Танька была самой крупной девчонкой в классе, поэтому всегда комплексовала. Высокая девочка с мешковатой фигурой смотрела поверх самых рослых парней школы. И даже то, что она сутулилась и носила всегда обувь без намёка на каблуки, не помогало ей быть хоть чуточку ниже. Наверное, из-за этого она была очень скромной и старалась никогда не выделяться.
Однако за добрый характер, отзывчивость и скромность её любили одноклассники. И никто не дразнил девушку.
То, что она никогда не выйдет замуж, Танька уяснила себе рано. Печать предстоящего одиночества синела у неё в глазах, но жаловаться девушка не смела даже матери.
Когда возраст стал подходить к тридцати, Танька твердо решила попытаться забеременеть. Не хотела она оставаться и без мужа, и без детей. С ранней юности Таня страстно хотела иметь детей, иметь большую семью. Поэтому по научению матери девушка взяла путевку в дальний дом отдыха и поехала пытать счастье.
В доме отдыха на вечерних танцах Татьяна выбрала самого маленького ростом свободного мужичка, пофлиртовала как смогла и провела с ним пару ночей, моля Бога о ребёнке.
Бог услышал Таньку. Она забеременела. И в срок родила девочку, похожую на отца…
Все радовались малышке: и бабушка, и сослуживцы Татьяны, и даже соседи хвалили молодую мамашу. А уж как счастлива была сама Таня – и не передать. Всю свою неистраченную нежность и любовь она отдавала подрастающей доченьке.
Жила Таня скромно, если не сказать бедно. Получала пособие на ребёнка, работала кассиром в небольшой организации. На работе её уважали, с соседями Таня ладила. В душе у неё всегда светился тёплый огонёк радости: дочка растёт, мама рядом – жива…
Чего ещё надо для счастья?
Но Господь приготовил Тане ещё испытание. Шли 90-е годы, времена были трудные, страну лихорадило. Дочка уже училась в восьмом классе и дружила с мальчиком-ровесником, что жил с мамой и сестрёнкой над ними – этажом выше. Семья тоже была без отца.
Случилось так, что мать этого мальчика – болезненная по жизни женщина, умерла скоропостижно от рака.
Все горевали и сочувствовали детям-сиротам. Помогли с печальными хлопотами соседи и бывшие сослуживцы.
А после похорон сразу звонок в дверь к Татьяне. Открывает она дверь. Стоят на пороге братишка с сестрёнкой – сироты:
— Тёть Тань, мы к вам…
Сердце не камень у Тани, притянула она ребят к себе, все заплакали. И остались дети жить у Тани. В детдом она их не отдала, оформила опекунство. Да в жилплощади-то ребята её никак не стеснили, ведь у них квартира этажом выше своя.
Вот так и получилось, что стала Таня многодетной мамой. Как когда-то мечтала… Знал Господь, к чьей двери сирот подвести…
Всех Таня вырастила, подняла. И мама её, конечно, как могла — помогала.
Помогали понемногу и люди. Кто одежду принесёт, кто вареньем и пирогами к празднику поделится. Всё сложилось у них хорошо. И сейчас, спустя годы, навещают свою мамочку трое детей. Привозят к ней погостить внучат. Вот ведь как бывает…И все счастливы.
— Сынок, купи яблочки, свои, домашние, не кропленные.
Именно это «не кропленные» и заставило Александра остановиться и обернуться. Так говорила всегда его бабушка в далёком детстве: не опрыскать, а покропить.
— Не кропленные, говорите, — подошёл он к прилавку.
Старушка с кучкой яблок оживилась и быстро затараторила:
— Не кропленные, не кропленные, со своего дерева в огороде, уродила в этом году яблонька, как никогда. Ты не гляди, что не такие большие, как у перекупок, то ж привозные, бог знает, откуда, там яду больше, чем яблока. А это ж наши, местные, — её руки быстро перебирали яблоки, показывая покупателю товар со всех сторон. – Они ж яблоками пахнут, а вкусные какие, ты попробуй, попробуй. Вот, гляди, гляди, — с каким-то восторгом продолжала бабка, протягивая яблоко, на котором была маленькая буроватая отметина – видишь, их даже червячок кушает, потому, как не кропленные.
Александр невольно рассмеялся после этих слов:
— Так они у Вас все червивые?
— Да нет же, — испуганно отдёрнула руку с яблоком старушка, — смотри, все целенькие, это одно попалось, не доглядела. Ну, червячок же ест, значит, и для человека безвредное, говорю ж, не кропленные.
Александру эти яблоки были и даром не нужны, он просто, проходя через вечерний базар, срезал угол на пути к дому. Но что-то в облике этой бабки, в её манере говорить, в открытом бесхитростном взгляде, в её способе убеждения червячком в правдивости своих слов напоминало его родную бабушку. Какое-то, давно забытое, чувство тёплой волной разлилось в груди, и Сашке захотелось сделать что-нибудь хорошее для этой старушки, торговавшей на базаре. Поэтому, не торгуясь, он купил два килограмма этих яблок, сам не зная зачем, рассказав, что у него дома сынишка приболел (он вообще здоровьем слабенький), кашляет и жена в положении, и что, наверное, им будет полезно не кропленные яблочки поесть. В общем, сам не понимая почему, Александр поделился с этой незнакомкой самым сокровенным, что мучило его душу.
Бабка охала, вздыхала, качала головой, приговаривая, что сейчас старики здоровее молодых, потому как, разве в городах сейчас еда? Это ж сплошная химия, и сам воздух тут тяжёлый и больной. Он кивал и соглашался. Когда уже собрался уходить, бабка вдруг схватила его за руку:
— Слушай, приходи завтра сюда же, я тебе липы сушёной привезу да баночку малины с сахаром перетёртой, от простуды первое дело. Так я привезу, ты приходи завтра.
Александр шёл с яблоками домой и улыбался, на душе было хорошо, как в детстве, когда бабушка гладила по голове своей шершавой натруженной рукой и говорила: «Ничего, Сашок, всё будет хорошо».
***
Родителей своих Сашка не знал. Бабушка говорила, что отца его она и сама не знает, а мать… мать непутёвой была. Как привезла его однажды из города, в одеяльце завёрнутого, так и укатила обратно. Обещала забрать, как жизнь свою наладит, да так и сгинула.
Бабушку Сашка любил. Когда она, бывало, зимними вечерами тяжело вздыхала, вспоминая дочь свою пропащую, прижимала голову внука к груди, целовала в макушку, он говорил:
— Не плачь, ба. Я когда вырасту, никогда тебя не брошу, всегда с тобой жить буду. Ты мне веришь?
А когда Сашке исполнилось двенадцать лет, бабушки не стало. Так он очутился в школе-интернате. Бабушкин дом продали какие-то родственники (это когда они вдвоём с бабушкой жили, то Сашка думал, что они одни на белом свете, а когда речь о наследстве зашла, претендентов оказалось немало).
Кто жил в детдоме, тому не надо рассказывать все «прелести» пребывания в подобных учреждениях, а кто не жил, тот до конца всё равно не поймёт. Но Сашка не сломался и по кривой дорожке не пошёл. Отслужил в армии, приобрёл профессию. Вот только с девушками ему не везло. И хотя сам Сашка был высоким, спортивного телосложения, симпатичным парнем, все его подруги, узнав о том, что он сирота, быстро исчезали с его горизонта. Поэтому, когда пять лет назад он случайно столкнулся в супермаркете со Светкой (они воспитывались в одном детдоме), то обрадовался, как самому родному и близкому человеку. Света тоже была очень рада встрече. А через полгода они поженились, родился сын, вот сейчас дочку ждут. И, в общем-то, жизнь наладилась.
***
— Свет, я тут яблок тебе с Дениской купил на базаре, домашние, не кропленные, — протянул пакет жене.
Света, выросшая с рождения в детском доме, пропустила все эти эпитеты мимо ушей. Она помыла яблоки, положила в большую тарелку и поставила на стол. А спустя полчаса в комнате уже витал яблочный аромат.
— Слушай, какие классные яблоки, а как пахнут, — говорила Света, уплетая их за обе щеки вместе с сыном.
— Так домашние же, не кропленные…
Этой ночью Александру снилась бабушка. Она гладила его по голове, улыбалась и что-то говорила. Сашка не мог разобрать слов, но это было и не важно, он и так знал, что бабушка говорила что-то хорошее, доброе, ласковое. От чего веяло покоем и счастьем, забытым счастьем детства.
Звук будильника безжалостно оборвал сон.
Весь день на работе Александр ходил сам не свой. Что-то беспокоило, какая-то непонятная тоска грызла душу, к горлу периодически поднимался ком. Возвращаясь домой, он поймал себя на мысли о том, что очень хочет опять увидеть ту бабку с яблоками на базаре.
***
Евдокия Степановна (так звали бабку, торговавшую яблоками) слонялась по двору, тяжело вздыхала, раз за разом вытирая набегавшие на глаза слёзы. Давным-давно её старший сын погиб при исполнении служебных обязанностей (пожарником был), даже жениться не успел, а младшая дочь, красавица и умница, когда училась в институте в столице, вышла замуж за африканца и укатила в жаркий климат, где растут бананы и ананасы. Муж её покойный долго бушевал и плевался по этому поводу. А она что? Она только плакала, предчувствуя, что не увидит свою девочку больше никогда. Так и вышло. Пока ещё был жив муж, держалась и она. Ну, что же делать, раз жизнь так сложилась? А как два года назад мужа не стало, померк свет в душе Евдокии Степановны. Жила больше по привычке, прося бога, чтобы забрал её побыстрее в царство покоя.
Этот молодой человек, что купил вчера яблоки, растравил ей душу. Ведь чужой совсем, а как хорошо с ней поговорил, не отмахнулся… Что-то было в его глазах… какая-то затаённая тоска, боль, она это сразу почувствовала. Её материнский инстинкт прорвался в словах: «Приходи завтра сюда же, я тебе липы сушёной привезу да баночку малины с сахаром перетёртой, от простуды первое дело. Так я привезу, ты приходи завтра».
И вот сейчас, заворачивая в газету банку с малиновым вареньем, Евдокия Степановна непроизвольно улыбалась, думая, что бы ещё такого захватить для этого парня и его семьи. Очень уж хотелось ей порадовать человека и, конечно же, ещё немного поговорить, как вчера.
***
Вчерашнее место за прилавком было занято, и Евдокия Степановна пристроилась неподалёку, в соседнем ряду. Выложив кучкой яблоки, она всё внимание сосредоточила на проходящих людях, чтобы не пропустить.
Народ массово возвращался с работы. К этому времени Евдокия Степановна окончательно разнервничалась. «Вот же дура старая, насочиняла сама себе, напридумывала… и на кой ему слушать и верить чужой бабке», — досадливо думала она, а глаза всё высматривали и высматривали знакомый силуэт в толпе.
Александр вчера не придал особого значения словам бабке о липе и малиновом варении. «Эти базарные бабушки чего хочешь наговорят, лишь бы товар свой продать», — думал он. – «А вдруг и, правда, приедет? Не похожа она на опытную, бойкую торговку. Червячка показывала… вот же придумала…», — заулыбался, вспоминая бабкино лицо, с каким жаром она о червяке говорила. – «Эх, какая разница, всё равно ведь через базар иду, гляну, вдруг стоит».
Саша свернул в ту часть базара, где вчера стояла бабка с яблоками, пошёл вдоль прилавка, не видно бабки. «Тьху, дурак, развели, как малого пацанёнка, хорошо что вчера, с дуру, Светке не похвастал обещанной малиной». Настроение мгновенно испортилось, не глядя по сторонам Саша ускорил шаг.
— Милок, я тут, тут, постой, — раздался громкий крик, и Александр увидел спешащую к нему вчерашнюю бабку.
Она радостно схватила его за локоть, потянула за собой и всё тараторила:
— Место занято было, я тут рядом пристроилась, боялась, пропущу, думала, придёшь ли? Я ж всё привезла, а думаю, вдруг не поверил бабке…
Бабка всё «тарахтела» и «тарахтела», но Александр не прислушивался к словам, он на какой-то миг душой перенёсся в детство. Эта манера разговора, отдельные слова, выражения, движения рук, взгляд, в котором затаилось желание обрадовать человека своими действиями, всё это так напоминало его родную бабушку.
Он спросил: сколько должен, Евдокия Степановна замахала руками, сказав, что это она со своих кустов для себя варила, и принимать это надо, как угощение. А ещё говорила, что малина у неё не сортовая, а ещё та, старая, не такая крупная и красивая на вид, но настоящая, душистая и очень полезная. И Сашка вспомнил бабушкину малину, её запах и вкус, а ещё ему почему-то вспомнилась картошка. Жёлтая внутри, она так аппетитно смотрелась в тарелке, а вкусная какая. После смерти бабушки он никогда больше не ел такой картошки.
— А картошка жёлтая внутри у Вас есть? – перебил он старушку.
— Есть и жёлтая, и белая, и та что разваривается хорошо, и твёрденькая для супа.
— Мне жёлтая нравится, её бабушка в детстве всегда варила, — мечтательно произнёс Александр.
— Милок, завтра суббота, выходной. А ты приезжай ко мне в деревню, сам посмотришь какая у меня картошка есть, у меня ещё много чего есть… Старая я уже, тяжело мне сумки таскать, а ты молодой, тут и ехать-то недалече, всего сорок минут на электричке. Приезжай, я не обижу…
И Сашка поехал. Не за картошкой, а за утраченным теплом из детства.
***
Прошло два года.
— Наташа, печенье точно свежее? – озабоченно вопрошала уже второй раз Евдокия Степановна.
— Да, говорю ж Вам, вчера привезли, ну, что Вы, ей богу, как дитё малое? – отвечала продавщица.
— Дети ко мне завтра приезжают с внучатами, потому и спрашиваю. Дай-ка мне одно, попробую.
— Гляди, совсем Степановна из ума выжила, — шушукались в очереди, — нашла каких-то голодранцев, в дом пускает, прошлое лето Светка с детьми всё лето на её шее сидели. Видно, понравилось, опять едут.
— Ой, и не говори. Чужие люди, оберут до нитки, а то и по башке стукнут, дом-то хороший. Василий покойный хозяином был. Говорила ей сколько раз, отмахивается.
— Взвесь мне кило, хорошее печенье.
— Ну, наконец-то, — выдохнули сзади стоящие тётки. – Не тех кормишь, Степановна.
Евдокия Степановна, не спеша, шла домой и улыбалась. Что ей разговоры? Так, сплетни всякие. Родные – не родные, какая разница. Где они эти родные? За столько лет и не вспомнили о ней. А вот Саша со Светой помогают, да и не в помощи дело…
— Саша, а чего нам до завтра ждать? Я уже все вещи сложила и гостинцы упаковала, на последнюю электричку как раз успеваем. Поехали, а? — агитировала Светлана мужа, пришедшего с работы.
— Папа, поехали к бабушке, поехали, — подхватил Дениска, — там курочки, пирожки, вареники с вишней… там хорошо.
— Баба, — запрыгала двухлетняя Леночка, — хочу к бабе.
Александр посмотрел на своё семейство, улыбнулся, махнул рукой:
— Поехали.
Они сидели в электричке, дети смотрели в окно, периодически оглашая вагон восторженными криками: «Смотри-смотри!» А Саша со Светой просто улыбались, ни о чём особо не думая. Ведь это так здорово, когда у тебя есть бабушка, которая всегда ждёт!
—Эх ты, гадкий утёнок, – Антонина Фёдоровна гладит мальчика по голове и вытирает слезу. Алёшка любил такие её минуты нежности. Они случались редко, неожиданно да и не часто. Некогда воспитателю детского дома заниматься такими глупостями. —Никто тебя такого не заберёт, боятся все. Три года у нас и никто не заинтересовался, – проводит по шраму на руке. А вот это больно слышать, ведь он тоже хотел в семью. Чтоб как у всех были мама и папа. Чтоб тихие ужины и весёлые выходные, а самой заветной мечтой было море. Ему уже 6 лет, а он море видел только на картинках. Даже его друзья из детского дома в своём не сладком детстве и то его видели, а он даже и тут белая ворона. Мечтал: он, мама, папа и шум моря. И обязательно надувной круг. Надо отдать должное – он верил, что это обязательно, обязательно сбудется. Не зря же он каждый Новый год загадывал это. Правда с годами всё тяжелей было верить в то, что сбудется мечта, тем более судьба его с рождения не баловала подарками. Алексей родился что называется по залёту. Отец его умер от передоза ещё до появления на свет сына, не красиво, в притоне. Мать же наркоманкой не была, но любила выпить. Да и вообще не сильна была в материнстве по причине того, что и сама выросла в детском доме. Неоткуда было научиться. После совершеннолетия государство выделило ей небольшую комнату в общежитии. Туда и принесла она плод своей любви. Первое время даже держалась, не пила, но быстро сдалась и вот уже ребёнок мог часами лежать в грязных пелёнках, плакать от голода, а она в это время пила с друзьями, либо спала опять же пьяным крепким сном. Никто не умилялся его первым попыткам ползти, его первым шагам и улыбкам. Только кошка Мурка стала добрым другом и грела его ночами. В год мальчишка уже сносно бегал и его подкармливали сердобольные соседи. Даже пытался что-то говорить. На своём конечно, но пытался же. Жить бы Алёшке с непутёвой матерью, расти бы словно трава в поле и радоваться, но на его беду появился Гена. Влюбилась в него мать без памяти и нарекла звать отчимом. Геннадий же в свою очередь был далеко не красавец от природы, но и своё дело сделали три ходки на зону: зубов почти не было, худющий, глаза злые. Мальчик его боялся, он же в свою очередь делал вид, что его не замечает. Пока однажды не напился сильно и впервые не избил мальчонку. Уже никто и не вспомнит за что да и нужен ли повод извергу. Избил сильно, жёстко. Мать (можем ли мы её так называть после этого?) закрыла глаза на это и не заступилась из-за страха быть побитой любовником. В следующий раз, поняв свою безнаказанность, душегуб тушил бычки об ребёнка. Мальчик кричал, потом охрип и потерял сознание, а мрази было так неинтересно. Мать облила мальчонку водой, что б пришёл в себя. Так продолжался год. Ребёнка били, измывались. Геннадий придумывал пытки всё изощренней, он получал от этого удовольствие. Заживали раны и всё по новой, по кругу. Шрамов становилось всё больше и больше. Лёша замкнулся и все попытки начать разговаривать ушли глубоко в подсознание. Он представлял себя котёнком Мурки и мыл языком свои маленькие измученные ручки. Мяукал и спал, свернувшись клубочком и прислонив своё тощее тельце к кошке. Пока однажды провидение не решило, что с него хватит. Соседка баба Нюра не выдержала быть молчаливым свидетелем и в тайне сходила в полицию. Картина представшая перед органами опеки и полиции шокировала всех. Описания издевательств не могли без слёз читать матёрые следователи, повидавшие многое на своём веку. Отчима и мать забрали в СИЗО, мальчика в детский дом, где он и находился до сих пор. В любви и заботе воспитателей он быстро вспомнил речь и радовал всех новыми словами и умениями, и только сотни шрамов по телу никуда не исчезли. Да и маленькое сердечко замирало при виде любой агрессии. Усыновители обходили стороной Алёшеньку. Мальчик он добрый, хороший, но вид сына Франкенштейна пугал и отталкивал. За три года он перестал тешить себя надеждой. Вот и сегодня после того, как воспитательница пожалела утром он сидел в дальнем конце комнаты, рисовал и старался не обращать внимание, что с детьми знакомятся потенциальные родители. —Привет. Вздрогнул, поднял глаза от рисунка. —Ты что рисуешь? Я Светлана. —Я….рисую море. —Ты любишь море? —Не знаю, я мечтаю познакомиться с ним. Так началось их история. История семьи. Знакомство перевернувшее жизнь этому настрадавшемуся малышу.
Маленькие ножки оставляют следы на песке, которые тут же слизывает волна. Мама смотрит на нас, рядом с ней синий надувной круг, я сам его выбирал. Мы с папой играем в догонялки. Пляж безлюдный. Я пока стесняюсь своих шрамов и тела, но мама говорит, что это пустяки и главное душа. Она не лукавит, она знает о чём говорит. У них с папой светлые и самые красивые души. Я хочу быть похожим на них. Я хочу, что б они гордились мной.
Мне 35. Я уже не Алёша. Я Алексей Николаевич. Один из лучших детских пластических хирургов. Мной гордятся родители. Мы с женой сегодня идём в детский дом – спасти ещё одного гадкого утёнка….
Я был у мамы единственным сыном. Она поздно вышла замуж, и врачи запретили ей рожать. Врачей мама не послушалась, на свой страх и риск дотянула до 6 месяцев и только потом в первый раз появилась в женской консультации.
Я был желанным ребенком: дедушка с бабушкой, папа и даже сводная сестра не чаяли во мне души, а уж мама просто пылинки сдувала со своего единственного сына! Мама начинала работать очень рано и перед работой должна была отвозить меня в детский сад «Дубки», расположенный недалеко от Тимирязевской Академии.
Чтобы успеть на работу, мама ездила на первых автобусах и трамваях, которыми, как правило, управляли одни и те же водители. Мы выходили с мамой из трамвая, она доводила меня до калитки детского сада, передавала воспитательнице, бежала к остановке и… ждала следующего трамвая.
После нескольких опозданий её предупредили об увольнении, а так как жили мы, как и все, очень скромно и на одну папину зарплату прожить не могли, то мама, скрепя сердце, придумала решение: выпускать меня одного, трехлетнего малыша, на остановке в надежде, что я сам дойду от трамвая до калитки детского садика. У нас все получилось с первого раза, хотя эти секунды были для неё самыми длинными и ужасными в жизни.
Она металась по полупустому трамваю, чтобы увидеть, вошел ли я в калитку или еще ползу, замотанный в шубку с шарфиком, валенки и шапку.
Через какое-то время мама вдруг заметила, что трамвай начал отходить от остановки очень медленно и набирать скорость только тогда, когда я скрывался за калиткой садика. Так продолжалось все три года, пока я ходил в детский сад. Мама не могла, да и не пыталась найти объяснение такой странной закономерности. Главное, что её сердце было спокойно за меня.
Все прояснилось только через несколько лет, когда я начал ходить в школу. Мы с мамой поехали к ней на работу, и вдруг вагоновожатая окликнула меня: – Привет, малыш! Ты стал такой взрослый! Помнишь, как мы с твоей мамой провожали тебя до садика?..»
Прошло много лет, но каждый раз, проезжая мимо остановки «Дубки», я вспоминаю этот маленький эпизод своей жизни и на сердце становится чуточку теплее от доброты этой женщины, которая ежедневно, абсолютно бескорыстно, совершала одно маленькое доброе дело, просто чуточку задерживая целый трамвай ради спокойствия совершенно незнакомого ей человека…
