Пять экранизаций Виктора Гюго

 «Собор Парижской Богоматери», 1956 Цыганка Эсмеральда своей красотой сводит с ума мужчин. В нее тайно влюблен Клод Фроло, суровый священник из Собора Парижской Богоматери. Воспитанник святого отца, горбун Квазимодо, также очарован смуглой плясуньей. А девушка хранит верность аристократу по прозвищу Феб. Одурманенный ревностью священник ранит его. В преступлении обвиняют Эсмеральду и судьи приговаривают девушку к сожжению на костре. Феб не делает ничего ради ее спасения, но на помощь любимой приходит горбун Квазимодо.

 «Человек, который смеется», 1971 Экранизация одноимённого романа Виктора Гюго. Действие происходит в Великобритании в конце XVII — начале XVIII веков. Умирающего от голода мальчика Гуинплена и слепую девочку Дею приютил путешествующий философ Урсус. Главный герой Гуинплен, — человек, который смеётся, — в раннем детстве был похищен и обезображен компрачикосами, на его долю выпало огромное количество тяжёлых испытаний, но, несмотря на это, он вырос умным, добрым, смелым и благородным человеком и прошёл путь от ярмарочного актёра до члена парламента.

 «Отверженные», 1982 Франция начала XIX века. В небольшом городке Динь появляется Жан Вальжан, отбывший на каторге 19 лет. Он находит приют в доме епископа Мириэля и ночью крадет столовое серебро из кухни епископа. Полиция задерживает Вальжана с поличным при попытке скрыться. Епископ прощает его и напутствует Жана с тем, чтобы тот встал на путь истинный. Потрясённый поступком священника, Жан пытается изменить образ жизни, но долгие годы ему приходится скрываться от полиции и своего прошлого… Фильм был представлен в пяти номинациях премии Сезар.

 «Горбун из Нотр Дама», 1997 Позднее французское средневековье, Париж конца XV века. Сюжет фильма предстает в виде истории — легенды на фоне мастерски воссозданного исторического колорита. Трое мужчин: архидиакон Собора Парижской Богоматери Клод Фролло, звонарь собора — горбун Квазимодо и поэт Пьер Гренгуар добиваются любви одной женщины — цыганки Эсмеральды, но основное соперничество возникает между Фролло и Квазимодо…

«Человек, который смеется», 2012 Двое обездоленных детей Дея и Гуинплен, которых приютил и воспитал бродячий скоморох Урсус, выросли чистыми и благородными людьми. На лице Гуинплена, обезображенного в раннем детстве, застыла гримаса вечного смеха, но смеется только его лицо, а не он сам. У женщин он вызывает отвращение, но для слепой Деи нет никого прекраснее Гуинплена…

Из сети

«Алмазы в грязи не тают»:

25 цитат Виктора Гюго о жизни и любви

ЦИТАТЫ

«Мы рождаемся с криком, умираем со стоном. Остается только жить со смехом».

Виктор Гюго был действительно многогранной личностью. Он увлекался историей и увлекал ею читателей. Написал 13 пьес, 9 романов, множество стихов и коротких историй. Помимо увлекательных сюжетов, ярких героев, в своих романах французский классик много рассуждает о природе добра и зла, любви и ненависти, жизни и смерти.

В его книгах можно найти ответы на многие вопросы, ведь его мысли не потеряли актуальности и в наши дни.

В этом вы можете убедиться сами:

Величайшее в жизни счастье — это уверенность в том, что нас любят, любят за то, что мы такие, какие мы есть, или несмотря на то, что мы такие, какие мы есть.

Мы рождаемся с криком, умираем со стоном. Остается только жить со смехом.

Когда человеком владеет одна мысль, он находит ее во всем.

Судьба никогда не отворяет одной двери, не захлопнув прежде другой.

Подлинное неравенство в браке — это неравенство душ.

Ум богатеет от того, что он получает. Сердце — от того, что оно отдает.

Никто не следит за поступками других так ревниво, как те, кого эти поступки касаются меньше всего.

Умереть — это ничего; ужасно — не жить.

Рай богатых создан из ада бедных…

В беде нельзя поддаваться панике, беде надо смотреть прямо в лицо; это долг каждого, если только он не дурак.

Алмазы в грязи не тают.

Дурные мысли — самоубийство души.

Можно безразлично относиться к ножевым ударам врага, но мучителен булавочный укол близкого человека…

Сорок — старость молодости; пятьдесят — молодость старости.

Где женщины в почете, там боги довольны; где женщин презирают, там бесполезно взывать к божеству.

Быть святым — исключение; быть справедливым — правило.

Заблуждайтесь, падайте, грешите, но будьте справедливы.

Ко всем человеческим поступкам можно относиться двояко: за что клеймят одного, за то другого венчают лавром.

Быть добрым совсем не трудно: трудно быть справедливым.

Если человек может сказать, что такое любовь, значит, он никого не любил.

Лицо человека всегда отражает его внутренний мир, и ошибочно думать, будто мысль лишена окраски.

Первый признак истинной любви у мужчин — несмелость, у женщины — смелость.

У каждого человека три характера: тот, который ему приписывают, тот, который он сам себе приписывает, и, наконец, тот, который есть в действительности.

У народов существует идиотская привычка приписывать королям свои собственные подвиги.

Любовь не знает середины — она или губит, или спасает. Жизнь, лишенная нежности и любви, не что иное, как неодушевленный визжащий и скрипучий механизм.

Из сети

Крылов и Фенюшка: тайная жизнь баснописца.
Баснописец Иван Андреевич Крылов выстроил свою жизнь поразительным образом: он безнаказанно позволял себе оставаться собой. Он одинаковым тоном говорил с вельможей и солдатом, на светском приеме мог уснуть с оглушительным храпом, спокойно отказывался от просьб написать оду царю. Больше того: он прожил счастливую жизнь с любимой женщиной, которая была простой кухаркой, вырастил дочь и умер в окружении внуков — и не услышал ни одной насмешки по этому поводу.
Крылов морочил всем голову, мистифицировал и выдавал себя за другого человека: ленивого Обломова в халате, флегматичного обжору… Но ему это было нетрудно.
«В рабском Петербурге он был свободен, если приравнять свободу к личной независимости», — писал о Крылове литературовед Юрий Михайлович Лотман.
Аннушка
Согласно своей официальной биографии, «дедушка Крылов» всю жизнь прожил холостяком. Известна история, которая произошла с ним в юности — в 22 года он влюбился в Аннушку, дочь священника из Брянска. Крылов был тогда бедным, незнатным, совершенно неустроенным, а семья Аннеты состояла в родстве с Ломоносовым. Родители барышни отказали Крылову, он уехал в Петербург. И тут выяснилось, что никто другой Анне был не нужен — она впала в черную меланхолию. Родители начали бояться за ее здоровье. Написали Ивану Андреевичу: хорошо, мы согласны, отдаем вам руку нашей дочери.
Крылов ответил, что денег ехать в Брянск за невестой у него нет, вот если Анну привезут в Петербург, тогда — ладно, он готов жениться.
Оскорбленные родители невесты прекратили все отношения с Крыловым. Анна замуж так и не вышла.
Мистификации
О личности Крылова сохранилось много противоречивых свидетельств. Пушкин вспоминал, что над диваном, на котором баснописец мог лежать сутками, криво, на одном гвозде висела картина.
Что же вы ее не перевесите? Упадет и пробьет вам голову, — увещевали Крылова друзья.
Иван Крылов, Александр Пушкин, Василий Жуковский и Николай Гнедич
Крылов спокойно отвечал, что рассчитал траекторию падения картины — если она его и заденет, то по касательной, голову точно не пробьет; стало быть, нечего и беспокоиться.
Таких анекдотов о легендарной лени Крылова ходило по Петербургу множество. А он при этом втайне от всех за два года выучил греческий (а учить начал уже в пятьдесят лет!), создал безупречно работающий Русский отдел в Публичной библиотеке, и доводил свои басни до совершенства… Лентяю это точно не по силам.
Фенюшка
Аграфена, Фенюшка, служила в доме Крылова экономкой. По отзывам знакомых Ивана Андреевича, хозяйство она вела отвратительно: умела готовить всего пару блюд, кормила гурмана Крылова какими-то заплесневелыми пирогами. И при этом друг Крылова, Княжевич, вспоминает, что Феня, кажется, знала греческий алфавит, не говоря о русском:
«Подай мне Ксенофонта, «Илиаду», «Одиссею» Гомера», — говорил Иван Андреевич Фенюшке, и она подавала безошибочно.
Иван Крылов в молодости
О том, чтобы жениться на кухарке, и речи быть не могло. Но Крылову удавалось жить с любимой женщиной, не вызывая пересудов; его принимали при дворе, к нему с большой симпатией относилась императрица Мария Федоровна, мать Александра I. Репутация чудаковатого холостяка надежно защищала его от сплетен.
Саша
Никто ничего не заподозрил даже, когда у Крылова и Фенюшки родилась дочь Саша. Однажды в гости к Ивану Андреевичу зашел его приятель, художник из Твери. Он прошел по всем комнатам — в доме не было ни души, только на кухне плакал ребенок. Художник пошел на кухню, спросить у прислуги, когда будет Иван Андреевич, и застал там самого баснописца, который «с отеческой заботливостью качал и прибаюкивал» младенца.
— И давно ли вы стали нянькой? — спросил художник.
— Да родители, негодяи… Ушли Бог знает куда, бросили бедного ребеночка, — спокойно ответил Крылов и продолжал угукать над девочкой, пока не вернулась Феня.
Кукловод
Над Крыловым все подшучивали, про него рассказывали анекдоты. Но только самые проницательные наблюдатели понимали, что все эти шуточки и разговоры он сам направляет рукой опытного кукловода. Важное: литература, семья, народное просвещение — оставалось неприкосновенным для злых языков. Болтали о том, о чем он позволял болтать: о его лени, обжорстве, неряшливости. Да и то опасались.
Известна такая история: в последние годы врачи предписывали Крылову строжайшую диету, и он, обожавший вкусно поесть, в гостях буквально испепелял взглядом богато накрытый стол. Какой-то молодой остряк не удержался от колкости:
«Господа! Посмотрите, как разгорелся Иван Андреевич! Глазами, кажется, хотел бы всех он съесть!»
Иван Крылов
«Глазами, кажется, хотел бы всех он съесть» — это цитата из басни Крылова «Волк на псарне».Никто даже не успел рассмеяться — Крылов лениво поглядел на остряка и сказал:
«За себя не беспокойтесь, мне свинина запрещена».
Последний анекдот
Феня рано умерла и Крылов, не вызывая подозрений, воспитывал Сашу один. Он называл ее своей крестницей, удочерил ее, а когда пришло время, выдал замуж за очень хорошего и порядочного человека. Выйдя в отставку, Крылов жил в большом каменном доме на Васильевском острове с семьей дочери, старился в окружении смышленых и веселых внуков и был совершенно счастлив. Времена были тогда волчьи, и баснописцу сложно было оставить наследство дочери. Но он справился и с этим: завещал все свое движимое и недвижимое имущество мужу Саши, а душеприказчиком сделал начальника воинской части, в которой тот служил аудитором. Если бы муж Саши повел себя не должным образом, все перешло бы ей.
Крылов умер от осложнений пневмонии, но перед смертью успел распустить последний слух о себе — мол, объелся рябчиков с кашей. «Рябчики-то были протертые, — сказал он друзьям и близким, которые дежурили у его постели, — но лишек-то всегда не в пользу».

Плохо царей наших кормят

Великий баснописец Иван Андреевич Крылов был известен между прочим своей необыкновенной прожорливостью. Как-то, на одном обеде хозяин, прощаясь с ним, пошутил: — Боюсь, Иван Андреевич, что плохо мы вас накормили — избаловали вас царские повара… (Царская семья благоволила к Крылову, и одно время он получал приглашения на обеды к императрице.)

Крылов отвечал на это следующее: «Что царские повара! С обедов этих никогда сытым не возвращался. A я также прежде так думал — закормят во дворце. Первый раз поехал и соображаю: какой уж тут ужин — и прислугу отпустил.

A вышло что? Убранство, сервировка — одна краса. Сели — суп подают: на донышке зелень какая-то, морковки фестонами вырезаны, да все так на мели и стоит, потому что супу-то самого только лужица. Ей-богу, пять ложек всего набрал.

Сомнение взяло: быть может, нашего брата писателя лакеи обносят? Смотрю — нет, у всех такое же мелководье. A пирожки? — не больше грецкого ореха. Захватил я два, а камер-лакей уж удирать норовит. Попридержал я его за пуговицу и еще парочку снял. Тут вырвался он и двух рядом со мною обнес. Верно, отставать лакеям возбраняется.

Рыба хорошая — форели; ведь гатчинские, свои, а такую мелюзгу подают,— куда меньше порционного!.. За рыбою пошли французские финтифлюшки. Как бы горшочек опрокинутый, студнем облицованный, а внутри и зелень, и дичи кусочки, и трюфелей обрезочки — всякие остаточки. На вкус недурно. Хочу второй горшочек взять, а блюдо-то уж далеко. Что же это, думаю, такое? Здесь только пробовать дают?!

Добрались до индейки. Не плошай, Иван Андреевич, здесь мы отыграемся. Подносят. Хотите верьте или нет — только ножки и крылышки, на маленькие кусочки обкромленные, рядышком лежат, а самая-то та птица под ними припрятана, и нерезаная пребывает. Хороши молодчики! Взял я ножку, обглодал и положил на тарелку. Смотрю кругом. У всех по косточке на тарелке. Пустыня пустыней. Припомнился Пушкин покойный: «О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями?» И стало мне грустно-грустно, чуть слеза не прошибла…

А тут вижу — царица-матушка печаль мою подметила и что-то главному лакею говорит и на меня указывает… И что же? Второй раз мне индейку поднесли. Низкий поклон я царице отвесил — ведь жалованная. Хочу брать, а птица так неразрезанная и лежит. Нет, брат, шалишь — меня не проведешь: вот так нарежь и сюда принеси, говорю камер-лакею.

Так вот фунтик питательного и заполучил. А все кругом смотрят — завидуют. А индейка-то совсем захудалая, благородной дородности никакой, жарили спозаранку и к обеду, изверги, подогрели!

A сладкое! Стыдно сказать… Пол-апельсина! Нутро природное вынуто, а взамен желе с вареньем набито. Со злости с кожей я его и съел. Плохо царей наших кормят,— надувательство кругом.

А вина льют без конца. Только что выпьешь,— смотришь, опять рюмка стоит полная. А почему? Потому что придворная челядь потом их распивает. Вернулся я домой голодный-преголодный…

Как быть? Прислугу отпустил, ничего не припасено… Пришлось в ресторацию ехать. A теперь, когда там обедать приходится,— ждет меня дома всегда ужин. Приедешь, выпьешь рюмочку водки, как будто вовсе и не обедал…»

— Ох, боюсь я, боюсь,— прервал его хозяин,— что и сегодня ждет не дождется вас ужин дома… Крылов божился, что сыт до отвала, что его по горло накормили.

— Ну, по совести,— не отставал хозяин,— неужели вы, Иван Андреевич, так натощак и спать ляжете?

— По совести, натощак не лягу. Ужинать не буду, но тарелочку кислой капусты и квасу кувшинчик на сон грядущий приму, чтобы в горле не пересохло.

По рассказу А.М. Тургенева (И. А. Крылов в воспоминаниях современников. М., 1982. С. 273—274).

В ТЕНИ ЗНАМЕНИТОГО БРАТА…

Интересный и неожиданный факт из биографии Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО

Много подробностей о жизни Фёдора Достоевского могут поведать ценители творчества и личности писателя, например, тот факт, что Достоевский имел дворянское происхождение, но он об этом так никогда и не узнал — этот факт обнаружился, когда составлять генеалогическое древо писателя начала его жена уже после его смерти.

Но далеко не все знают о том, что много — много лет назад одинаково были известны два Достоевских. Да-да.

У Фёдора Михайловича был старший брат Михаил, писатель, драматург, переводчик, литературный критик, издатель журналов, сыгравший огромную роль в жизни любимого брата.

Он в 1840-х годах напечатал в «Отечественных записках» несколько своих повестей: «Дочка», «Господин Светелкин», «Воробей» (1848), «Два старичка» (1849), «Пятьдесят лет» (1850), комедию «Старшая и меньшая» (1851).

По своему стилю повести Михаила Достоевского близки к «Бедным людям» и «Белым ночам» и отмечены сильнейшим влиянием сентиментализма. Художественное значение их невелико. Более ценными признаются его переводы европейских поэтов и прозаиков.

Вот что писал о своих братьях третий младший брат Андрей Михайлович: «Старшие братья были погодки, росли вместе и были чрезвычайно дружны между собою. Дружба эта сохранилась и впоследствии, до конца жизни старшего брата.

Но, несмотря на эту дружбу, они были совершенно различных характеров. Старший брат Миша был в детстве менее резв, менее энергичен и менее горяч в разговорах, чем брат Федя, который был во всех проявлениях своих настоящий огонь, как выражались наши родители…

Вообще брат Федя более читал сочинения исторические, серьезные, а также и попадавшиеся романы. Брат же Михаил любил поэзию и сам пописывал стихи, бывши в старшем классе пансиона (чем брат Федор не занимался).

Но на Пушкине они мирились, и оба, кажется, и тогда чуть не всего знали наизусть, конечно, только то, что попадалось им в руки, так как полного собрания сочинений Пушкина тогда еще не было.

Надо припомнить, что Пушкин тогда был еще современник. Об нем, как о современном поэте, мало говорилось еще с кафедры; произведения его еще не заучивались наизусть по требованию преподавателей.

Авторитетность Пушкина, как поэта, была тогда менее авторитетности Жуковского даже между преподавателями словесности; она была менее и во мнении наших родителей, что вызывало неоднократные горячие протесты со стороны обоих братьев…»

«…Федор Михайлович вспоминал всегда о Михаиле Михайловиче с самым нежным чувством, — пишет жена писателя А.Г. Достоевская.

— Он любил его более, чем кого другого из своих кровных родных, может быть, потому, что вырос вместе с ним и делил мысли в юности».

В 1861—1864 гг. Михаил Михайлович издает вместе с братом Федором под своим официальным редакторством журналы «Время» и «Эпоха», выступая иногда в качестве соавтора Достоевского, причем Михаил Михайлович целиком взял на себя организационно-финансовую сторону дела, осуществляя подбор авторов и ведя с ними переговоры.

После неожиданной смерти Михаила Михайловича, которая явилась катастрофой для Достоевского, писатель принимает на себя его долги и заботу о его семье.

Памяти Михаила Михайловича Достоевский посвящает некролог «Несколько слов о Михаиле Михайловиче Достоевском».

Фёдор Достоевский писал: «Михаил Михайлович был редактором по преимуществу. Это был человек, с уважением относившийся к своему делу, всегда сам занимавшийся им, никому не доверявший даже на время своих редакторских обязанностей и работавший беспрерывно.

Он был человек образованный, развитый, уважавший литературу и сам литератор, страстно любивший поэзию, и сам поэт. С жаждой идеала и с потребностью нравственного убеждения он принимал свои убеждения самостоятельно и не прежде, как пережив их в себе, так сказать, органически <…>.

Михаил Михайлович был человек настойчивый и энергический. Он принадлежал к разряду людей деловых, разряду весьма между нами немногочисленному, к разряду людей, не только умеющих замыслить и начать дело, но и умеющих довести его до конца, несмотря на препятствия. К несчастию, характер покойного был в высшей степени восприимчивый и впечатлительный.

При этой восприимчивости впечатлений он мало доверял их другим, хранил их в глубине себя, мало высказывался, особенно в несчастьях и неудачах.

Когда он страдал, то страдал один и не обременял других своею экспансивностью. Только удачу, радость любил он делить добродушно со своими домашними и близкими; в такие минуты он не мог и не хотел быть один».

Из сети