Мавридика де Монбазон. Пусть говорят

Мавридика де Монбазон

Пусть говорят

Раиса хлопотала по хозяйству, когда залаял, Жулик, маленькая дворняжка, чёрная, с лохматыми ушками, белым пятном на груди и лисьей мордочкой, ну точно жулик.

-Кого ты там, Жулик. Ну, чего пустобрешешь? Кто там? Кошки? Вот мы им зададим, хвостатые бестии.

Так тихонечко переговариваясь с собачонкой, Раиса подошла к калитке, где собака заливалась звонким лаем.

За калиткой стояла женщина.

Рая вздрогнула, но вида не подала, они стояли и смотрели друг на друга, будто впервые виделись, а может и правда впервые, вот так близко.

-Здравствуй, Рая.

-Здравствуй…Варя.

— Пустишь?

— Заходи, — пожала плечами, отогнала заливающегося лаем Жулика, откинула щеколду.

Варя шагнула в калитку, встала несмело.

-Проходи, давно приехала?

-Нет, вот только что, постояла у дома бывшего, что-то податься некуда будто. Хотя и подруги есть, и золовка, вот к тебе пришла, не выгонишь?

-Да куда уж я, проходи, давай. Есть будешь? Я тоже ещё не полдничала, давай, заходи… Жулик, а ну цыть.

Рая суетится будто не знает куда посадить гостью незваную, но желанную вроде бы как.

-Варя, ты окрошку будешь? Я на квасе делаю, в такую жару не лезет ничего.

-Буду Рая, буду.

Варвара сидела на застеклённой веранде, выкрашенной в голубой цвет, на окошке висели весёленькие занавесочки поверх белой тюли.

На открытых дверях тоже болтался, гоняемый туда-сюда сквозняком, белый тюль.

Рая шустрила, накрывая на стол, откуда -то таская и таская новые тарелки.

— Рая, давай помогу?

-Нет, ты что! Я сама, устала уже одна и одна, Варя.

-А что же сын, не заезжает?

-Ай, — махнула рукой, — семья же у него, тоже понять можно, забежит на пятнадцать минут, убедится, что всё хорошо и несётся.

Внуки к той бабке, материной, матери больше приучены, вот и живу так, с Жуликом вон разговариваю.

С соседями не очень, как-то с молодости не привыкла трепаться, нет, я, конечно, не совсем отрезана от мира, просто близко ни с кем не сошлась.

Ой Варя, тебе же умыться с дороги надобно, вот я балда, идём, идём.

Рая провела гостью в дом, подала чистое полотенце.

-Вон рукомойник, у меня по-простому, Варя.

Варя умылась, поблагодарила хозяйку, в доме было прохладно, скучает она по этой прохладе, по запахам, звукам.

Прошли обратно на веранду, сели за стол.

-Может по красненькой? С устатку, да и повод вроде есть?

-Давай.

Женщины степенно переговариваются, со стороны можно подумать, что они родственницы, так похожи, один типаж. Но всё же есть разница, они будто дополняют друг друга, будто есть что-то у одной, чего нет у другой.

— Варя, а то останься? — Рая просительно заглядывает в глаза, завтра с утра к Егорушке сходим.

-Неудобно, Рая.

-А чего неудобно? Боишься, что люди скажут? Нам ли бояться, Варя?Пусть говорят, как говорила моя бабуля, зря не скажут.

-И то правда. Останусь, Рая, можно?

-А то.

Отобедав, хозяйка провела гостью в комнату.

-Ты отдохни, Варя, отдохни. Я уберу и тоже вон прилягу, на диване, жару переждём.

-Помочь может?

-Неее, ты чего? Отдыхай.

Вечером, когда спала жара, переодевшись в вещи хозяйки, Варя ходила с ней по огороду, вместе поливали, потом загоняли корову.

Рая доила, а Варя отгоняла тряпкой надоедливых паутов и комаров, потом загоняли во двор подтёлка, привели телёнка, что пасся на привязи около дома.

Полили огород и сели на веранде ужинать.

-Не скучаешь ли, Варя по селу? Ведь без малого сорок лет прожила.

-Ой, скучаю Рая, ой скучаю. Жалею, что сынов послушала и в город переехала, не в себе я тогда была, без Егора не знала, как жить.

-Верю, Варя, верю. А может назад? А? Пока силы есть?

-Да куда уже, дом -то продали.

-Анна вон продаёт, через забор, справная усадьба, мать -то у неё умерла, а сама в городе живёт, ты подумай, Варя.

Вечером, переделав все дела, ополоснувшись нагретой за день водичкой в деревянном душе, лежала Варя на кровати и думала.

О жизни своей, о женском счастье скоротечном.

-Не спишь, Варя? — спросила Раиса.

-Нет, — живо откликнулась.

-Я ведь его девчонкой полюбила, как увижу, так сердце в пятки.

Они в футбол на школьном дворе играют, а меня мама к бабушке отправит молоко там, сметану отнести, я крюк сделаю, но через школьный двор пройду.

Я щуплая была, худенькая, косички в разные стороны, смешная такая, острые локти и коленки тоже острые, а характер, что твой ёж. А для него, для него я бы всё сделала, вот маленькая была, а уже душу вынуть ради него хотела и ковриком расстелить, понимаешь.

Матери открылась, про любовь свою. Та головой покачала, забыть его просила, говорила, что погубит он меня.

Она на бобах гадала, на картах, слово какое-то знала. Я молодая была, глупая, отмахнулась.

Когда в армию его провожали, я под кустом сиреневым сидела и плакала, так хотелось, чтобы он меня невестой своей назвал, из армии ждать его хотела. Он тогда на Наташку Коркину всё поглядывал, и то, первая красавица на селе.

Привёл её под ту сирень, где я сидела, рыдала, только с другой стороны встал. Спрашивал будет ли ждать, я сидела затаив дыхание.

Наташка засмеялась и отказала ему, сказала, чтобы не обижался, что у неё жених есть в городе и всё серьёзно.

Он сел на лавочку, закурил, а я сидела под кустом и просила боженьку чтобы сделал меня такой красивой, чтобы у Егорушки дух захватило от моей красоты и никого бы другого не замечал. Говорю же маленькая была, глупая.

Время шло, он служил, я взрослела.

Думала я что, избавилась от своей любви горячей, да не тут -то было.

Помню, как пришёл из армии, я всё старалась на глаза ему попасть. Он увидел меня, удивился, сказал мне что я выросла так сильно, и не более.

А потом тебя привёз, я так завидовала, но знаешь вот что странно, ты мне понравилась. Я внутренне радовалась за вас, за ваше счастье, а своё похоронила.

Не могла я из сердца любовь эту выкинуть, я и вправду выправилась, красивая стала, парни заглядывались, а мне никто не нужен, кроме одного, да он занят.

Мать сказала, чтобы я не смела, я и не смела.

Он сам ко мне пришёл.

Не думай, что оправдываюсь, заметил всё же. Я гнала, гнала, честно. А потом он признался, что любит давно, когда ещё девчонкой была, гнал говорит от себя эти мысли.

И Наташку тогда под куст тот привёл нарочно, знал, что откажет, думал больно мне сделать, чтобы забыла. Вот так Варя, вот так.

А ещё сказал, что жену, то есть тебя, тоже любит и мальчиков ваших и не бросит ни за что, и от меня отказаться не может и что ему делать не знает.

Каждый раз, каждую нашу встречу мы давали слово, что последний раз, больше не будем, и опять встречались, и набрасывались друг на друга.

Мать блеск в глазах заметила, который скрыть нельзя, набросилась на меня, ох и досталось мне. Да я сделать ничего не могла с собой, душу -то я давно ему отдала целиком и сердце.

Как забеременела, так сказала ему чтобы не ходил больше, что мол замуж выхожу и вышла, помнишь, за Гришку -то. Егор не знал, что я беременна, а Грише я честно рассказала всё, он принял меня такую, Гриша-то, любил очень.

Он, мямля был, я думала в тишине и спокойствии жизнь проживу, с радостью, со счастьем своим бабским распрощалась, я Грише пообещала, что никогда и ничем не опозорю его и не разочарую.

Да только мать его против была.

А кто бы не против был, кто хотел своему сыну гулящую девку? К тому времени только воробьи не чирикали о нашей с Егорушкой связи. Тебя жалели, меня проклинали, а Егорушка в стороне, я разлучница, ты мученица, а Егор опять в стороне.

Вот она и начала капать сыночку, что не ту сноху в дом привёл. Я старалась, ох, как я старалась, да всё не так было, всё не по её. А как живот показался, то волком свекровушка взвыла, в глаза мужу говорила, что он чужое дитё будет воспитывать.

Ну он и решил этот вопрос по-своему, решил выбить из меня чужое дитя-то, чтобы своё потом поселить.

На старую заимку с ночёвкой поехали, мол, он сено косить будет, а я ягоду пособираю, ещё думаю, чего это свекровь такая добрая, даже перекрестила в догонку.

Ох, Варюшка, я не знала, что так больно бывает, живот прикрывала, а он всё старался по животу пнуть. Всю ночь меня валтузил, я пока ягоды рвала, он принял для храбрости, вмиг в зверя превратился.

Убил бы меня и, наверное, прикопал бы, где, а что, сказал бы что, спал, а я ушла куда.

Да на моё счастье Гена, брат его старший приехали с женой, Машей, они меня и отбили, они и в больницу увезли.

Сына я сохранила, жить хотел мой мальчик. Мама меня домой забрала, плакала, говорила, что она меня предупреждала, что беду мне Егор принесёт.

Гриша на коленях стоял, руки на себя обещал наложить, мать винил свою, да я не хотела видеть уже его.

Виновата я перед тобой, Варя, но что мне делать было, гнала, и сама уходила, прости. Прости ты меня, грех на мне, слёзы все твои на моей совести.

-Не кори себя, Рая, — подала голос Варвара, не стоит. Я ведь тоже его любила, и он меня, слова плохого не сказал никогда.

Про тебя признался, когда Гена родился, обещал, что все выходные отпуска и праздники, все ночи дома, с семьёй будет.

Так и было.

Он с женой и детьми веселился, а ты с сыном одна была, ждала, когда для вас время выкроит.

Я старше, я хитрее была, скандалы не закатывала, а любовью наоборот окружала, хоть и больно мне было, но я не могла потерять его, я его тоже любила, может не так сильно, как ты, может и надо было отпустить, оправить к тебе, не знаю, как лучше было бы.

Жаль мне тебя Рая, крохами ты была сыта, да и сплетни ходили, да, ты права, меня жалели, тебя костерили.

Чего уже теперь делить, такая судьба наша с тобой женская оказалась, одна на двоих.

Утром отправились попроведовать своего мужчину две его любимые женщины.

Делить им и вправду нечего было, жизнь прожита.

Рейтинг

5 из 5 звезд. 2 голосов.