Насильно мил будешь!
— Мое слово последнее. Ты, дочка, обижайся сколько угодно на тятьку. Но за Ефима я тебя не отдам. Стой, не объясняй. Все я знаю. Что красавец писаный, песни поет, заслушаешься. Только душа у него гнилая. Не спорь, Прасковья. За Макара пойдешь и точка. С ним всю жизнь будешь как за каменной стеной, слова от него плохого не услышишь. Он хороший человек, слышишь? — Тихон Терентьевич попробовал обнять дочь.
Та знала, что против воли отца не пойдешь. Но руку его отдернула и заплакав, крикнула: «Насильно мил не будешь!».
Тихон Терентьевич посмотрел в синие глаза любимой дочки. Своевольная, упрямая. Но он не допустит, чтобы она была несчастной. Поэтому твердо сказал: «Насильно мил будешь! Иди, Прасковья!».
У речки девушку ждал Ефим. И снова заколотилось сердце. Как прекрасен он был, как хотелось прожить с ним всю жизнь. И как же сильно в эти минуты девушка ненавидела отца! Она никогда бы не подумала, что способна на такое чувство — папа был для нее примером и опорой. Но здесь не помогли ни мольбы, ни уговоры.
— Что отец? Злобствует или оттаял? — проведя рукой по черным кудрям и внимательно глядя на нее темными глазами в обрамлении пушистых ресниц, спросил Ефим.
— Он… Сказал, что не быть нам с тобой вместе. Все бесполезно… Его не уговорить, — она горько зарыдала на груди юноши.
— Попробуй еще! И чем я ему в женихи-то не гожусь! И дом у нас, и хозяйство, нет ведь, вот упертый, — Ефим со злости взмахнул ногой и попал по утенку, который ковылял по берегу.
— Ты что, утка же! Осторожно! — вскрикнула Прасковья.
— Ой, да нашла о чем думать. Утка и утка. Да не трогай ты ее, оклемается. Пошли лучше погуляем, — и Ефим увел девушку в сторону леса.
Возвращаясь вскоре домой, она натолкнулась на Макара. Парень при виде Прасковьи сильно покраснел. Невысокого роста, веснушчатый, с белокурыми волосами и прозрачно-голубыми глазами, которые девушка смеясь, называла «выстиранные». Неказистый совсем, не то что Ефим. И чего отец упрямится? Прасковья хотела сказать ему что-нибудь обидное, но тут увидела в руках у Макара утенка.
— Куда это ты его? — усмехнулась она.
— Да я на речку ходил. Купаться. Смотрю, лежит. Поднял, а он пищит так жалобно. Ножку, видать, повредил. Бате покажу, он умеет животных лечить. Если сломал, так можно деревяшечку приделать, — и Макар бесхитростно взглянул в глаза Прасковьи.
Та поняла, что несчастный утенок как раз и попался под ногу Ефиму. Только они ему не помогли. Теперь уже девушка густо
о покраснела и быстро пошла дальше. Ей стало стыдно оттого, что ее возлюбленный покалечил малыша, а ненавистный ей человек его спасает. Почему так?
С той поры утенок привязался к Макару. И везде ходил за ним по деревне. Даже спал на сеновале рядом. Забавный, он ковылял следом и зорко всматривался, не делся ли куда обожаемый хозяин.
— Есть свинопасы, а это уткопас, придурок. И утка такая же. Они годны только чтобы на стол ставить, — пробовал задирать Макара Ефим.
Но тот на насмешки внимания не обращал. Проходил мимо.
А вскоре и день свадьбы назначили. Макара и Прасковьи. Девушка рыдала без остановки. Ефим уговаривал бежать вместе. Но она, хоть и любила его без памяти, не согласилась. Представив разъяренное лицо отца. Тогда он и вовсе ее на порог может не пустить. Мамка против тятьки слова не имеет. Дочка она одна, мамка все болела, двух братишек во младенчестве не стало. И если у всех было по пять-шесть ребятишек, то Прасковья росла единственной дочкой.
В день свадьбы она стояла и смотрела на себя в зеркало. Отец расстарался — белоснежный наряд был чудесным. И ее золотистые косы.
— Самая красивая невеста! — поцеловал дочь Тихон Терентьевич.
И продолжил:
— Сердишься на меня, малышка? Счастья я тебе хочу, золотая ты моя девочка! Спасибо мне потом скажешь!
— Да никогда! Я сделала, как ты хотел. Но спасибо… Нет, папа, — Прасковья отвернулась к окну.
Ефим на ее свадьбе танцевал с Катькой. К ней она всегда ревновала, видела, как девушка на Ефима смотрит. Ну а что? Она, Прасковья, мужнина жена теперь. Осталось только локти кусать да смотреть, как бывший любимый с другой… Девушка украдкой взглянула на Макара. Тот не пил. Утенок возле него крутился.
— Как дурачок! — зло подумала она.
Мать помогла ей раздеться. С ужасом бросала взгляды на дверь, откуда должен был появиться нелюбимый муж. Тот зашел. Постоял. Посмотрел на ее сжатые губы и повернулся.
— Ты что же? Уходишь? А что я людям скажу? Или не нравлюсь? — Прасковья соскочила с кровати и подбежала к мужу.
Тот молча постоял, посмотрел на нее. Набросил платок на плечи.
— Нравишься. Очень. Милая ты моя, самая хорошая. Только я тебе противен, вижу. А раз так… Ничего, поживем как-нибудь. Но пока ты ко мне сама не подойдешь, я… не могу, — и Макар ушел.
— Этого никогда не будет! — зло крикнула она ему вслед.
Днем встретила Ефима. Тот, дыша перегаром ей в лицо, попытался увлечь ее в лес, целуя.
— Ты что? С ума сошел! Да ты что себе позволяешь? — стала отбрыкиваться Прасковья.
— А что? У тебя муж теперь. Можно и со мной, или не люб больше? — процедил Ефим.
Но она пошла прочь…
Так шли дни. Молодые поселились отдельно. И всегда Макар был чем-то занят. Однажды пошли в лес за грибами, там ногу Прасковья подвернула. И муж нес ее на руках. Вечерами они гуляли, он качал ее на качелях над водой. А утенок так и ковылял следом. Постепенно образ Ефима стал куда-то исчезать. Она знала, что он встречается с Катькой и дело идет к свадьбе. Но ревности уже не было. Прасковья и сама не понимала, что с ней такое творится. Макар попыток сблизиться не делал.
А однажды несчастье случилось с домом Кокорихи. Прасковья проснулась — пламя. Побежала туда. Люди уже там собрались. И Кокориха с тремя детьми. Старший, Санька, у родни в соседнем селе гостил.
— Твой-то. Молодец какай. Всех нас вывел! Первый прибежал. И много чего вынести помог. Золотой парень, — Кокориха погладила Прасковью по руке.
— Макар? А он где? — чувствуя, что внутри все похолодело, спросила Прасковья.
— Так внутри. Пес у нас там, Шарик. Забился куда-то, не найти. Я ему сдуру сказала, а он туда опять. Мог бы и не искать, так дети по собаке ревут, — Кокориха вытерла лицо платком.
И тут упала крыша. Прасковья закричала и потеряла сознание.
Она пришла в себя оттого, что чьи-то руки гладили ее по лицу. С перемазанного лица на нее смотрели глаза мужа.
— А ты… ты как? Там же упало, — только и смогла сказать она.
— Через окошко успел. Шарика этого еле нашел. Он под кровать запрыгнул. Насилу отыскал, — и Макар с улыбкой посмотрел на жену.
— Я испугалась. За тебя. Я… люблю тебя! — зарыдав, она прижалась к его плечу.
Через 9 месяцев родился их сын, Никита. Макар, переняв навык отца, лечил коров, лошадей, мог поставить на ноги животных даже в самых безнадежных случаях. Отовсюду к нему ехали. Прасковья мужа обожала. И никак не могла понять, как она вообще могла увлечься таким, как Ефим? Тот женился на Катьке. Только сильно пил, гулял и жену поколачивал. А потом и вовсе инвалидом сделал. И глядя на их жизнь, Прасковья с ужасом думала, что сама могла оказаться на Катькиной месте, если бы не железная воля отца.
Она вышла во двор. Там Тихон Терентьевич играл с маленьким Никиткой.
— Папа… Папа я… Хотела сказать спасибо. За то, что ты не дал мне замуж за Ефима выйти. За то, что ты видел, что для меня лучше. Ты прости меня, — Прасковья подошла и поцеловала отца.
— Эх, молодость. Ну да ладно. Поняла и хорошо. Нам-то со своих годов видней, кто человек, а кто так, ни то, ни се. Не мог я единственную и любимую дочь этому чудовищу отдать. Знал, что злишься на меня. Но что там… Прошло и хорошо. Старших, дочка, слушать надо. Мы жизнь прожили, видим. Так что дай вам Бог счастья! — улыбнулся в усы Тихон Терентьевич.
Прасковья дожила до преклонных лет. Вместе с мужем они все делали вместе. Она косить в поле, он неподалеку. Родили пятерых детей, было много внуков.
Счастливая семья. Где поговорка «Насильно мил не будешь» приобрела другой смысл…
© Copyright: Татьяна Пахоменко
