Одна новогодняя история сегодня всплыла в памяти. Было мне лет 10-11. Жили мы с мамой вдвоём. Небогато жили, но душа в душу. Она была мне не только любящей мамой, но и отличным другом.

Мы в то время обновкам безумно радовались, потому как нечасто они нам выпадали, и берегли мы их сильно, чтобы после нас ещё и младшие донашивали.

Накануне Нового года зашли мы с мамой в «Детский мир». И до ужаса мне там одно платье понравилось. Красное, вязанное, с яркой синей окантовкой снизу и на рукавах. Собирались мы туда за какой-то мелочью, то ли гирляндами, то ли дождиком (были раньше такие блестящие ниточки).

Я упёрлась и сильно стала маму просить платье примерить. И село это платье на мне как влитое, будто на меня шили. И фантазии сразу в моей голове стали возникать. Нравился мне один мальчик в классе, сильно нравился, и очень хотелось, чтобы на празднике в классе он меня в этом платье увидел.

Вот стою и чуть не плачу, и платье снимать не хочу. Тут мамочка моя это увидела и говорит: «Ну я зарплату скоро получу, давай возьмём». Ехала я домой счастливая до чёртиков.

Квартиру украсили. Ёлочку нарядили. А из еды в холодильнике только лёд и кусочек сливочного масла остался. С нетерпением ждали мамину зарплату.

Как вы помните, в советское время и 31 декабря люди работали, только их пораньше отпускали. Приходит мама с работы расстроенная: зарплату не дали, задержали. В глазах слёзы, в голосе обида. А главное, стыд, что меня без праздничного стола оставила.

К слову сказать, совершенно точно помню, что нисколько не расстроилась по этому поводу. Настроение было всё равно праздничное. Сидела перед телевизором, с удовольствием смотрела новогодние фильмы, которых именно в новогодние праздники было много, а в обычные дни телевидение разнообразным, как сейчас, не было. Да и каналов было всего два, по-моему.

Мама сварила картошку, сдобрила сливочным маслом, натёрла морковь, посыпала её сахаром. Больше в доме ничего не было. И на зиму консервировала она совсем немного, так как работала на двух работах, чтобы я ни в чём не нуждалась.

Сели мы с ней за стол, и мама расплакалась. Стала я её успокаивать и не заметила, как сама уже рыдала в три ручья. Не из-за отсутствия праздничных блюд, а почему-то очень сильно маму стало жалко, до удушья в горле.

В конце концов мы легли рядышком под одеялом на диване, прижались друг к другу и стали смотреть праздничный концерт.

И вот 12 пробило. Соседи по лестничной площадке стали выходить с бокалами шампанского на лестничную площадку и поздравлять друг друга. Орали и песни горланили. Только мы никуда не выходили.

Тут звонок в дверь, настойчивый, неоднократный. Мама пошла открывать, а там соседка, которая вечно ворчала на меня по разному поводу: то я очередь пропустила и подъезд не помыла, то топаю сильно и ей мешаю.

Вредная, короче, бабулька была, детвора из нашего двора её недолюбливала. Гоняла нас за крик и писк на улице. Умела приструнить и крикливых женщин, и разгулявшихся мужичков. Соседка, была уже вполне встретившая Новый год, я не слышала, о чём они говорили с мамой, но зато увидела напирающую на маму тушу грузной бабушки.

Она протиснулась в комнату, осмотрела наш стол с картошкой в центре и молча ретировалась назад. Помню, мама сильно покраснела.

Спустя минут 20 в дверь не звонили, а ногами пинали. Мы аж вздрогнули, естественно, мама мне выходить запретила и пошла сама узнать, кто это хулиганит за нашими дверями. Через минуту в комнату вкатилась баба Вера.

В руках она держала сумки с разными банками, коробочками, тарелочками, подмышкой торчала бутылка шампанского. Прикрикнув на маму, чтобы та не стояла как пень, а помогла, она стала доставать из сумок салаты, колбасу, банку солёных огурцов, половину отваренной курицы, конфеты и даже несколько мандаринов.

Мама опять заплакала, но уже не так как раньше. Баба Вера назвала её дурой, вытерла ей нос своим огромным рукавом, повернулась и ушла.

После Нового года баба Вера так и продолжала командовать во дворе и в подъезде. Никогда она не вспоминала про тот новогодний вечер.

Похоронили мы бабу Веру, когда моей дочери уже годик исполнился. Хоронили всем подъездом.

И оказалось, что все любили нашу «вредную соседку», что всем когда-то в чём-то она помогла…

Автор : Ангелина Низамова

Рейтинг

5 из 5 звезд. 3 голосов.

После новогодних праздников в детский сад пришел новенький мальчик – четырехлетний застенчивый белокурый Прохор. Стало модно называть детей старыми, незаслуженно забытыми, русскими именами. Появилось несчетное количество Никит и Данил, Артемов, Саввушек и Романов.

Родители Прохора не думали отдавать дань моде. Их история настолько необычна и удивительна, что узнав о ней, начинаешь верить в чудеса, в безграничную любовь и милосердие Божие.

Маленький Проша, в трогательных очочках, старательно, высунув розовый язычок, рисует на золотистой бумаге ангела – подарок маме на Рождество, и мурлычет себе под нос детскую песенку.

Проша верит в чудеса, и не только в Новый год или под Рождество, он, как и все дети верит в них постоянно, и ждет. Он даже не догадывается пока, что сам он и есть – настоящее Божие чудо…

Володя и Лена познакомились еще в институте. Два года просто дружили, а потом полюбили друг-друга. Закончили институт и поженились. Как они были счастливы тогда! Сколько мечтали, сколько планов строили! Володя не пошел работать по специальности – занялся бизнесом. В начале 90-х многие молодые специалисты выбирали для себя манящий, неизведанный, тернистый путь российского бизнесмена. Лена осталась на кафедре в институте.

Когда дела молодой семьи пошли в гору, появился достаток – Володя и Лена все чаще заговаривали о детях. Сначала планировали, выбирали время, потом перестали выбирать, просто отчаянно хотели, затем старались изо всех сил – безрезультатно. В таких ситуациях обычно первым обследуют мужчину.

Лена боялась даже заикнуться мужу о медицинских исследованиях. И напрасно, — когда Владимир понял, что их старания проходят впустую – сам пошел в медицинский центр. Он оказался совершенно здоровым, с прекрасной репродуктивной функцией. Настал черед Лены.

Лена не знала молитв. Выросла в советской атеистической семье: красавица, спортсменка, комсомолка. Шла в больницу и только твердила про себя: «Пусть все будет хорошо, пусть все будет нормально»! Не помогло. Ее будто громом поразило, когда она услышала приговор:бесплодие. Причем из всех возможных вариантов у Лены был самый страшный – стопроцентное бесплодие с врожденной патологией. Ей не хотелось жить.

Это известие Володя перенес стоически. Как мог утешал Лену, трогательно заботился о ней, возил по известным специалистам. Все доктора говорили одно и то же – шансов забеременеть и родить ребенка нет никаких.

Лена начала ходить по знахаркам. Пила отвары, набросала на пол в квартире сушеной травы и ходила по ней босиком. Зашивала в подушку какие-то амулеты, посыпала супружеское ложе «чудодейственным» порошком – все зря. Володя пытался образумить жену, отвлечь ее от навязчивой идеи, возил на курорты, в Париж, в Милан. — Не помогало.

Однажды подруга рассказала Лене о какой-то женщине, ясновидящей — не ясновидящей, колдунье — не колдунье, что по глазам может судьбу рассказать и научить как отвести беду. Была она когда-то женой сельского священника, рано овдовела, по мужу все слезы выплакала и тут у нее открылся дивный дар, вроде как у знаменитой Ванги.
Лена с мужем тотчас отправились к ней.

Ехали они долго, почти сутки. Чем ближе подъезжали к заветному месту, тем больше Лена верила в то, что ей помогут, что теперь-то все получится, у нее будет долгожданный малыш. Выехали из дома засветло, а до места добрались поздним вечером, еще хорошо, что летом светло, а то ни за что не нашли бы дорогу. Ни нескончаемой очереди к прорицательнице, ни солидных ее помощников и помощниц, деловито прикрикивающих на страждущих, молодые люди не увидели.

Глухая деревушка, небольшой, еще крепкий дом, куры во дворе, серый кот на крыльце. Да и матушка оказалась совсем еще не старая, крепкая, приветливая женщина. Усадила гостей, напоила липовым чаем, о беде слушала внимательно, молча.

Лене сказала только: «Знаешь, голубка, как в народе говорят – призри сироту и спасешься. Ты подумай об этом крепко, может тогда и тебе милость от Господа будет».

Спать их положила на сеновале, утром собрала свежих яичек и медку в дорогу, а когда Володя заикнулся об оплате – так грозно на него цикнула, что даже он оробел. С тем и уехали.

Лена была разочарована, зато Володя воспрял духом. После долгих разговоров, молодая семья решилась на усыновление. Лена поставила условие – ездить по детским домам не будет, в первом же доме, какой малыш к ней пойдет – того и усыновят.
Володя навел справки,приехали в детский дом… Никогда в жизни еще Лена так не волновалась! Володя многозначительно молчал. Все решила шустрая черноглазая девочка — пятилетняя Катя. «За мной мама приехала», — громко сказала она, и взяла Лену за руку…

Лена перестала ждать чуда, она увлеченно готовилась к приезду дочки, а Володя оформлял документы, когда их пригласили поехать в Дивеево, поклониться святым мощам батюшки Серафима.

Володя хотел отказаться – много хлопот с усыновлением, работа, но Лена настояла. Она запомнила слова деревенской «Ванги» о сироте и о Божьей милости, и еще ей хотелось искупаться в святом источнике, том самом, в котором купалась последняя русская императрица, прося у Бога сына. Они поехали.

День был не праздничный, а народу в монастыре все равно собралось много. Отстояв длинную очередь к святым мощам, Лена растерялась. Что ей делать, как подойти, — не знала. Пожилая монахиня, стоявшая у раки поманила ее и сказала: «Сделай поклон, потом подходи приложиться. Не знаю о чем ты просишь, но если веруешь – батюшка Серафим поможет»!

В голове не было ни одной мысли, Лена все сделала, как положено, а когда выходила из храма вспомнила, что от растерянности и страха так ни о чем и не попросила. Она села на ступеньках храма и заплакала. Солнце заходило, освещая дивным розовым светом монастырский цветник. Ярко, до боли в глазах, горели кресты на куполах Троицкого собора.

«Господи, — вдруг сказало Ленино сердце, — дай мне сил стать хорошей матерью. Преподобный батюшка Серафим, помолись обо мне Богу»! Лена посмотрела на мужа и вдруг само собой всплыло, будто ниоткуда: «Пресвятая Богородица, спаси нас»!…

Лена не понимала, что с ней творится. Ее вдруг охватило какое-то непонятное чувство вселенской любви. С души будто свалился тяжеленный груз и стало легко. Слезы лились потоком, и она никак не могла их унять… Потом они ездили к святому источнику, Володя набрал пятилитровые бутыли воды, Лена искупалась.

Когда она входила в длинной, до пят, нежной хлопковой рубахе в холодгую воду, ее сердце ликовало. Радость, радость, радость – стучало в висках. Откуда это – не могла понять Лена, да и не пыталась…

Ночью опять молились в храме. — И слова нашлись, и молитва сложилась. Лена смотрела на раку со святыми мощами батюшки Серафима и думала, как это за один только день он вдруг стал для нее будто родным?!… Утром они уехали.
Через месяц Володя и Лена забрали Катю и стали жить настоящей семьей. Живая, умненькая девочка, которая сама выбрала себе маму, действительно стала для них родной. И случилось чудо — Лена поняла, что беременна, и знала точно – у нее будет сын. Только через пять месяцев она пошла в женскую консультацию.

Врач, слушая сердцебиение ребеночка, отказывалась в это верить. Последние месяцы беременности с Леной носились, как с писаной торбой, поражались, ахали, наблюдали. «Стопроцентное бесплодие» росло и шевелилось у нее под сердцем.
В январе у Лены и Володи родился здоровый сын и через неделю, как и положено, счастливые родители принесли мальчика домой. Лена переживала – как примет малыша Катя, боялась и за себя — хватит ли любви на двоих?!
Хватило, и даже прибавилось.
Имя сыну не придумывали. Лена всегда знала – родился Прохор. Почему? — Так звали мальчика, который стал потом преподобным батюшкой Серафимом, всероссийским и всеправославным печальником, святыми молитвами которого случилось с Леной обыкновенное чудо…

Из сети.

Рейтинг

5 из 5 звезд. 2 голосов.

Дундук…

Ира тяжело вздохнула. Новый год придётся встречать в общежитии. Последний экзамен назначили на 30 декабря. Она просто не успеет доехать домой. И, как назло, сдавать придётся у самого противного преподавателя курса. Ребята даже кличку ему дали — Дундук.

Студенты не любили Владимира Николаевича. Был он для них слишком пожилой, слишком принципиальный, правда они называли это «вредный», слишком непонятный их молодым энергичным натурам. Профессор никогда никуда не спешил. Каждого отвечающего выслушивал с неизменным вниманием и потом обязательно задавал дополнительные вопросы.

Этого ребята боялись больше всего. Потому что, если билет можно было вызубрить, а, если удастся, то и списать, вопросы въедливого старика предугадать не представлялось возможным. Нужно было знать предмет. И когда у Владимира Николаевича возникали сомнения в знаниях ученика, он беспощадно отправлял его на переэкзаменовку. Просить его о снисхождении было бессмысленно, потому что он неизменно повторял: «Даже на «двойку» надо что-то знать, друзья мои, даже на «двойку»…»

Настроения никакого. Ира пялилась в конспект, но мысли её были далеко. Хлопнула дверь, и в комнату влетела её соседка по комнате Женька.

— Ирка! Чего сидишь? Давай в институт быстрее! Я сейчас у Дундука спросила, можно ли экзамен сдать с другой группой на два дня раньше. И, представляешь, он разрешил! Может, и тебе повезёт!

Ира бежала со всех ног, но всё равно опоздала.

— Только что ушёл. — Молодой преподаватель с сочувствием глянул на расстроенную девушку. — Но только-только. Можешь попробовать догнать.

Ирка выскочила на улицу. Огляделась по сторонам. Точно, вдоль институтского забора, ссутулившись, медленно двигался Владимир Николаевич.

— Здравствуйте! Извините, пожалуйста! — Запыхавшаяся девушка догнала его уже около автобусной остановки.

— Здравствуйте! — Преподаватель неторопливо обернулся и внимательно оглядел Ирку с головы до ног. — На сегодня мой рабочий день окончен. Завтра я на кафедре с девяти.

— Знаю. — Испугавшись собственной наглости, кивнула Ирка. — Но это очень важно.

Профессор поднял брови.

— Вот как? Так чем я могу быть вам полезен?

— Владимир Николаевич, вы разрешили Женьке, Евгении Кашириной, сдать экзамен с другой группой. Пораньше. Я хотела просить вас о том же.

Преподаватель ещё раз смерил взглядом студентку, словно размышляя, стоит ли вообще продолжать этот бесполезный разговор.

— У Кашириной международный студенческий лагерь на кону. Если вы не забыли, ваша подруга — лучшая студентка, и путёвку эту получила заслуженно. А у вас что?

Ира опустила голову. Конечно, она ведь даже не отличница, а до Жекиных успехов, ей как до Луны пешком. Надо было сразу об этом подумать.

— Ну, так что у вас?

— У меня мама. Просто мама. Простите, Владимир Николаевич, я поняла.

Она развернулась, чтобы уйти. Но Владимир Николаевич неожиданно рассердился:

— Я вас не отпускал! Вы подошли ко мне с вопросом, из-за которого я, между прочим, пропустил свой автобус, а теперь собираетесь уйти, даже не выслушав ответ.

Ира виновато топталась рядом, не зная, что теперь говорить.

— Так что у вас с мамой? Болеет?

— Нет. — Она покачала головой.

— Просто она одна. Понимаете, с тех пор, как я уехала, совсем одна. Мы всегда встречали с ней Новый год вместе. Я успевала. А в этом году я не успеваю приехать. Простите, я сама уже поняла, что это не уважительная причина.

— Не уважительная… — Задумчиво повторил за ней Дундук.

— А, знаете, Ирина, приходите с Кашириной. Я приму у вас экзамен. Но, если у меня возникнут сомнения в ваших знаниях, не обижайтесь…

— Жека, похоже, я попала! — Ирка взялась за голову. — Теперь у меня на два дня меньше, а учить ещё… мамочка дорогая.

— Помочь тебе? — Женька с готовностью достала свои конспекты.

— Ага. Пересадку мозга сделать. Твоего мне. Только это и поможет. Нет, Жек, буду зубрить! Я уже билет домой купила.

* * * * *

Экзамен у Дундука, как всегда, затянулся до вечера. Женя и Ира сдавали после всех. Как-никак, с чужой группой, и надо было дождаться, пока закончится список. Наконец, настала и их очередь. Женька быстренько отстрелялась и, махнув на прощание рукой Ирине, скрылась за дверью. Ира ещё сидела над своим билетом.

Села отвечать. Запинаясь от волнения, рассказала первую тему, потом вторую.

— Неплохо. — Преподаватель побарабанил пальцами по столу.

— Давайте теперь несколько дополнительных вопросов, и можете быть свободны.

В это время за окном раздались громкие хлопки и восторженные детские вопли. Видимо, кто-то не дождался наступления праздника и запустил один из фейерверков. Небо на мгновение расцвело яркими огнями, и Ира вдруг заметила, как изменилось лицо Владимира Николаевича: морщины разгладились, а в глазах появился детский восторг. Разноцветные искры за окном погасли, а он всё сидел и смотрел на падающие в свете фонарей снежинки. И вдруг заговорил:

— После войны всем было очень трудно. Но взрослые, жалея нас, детей, старались превратить каждый Новый год в настоящий праздник. Непременно ставили ёлку. На заводе, где работала тогда моя мама, снаряжали машину в леспромхоз, и после раздавали деревца тем, у кого были дети.

Мы с сестрой ждали этого момента. Приносили ёлку, пахнущую морозом, ставили в углу. Постепенно по дому начинал расползаться запах хвои, и наши детские сердца наполнялись радостью и ожиданием праздника. Мы доставали заранее приготовленные самодельные украшения и начинали наряжать ёлку. Сохранившиеся с довоенных времён, и трофейные, привезенные из Германии, игрушки берегли и вешали на самое видное место. Но и наши неуклюжие звёзды и снежинки казались нам тогда очень красивыми.

Как-то, ещё летом, мама подарила мне книгу Носова «Весёлые рассказы» и рассказ про бенгальские огни полностью овладел моими мыслями. Я всё думал, как бы и мне, как мальчику Мишке, сделать такие же. Мечтал удивить маму и сестру.

Он замолчал. Ира сидела не дыша, боясь перебить профессора.

— Но я решил пойти дальше, сделать настоящую искрящуюся ракету. Больших трудов мне стоило достать натриевую селитру и фольгу. — Продолжал Владимир Николаевич.

— Я отдал за них свои главные сокровища: ножик и коллекцию значков.

Я вымачивал газеты в растворе селитры, сушил их на батарее, набивал пустые гильзы спичечными головками. Вертел тугие валики из всего этого. Словом, к Новому году я приготовился основательно…

И вот в канун праздника долго уговаривал маму пойти со мной во двор. Мы оделись, вышли и я начал колдовать над своими изобретениями. Первые две заготовки красиво заискрились на излёте. Сестрёнка прыгала и хлопала в ладоши. А вот с третьей, самой большой, я, видимо, перемудрил. Она полетела по непонятной траектории и шлепнулась за деревянную сараюшку. Были ещё тогда такие во дворах. И почти сразу оттуда повалил дым. Сарай потушили быстро, потому что свидетелей моего пиротехнического эксперимента собралось достаточно.

Особо не ругали, лишь взяли слово, что больше я такими вещами заниматься не буду. А вот мама рассердилась.

Весь вечер до Нового года она со мной не разговаривала, а я боялся сказать, что просто хотел её порадовать. После того, как погиб на войне отец, она редко улыбалась, а нам очень хотелось видеть её весёлой. Конечно, мы помирились. А утром под ёлкой я нашёл свои первые «снегурки», коньки, о которых так мечтал.

Мама давно умерла, а я до сих пор люблю новогодние фейерверки. Хотя сам их, конечно, больше никогда не делал…

Он придвинул к себе Ирину зачётку, поставил «хор.»

— Если ещё подучите, в следующий раз будет «отлично». И обойдёмся без дополнительных вопросов. Езжайте, Ирина, к вашей маме и празднуйте!

Ира, не веря своим глазам, смотрела на зачётку. Всё! Она сдала! Сдала сессию! И даже без «троек».

— Спасибо вам!

Открыв сумочку, что-то вспомнила и, засмущавшись, положила на стол горсть шоколадных конфет.

— Что это? — Нахмурился профессор. И тут же улыбнулся. — «Мишка косолапый». Неужели, ещё делают?

— Мама их очень любит. Говорит, конфеты из детства. Я ей и купила.

— Ну, бегите, Ира, поздно уже.

— Счастливого Нового Года, Владимир Николаевич!

На первом этаже ждала Женька.

— Ты чего так долго? Принял? Измучил, наверное. Дундук!

— Он не Дундук.

Владимир Николаевич положил в рот конфету. Бережно разгладил фантик и подошёл к окну. Там, по-прежнему, падал снег. Через институтский двор спешили к воротам две девичьи фигурки.

— Счастливого нового года! — тихо прошептал он.

Рейтинг

5 из 5 звезд. 2 голосов.

Январь
Зульфия вышла на балкон с тазом выстиранного белья. «Город засыпает, просыпается мафия — улыбнулась она, расправляя наволочку — Я, наверное, единственный человек, который не спит утром первого января».
Этот год, как и прошлые два, она встретила одна, о чём ни капли не жалела. Ей было 35, и она прекрасно понимала чего хочет, а чего нет. Шумные застолья, безумное количество салатов, голубой огонёк, петарды и прочие атрибуты новогоднего празднества не её стихия. Поэтому она отказывалась от всех приглашений, надевала маску на глаза, затыкала уши берушами и в 22 часа ложилась спать.
Когда новогодний кураж набирал обороты, она уже видела сны. А первого января, если позволяла погода, уезжала в лес покататься на лыжах. Или гуляла в парке, если мороз щипал за нос.
Развесив бельё, Зуля вернулась на кухню, взяла со стола кружку-термос, надела перчатки, и накинув капюшон вновь вышла на балкон. Аккуратно прошла мимо белья, раскрыла окно и, впустив снежинки на балкон, с удовольствием втянула носом зимний воздух.
Тишина.
Наверное, никогда город не бывает таким безмятежным как утром первого января. Где-то едут такси, но до старого двора их шум не доносится. Нет собачников, никто не торопится в школу и на работу. Кажется, что даже вездесущие голуби отсыпаются после ночных гуляний.
Ночной снегопад навёл чистоту в городе: засы́пал прошлогодние следы, припорошил ветки и скамейки. В Новый год с новым снегом, с новыми мыслями, с новым настроением.
Зуля открыла термокружку. Горячий кофейный пар смешался с зимним воздухом, создавая бодрящий коктейль.
Морозную тишину нарушил свист, Зуля машинально посмотрела туда, откуда слышался звук.
— С Новым годом! — крикнул ей мужчина с балкона из дома напротив.
— Привет, Гриша! — улыбнулась она и, подняв кружку в знак приветствия, добавила — И тебя с Новым годом! Не спишь?
— Неа, Ангелина разбудила, вот взбадриваюсь утренней сигаретой.
— Не знала, что ты женился. Поздравляю! — крикнула она в ответ.
— Я не женился, я развёлся! — хохотнул он, — Ангелина — это дочка.
— Ого, я не знала. Давно не встречала тётю Машу.
— Они в деревню переехали, а квартиру мне с Гелей оставили.
— Понятно.
— Ты одна?
— Да, бодрюсь кофе, — она снова подняла кружку.
— А приходи к нам! А то что мы орём на всю улицу, того глядишь, побьют.
— Э-э-э, как-то неудобно.
— А что такого? Мы вдвоём, ты одна, приходи. У меня кофе вкусный. Придёшь? Думай, быстрей, Геля стучится.
— Ладно, сейчас приду, — улыбнулась она: Гриша совсем не изменился, всё такой же нетерпеливый.
— Ну, окей, ждём. Я пошёл, — он скрылся в глубине квартиры.
Зульфия допила кофе и тоже зашла в квартиру. Открыла шкафчики в поисках угощений девочке: на работе надарили много всего. Нашла шоколадного Деда Мороза, наполнила пакет мандаринами и пошла одеваться.
С Гришей они знакомы всю жизнь: их детство прошло в этом дворе. Неизвестно почему, но дома построили совсем рядом, возможно, нарушая нормы. И то, что так злило взрослых, пришлось по душе детворе. Квартира Зульфии и Гриши находились напротив друг дружки, и это было лучшим средством коммуникации.
В шесть лет он кричал ей: «Зуля, я гулять, выходи!» Она кивала и бежала одеваться.
В девять слышалось: «Зуля, что задавали по математике? Я не записал!»
Она высовывалась в форточку и диктовала.
В двенадцать они придумали протянуть верёвки друг другу и отправлять сообщения. Правда конструкция оказалась ненадёжной и продержалась всего вечер.
В пятнадцать он светил ей ночью фонарём в окно, значит: выходи на балкон. И она, кралась мимо спальни родителей, чтобы послушать аккорды, которые он выучил. И тихонько подпевала: солнце светит и растёт трава, но тебе она не нужна…
А в восемнадцать он ушёл в армию, она училась на первом курсе. И как-то дороги их разошлись. Он после армии остался в Пскове, она после института уехала на стажировку в Стамбул. Конечно, иногда они встречались во дворе, болтали, смеялись, добавили друг друга в друзья в соцсетях, но такого общения как в юности не было. Встречаясь во дворе с его мамой, разговаривали больше на общие темы, судьба Гриши не интересовала Зульфию — чистая дружба ушла вместе с детством.
Два года назад родители Зульфии переехали в квартиру, доставшуюся им от бабушки, а ей отдали свою. «Может, живя отдельно, ты найдёшь себе мужа» — приговаривала, вздыхая мама. Зульфия пожала плечами.
Никого искать она не собиралась, и не особо страдала от отсутствия мужа. Иногда на неё накатывало одиночество и скука, но в целом ей было неплохо без кольца на безымянном пальце. Она радовалась за подруг, которые становились мамами, с удовольствием играла с чужими детками, но не задумывалась о своих. Всё в её жизни шло ровно, предсказуемо и Зульфию это устраивало.
Через двадцать минут она нажала на дверной звонок Гришиной квартиры. Надо же сколько лет общались, а она была здесь всего несколько раз. Они больше гуляли, чем сидели по квартирам.
Гриша открыл сразу. Всё такой же высокий, со смеющимися карими глазами. Отдавая дань моде, отпустил бородку.
— Привет! — он обнял её, — С Новым годом!
— Привет! — она едва доставала ему до плеч.
— Проходи, раздевайся и будь как дома. Знакомьтесь, это моя принцесса — Ангелина. А это тётя Зульфия, мы с ней в детстве голубей гоняли.
— Папа, зачем вы их гоняли? Их же колмить надо!
— Зайка, в нашем детстве хлеб на улице был вкуснее, чем дома, поэтому голубям ничего не оставалось, приходилось гонять.
— А мне четыле года! — объявила малышка.
— Ух ты, а я думала три, а ты совсем большая девочка.
— Я не девочка, я плинцесса!
— Простите, Ваше Высочество. Это вам, угощайтесь.
— Ой, папочка шоколадный Дед Молоз! Хочешь, я покажу, что мне плинёс настоящий Дед Молоз? — и не дожидаясь ответа, девочка увлекла Зульфию в комнату.
После того как она показала все свои игрушки поинтересовалась:
— Папочка, а мы на голке поедем кататься?
— Нет, зайчонок, я же говорил тебе — машина сломалась. Дождёмся, когда откроется автосервис, машину починят и тогда съездим.
Девочка насупилась, а Гриша пояснил:
— Мы хотели на тюбинге покататься, в Городецком бору классная горка. В прошлом году всю зиму там проторчали. Помнишь какая классная зима была? А вчера неожиданно тачка подвела.
— Поехали на моей, — предложила Зульфия, — Я хотела на лыжах прокатится, но могу перенести и на завтра.
— Серьёзно? Слушай, классная идея! — Гришу как в детстве уговаривать не приходилось, — Геля, слышишь: тётя Зуля зовёт на её машине в лес поехать. Живо одевайся, пока она не передумала! Колготки на батарее.

Зульфия улыбалась. Как будто ничего не изменилось и перед ней всё тот же Гришка. Такой же быстрый на решения, импульсивный, эмоциональный. Она всегда старалась держаться ближе к нему, потому что была робкой и не такой сообразительной, не умела острить и обзываться. Умение дать отпор — важный навык в детской коммуникации, а махать кулаками и убедительно говорить у Зули не получалось, поэтому Гришина спина были её защитой и опорой.

А для мальчика она была идеальной собеседницей: слушала не перебивая, пока у него не кончатся слова. Были, конечно, в их компании и другие ребята, но сейчас по прошествии стольких лет понятно, почему они сдружились — потому что были разными. Но тогда это никого не заботило, как, впрочем, и сейчас. Нет никакого смысла выяснять причины счастливого детства. Оно просто было.

Собрались за полчаса, вытащили тюбинг и детское кресло из машины Гриши, разместили в машине Зульфии и поехали в Городецкий бор, пока не проснулись жители города.

Так легко и беззаботно не было давно. В бору встретилось несколько пожилых пар, сонные собачники, но горка была пустая. Поэтому они провозгласили себя царями горы и повеселились вдоволь. Катались и вдвоём, и втроём, и поодиночке, задом наперёд и даже стоя. Нашли небольшой дикий пригорок и кубарем скатывались с него. Закапывали друг друга в снег и бросались снежками.
В обед народ стал прибавляться и цари горы решили вернуться домой. Ангелина задремала на заднем сидении, Гриша шёпотом попросил:
— Остановимся у магазина? А то дома шаро́м покати, из-за машины я не успел закупиться.
— Конечно.
Пока Гриша закупался, она рассматривала девочку. Как она была похожа на отца! Те же глаза и нос, папины жесты и импульсивность. Настоящая папина дочка. Интересно где её мама?
Вскоре вышел Гриша, неся в руках огромные пакеты с продуктами, она открыла багажник.
— Зуля, ты вчера пила шампанское?
— Неа, я спать легла.
— Я тоже не пил, поэтому взял бутылку розового, икры и всяких нарезок. Будем отмечать Новый год!
— Да? Неожиданно… — протянула она.
— У тебя были планы?
— Нет.
— Тогда возражения не принимаются. Или тебе скучно в нашей компании?
— Нет, наоборот, очень даже весело. Я сто лет не каталась с горки и в снегу валяюсь, если только на лыжах упаду.
— Тогда вопрос решён.
— Можно я хотя бы домой забегу и переоденусь?
— Домой можно, но если что у меня по метанию пятёрка и в армии я нормально стрелял. Буду кидать мандарины в твоё окно, пока не придёшь.
— Гришка, ты совсем не изменился, — улыбнулась она.
— Ты тоже.
Часом позже они сидели на маленькой кухне, наполненной ароматом мандаринов и пузырьками безмятежности. Маленькая Ангелина смотрела мультики, а Григорий делился с подругой детства новостями своей жизни:
— Леська, жена моя бывшая, сказала что оставляет дочь мне. У неё случилась интернациональная любовь, она сейчас в Турине и, как я понял, собирается там остаться. Говорит, что весной выходит замуж. Ума не приложу как сказать Геле, что мама улетела, возможно, навсегда.
— Может, и не надо говорить, Гриш? Как-то само устаканится, время расставит по своим местам. Вдруг она вернётся?
— А если Ангелинка спросит?
— Скажи как есть: мама в Италии, когда вернётся — не знаю. Не говори лишнего, маленькая же, не поймёт.
— Ну да, ты права. Блин, не знаю, как буду с ней справляться. Она же девочка, а я во всех этих тонкостях не очень-то разбираюсь. С мальчиком было бы проще. А Геля: косичку заплети, так я не хочу, платье некрасивое, колготки вчера надевала, это не кукла Лол… Как девочки во всём этом разбираются?
— Гриш, ты очень хороший папа, главное — ты её любишь. А большего ей пока и не надо. Не беги впереди паровоза, нет же пока глобальных проблем, вот и не решай их.
Он провёл рукой по подбородку.
— И снова ты права. Мне бы твою рассудительность, может, не наломал бы я дров в жизни.
— И не было бы у тебя такой классной дочери.
— Точно!
— А с Ангелиной я помогу, приводи её ко мне в выходные, например, или вечером, когда у тебя дела. В общем, звони, если нужна помощь.
— Я лучше тебе фонариком в окно посвечу или мандарин кину.
— Годится! — захохотала она.
— Кстати, я нашёл на шкафу свою гитару, представляешь?! Мама обернула её тряпкой и она почти не пыльная и почти не фальшивит. Хочу поменять струны.
— Круто! Сыграешь?
— Сейчас? А почему бы и нет? — он вскочил и ушёл в комнату.
Пока он ходил за гитарой, Ангелина выключила мультики, забралась Зульфие на коленки и потребовала почистить мандарин.
Тихо зазвучали струны, кухня наполнилась хриплым голосом:
— День как день, только ты почему-то грустишь…
А Зульфия вдруг вспомнила пословицу «Ищи клад у своего плетня», еле ощутимо прижала девочку к себе, и раскачиваясь в такт музыке тихонько подпела:
— Солнце светит и растёт трава, но тебе она не нужна…
Айгуль Шарипова

Рейтинг

5 из 5 звезд. 2 голосов.