Родилась: 13 августа 1929 г. (92 года), Санкт-Петербург, СССР
БЕЗ ДОЛГОСРОЧНОЙ ПЕРСПЕКТИВЫ
За несколько лет внедрения в российские школы ЕГЭ стал головной болью для всех участников учебного процесса.
Учителя перестраивают программу, родители тратят деньги на подготовку, а дети хранят в голове тысячу фактов, чтобы извлечь их на свет при первой необходимости.
С другой стороны, выросло уже целое поколение, воспринимающее такой тип экзамена как данность.
Да и многие педагоги «вошли в колею» и нашли плюсы там, где раньше видели одни минусы. Что принесут эти перемены в будущем?
Оценить ситуацию мы попросили известного психолога, доктора психологических наук, профессора СПбГУ Раду Михайловну Грановскую.
— Рада Михайловна, что за годы внедрения ЕГЭ произошло с качеством образования, на ваш взгляд?
— Ни для кого не секрет, что во многих школах учебный процесс превратился из обучения в натаскивание на тесты. Ребятам стало неинтересно учиться, а учителям — учить. Став репетитором, учитель потерял возможность развернуть свой талант.
Кроме того, сама идея задавать разным людям одни и те же вопросы, с точки зрения любого профессионального психолога, — абсурдна.
Сейчас я работаю с материалом о дистанционном образовании — это очень динамично развивающаяся область. Дистанционная программа рассчитана на усредненного человека: без пола, без возраста, без темперамента, без личных качеств.
Но разные люди очень по-разному воспринимают эту программу. Для холерика все это — медленно и нудно, он бросает, не доделав. Для флегматика — слишком быстро, он не делает ошибок, но успевает дойти лишь до середины. Сангвиник все время спрашивает, «что он будет с этого иметь», если все-таки дойдет до конца. А меланхолик так пугается, что бросает, не начиная. То же самое можно сказать о сдаче ЕГЭ.
Надо приспосабливать программу к учащемуся: вводить коэффициенты, принимать во внимание психологические особенности. Ничего этого система ЕГЭ реализовать не в состоянии.
Она подразумевает, что все экзамены сдаются только письменно. Следовательно, не нужно учить школьников разговаривать — и скоро школьники разучатся разговаривать.
Один из моих учеников живет в США, где система, аналогичная ЕГЭ, существует уже десятилетия (тесты SAT и ACT стали широко применяться в США с 1920‑х годов. — Прим. ред.). Так вот, его знакомый получил премию от университета — «за умение общаться».
Когда его спросили, где он так хорошо научился говорить, он ответил: «Понимаете, в нашей семье сохранилась традиция после ужина обсуждать, что у кого было днем, а не расходиться по своим комнатам и смотреть каждый в свой монитор». (Семья у него из бывших европейцев.)
Умение говорить — очень серьезная штука. Как может быть экзамен по русскому языку или литературе в виде теста?
Может ли подготовка к части «C» ЕГЭ, где нужно написать короткий ответ на вопрос, научить ребенка говорить? Так недолго вообще потерять язык. И без того он засорен сейчас блатной феней.
А ведь язык определяет мышление. Смотрите, немцы говорят: «что заслужил — то и получил», а мы: «старался-старался, но не судьба».
В результате — они выигрывают в планировании среднесрочной перспективы, а мы хорошо планируем поведение при авариях и стрессах. Это происходит потому, что мы все время ориентируемся на худший вариант.
— Как введение ЕГЭ сказалось на образовательном процессе в целом?
— ЕГЭ приучает ребенка концентрироваться на деталях. Видеть целое ребенок уже не может. Как проходит обучение в обычной, непривилегированной школе в США? Например, тема «Титаник»: водоизмещение, курс, сколько было людей, когда подошли спасатели… всего 25 вопросов.
Нет континуума, в котором гибель судна — лишь звено в исторической цепочке. Всё о «Титанике» и ничего — вообще ничего — об окрестностях. Эти проблемы американского образования вобрал в себя и ЕГЭ.
Разрушается внимание — базовый психологический навык при обучении. Оно становится коротким, дробным и не дает возможности охватить умом сложные задачи.
«Все должно быть проще, понятнее» — но не все может стать проще. Таким образом, трудные задачи отвергаются.
Я читала исследование американских преподавателей, где говорится, что школьники и студенты не берут в руки книги толще 300 страниц.
Рекомендовать им книгу бессмысленно — можно рекомендовать либо главу, либо от страницы такой-то до страницы такой-то, иначе они вообще не приступают к этой работе.
— Согласны ли Вы с тем, что ЕГЭ оценивает знания и способности ученика более объективно, чем традиционные виды экзаменов?
— Такое утверждение делается на основе того, что тесты проверяются при помощи компьютера. Но при чем здесь объективность? Неужели компьютер знает учеников лучше, чем учитель, который занимался с ними несколько лет? Неужели мы перестали доверять человеку?
А как быть с правополушарными детьми? Их приблизительно 10%! Таким — творческим — детям вообще сложно проходить тесты.
Десять лет я занималась поддержанием творческого потенциала фирмы, реализующей собранные со всего мира творческие проекты.
Могу сказать по своему опыту — без правополушарных людей сверхсложные творческие задачи просто не решить.
Вот приходит ко мне начальник и говорит про одного такого правополушарного: «Я его уволю, потому что он опаздывает на полтора часа на работу».
Я спрашиваю работника: «Вася, ты на другой электричке теперь ездишь?»
— «Нет, на той же самой»
— «А в чем дело?»
— «Но мне же надо когда-нибудь подумать! Я приезжаю и хожу вокруг фирмы»
— «А внутри?»
— «Ну что, увидят, что я ничего не делаю, — дадут дополнительную работу. А мне надо в это время — подумать!»
Это совсем другие люди, и их нужно уважать. Ведь логика говорит, как правильно пройти пошагово от точки А до точки Б, но она не говорит, где точка Б находится. Правополушарные эту цель видят. Да, может, они по дороге сделают много ошибок, но они точку Б видят. А левополушарные — нет.
И что, мы правополушарных детей будем оценивать по тому, как они пользуются логикой?
— На ЕГЭ, кроме всего прочего от детей требуют принимать решения быстро. Хорошо это или плохо?
— Совсем плохо. В советское время, когда никто еще и не думал о ЕГЭ, мне тайно из-за границы прислали книгу с примерами тестов. Я собрала своих учеников, и мы стали проходить эти тесты.
Прошли только сангвиники, потому что они работают в экстремальных ситуациях лучше, чем в спокойных. Они хорошо мобилизуются.
И что? Кто сказал, что сангвиники самые лучшие? Они хорошие организаторы, лидеры — всё это так. Но когда надо строить долгосрочную перспективу, нужен флегматик.
А когда надо пробивать стенку прямо сейчас — нужен холерик. А чтобы увидеть, куда двигаться, — меланхолик. Он со своей чувствительностью первым ловит ветер в паруса — это оборотная сторона его страхов, тревог. Поэтому в серьезном коллективе должны быть все.
Сначала приглашают меланхолика. Его надо погладить по голове, потому что он очень тревожный. И сказать: «Нам надо решить эту задачу. Как ты думаешь, куда двигаться?»
— «Ну, я не знаю, но вот мне кажется, туда». Тогда приглашают флегматика и говорят ему: «Один чудак сказал, что с этой задачей — туда. Как думаешь?»
— «Ой, нет, я так сразу не знаю, вот через недельку…» Хорошо, через недельку. «Ну вот, есть разные подходы. Но в некотором смысле этот — более перспективен».
Тогда приглашают холерика. Говорят: «Вот направление, надо проложить туда дорогу. Срочно займись».
А потом приглашают сангвиника: «Организуй бригаду, построй план и руководи». Получается, ЕГЭ ставит в неудобную ситуацию троих из четверых.
А раньше учитель, который принимал экзамен, знал такого, условно говоря, Васю, как облупленного. Он знал, что этому Васе надо дать подумать спокойно, сажал его — и тот думал.
Знал, что Петю, наоборот, надо принять первым, или к концу он так перепугается, что уже рта открыть не сможет.
То есть подход-то был индивидуальным, потому что учителя понимали, с кем имеют дело. А теперь — как в армии, всех в одну линейку.
— Что мы будем иметь через десять лет ЕГЭ, на ваш взгляд?
— Будем иметь массу сангвиников. Думаю, это очень нехорошо — потому что мы теряем долгосрочную перспективу, для построения которой сангвиники не подходят.
Беседовал Владимир Иванов
Из сети
Автор публикации
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.