Владимир Набоков и его удивительная Вера

В жизни Набокова многое необычным было с самого детства. В их доме царили странные для России порядки. Это был англоманский дом, где детей прежде учили говорить и писать по-английски и только потом по-русски.

Набоковы одевались по-английски, садились за стол по-английски и по-английски проводили досуг: шахматы, теннис, бокс…

В домашней библиотеке насчитывалось 11 тысяч книг, в том числе научных, и очень много — по энтомологии, к которой отец питал настоящую страсть и сумел привить её сыну.

В 17 лет Набоков сделался миллионером. Его дядя по матери, золотопромышленник Василий Руковишников, умер бездетным и оставил ему свое имущество: миллион рублей на банковском счету и имение Рождествено.

А вот итальянскую виллу возле города Раи дядя оставил своему приятелю, считая, что с такой малостью семья безболезненно расстанется. Как же горько сожалел Набоков через несколько лет, когда бездомный и почти нищий проезжал мимо этой виллы, что могла стать его прибежищем в эмиграции, но не стала…
⠀
Дядюшкиным миллионом он воспользоваться не успел. Меньше чем через год случилась революция. В феврале 1917-го можно было перевести деньги в швейцарский банк, но его отец, управляющий делами Временного правительства, счел это непатриотичным.

Хорошо, что он позволил семье после октябрьского переворота уехать из Петербурга – чуть ли не последним поездом Набоковы спешно отбыли в Крым, увезя с собой только небольшую котомку с частью материных драгоценностей.

Позже, когда красные стали наступать, семья Набоковых перебралась в Англию. Здесь Владимир решил стать профессиональным энтомологом и поступил в Кембридж на отделение зоологии, правда, не выдержал лабораторных занятий, где надо было резать живую рыбу. Пришлось спешно переводиться на гуманитарный курс.
⠀
В Берлине, куда потом перебралась семья Набоковых, Владимир решил попробовать себя в различных направлениях: печатал стихи и рассказы под псевдонимом Сирин, давал уроки тенниса и плавания, снимался статистом в кино, служил голкипером в футбольной команде…

Жили, в общем, неплохо. Пока не случилось несчастье. В марте 1922 года в здании берлинской филармонии был убит его отец. Это произошло на лекции главы партии кадетов, Павла Милюкова. Милюкова многие ненавидели и винили в гибели России – почти так же, как Керенского.

И вот двое монархистов открыли стрельбу. Владимир Дмитриевич (который, к слову, с Милюковым давно во взглядах разошёлся и из кадетов вышел) бросился на одного из нападавших и был застрелен в упор…

Лишиться родины, дома, привычного уклада, ясного будущего, а теперь вот и отца. Поэтому потеря миллиона была в этом списке самой ничтожной. Словом, Владимира поглотила депрессия. Летом он пытался спастись от нее во Франции, работая на виноградниках, — не помогло. Зато осенью вернулся к семье в Берлин и тут-то нашел своё спасение. Это была она, Вера…

 

Сама Вера не любила рассказывать, как она познакомилась с Набоковым. Как-то раз оборвала одного спросившего об этом журналиста: «Вы что, из КГБ?» Она вообще была очень закрытой.

Даже более закрытой, чем сам Набоков, который об их знакомстве всё же рассказывать не отказывался: это произошло на благотворительном бале.

Вера Слоним была в черной маске с волчьим профилем. Они разговорились, понравились друг другу и сбежали с бала гулять по ночному Берлину. Маску Вера так и не сняла, сказала, что не хочет, чтобы Набоков отвлекался на ее красоту.

А вернувшись домой, влюбленный Владимир написал стихотворение «Встреча» о романтической прогулке и маске. Стихотворение было напечатано в русскоязычной газете и попалось Вере на глаза. И тогда она назначила ему свидание.

Набоков всегда имел у женщин успех.
Ещё в России он пережил большую любовь — к соседке по даче, Валентине Шульгиной, которой был посвящён его первый поэтический сборник, да и в своей прозе он не раз об этой женщине вспоминал.

Потом, уже в эмиграции, были другие женщины, много женщин… Набоков признавался: «У меня было гораздо больше любовных связей (до брака), чем подозревают мои биографы».

Он дважды был помолвлен: с танцовщицей Мариной Шрейбер (которая в конце концов сообразила, что при всей своей привлекательности Набоков – всего лишь нищий студент) и потом ещё со своей дальней родственницей, Светланой Зиверт, одной из первых красавиц русской колонии в Берлине. Тут браку (по той же причине) воспротивился её отец, горный инженер, человек солидный и с достатком.

Когда Набоков познакомился с Верой Слоним, сразу три дамы претендовали на его сердце. Но с этой девушкой (и Владимир сразу это понял) всё было как-то по-другому. Они поразительно подходили друг другу.

Прежде всего Набоков был синестетиком, то есть обладал «цветным слухом». Каждая буква имела для него свой цвет. Причем оттенок немного менялся в зависимости от шрифта, которым эта буква была напечатана.

И Вера обладала тем же свойством. Кстати, сын Дмитрий, родившийся у них вскоре после свадьбы, тоже оказался синестетиком.

Набоков как-то рассказывал знакомым, что у него самого буква «м» — фланелевая, розовая, у Веры — голубая, а у сына в результате смешения родительских генов — розовато-голубая. Жена, слышавшая это признание, возразила: «Неправда. У меня «м» клубничного цвета». «Ну вот, всё испортила этим своим клубничным цветом!» — рассердился Набоков.

Ему нравилась даже её ершистость, колючесть: «Ты вся соткана из маленьких, стрельчатых движений». Её походка, почерк, её поразительное умение видеть мир: плакучая ива казалась Вере похожей на скайтерьера, а соседский дом — на писателя Джойса. «Это трудно объяснить, но что-то в самом деле есть от Джойса», — соглашался Набоков.
Д

о знакомства с ним Вера окончила Университет в Сорбонне, переводила книги, печаталась… Но, когда вдруг выяснилось, что её муж – великий писатель, она забросила все свои занятия и стала помогать ему. Впрочем, подрабатывала то секретарем, то машинисткой, чтобы прокормить семью и дать возможность мужу спокойно, без суеты, писать романы

Как говорят его биографы, Набоков «влетел в литературу с разбегу, почти без раскачки» – сразу стал писать шедевры, один за другим. За первые 8 лет – «Машенька», «Король, дама, валет», «Защита Лужина», «Подвиг», «Камера обскура», «Отчаяние». Пожалуй, лучшее, что он написал — он написал в Берлине.

И в Берлине он был почти счастлив. Но в 1934 году мирное течение жизни Набоковых снова прервалось: в этот год полновластным диктатором Германии стал Гитлер. Вскоре запылали костры из книг, начались погромы, заработали первые концлагеря. Нужно было уезжать — прежде всего потому, что Вера была еврейкой.

И как назло, у Набоковых совершенно не было денег. Кое-как удалось отправить Веру с сыном в Прагу. Но Владимир с ними не поехал — возникла идея поискать работу где-нибудь во Франции. О том, чтобы вернуться в Россию, речи не шло.

«Я тогда поинтересовался, разрешено ли мне будет свободно писать там, о чем захочу, — вспоминал Набоков. — И мне ответили: я совершенно свободен выбирать любую из многих тем, которые щедро предлагает писателю советская Россия, смогу написать про колхозы, про заводы, про хлопководство — масса захватывающих сюжетов».
Набоков храбрился: «Вся та Россия, которая нужна мне, всегда со мной: литература, язык и моё собственное детство. Я никогда туда не вернусь». Но всё, конечно, было сложнее. Иначе Набоков не написал бы стихов «К России»:

Отвяжись, я тебя умоляю!
Вечер страшен, гул жизни затих.
Я беспомощен. Я умираю
от слепых наплываний твоих…
⠀
Из Берлина вечный странник Набоков уехал в Париж, где наметились кое-какие перспективы. И вовремя: его брат, оставшийся в Германии, вскоре попадёт в концлагерь и там погибнет.

Жена с сыном по-прежнему оставались в Праге, а Набоков по одной тайной причине всё не спешил вызывать их к себе во Францию…

В Париже Набоков выступал с лекциями на литературных вечерах и подготавливал почву для переезда сюда семьи. Так прошло 4 месяца. И хотя письма от мужа Вера получала почти каждый день, он не торопился с их переездом.

Причину такого поведения Набокова звали Ириной Гуаданини, которая в будущем станет прототипом героини набоковского рассказа «Весна в Фиальте». Ирина была дочерью русского дворянина, тоже находилась в эмиграции, была хороша собой и обожала стихи. В Париже она зарабатывала на жизнь дрессурой и стрижкой пуделей и вообще была заядлой собачницей.

Жене Набокова вскоре обо всём сообщили — нашлись доброжелатели.
И некоторое время он метался между Прагой и Парижем, между Верой и Ириной и даже подумывал оставить семью. Но в конце концов Вера прервала его метания: «Раз так влюблён, поезжай к ней». И не прогадала. Очень скоро Набоков вызвал её и сына во Францию.

Ирину Гуаданини Набоков видел потом только однажды. Это было в Каннах, на пляже, где они с сыном собирались искупаться, и тут неожиданно появилась она.

Набоков не захотел с ней разговаривало и просто попросил немедленно уехать. А на следующий день отослал ей все её письма.

Вера сделала вид, что не знала об этом. Более того, она постаралась избавить мужа от чувства вины, уверяя его, что вся эта история пошла им на пользу, оживила их брак, придала второе дыхание. С тех пор Набоков уже не просто любил жену: он её боготворил.

А вскоре семье снова пришлось бежать. Когда в 1940-м на территорию Франции вошли немцы, на последние деньги Набоковы купили билеты на роскошный корабль «Шамплен», плывший в Америку (кстати, следующий рейс стал для «Шамплен» роковым — его пустила ко дну немецкая торпеда).
⠀
В Нью-Йорке для Набокова начался долгий, мучительный поиск работы.
Как русский писатель он был в Америке не нужен, да и не знал его там никто. Тогда Владимир Владимирович перешёл на английский, благо с детства владел им как русским, и с тех пор писал только английские романы.

Вскоре Набоков получил место преподавателя русской литературы в женском колледже в Уэлсли, а потом в энтомологической лаборатории Гарвардского музея сравнительной зоологии. Его позвали изучать бабочек, и это привело Набокова в восторг.

«Четыре дня в неделю провожу за микроскопом в моей изумительной лаборатории. Я описал несколько видов бабочек, один из которых поймал сам в ущелье, в горах Аризоны. Работа моя упоительная, всё это так завлекательно, что и сказать не могу».

Он, самоучка (если не считать нескольких месяцев изучения зоологии в Кембридже), за несколько лет работы в лаборатории сумел сделаться специалистом по бабочкам, и энтомологи всего мира точно знают, что Набоков прежде всего учёный, а уж потом, возможно, ещё и писатель.
⠀
В Корнельском Университете, где Набоков преподавал литературу, он завоевал славу самого эксцентричного преподавателя. То он требовал досконального знания текстов (и тогда студенты должны были не задумываясь отвечать, какого цвета обои в спальне Каренина), а то вдруг, наоборот, ответил одной студентке, признавшейся, что не всё успела прочесть по программе: «Жизнь прекрасна. Жизнь печальна. Вот и всё, что вам нужно знать».

Но больше всего недоумений и разговоров вызывало то, что он никогда не приходил на лекции один: его постоянно сопровождала Вера. К этому времени она уже совершенно поседела, хотя по-прежнему оставалась красавицей с точёной фигурой.

Набоков же заметно сдал, сделался грузен. Она вела его под локоть до самой кафедры, потом подавала ему стопочку книг. Усаживала его и сама садилась рядом. Владимир Владимирович при студентах называл жену «мой ассистент».

Например: «мой ассистент сейчас напишет на доске цитату». Сам он на доске не писал никогда: говорил, что у него аллергия на мел. В Университете над этой парочкой смеялись: мол, ревнивая Вера боится отпустить мужа даже на минуту и, на случай попытки бегства, имеет при себе револьвер, который постоянно носит в дамской сумочке.

На самом деле Набоков просто не мог существовать без жены – к старости они сроднились ещё больше, чем когда-то во времена бурной любви. Вера была его настоящей аудиторией, он читал свои лекции лично для неё.
Потому что никто другой не мог сравниться с ней в искусстве понимания…

Последнюю лекцию в Корнельском университете Набоков прочёл 19 января 1959 года. К этому времени «Лолита» избавила его от необходимости добывать хлеб насущный. Решено было ехать в Европу.

В Америке их ничто не удерживало: как это ни удивительно, но за 20 лет жизни там Набоковы так и не обзавелись собственным домом. И когда сына Митю спрашивали, где он живет, мальчик отвечал: «В маленьких домах около дорог».

Вот и в швейцарском Монтрё, который супруги избрали для проживания (Набоков говорил, что это место поразило его «русским запахом еловой глуши»), они поселились в отеле на берегу Женевского озера. И этот отель стал последним прибежищем неприкаянного писателя.

В окрестностях водились замечательные бабочки. Однажды некий поклонник застал Набокова с сачком в руках спешащим в отель. Оказалось, тот идёт звать Веру. Он выследил какую-то особо редкую разновидность бабочек, но не захотел ловить их один. Свидетельницей его триумфа должна была непременно стать жена.

Это было самое счастливое время их жизни: покой, красота, неторопливые занятия литературой и энтомологией. Но Набоков вдруг стал говорить, что скоро умрет, и рассказывал жене, что ему то и дело снятся покойные отец, мать и брат.

Однажды на очередной охоте за бабочками Владимир Владимирович неудачно упал, сильно ударился о камень. С тех пор начались проблемы со здоровьем. Набоков проболел 2 года и умер в клинике в Лозанне.

«Некоторые бабочки уже, наверное, начали взлетать…», — такими были его последние слова перед смертью. А еще в последний момент Набоков завещал сжечь карточки с двумя незаконченными романами — не хотел, чтобы человечество читало что-то незаконченное, недоделанное им. Но Вера, уже вдова, снова проявила своеволие и решила, что один из романов, «Лаура», останется.
⠀

Она пережила мужа на 14 лет. Понемногу переводила его английские книги на русский (тем же самым, и даже более успешно, стал заниматься и сын Дмитрий, при том, что он ещё состоялся как оперный певец).

Вера Евсеевна по-прежнему не желала рассказывать журналистам о себе и сказала однажды в интервью: «Чем больше вы упустите всё, что связано со мной, тем ближе вы будете к истине…»
⠀
Одни говорили, что она выиграла чемпионат среди писательских жен — была критиком, секретарем, переводчиком, слушательницей, литагентом, редактором…

Другие называли ее железной девой, семейным диктатором. Но, как бы там ни было, Вера была для Набокова волшебным подарком судьбы, и он всегда хорошо это понимал.
Источник:
И. Стрельникова «Владимир Набоков и его удивительная Вера»

Он назвал её своей сказкой, а она сделала из него писателя, известного на весь мир.
Его три попытки сжечь рукопись нового романа так и остались безуспешными. Соседи слышали, как Вера кричала на мужа, стоявшего у бочки с горящим мусором: «А ну пошел вон отсюда!». Этой устоявшей в огне рукописью была «Лолита» Владимира Набокова.

Юная Вера Слоним умела всё: водить машину, стрелять, печатать на машинке, разбираться в боксе, редактировать тексты, писать стихи, переводить с английского, немецкого и французского.
Она могла стать кем угодно и стала: женой и музой, слепившей из нищего литератора, писавшего под псевдонимом Сирин, великого Владимира Набокова.

Набоков происходил из весьма состоятельной семьи, которая из-за революции потеряла все свои миллионы. С детства он был очень избалован, и новый статус больно бил по самолюбию, делая его сложный характер ещё более непростым.

С ним практически никто не мог ужиться, даже самые близкие друзья, лишь одна Вера смогла привнести гармонию в их отношения, сопровождавшую их до конца жизни. Набоков терпеть не мог говорить по телефону — это делала за него она.

В Америке он начал читать лекции и постоянно всё забывал — Вера подсказывала ему цитаты, неизменно занимая место в первом ряду.
Она работала в адвокатской конторе, перепечатывала за мужа рукописи на машинке, редактировала, спасала выброшенные шедевры, вела переговоры с редакторами и издателями, была его первым читателем и правой рукой во всём.

А он писал ей в письмах: «Да, ты мне нужна, моя сказка. Ведь ты единственный человек, с которым я могу говорить — об оттенке облака, о пении мысли и о том, что, когда я сегодня вышел на работу и посмотрел в лицо высокому подсолнуху, он улыбнулся мне всеми своими семечками»…

Именно после свадьбы с Верой Набоков стал усиленно писать, ведь его муза создавала для этого все условия. Каждое утро его ждал завтрак: яйцо, какао, сок и красное вино. Вера уходила на работу, а он писал…

«Машенька», «Дар», «Защита Лужина», «Камера обскура», «Лолита» — все эти творения родились во время их союза. Вера была уверена в гениальности мужа и приучала его к постоянному труду.

Лишь однажды Набоков изменил своей музе, но практически сразу же вычеркнул эту ошибку из своей жизни.
До самого конца Вера оставалась для него всем.
В последние годы его жизни они были неразлучны: «Я бы не возражал полежать в больнице, если бы ты была рядом, положил бы тебя в нагрудный карман и держал при себе».
Вера пережила Набокова на 13 лет, а после смерти её прах был смешан с прахом мужа, навсегда соединив эту невероятную пару.

Из сети.

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.