ревность и обида гнали меня куда-то, куда глаза глядят. К груди я прижимал скомканные деньги. Проходя через какой-то двор, я услышал грубый окрик – он-то и вырвал меня из состояния туманной досады.

— Эй, щегол! Закурить не будет?

Я вынырнул из своих переживаний и сразу оценил обстановку: в тёмном дворе один с толпой гопников, и с деньгами в руках. Мозги для оценки ситуации были, а вот сил у меня никогда особо не было – неспортивный мальчик.

— Я не курю.

Они подошли ближе.

— Можете забрать деньги. Только полтинник на проезд оставьте. – как можно твёрже сказал я.

— Можем. – согласился тот, что окликнул. – Показывай, что ещё есть?

И поскольку я был против, чтобы они забирали телефон, меня начали бить. Били сильно, чётко, слаженно. Последнее, что помню из того вечера: я лежу на земле, пытаясь прикрыть голову, чей-то ботинок мелькает перед глазами, и я проваливаюсь во мрак.

Когда очнулся, то почувствовал тяжесть. Меня что, прикопали где-то? Я вспомнил, что били. Убили? Или не добили, и просто завалили чем-то? Но почему только ноги? И почему мне не больно, а уютно и тепло? Тяжесть вдруг переместилась и чихнула. Я заорал, но крика не вышло – только сипение.

— Очнулся? Слава Богу. Рич, слезь с него! – сказала рядом какая-то женщина, и я открыл глаза.

Увидел спрыгивающую с дивана овчарку, и женщину, наклонившуюся надо мной, заботливо укрытым одеялом.

Анна Егоровна, так её звали. Военврач на пенсии. Она рассказала, что нашла меня без сознания в кустах около гаражей. Без куртки и кроссовок. Зря меня тётка принарядила в Москву, конечно.

— Тебя ищут, наверное? Но я в милицию пока не звонила. Ты просто здорово по голове получил, вот и провалялся ночь без сознания. Судя по реакции зрачков, всё в пределах нормы. Я тебе вколола кое-что, чтобы рёбра шибко не болели. Ну, рассказывай?

Я рассказал. Потом Анна Егоровна выспросила мой домашний номер, и как-то так поговорила с моей матерью, что обошлось без скандала. Я был потрясён. Мама попросила дать мне трубку. Она плакала. Не гундела! Плакала…

— Мам, позвони Екатерине Ивановне. Успокой её. Ладно?

— Как…? А ты, разве, не поедешь в гостиницу.

Анна Егоровна забрала у меня телефон и объяснила матери, что мне нужно отлежаться.

— Нет. Нет. Приезжать не надо! Поправится, и я его посажу на поезд. Адрес мой, естественно, запишите. И телефон.

После того, как они поговорили, эта добрая, едва знакомая женщина, покормила меня. Я так устал, пока ел, что снова уснул. Провёл я у Анны Егоровны неделю, пока не смог нормально передвигаться самостоятельно. Если честно, уезжать мне от неё не хотелось совсем. Пока я находился в её квартире, она мне говорила по поводу моей ситуации. По поводу отца:

— Человек слаб. Не все могут противостоять людям и обстоятельствам. Точнее, мало кто может. Пока не побудешь в чужой шкуре – не суди. Жизнь сама всё расставит по местам. Вполне может случиться так, что вы ещё увидитесь, и ты сможешь простить. Да и он, глядишь, поймёт что-то. Всё меняется, Антон. Только успевай поворачиваться к жизни лицом.

И много ещё чего умного, и успокаивающего сказала она мне за эти семь дней.

— Почему вы одна? – спросил я как-то за ужином. – Вы умная и красивая.

— Ой, брат. Это такая история… тяжелая очень. Не хочу сейчас. Вот в следующий раз приедешь, и расскажу.

Я распахнул глаза:

— Приеду? В следующий раз? Правда?

— Ну, а почему нет? Разве тебе у меня не понравилось? – Анна Егоровна пододвинула ко мне печенье. – Ешь. Только Ричу не давай. Нечего баловать.

— Вр-вр-вр. – презрительно сообщил из коридора пёс.

Мол, не очень-то и хотелось.

Анна Егоровна купила мне билет и посадила на поезд, строго-настрого наказав проводнику беречь меня, как зеницу ока — у неё был такой голос, что не захочешь, а подчинишься. Проводник согласно и понимающе кивал. В Воронеже меня должна была встретить с поезда мать. Анна вдруг обняла меня и сказала:

— Вот бы у меня такой сын был! Скажи своей матери, как ей повезло.

Я с трудом сдержался, чтобы не заплакать. Совершенно точно, что это навсегда. Эта женщина, спасшая меня, уже никогда не будет мне чужой. И я, конечно, приеду.

Мать вела себя нетипично для неё. Встретив, она коротко обняла меня и сказала:

— Я так перепугалась! Слава Богу, что ты в порядке.

А где же вот это всё: «Я чуть с ума не сошла, надо думать головой, как можно так вообще поступать, в кого ты такой эгоист…», и всё в этом духе?

— Школу окончу – поеду в Москву в институт. – сказал я, когда мы шли на остановку.

Ну вот сейчас-то точно начнётся!

— Ну, а что? Дело хорошее. Тем более, если есть к кому. – сказала моя неузнаваемая мать, и помолчав, добавила. – Надо её как-то отблагодарить, Анну твою. Свяжу ей свитер красивый. Какой у неё размер, знаешь?

Я фыркнул и посмотрел на мать. И мы дружно рассмеялись. Жизнь и правда меняется. А иногда даже меняет людей.

Инет

Рейтинг

0 из 5 звезд. 0 голосов.

Старший сын

Нина Петровна хорошо помнит день, когда ей пришлось решать судьбу чужого ребенка. Была среда, муж пришел с работы раньше обычного, мрачнее тучи. Без слов Виктор протянул ей конверт.

– Что случилось?

– Веры больше нет. Без моего согласия Диму не могут отправить в детский дом.

… О том, что у мужа есть сын, Нина знала еще до свадьбы. Банальная история. В армии Виктор влюбился. После службы забрал девушку с собой, они сняли квартирку. Но зазноба довольно быстро собрала вещички и вернулась на родину. А потом прислала телеграмму: поздравляю, мол, с сыном. Что там у них не срослось, муж Нине не рассказывал, да она и не расспрашивала особо. Ну было и было. Чего старое ворошить?

Когда Нина была на четвертом месяце, бывшая неожиданно приехала с годовалым Димой. Устроила разборки, хотела все вернуть. Виктор выставил ее, остался с женой. Нина снова его не винила: какие могут претензии за то, что случилось до их встречи? Вера подала на алименты, отец исправно их платил, бывшая больше не писала и не звонила. Уже потом они узнали, что женщина два раза выходила замуж, и второго развода пережить не смогла – отравилась.

К этому времени у Нины с Виктором было уже двое детей. Сын Володя, чуть младше Димы, и маленькая Варька, которой только-только исполнился год. Второго ребенка они решили родить после того, как купили свой дом. Деревянный, без удобств, зато четыре комнаты. Двор, банька, огород… После крохотной съемной квартиры это было такое счастье! Вовка неделю как шальной носился по комнатам и вокруг дома.

… Воспитывать чужого ребенка… Такого Нина, естественно, не ожидала. Она видела этого мальчика семь лет назад и ничего о нем не знала. Какой он? Что пережил? Страшно. Со своим-то сорвиголовой иной раз сладу нет, а тут двое – и почти одного возраста. Поладят ли? Муж много работает, дети, считай, полностью на ней. Все эти мысли пронеслись в голове за секунды. Виктор ничего не говорил. Он так и сидел в прихожей. Лица на нем не было.

У Нины защемило сердце – она вдруг представила, что думала бы на его месте. Как поступила бы, если бы сиротская судьба постучалась, не дай Бог, в жизнь ее Вовки? Все сразу встало на свои места:

– Витя, конечно, мы заберем мальчика к себе, какой тут разговор. Это же твой сын, а нашим детям он брат. Если мы откажемся, как дальше будем жить? Где двое, там и трое. Справимся, вырастим!

Через месяц Димка приехал. Тихий, робкий, послушный. Совсем был не похож на боевого и задиристого Володю. Может, эта разница и спасла положение: внезапно появившийся старший брат на роль лидера не претендовал, был ведомым и мальчишки быстро поладили. А еще ситуацию всегда разряжала Варька – маленькая, хорошенькая, смешная. Она, казалось, любила весь мир.

Осенью Дима пошел в первый класс. Учился хорошо, мама, видимо, к школе его готовила. Сложно было материально, но Виктор старался как мог, позже и Нина вышла на работу. Дети подросли, стали настоящими помощниками по хозяйству. Словом, жили дружно, сыновей на своих и чужих никогда не делили.

Когда Дмитрий поступил в университет, Нина тяжело заболела. Долго лежала в больнице, перенесла операцию. Страшно было, но унывать она себе не позволяла: думала о детях, которые еще не встали на ноги, и твердо верила, что поправится ради них. Хотела увидеть сыновей и дочь взрослыми, счастливыми и обязательно дождаться внуков. А вот Виктора эта беда сломала. Пить начал по-черному.

В свои восемнадцать Димка стал опорой семьи. Перевелся на заочное, устроился на работу. И больше всех поддерживал мать: почти каждый день приходил в больницу, читал ей вслух, расспрашивал как готовить то, что любят Вовка и Варька, потом приносил ей на пробу. До последнего скрывал, что Володя связался с плохой компанией и попал под следствие. К счастью, до реального срока не дошло, дали условно.

Нина поправилась. Отношения с мужем испортились, простить ему слабости и предательства в трудные для нее дни она не смогла. Благо, дом большой – живут как соседи. Виктор пытается завязать, но периодически в запой проваливается все равно.

А год назад Дима привел в дом невестку. Девочку, в которую был влюблен еще в детском саду. Она учится на психолога и сразу начала работу по спасению свекра от зеленого змия. Жизнь продолжается. И скоро по дому начнут бегать внуки – недавно молодожены узнали, что ждут двойню.

… Каждый день Нина благодарит Бога за старшего сына и верит, что жива только благодаря тому, что когда-то нашла в своем сердце место для чужого ребенка.

Бумеранг добра вернулся. Как хорошо, когда чужие становятся родными.

Автор: Сушкины истории.

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Дружеский бартер
Олег Букач

Марусю свою я люблю до окоченения, и причин тому несколько.
Ну, во-первых, она мне «несколько сродни» — дочь, одним словом.
Во-вторых, она ослепительная красавица (это – в мать).
В-третьих, несмотря на довольно юный возраст (недавно ей исполнилось шесть), она умна и рассудительна (это – в деда, моего папу).
В-четвёртых, она существо преданное семье, друзьям и вообще Человечеству (это, кажется, в меня).
И у такой вот Маруси, естественно, есть лучшая подруга, с которой они ещё с яслей «и хлеба горбушку – и ту пополам». Друга моей дочери зовут Аполлинария – Поля, короче говоря. Мне она тоже нравится. И, если бы она не была уже занята моей дочерью, я бы сам с нею дружил.
И причин этому несколько.
Во-первых, Аполлинария – одинокая дочь при одинокой матери. И мне её жаль, потому что, куда подевался мужчина из их дома, про то не ведаю.
Во-вторых, похожа Поля на маленькую такую вот старушечку, чертовски рассудительную и вежливую. Но вежливость её не навязчива и не показушна, а идёт из самого её немудрящего естества и от доброго сердца.
И самое главное: она любит мою Машку по-настоящему. А это, знаете ли, аргумент, который перевешивает все остальные, даже если бы те были сугубо отрицательными.
Полина часто бывает у нас в гостях. И тогда они с Марусей занимаются всякими женскими делами: обсуждают новые туалеты, виденные накануне в садике, переодевают кукол, рисуют, делятся новостями или просто сплетничают. Иногда бывают так увлечены, сидя на полу где-нибудь в сторонке, что решительно забывают про то, что в доме, кроме них, в этот момент ещё существуют и другие люди. А потому даже в минуты самых смертельных откровений не шепчутся (дети ведь вообще шептаться не умеют), а орут так, будто одна из них стоит на Северном полюсе нашей планеты, а друга – на Южном.
Именно поэтому, а не потому что унизительно подслушивал, я и стал свидетелем такого вот интимного разговора однажды.

Сидят, знаете ли, две дамы прямо на полу. Аполлинария вздыхает и сообщает:
— Знаешь, Мань, я за маму всё больше и больше бояться начинаю.
— Почему? Заболела она, что ли?
— Да нет, кажется, но сидит и в окно смотрит. Или в телевизор, как в окно. В книгу – так же. Просто вид делает, а сама думает всё про что-то. Я уж ей говорю: «Мам, а мам! Давай в выходные обои, что ли, переклеим?» Она отвечает: «Обои?.. Хорошо, давай… А где?..» Говорю: «Да всё равно, где, хоть у тебя вон в комнате!..» Она опять долго-долго так молчит, а потом отвечает: «А зачем? Мне и так нормально… А больше – не для кого…»
— Тогда точно – болеет, — Машка моя говорит.
Дурочка же ещё. Но Полина возражает:
— Нет, Марусичка! Это она потому, что у нас в доме мужчины нет. Мне баба Надя сказала, когда в воскресенье к нам приходила…
— Муж-чи-ны… — тянет в изумлении Маруся, — Так и чего? У нас вот тоже нет, а мама не переживает. Только говорит: «Вот был бы мужик в доме, он кран бы давно уже починил…»

Признаюсь, мне стало стыдно!

Аполлинария жарко возразила:
— Это как же нету-то? А папа твой – кто? Что ли не мужчина?
Маня потрясена. И растеряна. Молчит. Потом робко так возражает:
— Какой же он мужчина? Он – просто папа мой. Ну, и мамин муж.

Тут я почти даже оскорбился.

Полина, тем временем, продолжает:
— Я вот о чём, Маш, подумала-то… А отдайте-ка вы нам своего папу хоть дня на два, ну, или на неделю там. Мама успокоится, и мы вам его вернём в целости и сохранности. Как его кормить , я уже знаю: тётя Оля, мама твоя, ему сырники жарит и бутерброды намазывает. А моя мама будет для него даже суп варить.

Я мечтательно улыбнулся и сглотнул слюну.

Маруся моя цепенеет от такого предложения. Аполлинария же, чтобы окончательно развеять колебания моей дочери, выкладывает самый сильный аргумент:
— А за это мы с мамой вам обои переклеим, а то у вас в прихожей они уже грязные какие-то.

Я опять стыжусь.

Машка понимает, что подруга её во всём и кругом права, а потому, ещё чуть помедлив, ответствует:
— Ладно… Только я его спрошу сначала, пойдёт ли… Но ты, Поличка, его не целуй, потому что он меня только целует и маму… иногда…

Смущаюсь.

— … и пусть он тебе на ночь сказки не рассказывает! А когда будете с ним выходить гулять, то ты мне звони, я тоже выходить буду, чтоб на него, единственного моего, хоть посмотреть…

От благодарности я почти задохнулся.

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.