В этом году мне исполнилось, ребята, сорок лет. Значит, выходит, что я сорок раз видел новогоднюю ёлку. Это много! Ну, первые три года жизни я, наверно, не понимал, что такое ёлка. Наверно, мама выносила меня на ручках. И, наверно, я своими чёрными глазёнками без интереса смотрел на разукрашенное дерево.
А когда мне, дети, ударило пять лет, то я уже отлично понимал, что такое ёлка. И я с нетерпением ожидал этого весёлого праздника. И даже в щёлочку двери подглядывал, как моя мама украшает ёлку.
А моей сестрёнке Леле было в то время семь лет. И она была исключительно бойкая девочка. Она мне однажды сказала:
— Минька, мама ушла на кухню. Давай пойдём в комнату, где стоит ёлка, и поглядим, что там делается.
Вот мы с сестрёнкой Лелей вошли в комнату. И видим: очень красивая ёлка. А под ёлкой лежат подарки. А на ёлке разноцветные бусы, флаги, фонарики, золотые орехи, пастилки и крымские яблочки.
Моя сестрёнка Леля говорит: — Не будем глядеть подарки. А вместо того давай лучше съедим по одной пастилке. И вот она подходит к ёлке и моментально съедает одну пастилку, висящую на ниточке. Я говорю:
— Леля, если ты съела пастилочку, то я тоже сейчас что-нибудь съем. И я подхожу к ёлке и откусываю маленький кусочек яблока. Леля говорит:
— Минька, если ты яблоко откусил, то я сейчас другую пастилку съем и вдобавок возьму себе ещё эту конфетку.
А Леля была очень такая высокая, длинновязая девочка. И она могла высоко достать. Она встала на цыпочки и своим большим ртом стала поедать вторую пастилку. А я был удивительно маленького роста. И мне почти что ничего нельзя было достать, кроме одного яблока, которое висело низко. Я говорю:
— Если ты, Лелища, съела вторую пастилку, то я ещё раз откушу это яблоко. И я снова беру руками это яблочко и снова его немножко откусываю. Леля говорит:
— Если ты второй раз откусил яблоко, то я не буду больше церемониться и сейчас съем третью пастилку и вдобавок возьму себе на память хлопушку и орех. Тогда я чуть не заревел. Потому что она могла до всего дотянуться, а я нет. Я ей говорю:
— А я, Лелища, как поставлю к ёлке стул и как достану себе тоже что-нибудь, кроме яблока.
И вот я стал своими худенькими ручонками тянуть к ёлке стул. Но стул упал на меня. Я хотел поднять стул. Но он снова упал. И прямо на подарки. Леля говорит:
— Минька, ты, кажется, разбил куклу. Так и есть. Ты отбил у куклы фарфоровую ручку.
Тут раздались мамины шаги, и мы с Лелей убежали в другую комнату. Леля говорит:
— Вот теперь, Минька, я не ручаюсь, что мама тебя не выдерет. Я хотел зареветь, но в этот момент пришли гости. Много детей с их родителями. И тогда наша мама зажгла все свечи на ёлке, открыла дверь и сказала:
— Все входите. И все дети вошли в комнату, где стояла ёлка. Наша мама говорит:
— Теперь пусть каждый ребёнок подходит ко мне, и я каждому буду давать игрушку и угощение.
И вот дети стали подходить к нашей маме. И она каждому дарила игрушку. Потом снимала с ёлки яблоко, пастилку и конфету и тоже дарила ребёнку. И все дети были очень рады. Потом мама взяла в руки то яблоко, которое я откусил, и сказала:
— Леля и Минька, подойдите сюда. Кто из вас двоих откусил это яблоко? Леля сказала:
— Это Минькина работа. Я дёрнул Лелю за косичку и сказал:
— Это меня Лелька научила. Мама говорит: — Лелю я поставлю в угол носом, а тебе я хотела подарить заводной паровозик. Но теперь этот заводной паровозик я подарю тому мальчику, которому я хотела дать откусанное яблоко.
И она взяла паровозик и подарила его одному четырёхлетнему мальчику. И тот моментально стал с ним играть. И я рассердился на этого мальчика и ударил его по руке игрушкой. И он так отчаянно заревел, что его собственная мама взяла его на ручки и сказала:
— С этих пор я не буду приходить к вам в гости с моим мальчиком. И я сказал:
— Можете уходить, и тогда паровозик мне останется. И та мама удивилась моим словам и сказала:
— Наверное, ваш мальчик будет разбойник. И тогда моя мама взяла меня на ручки и сказала той маме:
— Не смейте так говорить про моего мальчика. Лучше уходите со своим золотушным ребёнком и никогда к нам больше не приходите. И та мама сказала:
— Я так и сделаю. С вами водиться — что в крапиву садиться. И тогда ещё одна, третья мама, сказала:
— И я тоже уйду. Моя девочка не заслужила того, чтобы ей дарили куклу с обломанной рукой. И моя сестрёнка Леля закричала:
— Можете тоже уходить со своим золотушным ребёнком. И тогда кукла со сломанной ручкой мне останется. И тогда я, сидя на маминых руках, закричал:
— Вообще можете все уходить, и тогда все игрушки нам останутся. И тогда все гости стали уходить. И наша мама удивилась, что мы остались одни. Но вдруг в комнату вошёл наш папа. Он сказал:
— Такое воспитание губит моих детей. Я не хочу, чтобы они дрались, ссорились и выгоняли гостей. Им будет трудно жить на свете, и они умрут в одиночестве. И папа подошёл к ёлке и потушил все свечи. Потом сказал:
— Моментально ложитесь спать. А завтра все игрушки я отдам гостям. И вот, ребята, прошло с тех пор тридцать пять лет, и я до сих пор хорошо помню эту ёлку. И за все эти тридцать пять лет я, дети, ни разу больше не съел чужого яблока и ни разу не ударил того, кто слабее меня. И теперь доктора говорят, что я поэтому такой сравнительно весёлый и добродушный.
В детстве еще я прочитала рассказ про Новый год в блокадном Ленинграде. Про мальчика, у которого умирал от голода друг. А школьникам выдали приглашение на елку, — старались хоть как-то смягчить ужасы голода и холода. И все равно устроить детям елку с Дедом Морозом, представлением, каким-то угощением, скудным, но угощением…
Друг уже не мог ходить, он слег от голода. Он свое приглашение отдал мальчику, чтобы тот принес с праздника что-нибудь съестное. Там обязательно что-нибудь дадут вкусное, это же праздник. Говорят, ребятам из соседней школы давали котлету! Настоящую маленькую котлету давали!
И этот маленький школьник побрел по ледяным нечищенным улицам на елку с баночкой. Тогда многие ходили с баночками туда, где можно было получить хоть немного еды. Баночка — это любовь, дружба, долг. В баночке несли домой несколько ложек жидкого супа, каши, чтобы поделить. Профессор Яров пишет в своей уже современной книге, — пока могли делиться, была надежда. Еще мог выжить тот, кто мог делиться. Такой вот парадокс…
Ну вот, мальчик пришел на елку. Голодные истощенные дети пытались радоваться, но на самом деле все ждали угощения. Еду. И после представления дали подарки: два печенья, кусочек хлеба, пару ложек каши и котлету. Но только одну. По второму приглашению, по приглашению друга, котлету не дали. Сказали: не положено. Дают тем, кто пришел.
И этот голодный слабый мальчик свою котлету есть не стал, положил в баночку и другу отнес. Кто знает, каких трудов ему стоило отдать свое угощение, отдать скудную еду, сложить в баночку и нести по темной ледяной улице… Он колебался, он преодолевал себя, все вокруг ели угощение, — но он боялся, что друг подумает: он съел его порцию. Его подарок. Понимаете?
И он свое жалкое и спасительное угощение не съел, отнес, шатаясь от голода, во тьме и холоде блокады. Чтобы друг не подумал. Отдал свое.
Это самый страшный и самый великий детский рассказ про блокаду. И про Новый год в смертное время, — его так и называли: «смертное время». И друг мальчика умер от голода, как тысячи других людей… А память осталась. Она навсегда останется. Память о баночках, в которых несли «угощение» другим, умирая от голода. Такие были тогда новогодние подарки…
И надо помнить об этом, каждый Новый год вспоминать, когда мы готовим угощение и покупаем подарки близким. Я всю жизнь эту историю помню, всегда. И рассказываю вам для того, чтобы мы про баночку не забывали. И не забывали дать что-то тем, у кого нет. Потому что мы люди. И это — дар в память о тех, кто вот так встречал Новый год когда-то. И благодаря кому мы живем, радуемся, наряжаем елку, накрываем на стол…
Главное, не забывать про баночку. И класть туда столько, сколько можем для других…
Овдовевший несколько лет назад Василий никак не решался на повторный брак — страх перед покойной женой до сих пор не отпускал. Друзья посмеивались над сорокасемилетним вдовцом и подначивали:
— При Зинке боялся на сторону смотреть, а теперь-то чего? Торопись, Вася, а то последний вагон упустишь.
Мужчина согласно кивал головой, но ничего не мог поделать — тень жены преследовала его повсюду. Зина была старше на двенадцать лет и держала мужа в ежовых рукавицах. Васю она так подавляла своей властью, что тот практически сразу превратился в безропотного подкаблучника. О разводе не могло быть и речи — свирепый взгляд жены убивал на корню все ростки надежды на свободу. Васю как щепку несло по течению бурной реки.
Покойная Зинаида при жизни спуску никому не давала. Ее побаивался не только муж, весь дом и даже округа шарахались от агрессивной соседки. У окна кухни она оборудовала себе наблюдательный пункт, и никому еще не удавалось прошмыгнуть незамеченным мимо зоркой Зины.
Стоило попасться кому в поле ее обзора — пиши пропало, уж Зинаида нашла бы, к чему придраться. Перепадало всем, начиная от младших школьников до полковника Грымова, проживающего этажом выше. Завидев соседку, у того машинально дергалась правая рука, будто готовясь отдать честь, но спохватившись, полковник поправлял ворот шинели и быстро здоровался. Обращался исключительно по имени и отчеству: «Зинаида Генриховна». А как иначе? Зина в доме была главной, за глаза ее называли «управдомом», а она и на самом деле управляла всем и всеми. На полковника смотрела всегда, прищурившись, скептически поджав губы, а однажды подловила его при выходе из дома.
— Хм, птица важная. А кто вчера окурок бросил на лестничной площадке?!
Полковник от неожиданности вздрогнул, по-привычке дернул руку и отшатнулся.
— А то я не знаю, кто в доме какие сигареты курит. Смотрите у меня!
Всех строила Зинка, но больше всех доставалось неприметной уборщице Варе. Безропотная женщина мыла подъезды и ежедневно терпеливо сносила нападки Зинаиды, которая услышав шум на лестнице, тут же выскакивала из своей квартиры, подобно черту из табакерки, и громко, чтобы было слышно в соседних квартирах, кричала:
— Бесстыжая! Знаю все про тебя. Мужики просто так баб не бросают! Значит, заслужила. Ребенка нагуляла и в интернат спихнула. Непутевая ты, Варвара…
С трудом сдерживая слезы, Варя поправляла толстый шерстяной платок, скрывающий тонкое и обветренное от холода лицо, и тихо бормотала:
— Не бросил меня муж… Вдова я. Не успели, правда, расписаться, а родственники мужа отказались признать нас с Коленькой.
— Была бы хорошая, признали бы, — криво ухмыльнулась Зина.
— Некуда мне Коленьку деть. Пять лет ему всего… Я в общежитии с двумя женщинами комнату делю, а снимать комнату денег не хватает. — По бледному лицу Вари покатилась слеза.
— Я ребенка навещаю каждую неделю, гостинцы отвожу.
Но Зину жалостью не прошибешь. Она презрительно фыркнула, отмахнувшись:
— Денег ей не хватает. Кому надо, тот подработку найдет! — и не дожидаясь ответа, хлопала дверью перед носом уборщицы.
И вот Зины нет. Жильцы девятиэтажки облегченно вздохнули, когда узнали, что «Зина -управдом» отчалила в мир иной. Все устали от тотального надзора. Ушла соседка, как ни странно, тихо и внезапно — во сне.
Но вот Василий все страдал. Нет, не от утраты… Ему чудилось присутствие жены везде. Стоило Васе согласиться на уговоры друзей и познакомиться с женщиной и привести ее в дом, как что-то обязательно происходило. То в ванной мышь напугает «невесту», то с потолка паук прыгнет ей на голову, а в последний раз огромный рыжий таракан свалился прямо на кусок пиццы, который гостья пыталась отправить в рот. Истошный визг, подобный сирене, оглоушил Василия, и он смущенно развел руками, признавая антисанитарию в доме, а дамочка уже, спотыкаясь о ковровые дорожки, неслась из квартиры, кляня ухажера и потраченное на него время. Расстроенный Василий допил все содержимое бутылки и отрубился, уткнувшись лицом в грязную тарелку.
Зина не замедлила явиться во сне: уткнув мощные руки в бока, рявкнула: «Ишь, намылился жениться. Все вижу!»
Васю от ужаса подбросило на стуле, и очнулся он уже на холодном полу. Охота устраивать личную жизнь пропала надолго. Так и жил вдовцом.
Мужчина устроился работать таксистом и в ненавистный дом возвращался только далеко за полночь, чтобы сразу лечь в постель и уснуть. Уж слишком все в квартире напоминало о Зинаиде.
Но иногда ему казалось, что покойная жена следит за ним и на работе. В салоне автомобиля завелся паук, и Вася несколько раз безуспешно пытался избавиться от него.
Паук, чувствуя опасность, тут же исчезал в недрах складок обшивки автомобиля. Кто-то из друзей-таксистов пошутил, что это покойная жена в паучьем обличье продолжает следить за муженьком, и Вася смирился, больше не пытаясь выдворить непрошеного гостя.
Шло время, Зина давно не являлась во сне, но Вася по-прежнему возвращался домой с неохотой. Там все было покрыто толстым слоем пыли, а в раковине громоздилась немытая посуда. Жизнь превращалась в процесс доживания.
Летели дни, месяцы, ничего в жизни вдовца не менялось, пока однажды коллега Санек не заманил Василия в кафе, где обычно отдыхали таксисты. С ним была уже немолодая, но очень шумная и разбитная дама Татьяна, бывшая любовница Санька. Спустя пару часов, когда дамочка развеселилась так, стала горлопанить на всю чебуречную песни, Санек шепнул Васе:
— Вези домой, пока тепленькая. Ты ей точно понравился! А тараканов твоих она сейчас точно не заметит.
Зато Васе «невеста» совсем не приглянулась. Уж очень говорливая она оказалась, все трещала без умолку и порывалась целоваться. Вася терпеть не мог пьяных баб, а тут еще и голова разболелась от болтовни Татьяны. Но делать нечего, не подводить ведь коллегу, который так старался.
Василий молча крутил баранку и с ужасом думал о продолжении вечера.
— Там… Там… Смотри, паук какой большой. Убей его, убей сейчас же! Я боюсь пауков! — Татьяна забилась в панике.
— Не паук, а паучиха, — машинально ответил Василий и мрачно взглянул на попутчицу.
— Не могу я ее убить, это моя покойная Зина. Она всегда меня сопровождает.
— Кто?! — У Татьяны глаза полезли на лоб, она стала задыхаться.
— Останови сейчас же машину, я здесь выйду.
Надо ли говорить, как рад был Василий такому завершению вечера. Избавившись от назойливой дамы, он вдруг почувствовал незнакомое ранее чувство свободы и какой-то распирающей радости. Он и сам не понимал этих эмоций, но, припарковав машину у подъезда, впервые за долгое время, окрыленный спешил домой.
*** Василий подошел к своей квартире, достал из кармана связку ключей, открыл дверь, но тут услышал странный шум. Тихий плеск воды доносился откуда-то сверху. Взгляд мужчины непроизвольно упал на наручные часы: пол второго ночи. Медленно, стараясь не шуметь, он стал подниматься по лестнице.
Уборщица Варвара, согнувшись в три погибели, остервенело драила половой тряпкой бетонные ступени и что-то тихо приговаривала.
— Доброй ночи. — Василий растерянно уставился на женщину.
— А я вас тут давно не видел.
Женщина вздрогнула и резко обернулась. Из-под сползшей косынки выбились русые пряди волос, а большие серые глаза испуганно уставились на Василия.
— А, это вы… Здравствуйте. Я ночами здесь мою, так удобнее. Чтобы никому не… — Опираясь одной рукой о перила, она резко выпрямилась, и на лице проступила тревога.
— Я слишком шумела?
— Да нет… — Мужчина смутился, вспомнив, как покойная жена доставала придирками Варвару.
— Вы никому не мешаете!
Варя кивнула и, вытянув темную тряпку из ведра, стала отжимать ее, забыв о соседе. Василий собрался идти к себе, но отчего-то мешкал.
— А почему ночью работаете? — вдруг спросил он.
— Когда же вы спите?
Варя устало облокотилась о перила и вздохнула.
— Иначе не успею. Еще в соседнем доме мою подъезды. До утра надо управиться, иначе уволят. А отдохну днем, я уже привыкла.
Василий заинтересовался и удивленно спросил:
— Сколько же вам платят, что вы так боитесь потерять работу?
Варя смущенно отвела взгляд.
— Немного, — ответила она едва слышно, двенадцать тысяч. Это за оба дома. — Заметив, как вытянулось лицо Василия, она смущенно добавила.
— Но зато мне дают место в общежитии и проездной.
— И все?!
— Нормально. Сейчас всем тяжело. — Бледные щеки Вари вспыхнули болезненным румянцем.
— Но почему же уборщицей? Разве другой работы нет?
— Не берут… — тихо ответила она.
И тут Василий понял, что перед ним существо, которому еще хуже, чем ему. Эта хрупкая женщина с тихим певучим голосом оказалась зажатой жизнью в железные тиски и, судя по всему, рядом нет никого, кто бы ее поддержал. У мужчины появилось непреодолимое желание спасти и как-то помочь ей.
Он вдруг выпалил:
— А не могли бы вы не подъезды мыть, а убираться в моей квартире, еду готовить?.. Я готов платить сколько скажете! — Он смахнул капли пота, выступившие на лбу. — А то у меня уже скоро все не только пылью, но и плесенью покроется.
Но Варя грустно покачала головой.
— Я бы с удовольствием, но не могу. Сразу выгонят из общежития. Там и так ищут любой повод, чтобы придраться.
— И хорошо! — Уверенно сказал Василий.
— У меня большая квартира. Куда мне одному столько?
Женщина изумленно уставилась на него, затем нахмурилась и сердито отрезала:
— Не мешайте работать! Мне сейчас не до шуток.
— Я и не думал шутить, — Василий вдруг испугался, что женщина прогонит его.
Варя убрала тыльной стороной ладони упавшие на лицо волосы и, задумавшись о чем-то, грустно покачала головой.
— Нет, нет. Ничего не выйдет.
— Почему? — испугался Василий.
Варя молчала. Мысли ее были о сыне. «Я обещала Коле, что как только у меня будет отдельная комната, я заберу его к себе, — думала она. — Получается, что я его обману. Как я ему объясню, что я там буду жить одна? Нет, лучше останусь в общежитии».
Женщина затравленно смотрела на Василия, понимая, что теряет, возможно, лучший шанс в жизни.
— Я не могу, — тихо произнесла она и опустила голову.
Василий пристально смотрел на нее, пытаясь понять причину отказа, и спросил.
— Но что же здесь такого? Я ведь за комнату денег не прошу. Обещаю, что никаких приставаний… Ну, вы понимаете. Не бойтесь!
— А я и не боюсь. Дело вовсе не в вас. Вы ведь не знаете всего…
Василий заволновался.
— Тогда в чем дело? — И тут его осенила догадка. — Если вы из-за ребенка… Я слышал от жены, что он в детском доме..
— В интернате.
Варя насупилась и отвела взгляд. Потрескавшиеся губы задрожали от обиды.
Василий понял, что попал в цель.
— Простите меня, Варя… Я глупость сказал. Но вы все же подумайте по поводу моей квартиры.
Женщина молчала, отстраненно глядя куда-то в сторону, но Василий не хотел отступать.
— Меня все равно целыми днями дома нет. Прихожу, сами видите, ночью. Так хоть вы живите. Я мешать не буду.
Варя вдруг почувствовала, как кружится голова, а в глазах темнеет. Она что-то пыталась сказать, но Василий уже подхватил ее на руки и понес в квартиру. Его удивило, что женщина была такой легкой.
Утром он ушел рано, оставив на кухонном столе связку ключей, записку и несколько купюр.
Проснувшись, Варя осторожно вышла из своей комнаты, обошла квартиру и несколько раз ущипнула себя, чтобы убедиться, что все это не сон. Увидев на столе записку, она несколько раз перечитала ее со слезами на глазах.
«Варя, это аванс, я очень надеюсь, что вы согласитесь с моим предложением. Я договорюсь с вашим начальством, чтобы вам дали отгул. Отдыхайте. А как только обустроим вашу комнату, поедем забирать сына».
Женщина прошла в ванную, умылась холодной водой, немного успокоилась и принялась за уборку.
***
Василий же первым делом направился в ДЭЗ, устроил там разгон по поводу эксплуатации человеческого труда, на что ему начальница, женщина в строгом бордовом костюме и кремовой блузке, ответила:
— Пусть еще спасибо скажет ваша Варвара! Мы ее пожалели, взяли без регистрации, жилье предоставили и…
Но Василий не дал ей договорить, резко оборвав на полуслове.
— Да с вашей каторжной работой люди сознание теряют! Вы понимаете, чем это вам грозит?
— Она что, в больнице? — Женщина изменилась в лице.
Василий оставил вопрос без ответа, развернулся и ушел. Все нутро его закипало от обиды за Варю, за то что ей приходилось сталкиваться с такими жизненными испытаниями.
«Но почему же она мне ничего не сказала про эту чертову регистрацию? Постеснялась?»
Теперь он был настроен еще более решительно и даже не сомневался в том, что все сделает, чтобы облегчить жизнь Варе.
«Завтра же заберу ее паспорт и зарегистрирую у себя», — думал он.
Василий даже не заметил, что появление почти незнакомой женщины в его жизни пробудит в нем новые, ранее неведомые ощущения. В нем просыпался настоящий мужчина, ответственный и решительный. Новое состояние приятно стучало где-то в области грудной клетки, и это ему нравилось.
***
Варя тем временем, оценив степень запущенности квартиры, сразу же побежала в хозяйственный магазин, чтобы приобрести средства для уничтожения тараканов и самое необходимое для наведения чистоты; попутно забежала в супермаркет за продуктами для приготовления ужина. Ей пришлось потратить значительную для нее сумму денег, но уж очень хотелось угодить хозяину квартиры, который проявил к ней и ее ребенку такое великодушие. Мысль о том, что скоро она сможет воссоединиться с сыном, придавала сил.
Когда поздно вечером домой вернулся Василий, он был поражен до глубины души. Ему было непросто узнать в этой чистенькой, вкусно пахнущей квартире свое старое жилье. Догадавшись, что Варя потратила свои деньги, он тут же достал из кармана купюры.
— А у меня завтра выходной, хотел помочь… — Он совершенно растерялся, оглядывая идеально прибранную квартиру.
— Я думал сегодня отдохнете, придете в себя… Как же вы одна все это успели?
Варя смущенно вытирала влажные руки о кухонное полотенце.
— Я очень хочу забрать ребенка из интерната. — Женщина настороженно посмотрела на Василия, ставя перед ним тарелку ароматного горячего борща со сметаной.
— Мы ведь заберем его?
— Завтра же, — быстро ответил Василий и, отправляя в рот ложку.
— А еще, Варвара, мы должны заняться вашей регистрацией.
Варя смотрела на хозяина квартиры и понимала, что он ей нравится все больше.
***
Василий с Варей выехали еще затемно, чтобы успеть утрясти с директором интерната все формальности и забрать Колю домой. Дороги в эту зимнюю пору были заснежены, поэтому путь предстоял долгий: автомобили двигались медленным и плотным потоком. Василий крутил баранку автомобиля и искоса поглядывал на задремавшую рядом Варю. От нее исходили тепло и покой, а еще в салоне автомобиля пахло пирогами и яблоками. На заднем сидении лежала плетеная корзинка с вкусными гостинцами для ребятишек интерната, прикрытая льняным полотенцем.
Василий мечтательно улыбался, представляя первую встречу с Вариным сыном, но тут боковым зрением заметил, как что-то черное молниеносно опустилось с обшивки потолка машины. От неожиданности мужчина вздрогнул и с трудом удержал руль, избегая столкновения с впереди едущим кроссовером.
Паук уже сидел на рукаве Вариного пальто и прытко передвигался вверх. Василий, не раздумывая нажал на педаль тормоза и включил аварийку; правой рукой он осторожно, чтобы не напугать Варю, пытался смахнуть паука, но тот отпрыгнув, достиг плеча женщины. Варя открыла глаза и с удивлением смотрела на машущего рукой Василия. Обнаружив паука, она рассмеялась.
— Ой, паучок. — Она остановила руку Василия. — Чего ты испугался, он же маленький и очень даже симпатичный.
Мужчина с ужасом следил за замершим пауком, вцепившимся в плетение сукна пальто, но не решался признаться Варе в своих опасениях. А она тихо прошептала:
— Паучок — к добрым вестям. Представляешь, как Коленька обрадуется, когда когда узнает, что наша с ним мечта исполняется.
Паук зашевелился, медленно повернулся в сторону Василия, будто что-то обдумывая, и в этот самый миг раздался громкий стук. В окне автомобиля появился полицейский полосатый жезл, а затем и лицо самого блюстителя порядка.
Василий опустил стекло и приготовился к разговору с инспектором, но тут сильный порыв ветра влетел в окно, закружил, осыпав снежинками весь салон, и так же лихо унесся в обратном направлении.
— В чем дело? Почему стоим? — Инспектор пронзительно вглядывался в лица водителя и пассажирки.
— Что-то нехорошо стало, — извиняющимся тоном ответил Василий и тут он заметил, паука, вцепившегося в нагрудный жетон инспектора и, догадавшись, что того выдуло снежным вихрем, громко закашлялся и хрипло добавил.
— Простыл я. Скорее бы добраться до дома.
Инспектор отшатнулся от окна, выпрямился, посмотрел на тянущийся сзади длинный хвост из автомобилей и, махнув жезлом, с тоской в голосе сказал:
— Не задерживайте движение.
— Есть, не задерживать движение! — Василий и быстро поднял стекло и повернувшись к Варе, подмигнул.
— А паучок-то сегодня щедр на добрые вести, к инспектору переметнулся.
***
В интернате было шумно, дети разного возраста носились по коридорам. Увидев гостей с большой корзиной, несколько ребят обступили их:
— А вы к кому?
— К вам, — уверенно произнес Василий.
— Налетай, ребята, всю ночь пироги для вас пекли!
— Мама! Мама! — раздался издалека звонкий голос. — Я знал… Ты мне приснилась сегодня!
— Коленька. — Варя рванула к беленькому голубоглазому малышу, несущемуся к ней по коридору.
Упав на колени и обняв ребенка, она зарыдала от счастья.
— Коленька, мы больше никогда-никогда не расстанемся, я обещаю тебе.
— Мама, мамочка…
У Василия сердце сжалось от этой сцены, он отвел взгляд, чтобы не показать навернувшиеся слезы, и тут заметил маленькую девочку. Она стояла, прислонившись к стене, и неотрывно глядела на Колю, крепко обхватившего ручонками шею матери.
Василий заглянул в корзину, но кроме маленького яблочка там уже ничего не осталось. Он подошел к девочке и протянул ей гостинец.
— Бери. Это тебе.
Девочка нерешительно смотрела на яблоко. Василий присел на корточки, собираясь заговорить с малышкой, но тут откуда ни возьмись появилась женщина в белом халате. Она схватила девочку за руку и произнесла:
— Нина, мы тебя обыскались! А ну быстро в столовую. — Сдвинув брови, она окинула Василия суровым взглядом. — Вы чей родитель? Что-то вас не припомню.
— Я… — Мужчина растерялся. — Мы к Коле Тихонову.
— Папаша, значит, новый объявился?! — усмехнулась женщина и, погладив по голове маленькую Ниночку, сказала: — Пошли, сиротка, пошли.
***
Колька оказался очень любознательным ребенком. Василий сразу нашел с ним общий язык и обещал свозить в выходные на рыбалку.
Теперь мужчина рвался домой как никогда, с трудом дотягивал до конца смены. Каждый вечер Варя терпеливо дожидалась Василия, кормила его горячим ужином, и только потом уходила в свою комнату, где уже спал сын. Она тоже ложилась в постель, но подолгу не могла сомкнуть глаз.
Василий ей нравился все больше. Он совсем не был похож на того вечно хмурого мужика, которого она раньше встречала у дома. Варе хотелось верить, что эти перемены произошли из-за нее, и радовалась, видя светящиеся глаза и улыбку на лице мужчины.
Однажды за ужином Василий осторожно, будто боясь спугнуть счастье, сказал:
— В доме стало так уютно и тепло, что я теперь спешу домой! Раньше такого не было.
— Мне… — Варя смутилась. — Мне очень приятно.
Не удержавшись, Василий схватил Варвару за руку.
— А хочешь, завтра все вместе в зоопарк сходим? — Он крепко держал теплую, немного шершавую ладонь женщины… Я, ты и Коля.
Варя залилась румянцем.
— Хочу. Коленька ни разу не был в зоопарке.
***
Жизнь этих одиноких сердец приобрела совершенно новые краски и смысл. Варя смогла устроиться на новую работу — ее взяли нянечкой в детский сад. Коленька был при ней. В выходные Василий организовывал интересные поездки по интересным местам, возил на зимнюю рыбалку. К Рождеству он попросил у Вари руки и решительно заявил, что желает усыновить Колю.
— У парня должен быть настоящий отец, — увернно сказал он.
Варя заплакала и обняла Васю, и тогда он поделился с ней одной мыслью, уже не один день терзавшей сердце.
— Варенька, в том интернате я тогда встретил одну маленькую девочку, Нину. Она была такая несчастная… — Он вздохнул. — Я навел справки, оказалось, что у нее нет родителей, погибли… Есть только бабушка, которая не может уделять ребенку необходимого внимания, вот и вынуждена была отдать Ниночку в интернат. — Василий прижал к себе Варю. — Давай удочерим ее. Я не могу забыть, какими глазами она смотрела, когда Коля кричал «мамочка» и обнимал тебя.
Варя, не раздумывая, согласилась.
— Я всегда хотела дочку. — Она посмотрела на сосредоточенно возившегося с конструктором сына.
— И Коленьке будет веселее.
— Я не сомневался, что ты согласишься. — Улыбнулся Вася.
— Теперь мы, как законные супруги сможем удочерить Ниночку.
Варя вдруг задумалась и взволнованно посмотрела на Василия.
— Но ведь это процесс долгий, там надо кучу документов собрать.
— Соберем, а пока Ниночку будем приглашать к нам в гости. Пусть привыкает к новым маме, папе и брату.
***
Ниночку привезли домой накануне Нового года. В гостиной уже стояла наряженная елка, упирающаяся макушкой в потолок, а под ней лежали в красивых упаковках подарки. Вся комната была украшена разноцветными шарами и праздничной мишурой. Дети долго играли и бегали вокруг елки. Когда, наконец,их уложили спать, утомленные и довольные супруги сели на диван, прижавшись друг к другу. Варя тихо шептала:
— По-моему, мы Ниночке понравились.
Василий крепко обнимал жену и от этого у него учащался пульс.
— И как же я раньше тебя не замечал? Столько ходил мимо… — Он заглядывал в глаза любимой. — А ты? Когда ты обратила на меня внимание? Когда влюбилась?
Варвара счастливо смеялась, прижимаясь щекой к груди Василия.
— Когда прочла твою записку, которую ты оставил мне в первый день. Конечно, я понимала, что ты не имел в виду тогда ничего такого…
Но ты написал: «Завтра заберем сына». Понимаешь, о чем я? — Она заглянула в его глаза.
— А теперь у нас есть еще и доченька. Это какое-то волшебство!
Василий прижал любимую к себе, вдыхая аромат ее русых волос, пахнущих полевой ромашкой, и загадочно улыбнулся.
«Ты даже не представляешь, как я этого желал».
Но вслух он ничего не сказал, боясь спугнуть счастье.
Галя услышала звон стекла и, отложив вязание, быстро прошла в гостиную. Кошка, словно чувствуя свою вину, быстро выбежала в коридор и спряталась за старой вешалкой. На полу, под наряженной елкой, блестели осколки разбитого шарика. Галя сразу же поняла, что это тот самый, сиренево-серебряный, с летящим оленем и звездами… Его подарили женщине очень давно. Галя хранила подарок, вешала украшение на самое видное место, любуясь тем, как искры от гирлянды путаются в тонких, серебряных рожках бегущего животного, как звезды, словно по волшебству, начинают свой танец, повинуясь одним им ведомой мелодии…
А теперь шарика больше нет.
-Ах, ты!… — Галина погрозила кошке, потом наклонилась и провела рукой по острым осколкам…
И тут время взорвалось воспоминаниями, вспыхнуло яркими картинами.
Вот Галя, еще совсем юная, в тонком пальто и сапожках бежит по аллее парка. Нужно спешить, Ромка сказал, что ждать долго не может, что ему на работу. А девушка и так задержалась. Они с подружками все никак не могли выбрать наряд для первого свидания.
Галя жила тогда в общежитии.
-Рома! Извини, я опоздала! — отдуваясь, прошептала запыхавшаяся Галя, заглядывая в лицо молодому человеку.
-Да ладно, ничего. Ну, ты отдышись, а потом пойдем.
Рома был простым и каким-то домашним, что ли. Этим он сразу понравился Галине. Ни напускной важности, ни высокомерия, ни оценивающего взгляда. Галя была не сильна в общении с противоположным полом, всегда очень стеснялась. А с Ромой было легко.
-Будешь мороженое? — спросил он, ловко кинув снежок в ствол ясеня, уснувшего под снежным покрывалом.
-Зимой? Так простудимся же!
-Тогда я тебя буду лечить. Мне как раз нужна практика! — улыбнулся Рома.
Ванильное, в вафельном стаканчике, мороженое обжигало рот. Зубы ломило, но Галя улыбалась. Ей было хорошо.
-Знаешь, я когда болел в детстве, бабушка покупала пломбир и в тайне от мамы угощала меня этим лакомством. И, представляешь, помогало! Так что ешь, не стесняйся!..
Фонари смотрели им вслед, стараясь вытянуть шеи- столбики, чтобы узнать, поцелует Рома сегодня свою Галочку или нет.
Но он все медлил. Прошла зима, весна ворвалась в город, заставляя воробьев оголтело трещать на ветках распускающейся сирени.
-Привет, галчонок! — Рома счастливо улыбался, жмурясь от солнца. Он держал в руках небольшой букет тюльпанов.
Галя смутилась, покраснела.
-Вот проклятая стеснительность! — девушка ругала себя, чувствуя, как горят щеки.
Рома протянул ей цветы, быстро поцеловал в пунцовую щеку а потом взял за руку и повел по дороге, как будто и не замечая, как вспотели Галины ладошки…
Тот первый поцелуй Галя запомнила на всю жизнь. Он был самый нежный и родной. Его она бережно хранила, не давая времени запорошить то чистое, юное, девичье, что тогда зародилось в душе…
Лето пролетело быстро. Галина вместе со своей однокурсницей Катей и Романом ездили в Крым. Там, в походе, высоко в горах, когда дух захватывало от того, насколько прекрасна жизнь, Рома признался в любви.
-«И я уже не прятала своих счастливых глаз. Украдкой мама плакала от радости за нас…» — пропела Катя, с хитринкой глядя на подругу.
-Ладно тебе! — Галина обхватила колени руками. Они с Катькой сидели у костра, жарили горбушки хлеба и смотрели на звезды.
-Знаешь, Кать, а я почему-то боюсь…
-Чего? — Катя ловко сняла с палочки подрумяненный хлеб. — Он хороший, ты тоже. Так чего тут думать?!
-Нет, я не его боюсь, а за него. Как будто что-то должно случиться… Что-то плохое.
-Брось! Все будет хорошо. Даже не сомневайся!
Рома не раз говорил, что хочет связать свою жизнь с военной медициной, тем более, что его старший брат служил в армии. Но Галя не воспринимала это всерьез. В городе так много больниц, где Ромка мог бы работать! Все наладится!
О том разговоре с Катей, о своей тревоге Галя забыла надолго. Пока не наступил очередной Новый Год.
Тогда Рома пришел к ним в общежитие. Он был какой-то напряженный, как будто все хотел что-то сказать девушке, но не решался.
-С Новым Годом, родная! — прошептал он, обняв Галю. — Я тут тебе подарок приготовил.
Галина открыла коробку. В картонном ящичке, заботливо укутанный ватой, лежал стеклянный шарик. Олень, игриво закинув голову, скакал по Млечному пути. Его рожки цепляли звезды и уносили их с собой, в сиреневую рассветную тишину…
-Рома! Какой он красивый! — Галя зачарованно рассматривала подарок. — Где ты такой нашел?! Спасибо, Ромка!
…Праздник, шумный, наполненный мишурой и яркими вспышками бенгальских огней, остался за дверьми общежития. Галя и Рома медленно брели по тротуару.
Галя чувствовала, что сейчас произойдет что-то плохое. Вот сейчас, когда они так близки…
-Галь, мне нужно уехать.
-Куда?
-Ну, по работе. Понимаешь? — он сжал ее руку.
-Нет, не понимаю. На практику? Куда? Надолго?
-Я получил письмо, Галь. У меня брат пропал…
Галя все вдруг поняла. Новости тогда пестрели сводками о событиях в «горячих точках»…
-Ром, но ты же еще студент! Тебе доучиться осталось год! Как ты там его найдешь? Это невозможно!
-Я не могу остаться, Галя, я должен. Я…
Он быстро повернул девушку к себе, поцеловал, жарко, быстро, а потом ушел…
Галя растерянно смотрела ему вслед…
Она навсегда запомнила его спину, застилаемую снежным вихрем. Фонари испуганно мигали вслед уходящей мужской фигуре, не понимая, почему же слезы блестят на глазах застывшей на дороге девушки, отчего так тоскливо вдруг стало на этой земле…
Он не написал ей с тех пор ни одного письма. Ни разу она не вздрогнула от того, что ее вызывают к телефону, не услышала в трубке его голос. Он как будто канул в небытие. Только серебряный олень все скакал по Млечному пути, покачиваясь на пушистой еловой ветке…
-Выкини ты этот шарик! -говорили Гале подруги. — Только глаза мозолит!
-Нет, я не хочу, — Галя бережно поправляла елочное украшение. Казалось, что если вдруг с шариком что-то случится, то оборвется последняя нить их нежной любви. Это было бы слишком больно…
-Напрасно ждешь. Если бы хотел, то давно бы объявился. Странно это все как-то, ушел и ничего не писал, ни одной весточки даже. Ты его родителям звонила?
-Их телефон молчит. Наверное, номер не тот. Да и Рома мне про них никогда ничего не говорил. Может, они и не общались…
Как будто и не существовало Романа Кравцова, доброго парня, что признавался ей в любви там, на горном склоне, летом…
Галя больше никогда не говорила о своей первой любви. Жизнь бежала дальше, неся девушку по течению. Работа, новые встречи, знакомства. Николай, статный, высокий, настойчивый, появился в ее жизни как-то внезапно, захватывая территорию, подчиняя себе истосковавшееся по любви сердце.
Галя сдалась не сразу. Но все же вышла за него замуж. Была ли она счастлива? Скорее, да. В их жизни не было романтики, быт и работа, поездки к родителям на дачу, телевизор по вечерам.
А олень все скакал по веткам новогодней елки. Каждый год он напоминал женщине, какой была ее первая любовь, так внезапно оборвавшаяся.
И вот теперь, спустя много лет, шарик разбился. Нить связи с прошлым, наконец, оборвалась. Да и прошлое это уже давно жило своей жизнью, как нечто эфемерное, полуреальное. А был ли на самом деле Рома, действительно ли существовал он в жизни той робкой девчонки, что хранила его подарок столько лет?
Галя медленно собрала осколки, все не решаясь выкинуть их в мусорное ведро. Отложив совок, женщина подошла к окну. Отдернув штору, она смотрела в черное, высокое небо, пылающее на западе ярко-красной полосой. Ни одно облако не закрывало звезды в эту ночь. Мороз словно специально высветил их, покрыв серебряными блестками.
По черному, холодному полотну бежал серебряный олень. Он откидывал голову, цокал тонкими ножками, поднимаясь все выше и выше. Он уходил, растворялся в зимнем безмолвии. Теперь душу Ромки больше ничего не держало на земле. Галя отпустила его, подарив покой.
Она так и не узнает, что Рома погиб в первый же день своей службы. Для Гали парень прожил еще не один десяток лет. Рома знал, что Галина поймет, что она не будет держать зла на него. Их души были связаны особыми нитями, теми, что не рвутся от рождающихся в ночной тишине сомнений.
Теперь же Галина отчетливо поняла, что Романа больше нет. Она отпустила его, позволив раствориться в снежном буране уходящего года. Это было грустно, но вместе с тем принесло мир и спокойствие, расставив все на свои места…
Галина провела рукой по щекам, вытирая слезы. Скоро вернется с работы муж, дети приедут в гости, праздник закружит женщину, укутав нежными взглядами родных. Так тому и быть…
Посвящается всем, кто живет в наших сердцах, кто греет наши души своим теплом даже тогда, когда не может быть рядом в этом мире…
