Смятение 1 Было душно от жгучего света, А взгляды его — как лучи. Я только вздрогнула: этот Может меня приручить.
Наклонился — он что-то скажет… От лица отхлынула кровь. Пусть камнем надгробным ляжет На жизни моей любовь.
2 Не любишь, не хочешь смотреть? О, как ты красив, проклятый! И я не могу взлететь, А с детства была крылатой.
Мне очи застит туман, Сливаются вещи и лица, И только красный тюльпан, Тюльпан у тебя в петлице.
3 Как велит простая учтивость, Подошел ко мне, улыбнулся, Полуласково, полулениво Поцелуем руки коснулся — И загадочных, древних ликов На меня поглядели очи…
Десять лет замираний и криков, Все мои бессонные ночи Я вложила в тихое слово И сказала его напрасно. Отошел ты, и стало снова На душе и пусто и ясно.
Ладный, бревенчатый, с торчащими по стыкам жгутами пакли, Марфин дом стоял на отшибе, как будто его не пустили в общую компанию выстроившихся в ряд домиков, как будто отослали к самому лесу за какую-то провинность.
Хозяйка, рослая, крепкая молодая женщина, стояла у покосившейся калитки и смотрела вслед мужчине, что бодро и нарочито быстро шагал по дороге прочь от нее.
-Я устал, понимаешь! – говорил муж, собирая вещи. – Что бы я ни делал, чем бы ни занимался, ты – тут как тут, советы даешь, помогаешь. А кто тебя просит?! Ты кого из меня делаешь? Я мужик, а ты меня к своей юбке привязала и воспитываешь, как щенка.
-Но, Петя! Я не хотела, я так больше не буду! – Марфа хотела броситься к мужу, обнять его, отобрать рюкзак и говорить, говорить, как она любит его, как пусто без него будет в доме, но отчего-то не могла, боялась. Ей казалось, что, прикоснись она к нему хоть пальцем, он ударит ее.
-Ты будешь, именно так и будешь. Ты не умеешь по-другому! – он зло скомкал рубашку и бросил на дно рюкзака.
Собака, большая, похожая на волка, сидела в углу и молча смотрела на двух людей, которые вдруг стали чужими друг другу. Данка прямо чувствовала, как меняется их запах. Вместо родного, домашнего, он стал резким, злым. Собака недовольно оскалилась и зарычала.
-Фу, Данка! Тебя еще тут не хватало! — Петр строго посмотрел на животное. – Не смей рычать на меня!
Мужчина натянул штормовку, быстро надел на голову кепку и, осмотрев в последний раз избу, где так и не получилось у него счастливой семейной жизни, ушел, хлопнув дверью.
Марфа выбежала за ним следом, больно ударившись плечом о дверной косяк, охнула и, закусив губу, подошла к калитке.
По лицу женщины струились слезы, но она резким движением вытерла их рукавом такой же, как у мужа, куртки, отбросила со лба прядь темно-каштановых волос и сжала зубы.
Данка скулила рядом, облизывая руку хозяйки. Марфа пахла болью и обидой. Собака пыталась приласкать ее, но Марфа только отмахнулась от животного.
-Не надо, отстань! Иди на место!
Марфа не умела быть слабой, не хотела страдать, переживать и принимать чью-то заботу. Это все вранье, что женщина должна быть похожа на иву или березу, тонкую, покладистую, шелестящую нежные слова. Однажды такую березу срубают, пуская на дрова, потому что она никак не защитила себя.
А Марфа не такая. Она может все, все сама. И пусть деревенские судачат о ее грубости и строптивом характере, зато она никогда не унизится до того, чтобы просить помощи, не нуждается в чьей-то опеке.
Марфа и сама уже не помнила, как стала такой. Кажется, она была такой всю жизнь, прожитой в этой деревне, на окраине, в отцовском доме, что таращился оконцами в густой ельник, принимал зимой на своем дворе медведя, что, одурев от холодов, вваливался через забор и рычал на отца.
Марфа видела, как спокойно отец поднимал ружье и, прицелившись, нажимал на курок. Три шкуры теперь висели в избе, три победы над ополоумевшим диким зверем, что нарушил правила соседского житья.
Отец научил Марфу всему – ходить на охоту и возвращаться с добычей, рубить дрова, вялить мясо, чтобы потом, зимними вечерами, жевать его тонкие куски, глядя, как солнце красным пятном закатывается за ельник, расплескав последние лучи, словно искры, по темным стволам.
Мать Марфа не помнила. Та умерла, когда девочке было года два. Все случилось во дворе. Как рассказывал отец, женщина вышла вечером из избы, чтобы принести съестного из хранилища. Потом раздался ее крик. Когда отец прибежал, держа в руках ружье, все уже было кончено. Медведь пробрался к запасам еды, напал на женщину…
Теперь его шкура висела в холодных сенях, в самом темном углу…
Марфа росла самостоятельной, сильной и независимой. Когда не стало отца, она уже встречалась с Петькой. Поженились.
Но семейная жизнь как-то не ладилась, как будто наждачкой проводила она по душе, не давая свободы.
Марфе казалось, что муж делает все не так — не так ловко и быстро, как мог бы сделать отец. Она лезла с советами, замечаниями и упреками. Петр сначала удивленно смотрел на нее, потом пытался приструнить, а потом махнул рукой и ушел.
Он ни разу не оглянулся, покидая жену. Оборвалось, умерло что-то в душе, надломилось. Больше не хотелось видеть эти каре-зеленые глаза, упрямый подбородок, ухмылку на тонких, алых губах. Петр просто шагал по дороге, неся внутри обиду и злость…
Деревня шепталась о том, что Марфу бросил муж. Никто не сочувствовал, никто не жалел. Все только кивали, осуждая ее.
-Такого мужика не могла удержать!
-Да куда ей! Не умеет она ни приласкать, ни слабинку показать. А кому такая нужна?…
Марфа расправляла спину и гордо шла по дороге, слыша за спиной шушуканье.
-Ничего! Поговорят и перестанут. Чего в жизни не бывает!…
Женщина зашла во двор. Данка, подняв голову, лениво посмотрела на хозяйку.
-Пока еще не стемнело, надо наколоть дров! – Марфа прошла к сараю и принесла оттуда топор.
Лезвие ловко входило в древесину, разрывая ее на куски.
Марфа, присев и широко расставив ноги, то поднимала топор так, что лезвие загоралось кроваво-красным отблеском заходящего солнца, то опускалось в такт движениям рук, утопая в мякоти древесины.
Скоро аккуратная стопка дров выросла рядом с чуть запыхавшейся Марфой.
Спину немного ломило от тяжелой работы. Женщина, медленно распрямившись, подняла глаза и осмотрела двор.
Нужно обязательно перестелить крышу у курятника, а еще забор покосился, подгнив от постоянных дождей, что сыпали с неба все лето.
Гул вертолета отвлек Марфу. Отрад геологов или охотники прокладывали себе путь, не желая продираться сквозь болотистые, буреломные леса, полные гнуса и диких, озлобленных от голода зверей.
Вечером огонь весело хрустел свежими поленьями, разнося по избе приятное, сухое тепло. За окном опять моросило. Ветер трепал низкорослые, дикие сливы, что росли у самого забора.
Собака быстро выскочила под дождь и исчезла в темноте…
Марфа рано легла спать. Погасив свет, она лежала, отвернувшись к стене, и слушала, как дождь стучит по крыше, как шумят верхушки елей, сгибаемые ветром, как потрескивают в печке дрова. Только Данкиного лая не было слышно.
-Да где ж она? – Марфа встала и, набросив плащ, выглянула на крыльцо.
-Данка! Данка, домой! – громко позвала она, но никто не отозвался.
Вдали, словно на другом берегу этого мира, виднелись смазанные огоньки в окнах деревенских домов, а лес наступал черной стеной, грозясь поглотить упрямую женщину, что решила потягаться силой с самой природой.
-Ну, и сиди там! – Марфа захлопнула дверь и опять легла.
Без Пети было плохо. День, заполненный делами, суетой, не давал задуматься о том, как же ей не хватало мужа. Говорили, что он теперь живет в соседней деревне, устроился там на работу, на лесозаготовки.
-Съездить,что ли к нему? Попросить прощения?…
Марфа еще поворочалась, думая, что скажет, когда увидит мужа, а потом провалилась в тягучий, душный сон.
Марфе снилось, что Данка вернулась и стоит во дворе. Ее шерсть вымокла. И теперь видно, насколько питомицв худа. Собака сидела у крыльца и послушно ждала, когда ее впустят в дом. Но Марфа все никак не могла дойти до двери. Женщина делала шаг, но все равно оставалась на том же месте.
Марфа застонала во сне.
-Данка! – позвала она питомицу и почувствовала, как шершавый язык облизывает свесившуюся с кровати руку. – Пришла, моя хорошая! Пришла!
Марфа довольно вздохнула и, повернувшись на другой бок, задышала спокойно, глубоко…
…Данка пропала через месяц. Уйдя в лес, она так и не вернулась. Напрасно Марфа кричала, звала ее, оставляла незапертой калитку и не гасила свет до позднего вечера.
-И ты ушла! – горько подумала женщина, вешая на гвоздь у двери ненужный теперь уже поводок. – Предала меня!
…Данку взяли щенком, когда Марфе было лет пятнадцать. Отец воспитал собаку, научил помогать на охоте. Марфа так привыкла к Данке, что теперь по привычке бросала взгляд на пустую конуру и миску с нетронутой едой…
-А где собака-то твоя? — спросил как-то сосед, Матвей, зайдя к женщине якобы за топором.
Марфа поджала губы и отвернулась.
-Тебе какое дело? Топор зачем? Свой потерял? – усмехнулась она.
Матвей быстро осмотрел избу, бросил взгляд на крючок, где раньше всегда висела куртка Петра. Точно! Мужа-то больше никакого и нет. Одна Марфа живет .
-Сломался, — буркнул Матвей и, нагло улыбнувшись, сел за стол. – Покормишь? А то мне еще на дальнюю вырубку идти, есть хочется!
— Уходи, некогда мне.
-Брось! Вон, уж и на стол почти накрыла. А хлебом-то как пахнет! – мужчина вдохнул аромат хлеба, сваренной картошки и мяса, потер руки друг о друга. – Давай, как Петьку кормила, так и меня покорми.
-С чего вдруг?
-Ну, прояви заботу или не умеешь? Так я научу!
С этими словами Матвей потянулся к стоящей рядом Марфе и насильно притянул к себе.
-Хватит одной жить. Давай, я теперь с тобой буду! Я парень покладистый, не то, что твой Петенька. Такого про тебя он рассказывает, что ты прямо не баба, а дровосек… А я-то вижу, ласки тебе не хватает, а я ласковый!
Матвей попытался поцеловать Марфу, но та вырвалась из его объятий и отпрянула в сторону. Тут за ее спиной раздалось рычание.
Данка шла на незваного гостя, оскалив большие, крепкие зубы.
-Ну-ну! Убери ее! – Матвей заметно побледнел. – Волк, а не собака. Ты бы ее лучше пристрелила, бешеная она! – а сам тихо отступает к двери, боясь сделать хоть одно резкое движение…
Вечером Данка не отходила от хозяйки, как будто винилась перед ней за такое долгое отсутствие, за то, что оставила в беде. Собака клала голову на Марфину руку и вздыхала.
-Ну, что ты, девочка моя! Ну, не нужно! Я не злюсь, ты только больше не уходи! – говорила Марфа, гладя Данку по голове…
Утром Данка опять ушла. На прощание она лизнула хозяйкину руку, открывающую дверь.
-Ты же вернешься, да?
Собака только моргнула и скрылась в лесу…
…Зима навалилась тяжелым, голубовато-серым снегом, что за одну ночь скрыл под собой весь двор, лег белыми шапками на крыше и свесился с крыльца, словно гигантская гусеница.
Едва проснувшись, Марфа кинулась расчищать двор. Лопата показалась ей на удивление тяжелой, дыхание сбивалось, женщина то и дело останавливалась, проводя рукой по лбу.
А ей еще идти на вырубки. Марфа с другими женщинами из деревни подрядилась расчищать участок леса от поросли кустарника. Там, по обещаниям руководства, собирались организовать крупное поселение, провести дорогу, наладить завоз продуктов.
Тело ломило. Казалось, что каждый сустав выкручивается и рвет сдерживающие его мышцы. Лоб горел нестерпимой болью.
-Марфа, ты хорошо себя чувствуешь? – спросила пожилая Агния. – Лицо все красное, дышишь, как волк загнанный.
Женщина сняла варежку и попыталась приложить руку к Марфиному лбу, но та отпрянула.
-Все нормально, жарко мне, вот и раскраснелась, — Марфа оттолкнула протянутую к ней руку и отвернулась.
-Видать, Матвеюшка согревает, вот ей и жарко! – услышала она шепот за своей спиной и резко обернулась.
-Что?
-Ничего, только говорят, что ты теперь с Матвеем вроде как сошлась. Давно он к тебе подбирался.
-Что за ерунда! – глаза Марфы загорелись недобрым блеском. – Ноги его в моем доме не будет! Врет он все! А вы лучше рот закройте, как бы ни простудились!
Женщина отвернулась и быстро зашагала, проваливаясь по колено в снег. Ей вдруг захотелось плакать. Оказывается, о ней по деревне ползут слухи, гадкие, лживые сплетни, люди шепчутся у нее за спиной, выдумывая небылицы.
-Эй, Матвей! – крикнула она, увидев впереди широкую спину и меховую шапку, сдвинутую чуть набок.
-Что? А, Марфуша! Ждал, ждал, когда ты придешь. Соскучилась? – он подходил все ближе, раскинув руки для объятий.
Марфа подпустила его совсем близко, она уже почти чувствовала его дыхание на своей щеке, а потом резко ударила в грудь рукояткой топора. Матвей покачнулся и упал на снег.
-Не смей болтать про меня, слышишь? Не было и не будет ничего у нас. Слабоват ты для меня! – она пнула ногой сугроб, кинув снег в лицо испуганному мужчине.
—О, Марфа дает! – посмеивались другие рабочие. – Матвея уложила на лопатки. Да… Не того ты, Матвеюшка, полета. Вон она тебя как…
Все вокруг смеялись, а Марфа вдруг покачнулась и сама упала. Перед глазами все поплыло, ноги подкосились, лицо легло на холодное покрывало декабрьской земли.
-Что с ней? Врача бы! Где Санаев? Врач новый где? – все засуетились вокруг, озираясь по сторонам.
-На соседней делянке. Там кто-то себе по ноге топором хватанул, — растерянно ответил бригадир.
-Несите ее в палатку, разберемся…
Матвей медленно встал, разглядывая Марфу.
-Жди в гости, — тихо сказал он, поднимая больную и неся ее на руках. – Жди. Перевоспитаю тебя, обещаю!
Веки Марфы дрогнули, но она и виду не подала, что испугалась…
В больницу женщину отправлять не стали.
Санаев Виктор, молоденький врач, приехавший в эти края скорее под влиянием романтических грез, внимательно осмотрел Марфу, послушал сердце.
-Ну, что? – бригадир немного испуганно смотрел на врача.
-У нее есть кто-то дома? – наконец спросил Санаев.
-Нет. Одна живет. Муж был, да ушел.
-Куда ушел? – не понял Виктор.
-Ну, в соседнюю деревню. Бросил ее.
-А соседи ответственные есть? Тут нужно просто хорошее питание, забота. Через неделю встанет ваша Марфа на ноги. Ничего серьезного. Грипп.
-Да вы знаете, — замялся бригадир. – Марфа у нас женщина нелюдимая, ни с кем дружбы не водит, сторонится всех. Вряд ли кто-то станет её навещать.
-Как это? Она ваша работница, организуйте дежурства, решите этот вопрос! – Санаев строго посмотрел на собеседника.
-А не лучше в больницу ее отправить?
-Нет. Там сейчас все переполнено. Вы же знаете. Только вчера сводки приходили.
-Ладно. Организуем дежурства. А она не заразная? Люди могут отказаться идти…
Санаев, разозлившись, посмотрел на бригадира в упор. Тот смутился.
-Хорошо, сделаем, как вы сказали…
Марфа лежала на кровати и слушала, как тикают часы на стене. Она засыпала и просыпалась, а они все стучали молоточками, отмеряя ее жизнь, раздробленную на кусочки.
Соседка несколько раз приходила, осторожно стучалась в дверь и, причитая, ставила на стол горячую кастрюлю с супом.
-Поешь, слышишь? Я суп тебе сварила.
-Не хочу, баба Нина. Не могу.
-Знаешь, что! – сердилась соседка. – Я к тебе в няньки не нанималась. У меня своих ртов полно. А я лучшие куски тебе приношу!
-Спасибо, баба Нина! Ладно, давай, что там у тебя вкусного?
Марфа с трудом заставляла себя проглотить несколько ложек супа, благодарила гостью и, накрывшись одеялом, дрожала от озноба.
-Да что ж за напасть-то такая?! – баба Нина качала головой. – Может, баньку тебе истопить? Лекарства на столе. Ты их принимаешь?
-Не надо. Ничего мне не надо. Я посплю, — Марфа отворачивалась к стене и замолкала.
-Ну, поспи.
Баба Нина выходила, тихо прикрыв за собой дверь…
Поздним вечером Марфа проснулась от шума. Куры истошно кудахтали и метались в своем укрытии, было слышно, как они бьют крыльями.
Женщина, вздрогнув, вскочила, натянула валенки и, схватив ружье, пошла к двери. Тело сразу покрылось холодным потом, слабость не давала двигаться быстрее.
Марфа нащупала рукой фонарь на полке у двери, включила его и направила луч света к курятнику.
Два глаза, как два прожектора, светились в темноте. Марфа услышала тихое рычание.
-Волк! Это волк! – сердце бешено колотилось.
Марфа поудобнее перехватила фонарь и осветила хищника.
Данка смотрела на хозяйку, оскалив зубы.
-Данка? Ты что творишь! А ну пошла, фу! – Марфа опустила ружье. Сама мысль, что она могла выстрелить в собаку, жгучей волной обдала ладони.
Данка только повела носом, жалобно заскулила и, схватив земли добычу, кинулась в лес.
-Стой! Назад! Стой, тебе говорят! – кричала Марфа, но собака так и не вернулась.
Марфе стало обидно. Она стояла по колено в ледяном, падающем в валенки снегу, ружье висело на плече, а по щекам опять текли слезы.
-Предала! Все-таки предала! – прошептала женщина и медленно побрела к дому.
-Извините! – услышала она за спиной голос. – Я тут к больному приезжал, решил к вам заглянуть. Можно?
Виктор Санаев, закутанный в длинный, не по размеру большой тулуп, стоял у калитки.
-Почему вы на улице и с ружьем? – удивленно осмотрел он больную с головы до ног.
-Волк. Забрался в курятник.
-Волк? — Виктор быстро огляделся. – Ну, будет вам придумывать. Давайте пройдем к вам, я лекарства еще принес…
…Марфа сидела за столом, безучастно смотря на то, как доктор раскладывает перед ней упаковки таблеток, что-то говорит, объясняет.
Данка теперь волчица. Она забыла, как Марфа кормила ее с руки, как играла с ней, забыла любовь и ласку…
-Она предала меня!- вдруг сказала Марфа и посмотрела на врача.
-Что, простите? – растерялся тот.
-Моя собака ушла от меня. Она теперь живет в лесу. А сегодня она своровала у меня курицу.
Виктор помялся, не зная, что ответить.
-Отец взял Данку щенком. Я ее помню совсем маленькой. Она тогда любила спать со мной, прижавшись к моим ногам. Но папа запретил приучать собаку к кровати. Он сколотил ей конуру. Данка лаяла, звала меня, потом привыкла, что я прихожу по утрам. Потом она выросла. Отец учил ее помогать на охоте, сторожить дом.
-А вы? – вдруг спросил Витя. – Вы для нее кто?
-Я хозяйка. Меня нужно было слушаться так же, как и отца.
-Она слушалась?
-Да. Но вот, убежала.
-Значит, ей там хорошо.
-Бросьте! В лесу лучше, чем здесь?
-Ну, наверное. Вы извините меня, но, вот, сколько я с вами разговариваю, вы ни разу не поблагодарили, хорошего слова не сказали. И в деревне то же самое говорят.
-Что говорят? – Марфа сердито взглянула на врача.
-Что вы со всеми свысока разговариваете или вообще не разговариваете. Говорят, что вы дикая и замкнутая особа.
-Что? – Марфа обиженно поджала губы. – Они сами во всем виноваты. Когда мама умерла, никто из них не пришел, не помог отцу. А ему было тяжело. Он все сделал сам. Меня вырастил, хозяйство наладил. Без помощи и сочувствия. Про меня такие сплетни распускают, а я буду потом этим людям улыбаться?
Марфа оттолкнула чашку с горячим чаем, которую Виктор поставил перед ней.
-Вот именно. Все ваш отец сделал сам. Всех оттолкнул, заперся в своей избе. И вы такая же. Пейте чай, вам нужно много пить!
-Не могу.
-Надо. Мед есть у вас?
-Да. Вон там, в шкафчике.
Виктор вынул небольшую баночку и поставил перед Марфой.
-Ешьте, а я дров подкину в печку.
Он отошел в сторону.
Марфа обняла руками горячую чашку…
…Данка, стоя у самой кромки леса, виновато смотрела на дом. Оттуда пахло одиночеством, тоской. Данке не хотелось возвращаться в свою конуру…
Собака еще мгновение постояла, а потом, уловив какой-то едва различимый звук, доносившийся из чащи, сорвалась с места и убежала. Хозяйка должна сама разобраться во всем. У Данки теперь свои дела… Убегая, она услышала, как отворилась дверь. Кто-то вышел во двор и быстрым шагом направился к калитке. Одиночество заполнило все вокруг…
…-Зачем вы нянчитесь со мной? — Марфа настороженно следила за тем, как Виктор хозяйничает в ее доме.
-Я врач, вы больной. Я должен сделать так, чтобы вам стало легче.
-Но вы же уйдете? – Марфа напряглась. – Сейчас уйдете?
Виктор взглянул на часы.
-Темно уже. Я договорился, что завтра с утра за мной приедут. А пока нужно еще к кое-кому зайти. Выздоравливайте!
Виктор быстро оделся и, попрощавшись, вышел. Ему показалось, что слева мелькнуло что-то серое, чья-то шерсть отразила на миг свет, льющийся из приоткрытой двери, потом все пропало…
… Скоро Марфа пошла на поправку. Виктор еще несколько раз заходил к ней, но держался подчеркнуто официально.
-Почему вы вдруг стали таким… — Марфа не могла найти подходящего слова. – Таким казенным?
-Я? Я просто делаю свою работу, — Виктор помолчал, а потом добавил. – Да и ваш жених переживает.
-Мой кто? – Марфа даже вскочила со стула.
-Жених. Матвей. А вот фамилии не помню.
-Прекрасно! А вы говорите, кругом добрые люди. Этот Матвей никогда не был и не будет моим женихом. Волнуется он, переживает…
Марфа усмехнулась.
-Мне нет никакого дела до вашей личной жизни. С понедельника можете выходить на работу, — Виктор устало вздохнул и, попрощавшись, ушел.
А Марфе хотелось бы, чтобы он остался, чтобы, как тогда, налил им по чашке чая, чтоб не было этой тишины в избе, чтобы жизнь, наконец, вошла и в этот дом…
-Витя! – она выбежала на крыльцо. – Виктор, подождите!
Но он уже ушел, оставив на скамейке у дома плитку шоколада.
Марфа улыбнулась…
…Зима сменилась вязкой, топкой весной. Лес наполнился тонким звоном насекомых, из-под земли робко высовывали свои листочки первые цветы, по ночам было все еще холодно. Несколько раз ветер приносил тяжелые, черные тучи с большими хлопьями снега.
Марфа бродила по лесу недалеко от дома. Она любила этот запах оживающей природы, любила колоть носком сапога тонкий ледок на земле, улавливать едва слышный аромат смолы, выступающий на просыпающихся елях.
-Привет! – Марфа вздрогнула. Из-за дерева вышел Матвей. Он широко улыбался, разглядывая женщину.
-Что ты здесь делаешь? – спросила она и зашагала по тропинке.
-Да, говорят, в лесу дикая собака появилась. С волком связалась, теперь нападает на мирных жителей. Вот, хочу ее выследить.
Марфа резко остановилась, сердце бешено заколотилось в груди.
— Вранье это все! Не трать время зря.
-Да? А я все же поищу. Ты у леса живешь, я за тебя волнуюсь.
-Меня никто не тронет! – гордо расправила плечи Марфа. – А ты иди домой.
-Нет уж. Я думаю, что она где-то рядом. Она же к тебе приходит? Да?
Марфа невольно оглянулась. Данки не было несколько месяцев. Вряд ли она появится сейчас.
-Никто не приходит ко мне. Чушь это всё!
-А где Данка? Куда ты ее дела?
Матвей подошел совсем близко. От него пахло чесноком и табачным дымом.
Марфа отступила на несколько шагов.
И тут за спиной она услышала рычание.
Резко обернувшись, Марфа узнала ее…
Данка стояла и, оскалившись, смотрела на Матвея.
-Ого! Вот удача! – мужчина осторожно снял ружье с плеча. – Вот и пропажа.
-Не смей! Она не сделала никому ничего плохого! – Марфа вцепилась в руку охотника. – Уходи, Данка! Уходи!
Но собака пришла, чтобы защитить свою хозяйку. Она не могла ее бросить. Не сейчас.
-Смотри, у нее слюна течет. Бешеная! – Матвей взвел курок и прицелился.
Данка наклонила голову набок. Что такое ружье, она знала. Хозяин не раз вот так же прикладывал его к плечу, потом раздавался хлопок, и Данка бежала за добычей.
Только теперь добычей станет она сама…
Марфа испуганно смотрела на собаку, а потом увидела в кустах что-то маленькое, пушистое.
-Щенки! – догадалась она. – Данка привела щенков, чтобы показать своей хозяйке!
-Стреляй, — спокойно сказала женщина, встав как раз напротив дула и заслонив собой питомицу. — Ты же только так можешь. Настоящего волка выследить слабо.
-Отойди, не дразни меня! – Матвей криво улыбнулся и тут краем глаза он заметил какое-то движение. Что-то серое, большое мелькнуло в воздухе и навалилось сзади. Падая, Матвей инстинктивно нажал на курок.
Раздался выстрел. Марфа упала на землю и поползла прочь. Данка лаяла, а Матвей все пытался сбросить с себя волка, что вцепился в куртку зубами.
Наконец, ему это удалось. Волк оскалился, обнажив кривые, кое-где поломанные зубы. Грянул второй выстрел.
Данка, крутанувшись на месте, убежала к щенкам. Волк помчался за ней.
Из леса вышел Виктор.
-Что тут случилось? Все живы?
Он подбежал к Марфе. Та сидела на земле и смотрела вслед собаке.
-Ты представляешь, — прошептала она, схватив Витю за руку. – Она привела ко мне щенков. Она хотела мне их показать… Она не предавала меня. Просто у нее теперь семья…
-Я понял, хорошо. Почему у тебя кровь? – Виктор попытался приподнять кофту и посмотреть рану.
-Ерунда! – Марфа сначала оттолкнула его руку. – Царапнуло.
Но потом продолжила:
-Извини. Я не хотела так грубо… Спасибо тебе, ты пришел очень вовремя!
Матвей тем временем поднялся на ноги и отряхивался от прошлогодних листьев и мха.
-Ну, что? Поохотился? Раны есть? – Витя добродушно похлопал его по плечу.
-Нет. Отстань ты! – ответил тот и зашагал к дороге.
-Можно, я угощу тебя чаем? – тихо сказала Марфа Виктору. – У меня сегодня праздник. У Данки появились щенки…
-Ну, раз праздник, то давай…
Еще много раз Данка приходила к родному дому, проверить, как живется хозяйке. Теперь здесь пахло счастьем. Собака довольно вздыхала и, оглянувшись напоследок, убегала в чащу…
Её Париж К своему 45 летию Екатерина Семеновна готовилась целых пять лет. Пять лет назад, в канун её сорокалетия муж, теперь уже бывший заявил, что поскольку забеременеть ей не удаётся, смысла в их браке нет. А у него ещё вся жизнь впереди, у мужчин возрастной проблемы с деторождением нет. И ушёл. Екатерина Семеновна удивлена не была, ей самой уже давно казалось, что в их браке смысла нет, с детьми или без. Уход мужа обозначил окончание эпохи надежды в её жизни. Было понятно, что с её ординарной внешностью в их маленьком захолустном городке шансов на новое замужество у неё нет. В свой день рождения она с самого утра выкинула всю свою декоративную косметику, туфли на каблуках, и немного посомневавшись выбросила запас краски для волос, решив, что красить седину ей теперь незачем. По совету подруги, она пошла к психологу, и та посоветовала ей выбрать в жизни какую-нибудь цель. После недолгих сомнений, Семеновна выбрала своей заветной целью поездку в Париж. И не как-нибудь на автобусах, а с шиком. Так чтобы потом до старости вспоминать и подружкам рассказывать: лучший отель, лучшие рестораны, лучший гид по Парижу и окрестностям. Рассчитав стоимость такой поездки, она обнаружила, что если с её учительской зарплаты ежемесячно откладывать определённую сумму, и использовать отложенные на дачу сбережения, то за пять лет ей удастся сколотить нужную сумму. Задумано — сделано. Пять лет пролетело в трудах, частных уроках, изучении французского и до 45 дня рождения остались считанные месяцы. Поездка была запланирована на лето, билеты в бизнес-класс куплены заранее и роскошный сиреневый чемодан ожидал своего часа под кроватью. И тут грянул коронавирус. Поначалу Екатерина оптимистично смотрела в будущее, наловчилась обучать своих первоклашек онлайн и гордилась тем, что ей удаётся учить их не привлекая к процессу несчастных родителей. Ближе к лету ей стало ясно, что долгожданная поездка под угрозой, а вскоре и рейс её отменили, вернув деньги за билет. Это был конец. Она пыталась дозвониться до психолога, но оказалось, что та в декрете, а к незнакомым психологам идти ей не хотелось. Она ощущала себя старой, глупой женщиной, не на что не способной, кроме дурацкий кривляний в зуме. Мироздание было решительно против неё. В её 45 день рождения неожиданно явился бывший с букетом цветов и бутылкой шампанского. Услышав про отмену поездки он рассмеялся и сказал: — Дура ты Катька, какой тебе Париж, ты же человек такой… — он подбирал слово почёсывая пивной животик — ну неудачница ты. После его ухода все происходило как в тумане. Она решила, что в Париж она попадёт, даже если ей придётся идти туда пешком. И тут ей в голову пришла мысль, которая в другое время показалась бы ей глупой, но в тот момент она приняла её за творческое решение проблемы. Схватив кошелёк она устремилась в ближайший спортивный магазин и купила отличный велосипед и все необходимую экипировку для дальней поездки. Она всегда любила велосипедную езду и прикинула, что за пару недель, может чуть больше, она вполне сможет добраться до Парижа. Пристроив кошку удивлённой соседке она отправилась в путь. Из окна соседка видела, как её худенькая фигурка, согнувшаяся под грузом туристического рюкзака решительно удаляется со двора. Ирма Исааковна давно наблюдала за Катериной. Ей была по душе эта женщина, чьё простое сероглазое лицо напоминало о далёком деревенском детстве. Немного подумав, Ирма открыла бабушкину книгу заговоров и на на диковинной смеси идиша с беларусским трижды произнесла старинное заклинание. В этот самый момент, мобильный Екатерины грохнулся на асфальт. Оказалось, что хоть экран и разбит, но навигатор работает, странным образом сохранив способность указывать стрелкой путь на Париж. Искать ремонтный пункт она не стала, решив, что купит себе новый аппарат во Франции. Дорога оказалась на удивление лёгкой. Сами собой находились гостиницы для ночлега, погода была прекрасная и словно какая-то невидимая сила оберегала её от опасностей, грозящей одинокой путнице. Через семь дня езды по пасторальной вида местности, её телефон заявил, что через пять минут она достигнет пункта назначения и отключился. Поскольку сельская дорогая ничем не напоминала предместья Парижа, она решила, что продолжит путь до ближайшего населённого пункта, а там обзаведётся новым телефоном. Буквально за ближайшим поворотом, её ждала табличка с названием деревни. Подъехав поближе она не поверила своим глазам. Крупным стандартным шрифтом на ней было написано: Париж. Катерина сняла шлем и рассмеялась. Весь её запал словно рукой сняло. Она мгновенно поняла, что произошло: сломанный телефон привёл её в деревню Париж Витебской области, названной так когда-то прихотью помещика. Деревня Париж была в противоположной стороне, от французского Парижа. Она ощутила безмерную усталость, рюкзак за спиной показался набитым камнями и усевшись на обочине она разрыдалась. Она не знала о чем она плачет — о том, что она не способна рожать детей, о том, что дурацкий телефон привёл её в тьмутаракань или о том, что вся её жизнь так и выглядела, как эта поездка: бесполезное усилие, ради несбыточной цели. Рядом остановился какой-то человек. Он был тоже на велосипеде. — женщина, вам помочь? — моложавый мужчина смотрел на неё спокойно и участливо. — нет, спасибо, все в порядке, просто телефон сломался — ответила Катя, пытаясь унять рыдания при чужом человеке. Они разговорились, а потом пошли вместе обедать. Оказалось, что он вдовец и в одиночку растит пятерых детей. Жениться он не хотел, предпочитая воспитывать детей сам. Катерина выразила восхищение таким решением, но он остановил её, пояснив, что не видит в этом никакого геройства. Это же его дети. Слово за слово и она рассказал ему о своей нелепой затее с велосипедной поездкой в Париж, и хотя она ожидала снисходительной реакции здравомыслящего человека, в его глазах она прочла понимание и грустное сочувствие. Когда через месяц она зашла к Ирме Исааковне забрать кота, та поинтересовалась, как прошла поездка. Катя, внезапно похорошевшая, смущённо убрала седеющие волосы за ухо. -Уезжаю я. Знаете, так неожиданно — выхожу снова замуж. — Ну, так в добрый час, деточка, в добрый час. А где живёт то жених? — в Париже. С тех пор во дворе ходила легенда о Катьке, в которой нечего особенного то и не было, а в 45 лет взяла, да и выскочила замуж, в самый Париж.
