Анна Генриховна Каминская. Приёмная внучка Анны Андреевны Ахматовой

Памяти Анны Генриховны Каминской (22 мая 1939 г. – 13 января 2022г.)

Умерла приемная внучка Ахматовой. У нее была удивительная судьба Внучка Николая Николаевича Пунина, имя которого в искусствоведении считается хрестоматийным, Анна Каминская продолжила дело своего деда.

Ее жизнь как профессионала-искусствоведа была связана с двумя такими знаковыми для русской культуры местами как Академия художеств, ее alma mater, и Эрмитаж.

Ее работа в Эрмитаже началась еще в студенческие годы, по ироничному замечанию Ахматовой, с «мытья калош».

Два десятилетия спустя она, признанный специалист по русскому искусству XVIII века, участвует в создании экспозиции Меншиковского дворца, без которого сегодня трудно представить себе музейную карту Петербурга. Также Анна Каминская известна как историк семьи Аренсов-Пуниных, с которой были связаны почти сорок лет жизни Анны Ахматовой.

Анна Каминская (1939–2022) почти всю свою жизнь прожила и умерла в квартире, которая досталась ей по наследству от Анны Ахматовой.

Формально они не могли считаться родственниками. Тем не менее в историю русской литературы Каминская войдет, как любимая внучка великой поэтессы и одна из главных хранительниц ахматовского наследия.

Анна Андреевна Ахматова и Анна Генриховна Каминская, зима 1958-1959Фото: Стрельников Борис Николаевич/Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме

Каждому, кто хоть в какой-то мере соприкасался с историей жизни Анны Ахматовой, должно быть знакомо имя ее тезки Анны Каминской. Хорошенькая шестилетняя девочка с фотографии 1945 года, где они обе за столом читают одну книгу. Точнее, читает Анна Андреевна, чуть склонив свой царственный профиль, а маленькая Аня лишь пытается заглянуть туда.

О, если бы она могла знать, что предстоит ей прочесть в долгой книге своей жизни, чья последняя страница была перевернута под старый Новый год 12 января 2022!

На самом деле трогательная мизансцена с книжкой была срежиссирована фотографом и отчасти самой Ахматовой. Ведь поначалу ее должны были снимать с Ольгой Берггольц для какой-то ленинградской газеты.

Шел победный 1945 год. Обе поэтессы переживали пик славы и официального признания. Две знаменитые ленинградки, две гордые музы непобежденного города.

Но в последний момент Ахматова передумала. Решила, что с маленькой Аней, дочерью своей падчерицы Ирины Пуниной, она будет смотреться для читателей убедительнее. В результате фотография с Берггольц никуда не пошла, а в газете была опубликована эта за подписью «Анна Ахматова с внучкой».

Анна Андреевна Ахматова и Аня Каминская, март 1946 Фото: Зиверт Леонид Леонидович/Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме

Откуда вдруг взялась «внучка» — недоумевали ее поклонники и друзья, знавшие доподлинно, что никаких внучек у Ахматовой нет и быть не может. Уже в самой этой мизансцене и подписи таилась какая-то полуправда, иллюзия некоей семьи, которой у нее на самом деле не было.

А была родня ее третьего мужа, известного искусствоведа Николая Николаевича Пунина, с которой она делила одну жилплощадь в течение многих лет.

С самим Пуниным Ахматова развелась давно. Но съезжать ей было некуда. Проклятый жилищный вопрос, изуродовавший жизнь нескольких поколений советских людей. Короче, жили вместе.

Беды, обрушившиеся на Ахматову в 1946 году (постановление ЦК КПСС «О журналах "Звезда" и "Ленинград"»), а потом арест сына Льва Гумилева и самого Николая Пунина, сблизили женщин.

Для них она всю жизнь была просто Акума. Под этим домашним прозвищем Ахматова фигурировала в их письмах, а потом в мемуарах. Кстати, в переводе с японского языка это означает «злой дух». Но никто особо не вдумывался: Акума и Акума. По статусу «жилец», как было обозначено в ахматовском пропуске в Фонтанный дом.

Анна Генриховна Каминская, зима 1958-1959гг. Фото: Стрельников Борис Николаевич/Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме

Ахматова совсем не могла и не умела быть одна. А Пунины давали ей ощущение дома, присутствия чего-то человеческого в ее нечеловеческой жизни. Вначале за стенкой в Фонтанном доме, потом в коммуналке на улице Красной Конницы, потом в отдельной квартире на проспекте Ленина.

При этом, судя по многочисленным воспоминаниям, Ахматова нигде не чувствовала себя дома. «Королева-бродяга», почетная нахлебница, вечная обуза. Почти ничего своего — ни ложек, ни вилок, ни кастрюль. Ничего для нормального быта и жизни. Только нищий фибровый чемодан с рукописями и записными книжками. Только рисунок Моди (Модильяни), окантованный дешевым багетом. Как она говорила: «Взял с собой под мышку, вот и все наследство!»

«Портрет Анны Ахматовой». Амедео Модильяни. 1911г.

Ну и больницы — законная ахматовская территория последнего десятилетия. «Ничего не имею против больниц. Больница мне полагается», — любила повторять она своим визитерам, навещавшим ее в больничных покоях.

Сколько раз убеждался, что великую жизнь нельзя мерить обычными житейскими мерками. Там все не как у обычных людей.

Пунины — это обстоятельная, тяжеловесная советская проза, которая постоянно вторгается в пространство трагического мифа. Коммуналка, платежки, жировки, сберкнижки, пенсионная книжка, прописки…

Ахматова ничего в этом не понимала и не очень хотела понимать. От быта задыхалась. Сбегала от него в Москву к Ардовым, к Нике Глен, к Марии Петровых, куда угодно, только чтобы не увязать в унылой совковой трясине. Или летом к себе в «Будку», маленькую, продуваемую всеми ветрами дачку, выделенную ей Литфондом в Комарово.

Но эти двое — строгая мама Ирина Пунина с очаровательной дочкой Аней — никогда не давали ей забыть, с кем и где она живет. Кто ее семья и настоящие родственники. Даже в воспоминаниях у Ирины Николаевны, очень выверенных и осторожных, то и дело возникает «наша квартира», куда Ахматову пустили пожить. А Лева Гумилев, когда приехал из Бежецка, спал в «их» коридоре.

И бессмертная фраза Николая Николаевича Пунина, которая лучше других его mots способна рассказать о семейной ситуации Анны Андреевны: «Масло только для Иры». Это за обеденным столом в Фонтанном доме, при посторонних. Они считаются мужем и женой. И даже у них еще любовь.

И так всегда, и так всю жизнь, даже потом, когда Ахматова снова была в силе и славе и без счету тратила на их общую жизнь свои гонорары за ненавидимые ею переводы корейских и китайских поэтов, и тогда она была виновата за все. («Неужто я всех виноватей/ На этой планете была?»)

Мы не выбираем себе родню. Вина Ахматовой заключалась в том, что она была по-своему привязана к этой семье. И с годами все больше зависела от них, боялась прогневать («Ира будет сердиться», «Ира в плохом настроении»), обижалась, ссорилась с ними, мирилась.

Но Аню Каминскую любила. Называла «Акумцем». Находила в ней сходство с собой. Упросила сделать челку, как сама носила в молодости. Взяла сопровождать за границу в Лондон и Париж.

Анна Генриховна Каминская, Анна Андреевна Ахматова и Ирина Николаевна Пунина, зима 1958-1959гг. Фото: Стрельников Борис Николаевич

Даже Лидия Корнеевна Чуковская, дама строгая и совсем не расположенная к Пуниным, признавала эту любовь Ахматовой к Ане, заменившей ей и дочь, и внучку. Неслучайно в ее письме к Виктору Жирмунскому проскользнет неожиданное признание: «Вот мы с таким ожесточением говорили об И.Н. и Ане, а ведь Анна Андреевна любила Аню и всегда заботилась о деньгах, о квартире, даче для семьи.

Если бы сейчас А.А. вошла в эту комнату, она, наверное, решила бы так: пусть И.Н. и Аня получат деньги, а рукописи будут не у них, и не они пусть занимаются их печатанием».

Увы, история не признает сослагательного наклонения. Вся та неразбериха с завещанием Ахматовой, открывшаяся после ее смерти, наглядно обнаружила, в каком хаосе жила она, как не устроен был ее быт, как мало было рядом людей, которым она могла бы доверять. Анна Каминская была тогда еще слишком молода и многого не нашла.

Но сегодня с ее смертью обрывается последняя нить, связывающая нас с подлинной Ахматовой. Маленькая девочка с фотографии 1945 года, где ее впервые объявили «внучкой». Хорошенькая девушка в элегантном костюмчике, сопровождающая великую Ахматову в Оксфорд получать докторскую мантию. Фрейлина при королеве.

Наконец, усталая, почти слепая женщина, вспоминающая перед проницательной камерой Елены Якович, как она просидела несколько часов, запертая где-то в служебной подсобке рядом с остывающим телом Ахматовой, пока в санатории принимались срочные меры, чтобы никто из пациентов привилегированного «Домодедова» не узнал о том, что случилось утром 5 марта 1966 года.

А потом грандиозные похороны «королевы русской поэзии», затмившие собой все, и долгая дорога на кладбище в Комарово. И суд за наследство, который Каминская с матерью выиграли у «дяди Левы», у Льва Николаевича Гумилева.

Спустя годы Каминская не оставит свои попытки объясниться, будет искать доказательства собственной правоты, когда уже никого не будет в живых. А она все продолжала ходить по нотариусам, сидела в архивах, сличала опечатки и оригиналы ахматовского завещания.

Если отбросить скучные подробности, рассыпанные в многочисленных мемуарах, то история такова: вначале Ахматова завещала весь свой литературный архив ее матери, Ирине Пуниной. Почему она сделала это в 1955 году, когда оставалось несколько месяцев до выхода на свободу ее единственного сына Льва Гумилева, неизвестно.

Можно лишь предполагать, что произошло это под давлением самой Ирины Николаевны, прекрасно понимавшей, что с возвращением сына неизбежны перемены и в их «родственных» отношениях.

Вместо «эрзац-семьи» есть все шансы, что у Ахматовой появится настоящая семья. Но пасьянс не сложился. С самого начала отношения матери и сына не задались. Никто никому ничего прощать не собирался. Страшные объяснения с проклятиями следовали одно за другим. В 1961 году состоялся их полный разрыв.

Н.С.Гумилев, Лев Гумилев, А.А.Ахматова. Царское Село. 1915 г.

Все последующие годы Ахматова с сыном не общалась. Опять же многие ее биографы считают, что в этом разрыве сыграла свою роковую роль Ирина Николаевна. Собственно, на борьбу за наследство она нацелилась уже тогда.

Тем не менее в 1965 году Ахматова при участии своего литературного секретаря Анатолия Наймана отменяет («разрушает») предыдущее завещание и пишет новое в пользу сына. Есть все документы, подтверждающие серьезность ее намерений. Она это сделала. Пусть все знают, Лев Николаевич Гумилев — единственный ее законный наследник. Только он вправе распоряжаться ее имуществом и литературным наследием.

Опять же вопрос, почему она не сделала этого раньше? Для этого надо знать Ахматову. Ее сложный быт, ее странную жизнь, ее природный страх смерти. Ее непоколебимую уверенность, что «Бог сохраняет все» (Deus conservat omnia) — девиз графов Шереметевых, который она себе присвоила и который многое объясняет в ее судьбе.

Ну какое значение имеют все эти бумаги, нотариусы, печати! Королевским жестом она отодвинула их от себя, предоставив распутывать другим ее наследственные дела. Но, когда после ее смерти дело дошло до суда, выяснилось, что при составлении бумаг были допущены формальные ошибки, на основании которых иск сына был отклонен.

Очевидно, что власть сделала ставку на правоверных и благонадежных Пуниных, а не на импульсивного бывшего зэка Гумилева. И даже его искреннее желание передать архив Ахматовой безвозмездно Пушкинскому дому в день ее рождения 23 июня 1966 года доверия не вызывало. Зато планы Ирины Николаевны продать архив тем, кто дороже заплатит, в обход воли главного наследника, получили неожиданную поддержку в суде.

То, чего больше всего боялась и не хотела Ахматова, случилось: ее архив оказался раздроблен между Москвой и Ленинградом, между ЦГАЛИ и Публичной библиотекой им. М. Е. Салтыкова-Щедрина. «Кто чего боится, то с тем и случится, — ничего бояться не надо». Судебная эпопея растянулась почти на три с половиной года. В ней был задействован весь цвет московской и ленинградской интеллигенции. Эхо ахматовского дела еще долго будет доноситься, будоража историков, литературоведов, юристов. Конечно, там фигурировали и некая сумма, за которую Ирина Николаевна Пунина продала архив (что-то около 7500 рублей).

Но лишь очень примитивные люди могут думать, что «пуническая» война (выражение Виктора Ардова), навсегда перессорившая ахматовское окружение, велась исключительно из-за денег.

Нет, эта была война за Ахматову, за место в истории рядом с ней. За то, чтобы доказать, наконец, кто ей ближе — единственный сын, с которым она провела в разлуке почти всю жизнь, или семья Пуниных, с которой она прожила в общей сложности 43 года?

Анна Андреевна Ахматова и Анна Генриховна Каминская, конец 1950-х г.

Похоже, этот вопрос волновал Анну Каминскую до самых последних дней. В тех редких интервью, на которые она время от времени решалась, слышалась обида.

Все эти годы она, последняя из рода Пуниных, чувствовала себя в ответе за свою родню. И защищала ее, как умела, выбирая неизменно спокойный, рассудительный и примирительный тон. Не скрывала, что ее задевают и досужие разговоры о суде, и ревнивые наветы на Пунина ахматовских поклонников, и, как она была убеждена, несправедливые обвинения, выдвинутые против матери.

Оправдываться она не считала нужным. Своим тихим, шелестящим голосом приводила доказательства, находила цитаты, и вспоминала, вспоминала…

При участии Анны Генриховны вышла книга дневников Николая Пунина «Мир светел любовью». Она помогла открыть ахматовский музей в Фонтанном доме, передав туда безвозмездно множество памятных вещей.

Часто приходила туда со своими сыновьями Петром и Николаем, сотрудниками Государственного Эрмитажа. «Это было великое зрелище, — вспоминала Нина Попова, президент Фонда друзей музея Анны Ахматовой, — настоящая петербургская семья с глубоким пониманием своих корней, истории, соединением друг с другом».

Анна Генриховна Каминская, зима 1958-1959гг. Фото: Стрельников Борис Николаевич

В известном смысле все эти годы в Каминской жила Антигона. Тихая, самоотверженная, бескомпромиссная, взывающая к справедливости по отношению к живым и мертвым. Она посвятит немало сил и времени поиску места захоронения своего отца.

Долгое время считалось, что Генрих Каминский пропал без вести на войне. И только в 1990 году выяснилось, что он был арестован и закончил свою жизнь в лагере на востоке страны. Анна Генриховна поехала туда. Но никаких следов могилы отца не нашла. Привезла с собой кусочек колючей проволоки. Все, что осталось.

Специально летала она и в далекую Инту, чтобы почтить память деда Николая Николаевича Пунина, похороненного на кладбище ГУЛАГа в Абези.

И была бесконечно признательна организаторам акции «Последний адрес», благодаря которым на Фонтанном доме появились имена Николая Пунина и Генриха Каминского. Вот так все и сошлись под одним адресом в одном доме. На это ушла целая жизнь.

«Троянская война — окончена. Кто победил — не помню». И уже никто не вспомнит. Но той девочки, которая называла Анну Ахматову домашним прозвищем «Акума» и запросто говорила ей «ты», больше нет.