Золотозубая Валентина. Автор: Татьяна Пахоменко

Золотозубая Валентина
Татьяна Пахоменко

— Так что, Валечек, ты должна морду «шлангом» не делать, меня выслушать спокойно, как все добрые женщины, зла не держать и отпустить!, — подытожил Васильич. И сам обрадовался — как сказал-то красиво!

Он стоял, выпятив пузатый живот, перебирая короткими ножками и залихватски уперев руки в бока. Сам себе он в эти минуты казался главным героем сериала, который обожала смотреть его супруга.

Вот она как жизнь повернулась! Что такая потрясающая девушка, как Мариночка, выбрала не ровесника-красавца, а его, обычного немолодого уже мужчину! Чувствовал Васильич себя королем. Единственное, что мешало сейчас полному и безоговорочному счастью, этот вот разговор с женой Валентиной. Он брезгливо смотрел на нее и думал о том, насколько же Мариночка лучше. Да и немудрено. Ей же 27 лет, а не 60, как его благоверной. А еще Мариночка худенькая, беленькая, у нее платья, от которых дух захватывает.

А эта что? Сидит в кресле, мясистая. Даже ходит с трудом (то, что это причина недуга, он почему-то не учитывал). Зубы эти золотые. Вставила когда-то и гордится до сих пор. Жуть. Очки с большими стеклами, отчего и глаза кажутся увеличенными, ну словно муха. Химия доисторическая на голове. У Мариночки-то вон, длинные волосы до пояса. А не эти драные колечки. И вообще. Ему все эти объяснения надоели. Хотелось назад, к Марине.

— И это… Валентина. Квартиру мы нашу продавать будем. Потому что владеем ей в равных долях. Хотя ты могла бы проявить благородство и отдать ее всю мне. Все-таки Мариночка ребенка ждет. Нимфа моя! Дите-то сюда, в «трешку» бы и принесли сразу. Мариночка уже сказала, что в твоей комнате можно детскую сделать, она на солнечную сторону выходит! А? Что скажешь? — тоскливо и с надрывом произнес Васильич, для верности стукнув кулаком по дивану, после чего почесал плешь на макушке.

И тут Валентина словно очнулась. До этого ей казалось, что все, что сейчас говорит муж — это какой-то плохой сон. И она сейчас проснется. Или розыгрыш. А ведь нет. Внутри все заклокотало и Валентина вскочила на ноги.

— Чего вы собираетесь делать в моей комнате? Ты, гриб-опенок! Да на себя посмотри, ах ты, козленок блудливый! Кому ты нужен вдруг стал на старости лет? Надо бы справки хоть навести! Какой ребенок? Ты же после 50 годов, к этому делу даже рвения не испытывал. Развели поди, придурка! — воскликнула она.

— Ты это… Баба глупая. Выражения-то выбирай. Это с тобой мне ничего не охота. А с Мариночкой другое дело. С ней я летаю! Не то что с тобой, кочка болотная! — гордо выпятил необъятное пузо Васильич.

— Чего? Летаешь? Да кукурузник Боингом никогда не станет! Ох, надо ж так спятить на старости лет! — покачала головой Валентина и вдруг залилась слезами.

Утешать ее в планы Васильича не входила. Он бойко отрапортовал, что все вещи уже внизу в машине, которую он тоже забирает. А по жилью встретятся в суде. И чтобы она, Валентина, препятствий не чинила. Пусть спасибо скажет, что он с ней столько лет прожил. После чего, громко хлопнув дверью, Васильич метнулся из квартиры, где прожил столько лет, на другую — съемную, где и ждала его Мариночка.
С ней он случайно в магазине познакомился. У бедной девушки на яйца, на десяток денег не хватало. Выгребала мелочишку. Где ж это видано? Он добавил. Там, разговорились. Проводил ее. Телефонами обменялись. Он и не надеялся ни на что. Мариночка-то молодая да красивая. А вон как вышло. Она ему потом сказала, что сразу влюбилась к него. Такого мужественного и серьезного. Ну, он стал ей деньгами помогать вначале, а там и… закрутилось. Валентина же теперь казалась ему старым надоевшим башмаком, который хотелось побыстрее выбросить…

Ну а она только беспомощно смотрела из окна, глядя, как садится в автомобиль ее вторая половина. И не могла понять, как это? Когда на седьмом десятке жизнь вдруг переворачивается с ног на голову? Доковыляла до трюмо в прихожей. Оттуда на нее глядела грузная женщина. Не нимфа. Крупная капля скатилась по щеке. Валентина прошла на кухню, хотела чаю попить, да кружка, смешная, с утятами, ее любимая выскользнула из рук и разбилась. Собственно, как и ее жизнь.

Женщина думала о разном в эти горькие минуты. Например, о том, что когда тебе 20 лет и ты вдруг остаешься одна, можно поплакать, а потом снова влюбиться, ты ж молодая да красивая! Все впереди! И в 30 лет так можно, и в 40 лет. Даже в 50 любовь и счастье находят. Потому что не поздно. А ей-то как быть? В таком-то возрасте?

Не ждала этакого удара от судьбы. Думала, все как у людей. Трехкомнатная квартира, упорядоченная жизнь. И вот поди же, словно ураганом в одну минуту все снесло…

За жилье решила бороться до последнего. Они же все вместе наживали! Она в торговле работала, дома все было. И продукты, и вещи.

Шла намедни мимо детской площадки. А там малыши. Как рой разноцветных бабочек. Сердце защемило. Не дал Бог детишек. Села на лавку. А там две мамочки разговаривают.

— Живу в трех углах. У ребенка ни комнатки своей, ничего нет. Как вот ему, маленькому объяснить, что с денежкой туго? Охота же всего! Игрушки, вкусняшки. Тут уж не до жилья. Так и будем мыкаться, — одна другой говорит.

И ребятенок подошел. С ямочками на щечках, голубоглазый. Ей, Валентине, листик разноцветный сует, улыбается. Она тоже сквозь слезы улыбнулась и пошла домой. И в эту самую минуту решила — не будет она ничего «отжимать» у бывшего, как советуют. Почему? Да ради вот такого ребенка.

С Васильичем встретились и ему Валентина сказала, что пусть они «трешку» на двушку со своей Мариночкой меняют, а доплату ей. Тот, не ожидая подобного, только и смог выдохнуть, что она «святая женщина». Даже обзываться не стал.

Доплату получила. Можно было бы комнату на нее купить, но Валентина не стала. У нее в поселке, что в 30 минут езды от города, дом был. От тетки достался. Так себе домишко, конечно. И силы нужны, чтобы ремонт делать. Но она решила туда перебраться. А еще корову купить. Потому что решила — надо во-первых, за кем-то ухаживать. А во-вторых, на что-то жить. Все-таки была в ней жилка торговая! Молоко можно продавать, масло, еще что-то. Все без дела сидеть не будет, чтоб с ума не сходить от одиночества.

Сказано -сделано. Тяжело, правда, было все. Ноги-то больные. Стала думать, что помощник нужны. Но ему же платить надо. А с чего? Доплаты, что Васильич дал, как раз на коров, корм да кое-что еще хватило.

Однажды Валентина домой ковыляла. И тут видит — возле магазина мужик сидит. Грязный, неопрятный такой. А вот глаза понравились. Прозрачно-синие, они словно жили отдельно от лица. И выражение лица такое, наивное, что ли. На хлеб попросил. Соседка сразу прошептала, что на бутылку. Но Валя денег дала. Мало ли как и у кого жизнь повернется… Она тому пример сама. А мужик ей и говорит:

— Хозяйка, если подсобить чего надо — зови. Мы это… может и вскопать, и посадить помочь, — и нос курткой вытер.

Валентина задумалась. Таже соседка ее тут же в сторону отвела и шепчет снова:

— Не пускай! Маргиналы! Страшные такие! Тебя ограбят, или еще похуже чего! Не связывайся! Они на обочине жизни болтаются, туда им и дорога. Пусть хоть сгниют! Мимо иди!

Мужик это все слышал, конечно. Усмехнулся. А Валентина громко ответила:

— Что помочь — хорошо. Пусть помогают. Взять с меня нечего. Я старая больная женщина. Сделают что — да и пусть. Меня родной человек уничтожил. После этого ничего не страшно.

И позвала незнакомца с собой. Дорогой молчали. Дома Валентина ему супа налила, она только куриный с лапшой сварила. И пирожков разных положила. С капустой, с рисой да яйцом и луком, с брусникой. Потом поглядела — а он ревет сидит. И выдал:

— Спасибочки вам. Я такой суп у мамки ел. Она также варила. И стряпала. Иваном меня зовут.

Разговорились. Иван недавно из тюрьмы вышел. С работой не получилось, как узнают, где был — отворот поворот. А семья отказалась от него. Жена замуж вышла. Сын еще маленький был. Теперь папа там другой, благополучный, с кристально чистой биографией. И супруга сказала, чтобы не совался, будущее ребенку не портил. Зачем ему такой отец, за которого стыдно. Стал попивать. Так и на улице оказался.

— А вам не противно меня домой было звать? И не опасаетесь? — вдруг спросил он.

— Все по Богом ходим. Раньше-то бы может, по-другому глянула. Да только жизнь меня, Ваня, по полной на лопатки положила. Раз что плохое на уме — Бог тебе судья. Избавишь от страданий, — усмехнулась Валентина.
Он вдруг покраснел.

— Нет, что вы. Я это так… Не привык просто, чтобы люди так вот… добро от вас.

Валентина ему одежды дала. Нашла на чердаке. От теткиного мужа еще осталось. И предложила в баньку сходить. И не узнала потом! Молодой, лет 30 с небольшим оказался.

— Ночуй уж, чего там. Не на улицу же идти. Комнат две. Да веранда еще, — махнула рукой.

С утра выглянула во двор — он дрова колет. Воды натаскал. Потом пошел сарай покосившийся ремонтировать. Вечером подошел и спросил, нельзя ли двум его друзьям прийти. Тоже бы помогли. А то они возле теплосети живут.

— Да пусть приходят, чего там. Где один, там и трое, — ответила Валентина и сама себе удивилась.

— Просто Савелий там есть. Он деревенский. С коровой бы вам очень помог! Можно две завести! Или еще больше! А Никита вечно что-то придумывает, кличка у него Кулибин. Нормальные мужики. У Савелия жена с дочкой разбились. Он пить после этого стал. Не просыхал, скатился. И квартиры лишился. Подсуетились люди шустрые. А у человека горе. Видел снимок его. Красивый мужик, с семьей, машина там, все дела. Сейчас еле ходит. Руку еще поморозил зимой. Никита тоже вон, до дна дошел. С сыном гулял. Да не уследил, дети ж шустрые. Ребенок побежал за мячом, а там дорога, машина неслась. Жена все ему говорила, что это он его… Жить с грузом тяжело. Сломался. Тоже горе в бутылке стал топить. Такие вот мы… Теть Валь…, — рассказал Иван.

Валентина только слезы платочком утирала. Умом-то понимала, что может, на жалость давят. Или обманывают. Вон сейчас сколько всего пишут да показывают! А с другой, ей было очень плохо от предательства ее Васильича. Поэтому решила — или пан, или пропал.

Привел Иван друзей. Невольно улыбнулась Валентина. Один в красной куртке, откуда синтепон клочками лезет, как тесто из кастрюли, на голове: детская шапка с завязками. Другой в пиджаке, но в спортивных штанах и галошах. Лица пропитые.

— Здравствуйте, хозяйка, — только и сказали в унисон.

Забегая вперед — не все у них гладко было. Пару раз срывался Никита. Иван с ним жестко беседу провел: или пьешь дальше, но уходишь, или завязываешь, но остаешься.

— Мужики! Ну шанс ведь нам выпал! Сколько можно скитаться-то везде! Хорошая эта женщина Валентина, не осталось уже таких. Тут и пожить можно, и ей помочь. Нас же больше за отбросов общества никто считать не будет! Можно коз еще потом завести, кур, да что там, страусов тех же, — напутствовал Иван.

Савелий горячо поддакивал. Он как к Валентине попал, три дня на веранде спал под двумя одеялами. Товарищи уж решили, что он… того. Но видно, наскитался человек. Устал. А вымылся, поел, да в чистую постель попал — и поплыл.

Посельчане Валентину осуждали. За то, что пустила мужиков незнакомых в дом.
Все ждали, когда же они там дел натворят. Чтобы потом выступить с речью: «Мы же тебя предупреждали!». А мужики коров пасли. Дом ремонтировали.

Да что там. Через полгода было вокруг все не узнать! И появилась живность еще. Доход пошел. Вначале Валентина сама в город ездила. Но тяжело стало. Иван возил на продажу молоко, сметану да творог. Потом машину подержанную купили, по дешевке. И понеслось! Тут уж и Валентина стала мотаться.

Товар свой она и в магазины сдавала, и на рынок возила. Производство сыра потом наладила. От клиентов отбоя не было. Цены Валентина не задирала. Все продавала только свежее.

— Нельзя людей обманывать. Они увидят, что все хорошее да с душой, еще придут! А плохая молва мне не нужна! — была уверена она.

Жильцов ее троих за сыновей принимали. Не узнать их вскоре стало. Лица опухшие преобразились, зубы вставили. Все как на подбор — здоровые, плечистые, русоволосые, светлоглазые. И всегда, когда кто что спрашивал, показывали на Валентину и говорили:

— Вот у нас тетя Валя! Она за главную!

С тетей Валей один Иван остался жить. Савелий и Никита себе потом дома справили — первый купил за недорого пустующий домишко, второй построил небольшой, с помощью друзей.

Дела у них в гору пошли. К молоку, мясу, творогу, сыру прибавлялись овощи и ягоды летом. Каждый хотел свое приобрести.

Иван к сыну как-то ездил. Деньги жене увез. Несколько раз был. Что там произошло — неизвестно. Только как-то вышла Валентина на крыльцо, а к дому женщина подходит. И подросток с ней. Мальчик Ивана увидел и закричал:

— Папка! Мы к тебе! Папа!

Долго тогда во дворе сидели, чаевничали. И Катя эта сказала, что с мужем недавно развелась, а Иван… Жаль, что не дала ему шанса, не простила. Добрый он, не то что тот, за которого поспешила выскочить, он и руку на нее поднимать стал, хотя таким приличным казался. Думала, Иван-то скатился, опустился совсем. Но чужая женщина его подобрала. В люди теперь выбился. Ну а она что? Раз хочет с ребенком видеться, пусть. Да и помогает Ваня-то им сильно.

Не сказать, что все шоколадно у Валентины было. Ноги-то беспокоили. Да и в душе жило какое-то чувство, как червячок. Точило. А внешне все хорошо — достаток появился, дело любимое.

И вот в город поехали. С Иваном. Несколько лет уже прошло с той поры, как все в ее жизни поменялось. Мимо дома своего бывшего проехала. Остановилась. Все чужое, занавески на окнах. С бывшими соседками остановились. Они о ее делах в курсе были. Поэтому вслед и понеслось:

— В 60 лет оставил Васильич золотозубую Валю. А она завела коров, приютила троих бездомных и процветает!

Пообедать в кафе решили. И тут смотрит Валентина: за столиком ее Васильич сидит! С новой женой, той самой Мариночкой и мальчиком. Ребенок отворачивался и капризничал. Белокурая молодая женщина с цепким взглядом строила глазки молодому мужчине за соседним столиком. А Васильич потирал лысину и вздыхал. Весь он словно усох и сморщился. Взгляд потухший, движения суетливые. А раньше гоголем ходил! Встал, пошаркал ногами, видно, в туалет.

Валентина прислушалась. Телефон Марина достала, кто-то звонил.

— Привет! Да, отдыхаем. Слушай, вечером может выберемся куда? Подожди, я сейчас, тут народу много, — и Марина пошла в сторону крыльца.

Валентина, повинуясь порыву — за ней.

— Да там уши греют все. Надоел он мне как, Оля, ты не представляешь! Старый пентюх. Гляжу на него — аж выворачивает. Да куда мне было деваться-то? К матери в общагу? Назад? Сама знаешь, Димка меня в положении бросил. А тут этот подвернулся. Ну и ладно, грех было не воспользоваться-то. К тому же Лешку он сильно любит. Пенсию получает, да работает. Квартира опять же. Ласты склеит — так я переживать совсем не буду. Благо, мужиков вокруг полно. Ну так что, пойдем? Может, встретим там кого! — хохотала Марина на крыльце.

Валентина вернулась в зал. Там сидел и вздыхал, с тоской глядя на ребенка, некогда ее Васильич…

И Валентина почувствовала, что прошлое ее отпустило. Исчез тот червячок, что грыз изнутри. Можно было жить дальше.

— Ну что Ваня, поехали домой. Как там наши Зорька да Бабочка? Лучик да Хвостик? Ириска с Мармеладкой? Комбикорм еще должны привезти. И знаешь, а ведь и правда. Что не делается — к лучшему в этом лучшем из миров! — улыбнулась Валентина.

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.