Мать подождёт. Рассказ
А в чём ей ходить-то? Рукава вон коротки! Здоровячка же, вся в тебя… И сапог нету.
Сергей высок был ростом, Таня ему по плечо.
Татьяна сжала тугие, тёмные губы, обиделась на мужа за то, что тот считает ее какой-то транжирой. А она изо всех сил старается зря деньги не тратить.
Сергей себе многого не требует, и она себя во всем ограничивает.
Все для детей. Недавно женился сын. Как не помочь молодым? Подрастала дочка …
Татьяна пересчитала деньги, которые только что достала с полки шкафа, и вышла, что-то бормоча. Скрежетом ей отозвались и дверные петли.
Эти деньги были отложены на юбилей её матери. Отмечать собирались – восемь десятков лет.
Жила она с ними. Верней, правильней будет сказать – они с нею, в старом материнском доме.
Татьяна сама же и предложила подарить матери что-нибудь значительное. Сидели тут в августе на кухне, ели арбуз. Ещё несколько зелёных больших арбузов лежали тут же – на полу кухни.
Текло по подбородку у Полины – дородной четырнадцатилетней дочки. Она такой была всегда — пышненькой. Полнота пока красила её. Лицо нежное, розовое, голубые большие глаза, слегка вздёрнутый носик.
С удовольствием ел арбуз и Сергей, и Татьяна.
И тут к тарелке с нарезанным арбузом, привстав за столом, потянулась бабушка. Звали ее Василиса. Взяла кусок и прикусила медленно и как будто осторожно, держа морщинистую ладонь снизу, чтоб не капнуть. Откусила и не жевала, как будто пыталась понять вкус и насладиться. Татьяна аж рот открыла.
– Мам, ты чего это ты? Ты ж не любишь его, арбуз-то. Не ела никогда…
Мать подняла на неё глаза, тоскливо поглядела на дольку в руках.
– Кто тебе сказал? – выпрямилась, вздохнула.
– Так ты и говорила. И не ела никогда…
– Так ить это, и отец не ел. Это ж мы, шоб вам больше досталось, – она взглянула на лежащие на полу арбузы, – А теперь уж времена другие. Теперь можно и попробовать, – И она аккуратно откусила ещё кусочек.
Вот тогда Татьяна и растрогалась, сказала, что мать надо одеть к юбилею. Совсем у нее ничего нет, так и ходит в старье заношенном. А коли брат приедет, так и отметить надо.
Если честно, они и сами-то не особо себе обновки позволяли, донашивали – чего есть. Все больше о детях заботились. Вон в школе все какие нынче разодетые! Хотелось, чтоб и их дети были не хуже.
Видно так от родителей и пошла традиция – традиция самоотречения ради детей. Передалась с кровью.
Но деньги на одёжку матери то откладывались, то растворялись на более серьезные и необходимые нужды. И необходимость эта была никак неоспорима.
Ну, хоть ты тресни!
– Ну кто ж знал, что крыша потечёт! А ведь осень на дворе! Дом затопит, потолок, обои менять… Не до юбилеев! – брала деньги Татьяна.
– Хоть бы материну пенсию отложила! – ругался Сергей.
Безропотную тихую тещу ему всегда было жалко, а деньгами в их семье заведовала бойкая Татьяна.
– Да ты что! Не потянем мы тогда. Так ведь и мама сама мне ее получать велела. И не обижаем мы ее, чего ты… Что хочет, так всегда … Но ведь не барствуем.
Юная сноха беременная – лекарства нужны… Корова приболела – ветеринару заплатили… Кран потек – новый купили.
Но все же некоторые деньги подкопились ближе к юбилейному дню.
И тут… Полинка не влезла в старую куртку и сапоги.
– Пуховик новый нужен Поле, – сказала за обедом Татьяна, когда сидели за столом они вдвоем с мужем.
– Опять мать без обновок на День рождения! – угрюмо произнес Сергей.
– Ну, мать подождёт, куда ей ходить-то? А Польке в школу – не в чем. Что теперь прикажешь, ребенка голым на мороз отправлять? Поедем в субботу.
– Так ведь в субботу и Юбилей.
– А мы вечером отметим. Вон Нюра мне шарф подарила на женский день, так и лежит – вот и подарок.
– Эх, и подарок! – Сергей махнул рукой.
***
А бабе Василисе и правда ходить было особо некуда. Не привыкла она к подаркам.
Вся ее дорога – к соседке Шуре, да к мужу Вене – на кладбище. Да уж и на кладбище-то в последнее время ходила редко. Дорога не близкая.
Баба Василиса встала в субботу рано. Небо ещё было темно и серо. Она села на кровати, подняла подушку так, чтоб удобнее было упереться спине, надела очки и посмотрела за окно.
Из этого маленького окна она смотрела на мир многие годы, ещё тогда, когда была молода, когда сразу за их огородами начиналась деревенская околица, был виден луг и речка. И не было ещё новых построенных домов, складов, рифлёной крыши нового магазина.
Домашние тоже встали, куда-то суетливо собирались. Баба Василиса поднялась на подушках повыше, нашла на столе гребень, дотянулась и расчесалась.
Зайдут может – поздравят. Восемьдесят ей сегодня.
Как в насмешку, рядом со шкафом в её комнате висело огромное старое зеркало в рыжих пятнах. Оно все последние годы намекало на возраст хозяйки, разрастаясь своими изощрёнными пятнами.
Никто не зашёл.
«Видать, решили, что сплю, «– подумала она совсем спокойно.
Значит, потом вспомнят. Дочка никогда не забывает. Праздника, конечно, не делают, но и не нужно ей этого. Уж годы не те… А вот маленькие подарочки дарит. В том году матрёшек вон…Только зачем ей эти матрёшки?
Она спустила отекшие ноги. Сегодня она пойдет к Вене. В дни рождения их она всегда ходит на кладбище. Тем более, что Веня родился летом, а она вот не очень удачно – поздней осенью.
Баба Василиса умылась, надела старый серый плащ, который достался ей от Татьяны, калоши, повязала серую шаль, спрятала под нее такие же серые седые пряди.
Она шла с сумкой, в которой лежали две папироски, конфеты, булка сдобная – любимая Венина еда, маленькая щётка, чтоб с могилы смести, лопаточка и цветы.
Налетал ветер, прошумел в поредевших кронах лип, понес по дороге навстречу Василисе сухую листву. Она порадовалась, что надела под плащ теплую кофту. И опять вспомнила свое старое зелёное пальто.
Именно с этого пальто и начались их с Вениамином отношения. Познакомились они поздно. Когда было ему уж за сорок, а она на десять лет его моложе. Замужем она не была, а вот он побывал, да развелся, двое детей было уже.
Приехал сюда агрономом временным, а остался на всю жизнь. Так и лежит тут.
А она бригадиром тогда в поле была. Хоть и росла сиротой с бабкой, а бабы её уважали, сами выбрали – в бригадиры выдвинули. Убирали они картофель в поле.
Дождь, холодище, а убирать надо. Побежали погреться под навес, костер развели, а тут агроном.
– Эх, бабоньки, не успеем! Пропадет картошка!
А ей баб, бригаду жалко – замерзли все. Подошла к нему, за запястье его рукой взяла, прям, сунула под рукав свою ледышку-руку – мол, посмотрите, какие ледяные мы. А руки её всю жизнь такими были, порой и в жару…
Сколько потом вспоминали они этот жест её, когда холодные ступни к нему под ноги прятала, а он, аж стонал от их холода. Такими они были разными, и такими родными.
И вот, после этого случая, пришел он к ней под дом с этим пальто. Купил.
Она не взяла.
Так и ходил он каждый вечер к ней с пальто на руке. Пока как-то в холодный вечер на плечи не накинул, да так и оставил. Сукно теплое, с начесом, тяжёлое. Сейчас уж таких и нет. Много лет она в нем проходила, пока не располнела совсем после вторых родов.
До кладбища дошла она с трудом. Бухнулась на скамью, поблагодарила мысленно далёкого сына, который эту скамью сколотил на отцовой могиле. Посидела, тяжело дыша, подняв ворот плаща от ветра.
Если при жизни они понимали друг друга так, что и слов не нужно, зачем уж теперь слова? Но одно Василиса сказала вслух.
– Холодно мне без твово пальта, Вень…
***
Тем временем Сергей, Татьяна и Полина вернулись с рынка. Догадались – мать на кладбище.
Полинка прыгала от счастья, примеряя обновки на скорую руку, собиралась бежать на стрижку. Татьяна восхищалась покупками, улыбалась, глядя на радость дочери. Сергей убежал по рабочим делам.
Была в доме суета, все спешили. Полинка вертелась перед большим зеркалом в бабушкиной комнате, потому что оно было ближе к матери, к кухне.
Назад вернулась баба Василиса еле ступая, не чувствуя саму себя. Ни о чем не думалось, ничего не хотелось. Ветер гнал её всю дорогу, она замёрзла. Василиса измучилась, в груди ныло.
Видно, пришла пора, когда далёким уже для ее пешего хода стало и кладбище на окраине села. Она открыла дверь своим ключом, руки дрожали.
Дома никого не было.
Баба Василиса грохнулась на табурет прямо в одежде, обутая. Отсиделась, и только потом пошла раздеваться. Хотелось полежать.
Она отворила крашеную дверь своей комнаты и вдруг … Вдруг на своей постели увидела – зелёное пальто. Оно было точно в цвет тому – Вениному. Она подошла поближе, сначала не смея даже трогать. Сделано по-другому, ткань совсем не такая, современная, но цвет – прям в точку.
Подарок!
Баба Василиса ни капли и не сомневалась, что подарки будут, но чтоб такой!
Тут же отошла усталость. Она вытерла руки об висящее здесь полотенце, очень аккуратно взяла пальто и надела. В пору! И пуговицы хороши. Длинновато немного, но– в пору.
Знает Татьяна её размер, дочка же.
И вот уже и зеркало растворило в себе старые рыжие пятна, и зарябило его зазеркалье. И из зеркала смотрит тридцатилетняя Василиса. И пальто обнимает, дарит тепло, как будто Вениамин подошёл сзади и греет её всю, и дышит на её замёрзшие руки.
Баба Василиса с затуманенными зазеркальем глазами, аккуратно сняла пальто, повесила его на руку и присела на койку. Долго так сидела, а потом повалилась на подушку и задремала, прижимая к груди драгоценный подарок.
Когда вернулись вместе Татьяна с Сергеем, Полина с новой стрижкой уже была дома.
– Нут-ка, нут-ка, дай я на тебя гляну! А чего? Мне нравится.
Но Полина была напряжена.
– Мам, там бабуля в обнимку с моим пальто спит. Я хотела забрать потихоньку, а она прям вцепилась, – Полина помолчала, – Я вот подумала, а вдруг она решила, что это подарок ей на День рождения?
– Так, а почему она должна так решить-то? – Таня развела руками.
– А я его на её кровати разложила, ну, так, чтоб отлежалась мятость….
– Поля!
Они заглянули в комнату бабушки. Следом шёл Сергей. От звука двери Василиса открыла глаза, поднялась. Пальто в ее руках зашуршало, она опустила на него глаза, вспомнила.
– Вот. Спасибо вам! Спасибо…, – шептала она, а на лице разливалось блаженное умиротворение.
– Мам! С юбилеем… А пальто … , – она оглянулась на Полину, на Сергея, те тоже выглядели растерянно, – А пальто ты померяй-ка, впору ли?
Мать кивнула, по-прежнему, сидя и обнимая пальто.
– Впору. Угодили. И зелёное… Ты помнишь да, Тань?
И Татьяна вспомнила, что много лет у матери в шкафу, действительно, висело толстое пальто похожего цвета.
– Помню, мам, – она ещё раз взглянула на Полину, ещё сомневаясь, видя расстроенную дочь, помня её радость от покупки.
– Поэтому и взяли, – сказал четко и громко Сергей, не спуская глаз с дочери.
Поля широко открыла глаза, а потом выдохнула и кивнула.
– Бабуль, с Юбилеем! Но ты ж всё-таки померяй…
На Василису надели пальто. Она и правда была моложе в нем.
– Почти как то, что Веня подарил. Мне все кажется, что он вернулся и подарил, – а глаза налиты слезами счастья.
Ещё все были слегка ошарашены, ещё Полина, настроенная идти в обновке завтра в школу, кусала губы, но никто б сейчас не посмел сказать матери, что пальто предназначено было не ей.
Сергей вышел на крыльцо, закурил. Скрипнула дверь, вышли Татьяна с дочкой. Сергей, не глядя на своих, как будто стыдился и сам того, что не сделали, не смогли они сделать нормального подарка осознанно, произнес:
– И не думайте никогда ей сказать, что пальто Полькино! Видели ведь…
– Да что ты! Что мы не люди что ли! – утирала пальцами набежавшие слёзы Татьяна.
– А тебе, Полин, я денег найду. Купим новое…
– Ладно, – кивнула Полина, – Давайте уже праздновать. Юбилей ведь у бабули
Автор Рассеянный хореограф
Автор публикации
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.