ВОВКА ИЗ 3 «Б»
Прозвенел школьный звонок, позвавший учеников и учителей на очередной урок. Старшеклассники, докуривая дорогие сигареты, побросали окурки. Лишь культурный красавец Олег Деев из 11 «а», оглянувшись и не увидев поблизости урны, с сожалением покачал головой. И тут, откуда не возьмись, мимо пробегал малец.
— Стой, — скомандовал Олег.
— Чего? — с неохотой спросил пацан.
— Вон, видишь урну?
— Вижу.
— Иди, брось в неё мой окурок.
— Да звонок же. И далеко она.
— Ты что, пострел, вздумал мне перечить?
— Ну, ладно, давай, — покорно произнёс младшеклассник.
— Тебя как зовут?
— Ну, Вовка из 3 «б».
— Смотри, Вовка, не брось окурок мимо урны.
— Ладно, — покорно отозвался тот.
Не добежав два-три метра до заветной урны, Вовка встретил учителя истории.
— Ты куда бежишь из школы? — поинтересовался тот.
— Да я, вот, окурок хотел бросить в урну, — бесхитростно ответил Вовка.
— Окурок? — с удивлением и возмущением спросил Павел Иванович Смирнов.
— Это не мой, — с тревогой заметил Вовка.
— Да ты ещё и врать научился. А ну-ка, пойдём в школу. И принеси мне свой дневник, я напишу родителям, как ты проводишь перемены.
Домой Вовка возвращался обиженный. Ему казалось, что в ранце за спиной лежат не книги и тетради, а кирпичи. Лямки жгли плечи. Настроение — подавленное. В дневнике учитель написал красивым почерком: «Ваш сын курит. Примите меры» — и расписался. И велел Вовке показать это матери и подтвердить то, что она прочитала, подписью.
Вечером, когда мать Вовки усталая пришла домой, то сразу направилась в кухню. Сын сидел в своей комнате и выполнял домашнее задание. Покосившись на дневник, Вовка взял его в руки и медленно, как на голгофу, побрёл к матери.
— Ты что, сынок? — спросила мать, увидев его грустное лицо и дневник в руках. — Двойку получил?
— Ты знаешь, что двоек я не получаю.
— Так что же? — заинтересованно спросила она.
— На, почитай.
— Не может быть. Ты что же курить начал? — прочитав написанное, возмущённо спросила мать.
— Нет, мама, я не курил и не курю.
И Вовка рассказал ей, что и как на самом деле произошло.
— Это надо же, невинного ребёнка так оскорбить, — с возмущением сказала мать.
— А ну-ка, принеси мне ручку. Я сейчас тут распишусь, я ему этому историку объясню, как надо воспитывать детей.
Взяв ручку, она после росписи учителя написала: «Прежде, чем наказывать ребёнка-ученика, надо сначала разобраться, а потом уж выносить свой вердикт. То, что Вы себе позволили, — выше всякой недопустимости».
Прочитав написанное, она осталась довольна и своим почерком, и грамотностью, а главное — смыслом. На следующий день, встретив Вовку в школьном коридоре, историк сразу вспомнил о своей записи в его дневнике.
— А ну-ка, Володя, подожди. Мама прочитала мою запись в дневнике.
— Да. Вот читайте.
— Так ты не куришь? — с некоторой растерянностью спросил учитель.
— Нет, — ответил Вовка и изложил свою новеллу случившегося.
— Да-а-а, — протянул озабоченный историк. — Нехорошо получилось. Давай дневник и подожди меня. Я сейчас в учительской напишу твоей маме слова извинения. Как её зовут?
— Алла Ивановна, — спокойно ответил Вовка.
Педагог открыл дневник и написал: «Уважаемая Алла Ивановна, я оказался не прав. Моя поспешность нанесла Вам большую психологическую травму. Готов любой ценой искупить свою вину. С уважением к Вам Павел Иванович Смирнов».
— Вот, Володя, твой дневник. Пусть мама обязательно прочитает. И ты меня, пожалуйста, извини.
Уже смеркалось. Дверь Вовке открыла мама. Дождавшись, когда она очутилась в своём штабе — кухне, он с детской готовностью и наивностью протянул ей дневник. Она прочитала, и лёгкая едва заметная улыбка победительницы появилась на её красивом лице.
— Ладно. Принимаю его извинения. Подай-ка ручку. Я попрошу его кое о чём.
— Сейчас, — произнёс Вовка.
Сев за чистый кухонный стол и немного подумав, она написала:
«Павел Иванович, я хорошо понимаю особенность Вашей работы. У Вас сотни учеников. С такой аудиторией можно что-то и не доглядеть. Я воспитываю своего сына одна, муж погиб. И очень попрошу Вас приглядывать за моим мальчиком по мере возможности. С уважением — Алла Ивановна».
— Сынок, — сказала она, возвращая дневник. — Пусть Павел Иванович это прочтёт обязательно.
— Ладно, скажу.
Только после последнего урока Вовка повстречал историка и протянул ему свой дневник. Тот с откровенной радостной улыбкой быстро взял его из детских рук. Открыв страницу для особых записей и прочитав, что там было написано, сказал:
— Володя, обожди меня немного, — и исчез в учительской.
Через минуты три он вернулся и протянул Вовке закрытый дневник. Там он оставил свою очередную запись: «Глубокоуважаемая Алла Ивановна, я очень рад, что Вы, после моей оплошности, доверяете мне присматривать за Вашим сыном. Я почту за честь исполнить Вашу просьбу. Постараюсь опекать его. С благодарностью — Ваш покорный слуга Павел Иванович Смирнов».
Когда сын вечером снова протянул матери свой дневник, она с нескрываемой улыбкой и женским интересом прочитала новое небольшое послание. Ручка уже лежала на столе. Алла Ивановна еле уместила свою весточку на исписанной странице: «Павел Иванович, я не сомневалась, что Вы — настоящий педагог. И по первому зову откликнулись на материнскую просьбу. У Вас большое сердце и настоящая душа. С горячим приветом Алла Ивановна».
На следующий день, подходя к школе, Вовка заметил учителя, одиноко стоящего в сторонке.
— Как ты себя чувствуешь, Володя? — поинтересовался историк.
— Нормально.
— А мама?
— Тоже хорошо.
— А домашнее задание выполнил?
— Да. И стихотворение выучил.
— Вот, молодец. Вот, хорошо. А-а-а, — протянул смущённо Павел Иванович.
— Возьмите дневник. Но там уже нет места, чтобы что-то написать.
Учитель бережно взял Вовкин дневник и с ещё большим интересом, чем раньше, прочитал тёплые слова в свой адрес.
— Володя, в конце дня я передам с тобой письмо. Хорошо?
— Да, ладно. Мне не трудно.
Целый месяц изо дня в день Вовка по совместительству работал школьным почтальоном, доставляя корреспонденцию от матери к учителю и от Павла Ивановича к Алле Ивановне.
Потом вдруг почтовая связь прекратилась, и мать сказала сыну:
— Володя, я сегодня иду в театр, меня пригласили. Ты сможешь вечером побыть дома один?
— Попробую, если для дела нужно.
— Для дела, сынок, очень важного для меня.
И ещё целый месяц Вовкина мама ходила то в кино, то в театр, то на вечер поэзии, то на выставки. А как-то вечером, придя с опозданием, позвала Вовку к себе и сказала:
— Сынок, у меня и у тебя завтра, в воскресенье, особенный день: пойдём с тобой в детское кафе. Там будет и Павел Иванович. Мы хотели с тобой посоветоваться. Ты не против?
— Нет. Если для дела, то я готов.
В кафе Вовке накупили всяких сладостей и напитков. Он ел их, а они будто и не убавлялись. Потом мама похвалила сына за хороший аппетит и сказала, волнуясь:
— Володя, мы с Павлом Ивановичем решили с тобой посоветоваться.
— Советуйтесь, если нужно для дела.
— Вот и хорошо, вот и умничка. Володя, мы с Павлом Ивановичем решили связать наши судьбы.
— И чем же вы их будете связывать? — наивно спросил Вовка.
— Володя, — в разговор вступил Павел Иванович, — это мама сказала образно. Если быть более точным, то нас связывает взаимная любовь. Как у старшего мужчины в семье, я прошу руки твоей мамы. Не отказывай мне, пожалуйста.
— Да-а-а, протянул Вовка из 3 «б», — с вами действительно закуришь.
— Как ты прав, Володя, — мягко по-отцовски сказал историк. — Кто мог подумать, что чужой окурок станет приятным поводом познакомиться с твоей очаровательной мамой.
— Ладно, раз для дела нужно, то я согласен. Вот моя мужская рука. — И он протянул Павлу Ивановичу свою детскую ручонку.
— Володя, Вовчик, милый наш, дорогой. Как мы рады, — бросились обнимать и благодарить его Алла Ивановна и Павел Иванович.
— Володя, что тебе подарить в этот знаменательный для всех нас день? — спросил Павел Иванович.
— Если для дела, то подарите мне новый дневник. А тот возьмите себе на память…
© Владимир Цвиркун

Рейтинг

5 из 5 звезд. 3 голосов.

Две матери

Так случается: услышишь историю чужой жизни, она зацепит, закрутит и никуда не деться от этих мыслей. Казалось бы – да какое тебе дело: все живут, как живут. А она сидит в голове, сидит эта чужая жизнь и не уходит.

В двухэтажном многоквартирном доме с мезонином, который стоит как раз напротив дома моей мамы умерла Ксения Александровна – женщина под 90. Работала она учителем, но было это давно, и учеников на похоронах уже не было.
Но были здесь многочисленные дети и внуки, были соседи.

Около гроба стоял стул, а на нём сидела бабулечка. Периодически она вскакивала, хлопотала о чём-то, забывая слёзы в этих хлопотах, потом успокаивалась, опять садилась и смотрела-смотрела на покойницу, утирая глаза платком.

– Сестра? – спросил прибывший священнослужитель.

– Подруга, – отвечали внуки покойной, но обращались все к этой старушке – бабушка.

Священнослужитель так и не узнал, что это не простая подруга, а особая. С этой подругой покойная Ксения Александровна жила вместе много-много лет, с ней переживала тяжёлые времена, с ней растила детей и внуков.

И далеки ещё тогда были люди от ухмылок и многозначительных намёков о таких вот отношениях, вызванных обстоятельствами жизни. Жалели разве что за то, что одиноки женщины – с мужьями обеим не повезло.

И сами подруги, если б кто-то и надумал им сейчас сказать, что есть такое обстоятельство в мире нашем, как брак однополый, покрутили бы у виска, да и забыли бы сразу. Потому что это не у нас, это где-то – из мира фантастики. Это не наша реальность.

Познакомились девушки в школе рабочей молодёжи ещё в 50-е. Серьёзная и порывистая городская Ксения пришла учиться, чтоб поступить потом в институт, а Галина, скромная и нерешительная, пришла случайно – с предприятия текстильного отправили несколько девочек, вот она и попала в их число. Жила она в общежитии при текстильной фабрике, родом была из деревни, воспитывалась тёткой.

Там, в этой школе, и подружились. Даже внешне подружки были разные: Ксения с короткой стрижкой, небольшого роста и крепкого телосложения, а Галина очень высокая, стройная с длинной русой косой, уложенной корзинкой.

Ксеня помогала Галине с учёбой – какое в деревне образование…

Была она, Ксения, из известного по местным канонам рода. Когда-то весь двухэтажный дом, в котором сейчас жили они с матерью, принадлежал её деду – местному купцу.

Сейчас Ксеня с матерью ютились в двух комнатах, одна из которых начиналась вытянутым коридором, превращённым в проходную кухню. Дальше коридор расширялся, превращаясь в просторную комнату, а из неё выходила маленькая каморочка-спальня.

И это была самая просторная квартира в этом доме. Не квартира — мечта. Для Галины, никогда не имеющей своего угла, уж точно.

Сюда она и приходила, чтоб позаниматься или просто попить чайку с гостеприимной матерью Ксени, которая почти всегда встречала гостью в тёмном строгом платье с белым воротником. Она отличалась от соседей, наполнивших дом, этим своим купеческим воспитанием. Первое время Галина даже робела.

Ксения в институт поступила легко и Галину потянула:

– Чего вечно ткачихой сидеть, давай в техникум на заочку, бригадиром будешь! С учёбой помогу.

И помогла. Только благодаря Ксюше Галинка и осилила техникум. Потому что уже закрутилась любовь. Жизнь, как дорожка тканая, росла всё новыми и новыми узорами.

А Ксения в институте познакомилась с парнем тоже. Обе вышли замуж и обе – неудачно.

Галина переехала в дом мужа к свекрови и свёкру. Свекровь – женщина покладистая. Сразу ей Галинка понравилась. Смотрела на неё только жалостливо, как будто предрекала чего. Мучительной жизнью обернулось Галино замужество.

Сначала хорошо всё шло. Галина родила первенца, отсидела месяц и вышла на работу, доверив малыша свекрови. Вскоре у Галины родилась ещё и дочка.

Она перешла работать на большой механический завод, вступила в партию, и после окончания техникума, назначили её мастером. Её уважали за работоспособность, за умение разрешать конфликты, за доброе отношение к людям.

Уважали на работе. А вот дома картина была иной. Сильно пил свёкр, за ним потянулся и муж. Пьяными они были одинаково жестоки. Побои, оскорбления. Только бы детей не трогал! Доходило до того, что свёкр выгонял жену и невестку раздетыми на мороз, запирался в доме.

Лились упрёки:

– Взяли тебя в дом, вот и не вякай …

Казалось, женскому терпению нет конца и края. Там, где кончилось терпение, родилась выносливость. А куда идти? Некуда. Да и стыдно ещё. Так и жила: на работе отдыхала душой, о муже-деспоте никому не рассказывала, а дом с трудом выносила. Очень жаль было свекровь и детей.

С Ксенией в тот период они встречались реже. Та с мужем жила в областном центре, они снимали квартиру. Ксения тоже родила двоих мальчишек, и, казалось, всё там хорошо. Но хорошо было до поры до времени.

Муж у Ксении был странноватым. Когда Галя его увидела, подумала: как такого можно было выбрать? Но он был очень умный, этакий – всезнайка. Был он худощавым, нервным и, как оказалось, очень слабохарактерным.

Ксеня была сильнее, семья была практически на ней. Но когда не стало её матери, пришлось ей сесть с детьми дома, младший сын был не совсем здоров – врождённый порок сердца, эпилепсия.

Муж на работах не задерживался, прыгал с места на место, уходя с конфликтами и скандалами. Ксения нервничала, и однажды в домашней ссоре, после очередного увольнения, когда Ксения в пылу сказала, что теперь не знает, чем они будут кормить детей, он схватил младшего сынишку, выбежал на балкон и в истерике начал кричать, что ребёнка сейчас выбросит. Этаж был четвёртый.

Он держал плачущего младенца на вытянутых руках – вот-вот отпустит!

Ксения поседела тогда моментально. Так и была белой, чуть подкрашенной хной до конца дней. Она поверила тогда – муж может, он ненормален.

Упала на колени – ребёнка вымолила, но вскоре собрала сумки и уехала в опустевшую квартиру матери – вернулась домой. С тех пор видела мужа единожды – когда разводились. Он плакал, просил вернуться, умолял их не разводить, боялся, что совсем пропадёт один. Но Ксеня такое простить не могла.

Об этом случае она не рассказала судье, не рассказала никому, кроме одного человека – своей подруги Галины. Рыдая, эта сильная женщина рассказала всё подруге.

Надо было жить дальше, а жить – значит работать. Больного сына в ясли не брали. Выручила Галина свекровь. Сначала Ксеня водила детей к ней, пока на уроках была ( она сразу пришла работать в местную школу). Но потом, видя ситуацию дома у Гали, стала звать их со свекровью и детьми к себе.

Так постепенно дом Ксении стал домом и для детей Галины, и для её свекрови. Там они отдыхали от буянящих мужиков, туда прибегали с ночёвкой, если уж совсем – край.

Дети подрастали, пошли в школу. Свекровь Гали скончалась неожиданно.

И однажды ночью Галина с большим уже животом в ожидании третьего, окровавленная, с детьми, постучала в дом подруги. А её пьяный муж позже летел кувырком с деревянной лестницы: его встречала уже Ксения. А потом Галину успокаивала, вырывала шипы из разбитого сердца.

Встречала Ксения подругу из роддома одна.

Вместе растили детей. В маленькой квартире жили две женщины и пятеро детей. Пеклись о хлебе насущном ежечасно, было и бедствовали. И никакого ропота на жизнь, напротив — благодарность за самую малость. Вместе было хорошо: спокойно за детей.

Безденежья вкусили с лихвой: клеили вместе с подрастающими детьми коробки для лимонной кислоты для местной фабрики, подрабатывая копейки, раскопали участок для картошки, который потом превратился в сад: глаза боятся, а руки делают. Перешивали детям одежду.

Вместе дружно суетились в праздничные дни, а дети уже считали друг друга братьями, считали единственную сестру – своей сестрой. За неё — горой. Привыкли, что они – одна семья.

Ксения в школе «воевала» с ребятнёй, вела театральный кружок, возила их на экскурсии, а Галя, отсидев положенное с малышом и устроив его в ясли, трудилась на заводе.

А в яслях путали, кто малышу – мать, а кто – просто чужая тётя. Никто уже не понимал, кто из детей, кому – ребёнок. Были общими. Ксеня немного больше отвечала за подзатыльники, а Галя чуть больше за «пожалеть». Но разница эта не была статичной, частенько и переворачивалась.

«ТетьГаль» и «тетьКсень» уже слились в устах детей в единые слова и звучали точно также, как «мама».

Соседи не злословили. Знали – так сложилось у обеих. А ещё и потому не болтали лишнее, что почувствовали, как ценят подруги друг друга: попробуй при Галине скажи плохо о резкой Ксении – обидится, любит подругу и оправдывает, а уж Ксения, та вообще и наорать может, если про Галю что …

И подруги никому не рассказывали о горестях друг друга, дабы лишний раз не травмировать сердце. Галя держала в себе случай с балконом, а Ксеня — ту «окровавленную ночь». Иногда друг другу поплачутся, когда дети спят, да и то – редко. Ведь подруга умеет слышать даже невысказанное.

Галя на заводе хорошо пошла по партийной линии, её уже выдвигали в делегаты и депутаты. И когда у Ксении в школе случился конфликт с ребёнком и его матерью, когда той припомнили «буржуинское прошлое», когда начало разрастаться нешуточное дело и Ксении грозило увольнение, Галина горой встала на сторону подруги. И вся её пугливость и нежность утонули в решимости добиться справедливости. Она отправилась в областной райком, она нашла управу…

Были ли в их жизни мужчины? Конечно, были. Однажды Ксения даже уехала с кавалером на море, но не сложилось. А у Галины закрутился роман с женатым, но тоже недолгий. Так и остались вдвоём.

С каждым годом становилось легче. Время менялось. Две красивые и мудрые женщины ставили на ноги своих детей. Они не преклонили колени перед жизненными испытаниями, они не дали пропасть друг другу.

И в отношениях их за годы совместной жизни было разное, но закалённое бедой сердце не черствеет, а утончается, не грубеет, не ожесточается, а пополняется любовью. Ссоры уходили, обиды не копились, а любовь росла.

Когда сына Ксении оперировали, Галину положили под капельницу ….ей было так плохо от переживаний. Когда Галин сын увлёкся спиртным, а мать от беды отпустила руки, Ксеня взялась круто и вытащила парня из зависимости, и жизнь у него наладилась.

И всё у них вместе. Вместе ушли на пенсию, вместе увлекались рассадой, вместе пришли когда-то в церковь.

Прошло время и бытовая теснота тоже растаяла. Когда спившиеся муж и свёкр скончались, Галина смогла продать дом. И эти деньги разделили на четверых старших. Младший ещё был мал, решили, что ему накопят. И накопили.

Когда дети переженились, дом наполнился внуками. Тоже общими. И уже не было мам и теть, были только бабушки. Внуки разбирались, кто родная, только уж потом, когда чуть вырастали, из чистого детского интереса.

А потом появилась возможность разъехаться – одна квартира стояла пустая. Дочь с зятем уехали надолго на северные заработки, сказали, может и не вернутся.

Ксения с Галиной решили, что либо вместе туда, либо – никто туда не поедет. Так и остались в старом деревянном доме с частичными удобствами и мезонином.

Последний год Ксения уже почти лежала, а рядом … конечно, дети. Но главное – верная подруга жизни – её Галенька, как звала она подругу всю жизнь.

И понятно, что Галеньке уже и самой было тяжко, но всё же никто так кашу не сварит, как её Галенька, никто так одеяло не поправит. Только она, держа руку, услышит биение сердца подруги.

Вот и сейчас, у изголовья своей подруги Галенька по привычке хлопотала, а потом смотрела-смотрела в лицо Ксении и начинала плакать. Для преданного человека нельзя сделать слишком много. Часть жизни ушла – ушла подруга, разделившая с ней эту нелегко давшуюся жизнь.

– Раздали, раздали платки, мам, сиди уже …

– Звонил Батюшка, сейчас будет, тетьГаль, не волнуйся.

Любовь одна, её нельзя разделить на материнскую, на любовь мужчины и женщины или любовь к близким. Любовь – это свойство одного человека. Либо её много у него, либо – мало.

Эти две матери любили друг друга и любили своих детей. И пусть не нашлись те мужчины, которые оценили бы их невероятную способность любить, но любовь нашла применение. Они были друг у друга.

И пусть эта материнская двойная любовь не поблекнет в сознании их детей. Они – избранники. Ведь их любили сразу две матери.

Вот как случается: услышишь историю чужой жизни, она зацепит, закрутит и никуда не деться от этих мыслей. Казалось бы, да какое тебе дело: все живут, как живут. А она сидит в голове, сидит эта чужая жизнь и не уходит …

Теперь она и у вас в голове…

Автор: Рассеянный хореограф

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Четвертая свекровь

— Так Тимофей у неё не первый муж, подожди, четвёртый получается, — раскинув руки в стороны, заявила Мария Сергеевна, помогающая будущей свекрови фаршировать перцы на кухне.

Татьяне Николаевне, обсуждающей с соседкой невестку, от такой новости чуть плохо не стало.

— Как же так, Маша, как четвёртый? А остальные куда же делись?

— Я не знаю, не уточняла. Только это мне дочь моя рассказала, когда паспорт её видела. Что-то она приходила на почту то ли получать, то ли отправлять. А Женька, ты же знаешь, у меня любопытная и посмотрела. И жила она то в городе, то в деревне какой-то. Вот о детях не спрашивай, — сразу не дожидаясь ответа, выпалила соседка, — этого в паспорте нет. Или штампы не ставила.

Тимофей был старший сын Татьяны Николаевны, первенец, оттого считался самым надёжным и рассудительным. А тут во второй раз решил жениться и на той, что три раза замужем была.

— Да ты не расстраивайся, она может твоим невесткам фору даст. Уже наученная, — рассмеялась Маша.

— Вот ещё, — Татьяна Николаевна сделал вид, что её эта ситуация не задела.

Невестки у Татьяны Николаевны были как на подбор. У среднего сына — учительница, у младшего — в бюро каком-то научном работает, должность мать и не запомнила. Обе умницы, красавицы. По внуку сразу родили и работать. Но главное, что дети счастливы, а остальное не так важно. А вот за старшего сына сердце болеть стало.

Свою квартиру в городе Татьяна Николаевна с мужем продали, сами перебрались в родительский дом в деревне, который стал пустовать. Деньги разделили между сыновьями поровну. Средний и младший сын вложились: дачу и машину купили, а старший деньги на книжку кинул и после развода к матери и отцом жить переехал.

Веру Тимофей встретил в городе, когда ездил на курсы повышения квалификации. В деревне все уже примелькались, а на новом месте попалась на глаза женщина. Смотрит она всегда открыто, без жеманства, что хочет — знает. Не восемнадцать лет. Жизнь всему научила. И Тимофей решил — будь что будет. Надо же как-то дальше жить. В первом браке детей не родилось, может во втором.

Ухаживал долго, присматривались друг к другу оба. Родителям Тимофей не говорил, почему в город стал часто наведываться. Скрывал. Сообщил, когда уже предложение Вере сделал.

Свадьбу собрались играть в деревне, всё как положено. Только без размаха, больше по-семейному решили посидеть. Со стороны невесты восемь человек должны были приехать: три пары и две женщины.

Вечером, перед бракосочетанием, приехала первая гостья.

Вера назвала её мамой и попросила разместить. Светлана Григорьевна привезла с собой целую сумку колбасных изделий. Запах копчёностей не давал житья кошкам и собаке, поэтому деликатесы положили в пустую флягу и крепко закрыли.

За ужином Вера представила первую гостью:

— Это Светлана Григорьевна, мама моего первого мужа.

Над столом повисла небольшая пауза, но все хотели есть, после тяжёлого дня и неудобство быстро растворилось.

Рано утром приехали остальные 7 человек. Их Вера представила, как самых близких людей. Одна из женщин, действительно, приходилась невесте тётей. И ещё одна, более молодая пара, очень близкие друзья.

Когда же дело дошло до представления оставшихся двух пар, оказалось, что это родители второго и третьего мужа.

Татьяна Николаевна на секунду замерла, ожидая ещё какого-нибудь подвоха. Отец жениха, приложившись к бутылке с раннего утра по праздничному поводу, воспринял всё куда более спокойно. Старшего сына, наконец, пристроил.

Уже после регистрации, за столом звучало много тостов, в том числе и со стороны приглашённых невестой гостей. Столько тёплых слов сама Татьяна Николаевна никогда никому не произносила, да и что скрывать, слышала нечасто. Такая неподдельная радость трёх семей, считавших Веру своей дочерью, просто поражала женщину. Ладно бы одна сказала, что Вера самая-самая, так нет же, все без исключения. Подарки хорошие подарили. У Татьяны Николаевны даже мысль закралась, что это театр и играют гости. Попросила их невестка в лучшем свете её выставить. Но за весь вечер никто и ничего не выдало этой игры.

— Татьяна Николаевна, вы будто не рады, лица на вас нет, — Вера подала свекрови стакан воды и села рядом на крыльцо, после того, как проводила всех гостей.

— Иди к жениху, что ты всех провожаешь, мы к соседям пойдём ночевать, — не удержалась свекровь.

— Родные они мои, кроме них никого у меня нет.

— Какие родные, если это родители твоих бывших мужей?

— Так случилось, что самые родные. Матери и отцу я никогда нужна не была. Светлана Григорьевна — мать моего первого мужа. С Сеней учились вместе. Студенческая любовь, которая мгновенно зажглась и так же скоро потухла. Развелись. Сенька уехал из дома деньги зарабатывать, а Светлана Григорьевна предложила мне у неё остаться, пока учусь, я и осталась. Хорошие у нас с ней отношения. Она меня дочерью называет, ей одной горько, Сенька редко бывает.

— А второй и третий муж?

— Второй муж на работе погиб, в милиции служил. Так получилось, что пока я рядом была, то родителям проще было пережить трагедию. Им казалось, что и сын где-то рядом, просто вышел. Так и появились у меня вторые родители.

— А третий муж… Мать у него инсульт разбил. Я работу оставила, на ноги её подняла, а муж не оценил, молодую нашёл. Развлекался, пока я за его матерью ухаживала. Но я его не осуждаю, когда мне было, я с его матерью почти три года жила. День и ночь не отходила от постели, по врачам со свёкром возили её, по больницам с ней лежала. Выходила. Видела красавица какая? А вы, Татьяна Николаевна, выходит, у меня четвёртой мамой будете. Не беспокойтесь. Люблю больше жизни сына вашего и всё сделаю, чтобы счастливым был, — Вера приобняла женщину и прижалась к ней.

— Чего это вы тут о своём о женском судачите? — перебил разговор Тимофей, — жену мне законную отдайте, — и рассмеялся.

— Иди, дочка, иди. Постельное я свежее положила на кровать, — Татьяна Николаевна улыбнулась. — Помоги сынок подняться, к тёте Маше с отцом пойдём. Где он, вроде ушёл уже? — чуть придержав Тимофея, чтобы не убежал вслед за женой, сказала мать, а после добавила:

— Береги её, сынок, если любишь. Хорошая тебе женщина на пути встретилась. И дай Бог вам деток.

Мать перекрестила сына и со спокойным сердцем пошла к калитке.

Сысойкина Наталья.

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Lara's Stories

Димка

— Дим, Дим, вставай, Машка опять плачет!
Дима чувствовал, как теребит его за рукав футболки маленький Сашка, но сил открыть глаза не было. Спать хотелось так, что вопру было заорать на брата, а потом засунуть голову под подушку и снова провалиться в теплую темноту. И лучше, если там не будет никаких снов, потому, что снова сегодня приснился отец, который сел рядом на крылечке бабушкиного дома, погладил по голове и спросил:
— Как ты, сынок? Тяжело? Прости, что вот так вот все… Не хотел я… Машка опять плачет… Ты, это…
Димка вынырнул из полудремы и почти свалился с кровати. Машка орала так, что теперь уже даже он проснулся. Саша сидел на своей кровати и смотрел, как выпутывается из одеяла старший брат.
— Давно орет? – Дима пригладил давно не стриженые волосы пятерней и подошел к кроватке сестры. – Ты ж моя горластая! Что ты голосишь так, а? Мамы нет. Еще рано. Она только утром придет. Иди сюда!
Машка была уже почти бордовой от крика. Дима ловко вытащил сестру из кроватки, кивнул Саше, который уже тащил чистый подгузник и прижал к себе ребенка.
— Ух, ароматная ты моя! Все правильно! По делу орешь! Только можно и потише! Еще не все соседи тебя услышали? Сейчас я все сделаю, потерпи немножко.
Девочка, услышав хорошо знакомый голос и правда чуть притихла, а через несколько минут уже бодро зачмокала смесью из бутылочки, которую приготовил брат.
— Обжора! – Дима коснулся губами лба малышки таким привычным жестом, что гадать не приходилось – это далеко не в первый раз и градусник ему, для того, чтобы понять, если ли у сестры температура, ни к чему совершенно. – Не могла маму подождать? Хотя, правильно и сделала. Она придет уставшая, а тут мы еще. Давай, доедай и будем досыпать, пока есть время. Санек! – Дима глянул на брата и улыбнулся. – Вот, кто у нас правильный! Уже спит! Не то, что мы с тобой, да, Машка?
Полугодовалая Маша сонно причмокнула еще раз и выпустила изо рта соску. Дима осторожно, чтобы не раскричалась снова, уложил сестру к себе на плечо и принялся ходить по комнате, поглаживая по спинке.
— О! Молодец! Теперь можно и в кроватку! – Дима осторожно уложил сестру и глянул на часы.
Ложиться или нет? До подъема еще час с небольшим, но у него трояк по биологии и двойка по физике. Он, конечно, сам виноват, надо было не в морской бой с Валеркой играть на уроке, а слушать, что там физичка вещала. Глупо получилось. Но, спросить-то она теперь точно его должна. Так что, надо, наверное, повторить последние пару параграфов, а то мало ли. Через две недели родительское собрание и вовсе не хочется, чтобы маме пришлось краснеть из-за него. Такого удовольствия он классной не доставит. Она и так вчера пристала к нему как незнамо кто!
— Дмитрий! Это совершенно никуда не годится! Ты постоянно опаздываешь! Еще раз и пойдешь в кабинет директора!
Как будто можно ей объяснить, что опаздывает он вовсе не по своей прихоти, а потому, что маму задерживают иногда на работе. И тогда Димке приходится оставаться с Машкой, а потом бежать бегом, чтобы отвести Сашу в садик. Разве можно детей бросать одних дома? Только говорить об этом нельзя. Иначе у мамы будут неприятности. Что сделаешь, если так все получилось? Был бы жив папа – проблем бы не было. Мама сидела бы дома, как это было и с самим Димкой, и с Сашей. И ей не приходилось бы работать, для того, чтобы их не выгнали из квартиры, которую родители снимали с тех пор, как бабушка выгнала их из дома.
Про бабушку Димке думать не хотелось. Он не знал, из-за чего начались у них скандалы с мамой, но догадывался. Бабушка всегда была крикливой и в выражениях не стеснялась. После поминок она пришла к ним, и подождав, пока мать выпроводит детей из комнаты, набросилась на нее с упреками.
— Это ты во всем виновата! Нарожала целый выводок, как крольчиха, а ему что делать было? Приходилось вкалывать! Вот и доработался! Какое сердце такое выдержит, а? Я тебя спрашиваю? Совести у тебя нет! Это ты виновата в том, что сына моего больше нет! Ты!
Димка тогда не выдержал. Он выскочил из комнаты и, уже не обращая внимания на заплаканную мать, которая пыталась остановить его, подскочил к бабушке.
— Не смей так говорить! Ты ничего не знаешь! И маму не обижай! Папа нас любил! Поняла? И Машку любил, и Сашу тоже. И хотел их он, а не мама. Она его отговаривала! Говорила, что помощи нет никакой, а только упреки все время да ругань! Нельзя детей в такой обстановке растить! А ты… Ты всегда только ругаешься! Зачем ты приходишь к нам? Мы больше не живем с тобой! Вот и не ходи сюда!
Дима до сих пор помнил тот тяжелый взгляд, которым смерила его бабушка. Как несколько раз она открыла и закрыла рот, раздумывая над тем, что ответить. И как потом все-таки сказала:
— Мал еще, чтобы голос на меня поднимать…
— Больше за маму теперь заступиться некому. А я ее обижать никому не дам, поняла?
Он сказал это и не сразу понял, куда смотрит бабушка. А смотрела она поверх его головы на Димкину мать. Смотрела странно, как будто даже грустно. А потом покачала головой и ушла, чтобы больше у них не появляться. Димка иногда видел ее в городе, но делал вид, что не знает. А она останавливалась каждый раз, когда замечала его и долго смотрела вслед, не делая попытки окликнуть. Разговаривать с ней Димка бы и не стал. Он боялся, как бы она не пришла в то время, когда его не будет дома, потому, что понимал – матери лишние нервы совершенно ни к чему. Она и так Машку кормить не смогла, после того, как не стало отца – молоко пропало. А если и дальше будет все время плакать, так и вовсе плохо будет. Он ведь прекрасно понимает, что будет, если кто-нибудь нажалуется на их семью.
Плохо будет, это точно! Совсем как с Полинкой из сорок третьей квартиры. У нее мать пьет не просыхая. И к ним сначала все комиссии какие-то ходили, потому, что соседи жаловались. А потом Полину забрали в детский дом. Димка как-то пробрался туда с пацанами. Забор там хлипкий и пара дырок есть, куда спокойно пролезть можно. Они тогда засели в кустах и долго караулили, пока Полина не вышла с остальными на прогулку. Ох, и ревела она! А он не знал, как ее успокоить. Все конфеты, которые мать купила им на двоих с Сашкой, отдал тогда Полинке. Но, мама не ругалась. Погладила его по голове и сказала, что гордится тем, какой у нее сын. Только вот… Чем тут гордиться, если помочь Полинке он все равно не смог? Она так и живет там, в детском доме. Рассказывает, что привыкла и все хорошо. А сама шепнула ему как-то, что мечтает, чтобы мама перестала пить и забрала ее, наконец, домой.
Мама Димкина, конечно, не пьет, но мало ли поводов придумать можно… Вон, тетя Рая, соседка, опять жаловалась, что Машка кричит сильно. А что он сделать может? Сестра еще маленькая. У нее то животик болит, то зубки режутся. Машка у них ранняя. Так врач сказал. У нее уже целых три зуба есть. Она даже умудрилась Димку так за палец цапнуть, что чуть кровь не пошла. Хорошие зубы, значит, крепкие! Только теперь следить приходится, потому, что тянет в рот все что попало. Вчера так и заснула с Сашкиным зайцем в обнимку, мусоля длинное ухо. Брат сначала рассердился, а потом ничего, даже реветь не стал. Решил, наверное, что сестре заяц нужнее.
Будильник тихонько пропел, и Димка поспешил его выключить. Пора собираться. Ему в школу, Сашке в сад. Мама придет с минуты на минуту и нужно еще успеть приготовить завтрак на всех, а то сама возиться будет.
Димка заканчивал с бутербродами, когда в прихожей щелкнул замок, и мама вошла на кухню, скидывая на ходу старенькое пальто. Она обняла Димку, обхватив руками его щеки и заглядывая в глаза:
— Доброе утро, мой рыцарь!
— Доброе утро, моя королева!
Это было их тайным приветствием с тех пор, как Димка откопал на книжных полках романы Вальтера Скотта.
— Как дела?
— Машка орала ночью опять. Я ей бутылочку дал и гелем десны намазал. Угомонилась.
— Новый зуб вылез?
— Пока нет. Но десна опухла уже. Температуры не было
— Хорошо. Дим-Дим, что бы я без тебя делала?
— Мам… я это… Бабушку вчера видел опять.
Зоя замерла, зарывшись пальцами в вихры сына.
— Она что-то говорила? Вы разговаривали?
— Нет. Она стояла у нашего подъезда и смотрела на окна. А, когда я подошел, отвернулась и ушла.
Зоя кивнула каким-то своим мыслям, но тут же спохватилась, что сын ее лица не видит. Она взяла его за подбородок, ловя взгляд:
— Дим, ты не сердись на нее, хорошо? Она… сложная, конечно. Но, все-таки ваша бабушка. И пусть меня она не любит, но вы все ее внуки. И ты, и Саша, и Машенька.
— Так, чего она тогда ругается, что нас много?
— Ох, сынок… — Зоя устало опустилась на стул и притянула к себе сына. – Понимаешь, некоторые люди считают, что жить надо только так, как они считают правильным.
– Почему? Почему они думают, что знают, как лучше?
— Не знаю. Может быть потому, что считают, будто их возраст и жизненный опыт дают им на это такое право. В чем-то это, возможно, и правильно, но как тогда молодым набивать свои шишки и получать собственный опыт?
— Нелогично у этих людей как-то все получается!
— Точно! – Зоя улыбнулась, глядя на своего старшего. Все-таки, как быстро время бежит! Только недавно он был таким как Саша, а уже вон как вымахал. Шутка ли – седьмой класс. Еще немного и будет совсем взрослым. Она вздохнула. Он и так уже слишком повзрослел и слишком многое понимает.
Зоя погладила сына по щеке и попросила:
— Если увидишь бабушку еще раз, не ругайся с ней, хорошо? Если она захочет тебе что-то сказать или поговорить с тобой – просто послушай ее, а потом решишь, что делать дальше. И еще… Сынок, забудь все, что ты слышал в тот день… Ты понимаешь, о чем я. Когда приходит горе, человек меняется. Очень сильно. И может творить такие вещи и говорить такие страшные слова, что сам потом постарается и не вспомнить, что такое было. Это происходит не потому, что человек злой. Это так говорит в нем боль от потери. Понимаешь?
Димка не совсем понял, о чем говорит мама, но в очередной раз убедился – она слишком добрая. Вон, сколько бабушка ей плохого наговорила, а мама ее все равно оправдать пытается. Только зачем – непонятно.
Он глянул на часы и подскочил на месте.
— Елки! Меня Валентина Михайловна сегодня с потрохами съест! Я уже на первый урок опоздал!
— Пойдешь ко второму! – Зоя ухватила рванувшего было с кухни сына за старенькую футболку и усадила за стол. – Ты же не завтракал!
— Некогда, мам!
— Ничего! Не убежит твоя школа! Скоро тебя ветром носить будет! Вон, какой худющий стал! Смотреть страшно!
Подвинув ближе к сыну тарелку с бутербродами, Зоя вышла из кухни, чтобы разбудить Сашу.
Через полчаса Дима уже бежал к школе, крепко держа за руку скачущего вприпрыжку за ним брата.
— Дим, Дим, а ты вечером со мной поиграешь?
— Обязательно.
— А научишь меня мотоцикл рисовать?
— Научу.
— А машинку?
— И машинку.
— А…
— Сашка! Я тебя чему угодно научу, только сейчас закрой рот, потому что мороз на улице и шагай быстрее, договорились?
— Ага!
Перспектива заполучить старшего брата на весь вечер в свое распоряжение Сашку впечатлила, и остаток пути он честно молчал, только изредка поглядывая на, непривычно серьезного, Диму.
— Дим, Дим, а ты сердишься?
Димка вынырнул из своих мыслей и удивленно глянул на Сашу.
— Нет. С чего ты взял?
— Не знаю. Ты молчишь и глаза как шашки. Ну, те, которые черные. Круглые такие.
— Задумался просто! Ладно, беги и не балуйся, понял? Маме не скажу. Сам я тобой разберусь.
— В угол поставишь? – Сашка поинтересовался с таким живым интересом, что Дика погрозил ему пальцем.
— Не буду учить тебя машинку рисовать!
— Не надо! – Сашка замотал головой. – Дим, я, правда, буду себя хорошо вести, если Наташка опять мне воды в кровать не нальет. Тогда я ей дам, а машинку мы завтра нарисуем, ладно?
— Саш, девочек обижать нельзя.
— Наташка — не девочка! Она вредина!
— Все равно нельзя. Мы же не знаем, какая Машка у нас вырастет. Вдруг тоже будет вредина и кто-то из пацанов в садике ее обижать будет? Что тогда?
— Бить будем? – Саша вопросительно поднял тонкие светлые бровки.
— Кого? – не понял Димка.
— Не Машку же! – возмутился Саша. — Пацанов!
— А! Ну, это уже по обстановке. Но, лучше бы обойтись без кулаков. Папа говорил, что сразу дерутся только странные люди. Нормальные сначала думают и решают вопрос по-другому.
Димка стянул с брата свитер, одернул на нем рубашку и подтолкнул к двери в группу.
— Шагай! Я вечером за тобой приду!
— А почему не мама?
— Мама сегодня раньше на работу уйдет. Скоро праздники и в магазине много чего сделать надо.
— Понятно! – Саша серьезно кивнул. Он знал, что мама работает товароведом в большом круглосуточном магазине. Они с братом ходили как-то к ней на работу. Магазин был очень большим, Сашка даже побоялся потеряться там и поэтому крепко держал брата за руку. Машки тогда еще не было, мама только ждала ее, а папа был жив… При мысли о папе в носу у Сашки привычно защипало, и он повертел головой, выискивая Наташку. Надо отвлечься, а то он просто разревется сейчас как маленький и потом его долго будут дразнить «ревой-коровой», потому, что объяснять почему он плакал, Сашка никому не станет.
Валентина Михайловна слово свое сдержала. В кабинет к директору Димке пришлось прогуляться в тот же день. Он угрюмо молчал, пока Валентина Михайловна перечисляла все его «подвиги», и настоящие, и вымышленные. Последних, к слову сказать, было больше, но Димка решил не спорить.
— Очень сложный мальчик! Очень! Вы же видите, Марина Сергеевна. Надо с этим что-то делать, а иначе его ждет учет в ПДН или что похуже, а нас – неприятности.
Марина Сергеевна разглядывала Димку с каким-то, непонятным пока, интересом. И, когда Валентина Михайловна закончила говорить, попросила ее выйти, чтобы переговорить с Димой наедине.
— Чаю хочешь?
Вопрос был настолько странным и неуместным, что Димка от удивления вытаращился на директора, забыв, что надо ответить.
— Будем считать, что твое молчание – знак согласия. – Марина Сергеевна щелкнула кнопкой электрического чайника, стоявшего на тумбочке у стола и достала из ящика коробку конфет. – Любишь «Птичье молоко»?
Димка не нашел ничего лучшего, как кивнуть. Происходящее было настолько непонятным, что он решил помалкивать пока, чтобы ничего не испортить.
— Ты ведь опаздываешь не потому, что хочешь?
Димка замотал было головой, но потом все-таки хрипло ответил:
— Нет.
— Маме помогаешь?
Димка кивнул.
— Машка маленькая еще и ей самой трудно. А я все-таки уже взрослый.
— Ты не просто взрослый, Дима. Ты, как ни странно это прозвучит, уже мужчина! Это меня очень радует. Если ты не растеряешь, то, что у тебя уже сейчас есть за душой, то мама будет очень тобой гордится. Ты уже хороший человек, который думает не только о себе, но и о близких. И ругать тебя за опоздания я сегодня не буду, но все-таки попрошу, по возможности, приходить в школу вовремя. А насчет Валентины Михайловны ты не переживай, хорошо? Я с ней поговорю. Мне почему-то кажется, что ты совершенно не та кандидатура для какого-либо учета или организации неприятностей для меня и школы. Я права?
Димка молча кивнул и сунул в рот конфету. Правильно папа говорил – не знаешь, что сказать, лучше помалкивай. Сойдешь за умного. Работает его наука… Надо будет маме рассказать обо всем. Или лучше не рассказывать?
Димка настолько погрузился в свои мысли, что пропустил момент, когда Марина Сергеевна поставила перед ним чашку с чаем и спросила:
— Ты голодный?
— Нет. Мы завтракали. – Димка ответил машинально, не задумываясь, но тут же спохватился. – Мама нас завтраком накормила перед уходом. Ругалась, что я худой.
— Тебе и положено в таком возрасте. Вы же как электровеники носитесь весь день! Эх, Дима, мне бы немножечко вашей энергии. И такого же метаболизма!
Дородная Марина Сергеевна рассмеялась, и Димка выдохнул окончательно. Раз смеется, значит, точно не сердится.
Одноклассники, которые ждали его у двери директорского кабинета с начала перемены, засыпали Димку вопросами, но он только отмахнулся:
— Ругала, что опаздываю. Просила не расстраивать маму.
Разом потерявшие к нему интерес ребята отстали, и Димка уселся на подоконнике в коридоре, притащив учебник физики. Утром не успел дочитать параграф, так может сейчас получится? А то не видать ему нормальной оценки как своих ушей.
Ухо свое Димка, конечно, не увидел, но почесал его от души, после того, как ответил и получил законную свою пятерку. Волновался почему-то как никогда и уши заполыхали двумя яркими фонариками так, что даже физичка сказала ему:
— Дима, не волнуйся! Я же вижу – ты учил.
Дома Димка помог маме с уборкой и, «выгуляв» Машку, уселся за уроки. Саша ведь от него вечером не отстанет и придется рисовать с ним и машинку, и все остальное. Хорошо еще, что погода сегодня плохая, а то Валерка обиделся бы, что Димка отказывается на горку с пацанами идти уже третий раз подряд. А как тут уйдешь, если у мамы самые «горячие» дни в магазине? Скоро Новый Год и люди стараются подготовиться к празднику заранее, поэтому у мамы сейчас очень много работы. А работа – это важно. Им и так очень повезло, что мамина подруга, тетя Аня, помогла ей устроиться в этот магазин. Все-таки маме и по профессии, и зарплата хорошая. Такое место очень сложно найти и терять нельзя ни в коем случае. Маме просто повезло, что кто-то так вовремя там уволился и освободилась эта должность. Только выходить пришлось раньше, чем она планировала. И опять-таки, хорошо, что ей разрешили, ведь Маша еще маленькая совсем.
Мама уложила Машку и убежала на работу. Сашка, довольный, черкал в альбоме фломастерами, а Димка доделал биологию и хотел уже приняться за алгебру, как вдруг почувствовал странный запах. Он метнулся на кухню, но плита была выключена. Только запах стал почему-то гораздо сильнее. Уже понимая, что что-то не так, Димка бросился в комнату. Он подбежал было к Машкиной кроватке, но передумал.
— Сашка, одевайся! Бегом!
Димка быстро натянул на брата теплые штаны, куртку и помог обуться.
Папка с мамиными документами… она всегда говорит, что это самое главное – документы не забыть, если что… Машкин теплый комбинезон…
Димка вытащил сонно хныкнувшую сестру из кроватки и скомандовал:
— Быстро на улицу!
Сашка, не понимая, что происходит, затопал было к выходу, но Дима скомандовал снова:
— Держись за мой карман, понял? Крепко держись, а то потеряешься!
В подъезде уже захлопали двери, и соседи удивленно перекрикивались, пытаясь понять, что происходит. Димка, не останавливаясь и не отвечая на вопросы, начал спускаться по лестнице, на ходу натягивая на Машку шапку. Сестра проснулась и голосила уже не хуже хорошей сирены. Если кто-то еще и думал, происходит ли что-то неладное, то теперь сомнений у него не должно было остаться точно.
На улице Дима с младшими отошел подальше от подъезда и устроился на лавочке возле детской площадки. Теперь стало понятно, откуда был запах. Горела квартира Полинкиной матери. Машка, сидя на руках брата удивленно глазела на пожарную машину, которая приехала во двор и даже забыла, что ей полагается реветь, ведь разбудили-то совсем не вовремя. Саша испуганно жался к брату, и Димка успокаивал его:
— Чего ты? Мы же целые. Скоро мама придет. Ей, наверное, уже сообщили. Я – балбес! Телефон забыл в квартире. Но, возвращаться же за ним нельзя, поэтому просто подождем маму.
Зоя влетела во двор как была, в легких туфельках и без куртки.
— Дима!
Ее крик перекрыл весь бедлам, который творился сейчас вокруг дома. Даже пожарные стихли на мгновение. Когда женщина так кричит, это может означать только одно – где-то в доме мог остаться ребенок.
Но, с лавки поднялся щуплый пацан с младенцем на руках, и бригадир пожарных махнул рукой, давая отбой. Порядок! Дети в безопасности, а значит, можно работать дальше.
Зоя упала на колени в снег, то ли плача, то ли смеясь, и целуя поочередно то Машку, то сыновей. Дима пытался по-взрослому успокоить мать, но быстро сдался, прижавшись к ней и обняв обеими руками.
Бабушку он заметил, только, когда мать чуть успокоилась.
— Мам…
— Что, мой хороший? – Зоя кутала дочку в куртку какого-то соседа и не сразу увидела, куда показывает Димка.
Ее свекровь стояла простоволосая в нескольких шагах от них. Судя по тапкам на ногах, она выскочила из дома тоже как была, не успев даже обуться.
— Зоя… — голос изменил Зинаиде Михайловне, и она медленно осела на лавочку, не отрывая взгляда от невестки.
— Хорошо… Все хорошо. Дети в порядке, Зинаида Михайловна. Не волнуйтесь так.
— Прости меня, дуру старую…
— Не надо об этом. Было и прошло. Не самое страшное в жизни…
Зинаида помолчала, глядя, как пожарные бегают туда-сюда по двору, а потом спохватилась.
— Домой! Домой пойдемте! Холодно же! Мороз на улице! А ты раздетая! Почему не бережешь себя? О детях бы подумала! Ох, я ж дом открытым бросила! Там, конечно, Шарик, но мало ли. Пойдемте скорее, я вам чайку горяченького сделаю. У меня малина есть. Как бы не разболелись… Нечего скитаться по углам, когда дом свой есть! Вон, что творится-то!
Зоя, слушая ворчание свекрови, молча протянула ей Машку и взяла за руку Сашу.
— Пойдем, Дим-Дим. Я и правда замерзла совсем. Да и Машку скоро кормить пора. А то она нам концерт устроит.
Димка внимательно посмотрел на мать, а потом медленно кивнул.
— Еще какой!©

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.