Старенькая мама, я – единственный сын. Приходится ухаживать – еду приносить, подавать. Спину мазью натирать, пластыри клеить. Гулять по квартире гуськом – она сзади за мой пояс держится одной рукой, а второй на палочку опирается.
В ее телефонном справочнике уже вычеркнуты почти все родные, сплошь номера врачей. В аптеку хожу как в хлебный. Спасибо, жена помогает, готовит маме по особой диете, отдельно от всей семьи. Сыновья иногда выручают, которые внуки. Однако и самому достается: два-три раза в день бреду в мамину квартиру. Лифта нет, на 4 этаж ходить – то еще удовольствие. Дыхалка подводит, уже и давление шалит, и мигрени частят. Ропщешь, злишься, маме прекословишь.
Надоело, устал. И то, что она старается хоть что-то сама сделать, по мере сил – почему-то еще больше раздражает. Плохой слух мамы раздражает.
Громкость телевизора, выбор сериалов и телепрограмм. Выпытывания: кто звонит, почему, куда идешь, что несешь. Даваемые ею советы, выполнение которых неизбежно достигается каплями повторений.
Простые просьбы, которые сперва кажутся прихотями, и прихоти, которые воспринимаются причудами старухи у разбитого корыта. Но однажды вдруг подумал: ведь это я не для нее все делаю, а для себя! Для своего покоя, для своей души. Это мне она нужна не меньше, чем я ей.
Ее молитвы за нас скрепляют семью. Ее забота, кажущаяся ненужной, напоминания, переживания – как без них? Как жить без ее голоса, без ее звонков по вымирающему проводному телефону? Как жить без нее? Тем более что и папы уже давно с нами нет…
Жизнь после мамы – совсем другая. Пуповина тянется на тот свет. Как будто летишь в самолете с открытым люком. Перед тобой прыгнули – следующий ты.
Пока же мама жива, жизнь идет своим чередом. А ведь это и есть счастье!
— Рабинович, а шо это вы сидите на лавочке уже 15 минут и молчите. Шо то это на вас не похоже, обычно вы тараторите, как сорока, даже слово не даёте вставить. Признавайтесь, шо вас мучает. — Ай, и не говорите. Я, таки, как витязь на распутье. И, вроде, ничего ещё не случилось, но чувствую, шо может. — Давайте уже рассказывайте, теперь уже я мучаюсь. — Вот смотрите… и слушайте. Када моя Соня плохо спит, это значит, шо её мучают разные мысли. Вот этих мыслей я очень боюсь, потому шо неизвестно, чем это может закончиться. Но ещё опаснее, когда она спит очень крепко. Это значит, шо ей снится все то, шо раньше не давало спать. А значит, когда она проснется, то решение будет уже принято. Вот в прошлый раз она захотела белую спальню… — И шо? Вот так, как по щелчку, вы побежали и купили новую спальню? — Я же не сказал шо новую, я сказал, шо белую. — Не понял, и шо? — Шо, шо… пришлось перекрасить старую. Шо гораздо сложнее, чем купить новую. — Да-а-а…у вашей Сонечки с фантазией проблем нет. — Та у неё ни с чем нет проблем. Проблемы есть у меня. И вот представляете, шо она уже два дня, вернее, две ночи хорошо спит. Я в шоке. Ещё ничего не случилось, а я уже в шоке, хоть не иди домой. — Та не волнуйтесь вы так. Может, пронесёт… — Ай, вы не знаете мою Сонечку. Она в последний раз намекала на кухню. Тока я не понял, на мебель или на стены. Чую своей чуйкой, шо в этот раз точно будет кухня. Ну стены ещё ладно, можно осилить, а если мебель… Я боюсь, шо я не справлюсь. — Та шо вы так себя мучаете. Я б на вашем месте решил вопрос кардинально уже давно. Я б развелся. — Вы шо? Совсем адиёт. Предлагать мне такую гадость. Я ж для своей Сонечки сделаю всё. Ну буквально всё. И если она скажет, шо надо перекрасить зиму в лето, я тоже это сделаю. — А вот интересно, и как вы сможете зиму перекрасить в лето? — Ойц, это вообще проще простого. Берешь билеты на самолёт, и на Мальдивы. И усё. Это гораздо легче, чем перекрасить спальню. Я вам говорю как опытный человек.
А ещё, тоже по опыту, и по секрету могу вам сказать точно, шо, если вы хотите покоя в семье, надо почаще переключать женские мозги. Надо от всяких дурных мыслей отвлекать их разными маленькими радостями.
Но главное, каждый день. Один день о-па-а… пирожное, второй день о-па-а… мороженое, потом цветы, потом духи, потом можно опять цветы. Иначе, если она задумается… о смысле жизни, то вам точно жизни не будет. Поверьте мне, старому больному одноглазому пирату… Это шутка. Не такой уж я и старый, как давний. Удачи, вам, мой дорогой друг. До новых встреч.
— Так что, Валечек, ты должна морду «шлангом» не делать, меня выслушать спокойно, как все добрые женщины, зла не держать и отпустить!, — подытожил Васильич. И сам обрадовался — как сказал-то красиво!
Он стоял, выпятив пузатый живот, перебирая короткими ножками и залихватски уперев руки в бока. Сам себе он в эти минуты казался главным героем сериала, который обожала смотреть его супруга.
Вот она как жизнь повернулась! Что такая потрясающая девушка, как Мариночка, выбрала не ровесника-красавца, а его, обычного немолодого уже мужчину! Чувствовал Васильич себя королем. Единственное, что мешало сейчас полному и безоговорочному счастью, этот вот разговор с женой Валентиной. Он брезгливо смотрел на нее и думал о том, насколько же Мариночка лучше. Да и немудрено. Ей же 27 лет, а не 60, как его благоверной. А еще Мариночка худенькая, беленькая, у нее платья, от которых дух захватывает.
А эта что? Сидит в кресле, мясистая. Даже ходит с трудом (то, что это причина недуга, он почему-то не учитывал). Зубы эти золотые. Вставила когда-то и гордится до сих пор. Жуть. Очки с большими стеклами, отчего и глаза кажутся увеличенными, ну словно муха. Химия доисторическая на голове. У Мариночки-то вон, длинные волосы до пояса. А не эти драные колечки. И вообще. Ему все эти объяснения надоели. Хотелось назад, к Марине.
— И это… Валентина. Квартиру мы нашу продавать будем. Потому что владеем ей в равных долях. Хотя ты могла бы проявить благородство и отдать ее всю мне. Все-таки Мариночка ребенка ждет. Нимфа моя! Дите-то сюда, в «трешку» бы и принесли сразу. Мариночка уже сказала, что в твоей комнате можно детскую сделать, она на солнечную сторону выходит! А? Что скажешь? — тоскливо и с надрывом произнес Васильич, для верности стукнув кулаком по дивану, после чего почесал плешь на макушке.
И тут Валентина словно очнулась. До этого ей казалось, что все, что сейчас говорит муж — это какой-то плохой сон. И она сейчас проснется. Или розыгрыш. А ведь нет. Внутри все заклокотало и Валентина вскочила на ноги.
— Чего вы собираетесь делать в моей комнате? Ты, гриб-опенок! Да на себя посмотри, ах ты, козленок блудливый! Кому ты нужен вдруг стал на старости лет? Надо бы справки хоть навести! Какой ребенок? Ты же после 50 годов, к этому делу даже рвения не испытывал. Развели поди, придурка! — воскликнула она.
— Ты это… Баба глупая. Выражения-то выбирай. Это с тобой мне ничего не охота. А с Мариночкой другое дело. С ней я летаю! Не то что с тобой, кочка болотная! — гордо выпятил необъятное пузо Васильич.
— Чего? Летаешь? Да кукурузник Боингом никогда не станет! Ох, надо ж так спятить на старости лет! — покачала головой Валентина и вдруг залилась слезами.
Утешать ее в планы Васильича не входила. Он бойко отрапортовал, что все вещи уже внизу в машине, которую он тоже забирает. А по жилью встретятся в суде. И чтобы она, Валентина, препятствий не чинила. Пусть спасибо скажет, что он с ней столько лет прожил. После чего, громко хлопнув дверью, Васильич метнулся из квартиры, где прожил столько лет, на другую — съемную, где и ждала его Мариночка. С ней он случайно в магазине познакомился. У бедной девушки на яйца, на десяток денег не хватало. Выгребала мелочишку. Где ж это видано? Он добавил. Там, разговорились. Проводил ее. Телефонами обменялись. Он и не надеялся ни на что. Мариночка-то молодая да красивая. А вон как вышло. Она ему потом сказала, что сразу влюбилась к него. Такого мужественного и серьезного. Ну, он стал ей деньгами помогать вначале, а там и… закрутилось. Валентина же теперь казалась ему старым надоевшим башмаком, который хотелось побыстрее выбросить…
Ну а она только беспомощно смотрела из окна, глядя, как садится в автомобиль ее вторая половина. И не могла понять, как это? Когда на седьмом десятке жизнь вдруг переворачивается с ног на голову? Доковыляла до трюмо в прихожей. Оттуда на нее глядела грузная женщина. Не нимфа. Крупная капля скатилась по щеке. Валентина прошла на кухню, хотела чаю попить, да кружка, смешная, с утятами, ее любимая выскользнула из рук и разбилась. Собственно, как и ее жизнь.
Женщина думала о разном в эти горькие минуты. Например, о том, что когда тебе 20 лет и ты вдруг остаешься одна, можно поплакать, а потом снова влюбиться, ты ж молодая да красивая! Все впереди! И в 30 лет так можно, и в 40 лет. Даже в 50 любовь и счастье находят. Потому что не поздно. А ей-то как быть? В таком-то возрасте?
Не ждала этакого удара от судьбы. Думала, все как у людей. Трехкомнатная квартира, упорядоченная жизнь. И вот поди же, словно ураганом в одну минуту все снесло…
За жилье решила бороться до последнего. Они же все вместе наживали! Она в торговле работала, дома все было. И продукты, и вещи.
Шла намедни мимо детской площадки. А там малыши. Как рой разноцветных бабочек. Сердце защемило. Не дал Бог детишек. Села на лавку. А там две мамочки разговаривают.
— Живу в трех углах. У ребенка ни комнатки своей, ничего нет. Как вот ему, маленькому объяснить, что с денежкой туго? Охота же всего! Игрушки, вкусняшки. Тут уж не до жилья. Так и будем мыкаться, — одна другой говорит.
И ребятенок подошел. С ямочками на щечках, голубоглазый. Ей, Валентине, листик разноцветный сует, улыбается. Она тоже сквозь слезы улыбнулась и пошла домой. И в эту самую минуту решила — не будет она ничего «отжимать» у бывшего, как советуют. Почему? Да ради вот такого ребенка.
С Васильичем встретились и ему Валентина сказала, что пусть они «трешку» на двушку со своей Мариночкой меняют, а доплату ей. Тот, не ожидая подобного, только и смог выдохнуть, что она «святая женщина». Даже обзываться не стал.
Доплату получила. Можно было бы комнату на нее купить, но Валентина не стала. У нее в поселке, что в 30 минут езды от города, дом был. От тетки достался. Так себе домишко, конечно. И силы нужны, чтобы ремонт делать. Но она решила туда перебраться. А еще корову купить. Потому что решила — надо во-первых, за кем-то ухаживать. А во-вторых, на что-то жить. Все-таки была в ней жилка торговая! Молоко можно продавать, масло, еще что-то. Все без дела сидеть не будет, чтоб с ума не сходить от одиночества.
Сказано -сделано. Тяжело, правда, было все. Ноги-то больные. Стала думать, что помощник нужны. Но ему же платить надо. А с чего? Доплаты, что Васильич дал, как раз на коров, корм да кое-что еще хватило.
Однажды Валентина домой ковыляла. И тут видит — возле магазина мужик сидит. Грязный, неопрятный такой. А вот глаза понравились. Прозрачно-синие, они словно жили отдельно от лица. И выражение лица такое, наивное, что ли. На хлеб попросил. Соседка сразу прошептала, что на бутылку. Но Валя денег дала. Мало ли как и у кого жизнь повернется… Она тому пример сама. А мужик ей и говорит:
— Хозяйка, если подсобить чего надо — зови. Мы это… может и вскопать, и посадить помочь, — и нос курткой вытер.
Валентина задумалась. Таже соседка ее тут же в сторону отвела и шепчет снова:
— Не пускай! Маргиналы! Страшные такие! Тебя ограбят, или еще похуже чего! Не связывайся! Они на обочине жизни болтаются, туда им и дорога. Пусть хоть сгниют! Мимо иди!
Мужик это все слышал, конечно. Усмехнулся. А Валентина громко ответила:
— Что помочь — хорошо. Пусть помогают. Взять с меня нечего. Я старая больная женщина. Сделают что — да и пусть. Меня родной человек уничтожил. После этого ничего не страшно.
И позвала незнакомца с собой. Дорогой молчали. Дома Валентина ему супа налила, она только куриный с лапшой сварила. И пирожков разных положила. С капустой, с рисой да яйцом и луком, с брусникой. Потом поглядела — а он ревет сидит. И выдал:
— Спасибочки вам. Я такой суп у мамки ел. Она также варила. И стряпала. Иваном меня зовут.
Разговорились. Иван недавно из тюрьмы вышел. С работой не получилось, как узнают, где был — отворот поворот. А семья отказалась от него. Жена замуж вышла. Сын еще маленький был. Теперь папа там другой, благополучный, с кристально чистой биографией. И супруга сказала, чтобы не совался, будущее ребенку не портил. Зачем ему такой отец, за которого стыдно. Стал попивать. Так и на улице оказался.
— А вам не противно меня домой было звать? И не опасаетесь? — вдруг спросил он.
— Все по Богом ходим. Раньше-то бы может, по-другому глянула. Да только жизнь меня, Ваня, по полной на лопатки положила. Раз что плохое на уме — Бог тебе судья. Избавишь от страданий, — усмехнулась Валентина. Он вдруг покраснел.
— Нет, что вы. Я это так… Не привык просто, чтобы люди так вот… добро от вас.
Валентина ему одежды дала. Нашла на чердаке. От теткиного мужа еще осталось. И предложила в баньку сходить. И не узнала потом! Молодой, лет 30 с небольшим оказался.
— Ночуй уж, чего там. Не на улицу же идти. Комнат две. Да веранда еще, — махнула рукой.
С утра выглянула во двор — он дрова колет. Воды натаскал. Потом пошел сарай покосившийся ремонтировать. Вечером подошел и спросил, нельзя ли двум его друзьям прийти. Тоже бы помогли. А то они возле теплосети живут.
— Да пусть приходят, чего там. Где один, там и трое, — ответила Валентина и сама себе удивилась.
— Просто Савелий там есть. Он деревенский. С коровой бы вам очень помог! Можно две завести! Или еще больше! А Никита вечно что-то придумывает, кличка у него Кулибин. Нормальные мужики. У Савелия жена с дочкой разбились. Он пить после этого стал. Не просыхал, скатился. И квартиры лишился. Подсуетились люди шустрые. А у человека горе. Видел снимок его. Красивый мужик, с семьей, машина там, все дела. Сейчас еле ходит. Руку еще поморозил зимой. Никита тоже вон, до дна дошел. С сыном гулял. Да не уследил, дети ж шустрые. Ребенок побежал за мячом, а там дорога, машина неслась. Жена все ему говорила, что это он его… Жить с грузом тяжело. Сломался. Тоже горе в бутылке стал топить. Такие вот мы… Теть Валь…, — рассказал Иван.
Валентина только слезы платочком утирала. Умом-то понимала, что может, на жалость давят. Или обманывают. Вон сейчас сколько всего пишут да показывают! А с другой, ей было очень плохо от предательства ее Васильича. Поэтому решила — или пан, или пропал.
Привел Иван друзей. Невольно улыбнулась Валентина. Один в красной куртке, откуда синтепон клочками лезет, как тесто из кастрюли, на голове: детская шапка с завязками. Другой в пиджаке, но в спортивных штанах и галошах. Лица пропитые.
— Здравствуйте, хозяйка, — только и сказали в унисон.
Забегая вперед — не все у них гладко было. Пару раз срывался Никита. Иван с ним жестко беседу провел: или пьешь дальше, но уходишь, или завязываешь, но остаешься.
— Мужики! Ну шанс ведь нам выпал! Сколько можно скитаться-то везде! Хорошая эта женщина Валентина, не осталось уже таких. Тут и пожить можно, и ей помочь. Нас же больше за отбросов общества никто считать не будет! Можно коз еще потом завести, кур, да что там, страусов тех же, — напутствовал Иван.
Савелий горячо поддакивал. Он как к Валентине попал, три дня на веранде спал под двумя одеялами. Товарищи уж решили, что он… того. Но видно, наскитался человек. Устал. А вымылся, поел, да в чистую постель попал — и поплыл.
Посельчане Валентину осуждали. За то, что пустила мужиков незнакомых в дом. Все ждали, когда же они там дел натворят. Чтобы потом выступить с речью: «Мы же тебя предупреждали!». А мужики коров пасли. Дом ремонтировали.
Да что там. Через полгода было вокруг все не узнать! И появилась живность еще. Доход пошел. Вначале Валентина сама в город ездила. Но тяжело стало. Иван возил на продажу молоко, сметану да творог. Потом машину подержанную купили, по дешевке. И понеслось! Тут уж и Валентина стала мотаться.
Товар свой она и в магазины сдавала, и на рынок возила. Производство сыра потом наладила. От клиентов отбоя не было. Цены Валентина не задирала. Все продавала только свежее.
— Нельзя людей обманывать. Они увидят, что все хорошее да с душой, еще придут! А плохая молва мне не нужна! — была уверена она.
Жильцов ее троих за сыновей принимали. Не узнать их вскоре стало. Лица опухшие преобразились, зубы вставили. Все как на подбор — здоровые, плечистые, русоволосые, светлоглазые. И всегда, когда кто что спрашивал, показывали на Валентину и говорили:
— Вот у нас тетя Валя! Она за главную!
С тетей Валей один Иван остался жить. Савелий и Никита себе потом дома справили — первый купил за недорого пустующий домишко, второй построил небольшой, с помощью друзей.
Дела у них в гору пошли. К молоку, мясу, творогу, сыру прибавлялись овощи и ягоды летом. Каждый хотел свое приобрести.
Иван к сыну как-то ездил. Деньги жене увез. Несколько раз был. Что там произошло — неизвестно. Только как-то вышла Валентина на крыльцо, а к дому женщина подходит. И подросток с ней. Мальчик Ивана увидел и закричал:
— Папка! Мы к тебе! Папа!
Долго тогда во дворе сидели, чаевничали. И Катя эта сказала, что с мужем недавно развелась, а Иван… Жаль, что не дала ему шанса, не простила. Добрый он, не то что тот, за которого поспешила выскочить, он и руку на нее поднимать стал, хотя таким приличным казался. Думала, Иван-то скатился, опустился совсем. Но чужая женщина его подобрала. В люди теперь выбился. Ну а она что? Раз хочет с ребенком видеться, пусть. Да и помогает Ваня-то им сильно.
Не сказать, что все шоколадно у Валентины было. Ноги-то беспокоили. Да и в душе жило какое-то чувство, как червячок. Точило. А внешне все хорошо — достаток появился, дело любимое.
И вот в город поехали. С Иваном. Несколько лет уже прошло с той поры, как все в ее жизни поменялось. Мимо дома своего бывшего проехала. Остановилась. Все чужое, занавески на окнах. С бывшими соседками остановились. Они о ее делах в курсе были. Поэтому вслед и понеслось:
— В 60 лет оставил Васильич золотозубую Валю. А она завела коров, приютила троих бездомных и процветает!
Пообедать в кафе решили. И тут смотрит Валентина: за столиком ее Васильич сидит! С новой женой, той самой Мариночкой и мальчиком. Ребенок отворачивался и капризничал. Белокурая молодая женщина с цепким взглядом строила глазки молодому мужчине за соседним столиком. А Васильич потирал лысину и вздыхал. Весь он словно усох и сморщился. Взгляд потухший, движения суетливые. А раньше гоголем ходил! Встал, пошаркал ногами, видно, в туалет.
Валентина прислушалась. Телефон Марина достала, кто-то звонил.
— Привет! Да, отдыхаем. Слушай, вечером может выберемся куда? Подожди, я сейчас, тут народу много, — и Марина пошла в сторону крыльца.
Валентина, повинуясь порыву — за ней.
— Да там уши греют все. Надоел он мне как, Оля, ты не представляешь! Старый пентюх. Гляжу на него — аж выворачивает. Да куда мне было деваться-то? К матери в общагу? Назад? Сама знаешь, Димка меня в положении бросил. А тут этот подвернулся. Ну и ладно, грех было не воспользоваться-то. К тому же Лешку он сильно любит. Пенсию получает, да работает. Квартира опять же. Ласты склеит — так я переживать совсем не буду. Благо, мужиков вокруг полно. Ну так что, пойдем? Может, встретим там кого! — хохотала Марина на крыльце.
Валентина вернулась в зал. Там сидел и вздыхал, с тоской глядя на ребенка, некогда ее Васильич…
И Валентина почувствовала, что прошлое ее отпустило. Исчез тот червячок, что грыз изнутри. Можно было жить дальше.
— Ну что Ваня, поехали домой. Как там наши Зорька да Бабочка? Лучик да Хвостик? Ириска с Мармеладкой? Комбикорм еще должны привезти. И знаешь, а ведь и правда. Что не делается — к лучшему в этом лучшем из миров! — улыбнулась Валентина.
Вода — 3 литра; Мясо (свинина, баранина) — 500 г; — если есть; Сало (баранье, свиное) — 100 г — если есть; Пшено — 2/3 стакана; Картофель — 4 шт.; Лук репчатый — 2 шт.; Лавровый лист, душистый перец — по 2-4 шт.; Зелень укропа и петрушки; Чеснок — по 0,5 зубчика в каждую тарелку;
Масло растительное- при необходимости или если нет мяса и сала. Как приготовить:
залить воду в кастрюлю, добавить лавровый лист и душистый перец, мясо, нарезанное небольшими кусочками. Как закипит — снять пену. Варить 1 час. промыть пшено, засыпать в кастрюлю. Варить 15 минут, под полуприкрытой крышкой, иногда помешивая. добавить картошку, нарезанную кубиками;
пока варится пшено и картошка: нарезать сало мелкими кусочками, выложить на сковороду и подтапливать-обжаривать под крышкой до прозрачности. Добавить мелко нарезанный лук и обжаривать, помешивая, до золотистого цвета лука. Подсолить. выложить лук с салом в кулеш. Варить вместе еще 5 минут, помешивая. Попробовать и посолить по вкусу;
готовый кулеш размешать. Если густота устраивает и весь его съедите сразу, выложить в тарелки, заправить толченым чесноком (по пол зубчика в тарелку), посыпать зеленью и подавать к столу. Если что-то останется на завтра — долить горячей кипяченой воды и досолить (постояв, кулеш загустеет и его трудно будет разогреть, если заранее не разбавить водой).
