У моего друга была старая собака, овчарка. Ходила уже с трудом, задние лапы приволакивала. И тут его дети притащили в дом крысёнка вместе с клеткой. Дескать, некуда девать бедняжку, соседи уезжают за границу, хотели выкинуть на помойку…
Родители всполошились: как ещё и крысёнок в нашем доме? У нас же собака, она его съест! Дети: мы будем следить! Примерно две недели вся семья строго следила, чтобы собака с крысёнком не пересекались. Запирали либо крысёныша в клетке, либо собаку в другой комнате.
Но один раз, как и положено в таких случаях, не уследили… Собака засунула свою огромную зубастую морду, которая в 5 раз больше самого крысёнка в открытую клетку: ой, а кто это такой маленький?
А крысёнок, он тогда безмятежно спал, проснулся и лизнул собачий нос: ой, а ты — кто такой большой?
И началась дружба большой старой собаки с юным крысёнком. С тех пор они спали только вместе (никто никого уже не запирал), они гуляли вместе на улице (крысёнок на шее у собаки), они носились по квартире друг за другом , как черти.
Крысы — весёлые игривые существа. Старая собака помолодела лет на пять, даже задние лапы заработали. Когда у тебя молодой весёлый друг — это передаётся. Они были — КОРЕША!
Они даже еду со стола тырили вместе. Вернее так: крыса тихонько забиралась на стол и скидывала вкусные кусочки собаке. Собака их ловила в полёте: АМ!
Они были — БРИГАДА! Крыс мыть не надо, они сами начищают себя до блеска, они треть жизни посвящают вылизыванью самих себя.
Крыса моего друга, кроме себя, усердно вылизывала и своего брутального собачьего друга. Правда, всего его вылизать она конечно не могла, она была в 100 раз меньше его.
Хватало энергии — вылизать ему нос, глаза и уши. Большая собака при этом дрыгала задней лапой от удовольствия.
Никто на свете не сможет вам лучше вылизать ухо, чем крыса своим маленьким розовым язычком, свидетельствую. Когда вся крыса целиком залезает в собачье ухо чтобы его вылизать, и из уха только хвост торчит…
Представили себя на месте собаки? Вы бы тоже задрыгали задней лапой! И собака в ответ благодарно вылизывала крысу. Это было не просто для крысы.
Представьте: вы — такой маленький, а вас вылизывают огромным розовым языком размером с холодильник, перекатывая по ковру. Но это — ритуал, от него не отвертишься. Крыса дрыгала лапами в процессе. Всеми четырьмя.
А когда собаку водили после осенней грязной прогулки мыть лапы в ванну, она нежно брала свою любимую крысу поперёк живота и тащила с собой: мне без тебя будет скучно мыться…
Крыса не сопротивлялась. Друга моют, и я заодно поплескаюсь, делов-то, хоть я и чистая по жизни. Я это видел лично. Я приходил в дом моих друзей с их замечательными и удивительными собакой и крысой.
Первое, что меня встречало в прихожей — выбежавшая вперёд крыса (крысы — любопытные до невозможности и бегают очень быстро): ой, а кто к нам пришел?
Потом не торопясь выходила огромная овчарка, строгая такая: ты не наступи ей, мелкой попрыгунье, на хвост, дядя Юра! Овчарка меня знала 15 лет уже.
Становилась мощными лапами (размером с мою руку) над своим микроскопическим крысячим другом, прикрывая всем телом. Они были ко мне дружелюбными обе. Обеих чесал за ушком и был неоднократно облизан обеими. Я обожаю собак и крыс. И они это знают.
***
… А умерла друг-крыса раньше своего милого друга-собаки. Крысиный век не долог, всего 3 года. Их детство, юность, зрелость и старость укладываются в этот короткий промежуток. Потом у них «кончается батарейка».
Собака пережила её на три дня. Как не стало её любимого друга-крысы, она легла и тихо «ушла на радугу». Кончилась и её батарейка.
Собака и так при помощи своей любимой крысы прожила минимум дополнительных два года, как сказали потом ветеринары. Она прожила почти 18 лет. Крыса подзаряжала её «батарейку».
Друзья, они всегда подзаряжают наши батарейки, проверено по жизни.
Виталий Андреевич снял с газовой плиты закипевший чайник, сделал бутерброд с сыром и включил маленький телевизор, что стоял на кухне — посмотреть за завтраком утренние новости.
За окном уже рассвело, по улице одна за другой проезжали машины, автобусы – город проснулся, народ ехал на работу, учёбу, по делам.
Только Виталий Андреевич никуда не торопился и не собирался – он уже пять лет как вышел на пенсию. Налив стакан чаю, Виталий Андреевич взял бутерброд и, взглянув в угол кухни, где раньше стояла миска Тяпы, с грустью вздохнул.
Вот уже второй месяц он жил один – Тяпа, дворняжка, её было двенадцать лет, умерла. Короток собачий век. Привёл он её домой с улицы, когда ей было два года.
Возвращаясь вечером с работы, не раз замечал он черненькую собачонку то у мусорки, то у дверей магазина, то сидящую у какого-нибудь подъезда. Поспрашивав жильцов, узнал, что эта собачонка жила у старушки в соседнем доме.
Старушка была одинокая и недавно умерла – вот собачонка, никому теперь не нужная, и оказалась на улице. Возвращаясь в следующий раз с работы, он купил в магазине колбасы – потоньше, в шкурочке, чтобы легче было отломить.
Прошёлся по двору в надежде встретить собачонку. Нашёл — та сидела на крыльце одного из подъездов соседнего дома. Брошенный ей кусок колбаски, она сходу съела.
— Вкусная? — спросил Виталий Андреевич.
– Ещё хочешь? Собачонка, соглашаясь, несколько раз тявкнула.
— Ну, пошли тогда ко мне, — сказал Виталий Андреевич. Так Тяпа (Виталий Андреевич назвал её Тяпой) и поселилась в его квартире. Десять лет они прожили вместе. И вот Тяпы не стало…Не стоит её мисочка в углу… Опустел угол. Да и вся квартира без Тяпы тоже опустела.
Позавтракав, Виталий Андреевич развернул местную городскую газету с объявлениями. Ещё вчера он обвёл в ней красным карандашом одно из них, в котором сообщалось что собачий приют под названием «Жил-был пёс» примет денежную помощь, а также отдаст в добрые руки своих питомцев.
— Улица Восточная, дом №27, — прочитал Виталий Андреевич.
– Это на конце города. Туда ходит, кажется, пятнадцатый автобус. Ладно, на остановке у людей поспрашиваю.
Через полчаса Виталий Андреевич собрался и пошёл на автобусную остановку.
— Да, это вам надо садиться на пятнадцатый, — сказали ему.
– Конечная остановка. Улица Восточная состояла из частных домом. Двадцать седьмой дом оказался последним.
Пройдя вдоль длинного забора, за которым слышался собачий лай, Виталий Андреевич остановился у незапертой калитки, над которой был прибит небольшой щит с надписью «Собачий приют «Жил-был пёс».
Пройдя по дорожке, он поднялся на крыльцо небольшого кирпичного дома и, постучал в дверь. Никто не ответил. Немного подождав, Виталий Андреевич зашёл в дом. За столом у окна сидела молодая женщина, можно сказать, девушка и что-то писала.
У другого окна стоял деревянный ящик, из которого выглядывали два лохматых щенка, пытаясь вылезти – поскуливая и покряхтывая. Рядом с ящиком стояла бутылка с молоком и соской.
— Здравствуйте! – поздоровался Виталий Андреевич.
— Здравствуйте! – улыбнулась девушка.
– Проходите! Слушаю вас. Я хозяйка приюта и по совместительству ветеринар. Татьяна Николаевна Снежина. Можно просто Таня. Вот, — показала она рукой на ящик, — дети вчера принесли. Подобрали на улице. Дворняжки. А у нас в приюте почти все дворняжки.
— Ну, я никого не принёс, — улыбнулся Виталий Андреевич.
– Денюжков, правда, немного принёс. Что-нибудь купите для своих дворняжек, — сказал он и положил на стол десять тысяч рублей.
— Ой, большое вам спасибо! – обрадовалась Таня.
– Наш приют только и существует благодаря спонсорской помощи и пожертвованиям.
— А ещё я хотел бы взять у вас собаку, — сказал Виталий Андреевич.
— Моя недавно померла. Живу один. Можно на них взглянуть?
— Конечно, конечно! – встала из-за стола Таня.
– Пойдемте со мной, пройдёмся вдоль вольера с клетками, посмотрите. Там сейчас Виктор, мой помощник, должен быть. Пошёл собачек кормить. А как вам эти симпатяшки? – Таня кивнула в сторону ящика со щенками.
— Действительно, симпатяшки! – согласился Виталий Андреевич и, наклонившись, погладил щенков.
– Взял бы сразу двоих, да только, сами, Таня, понимаете, стар я уже. Боюсь, помру, и окажутся они на улице. Пойдёмте, на других посмотрим.
— Пойдёмте. Виталий Андреевич с Таней вышли из дома и пошли к вольеру с клетками, около которых с ведром ходил мужчина – видимо тот самый Виктор.
Он разносил еду и ласково разговаривал с собаками. Те отвечали ему разноголосым лаем и помахивали хвостами – большие, маленькие, вислоухие, с торчащими ушами, гладкошерстные, лохматые, разной масти.
— Сколько их у вас всего? – поинтересовался Виталий Андреевич.
— На сегодняшний день с теми двумя двадцать девять будет, — ответила Таня.
Они почти дошли до конца вольера, когда Виталий Андреевич обратил внимание на одного пса черной масти.
Он походил на Тяпу. Только повыше был. Пёс смирно сидел на задних лапах у пустой миски в ожидании своей порции похлёбки, которую разливал из ведра ковшом Виктор.
Одну переднюю лапу пёс держал на весу и грустными глазами посматривал на подошедших Виталия Андреевича и Таню.
— Лапка у него была повреждена, — сказала Таня.
– Вылечили, но сильно прихрамывает.
— Сколько ему лет примерно? – спросил Виталий Андреевич.
— Лет семь. Так у нас, в приюте, видимо, доживать и будет — таких собак практически никто не забирает, — вздохнула Таня.
— Я заберу, — сказал Виталий Андреевич.
— Ой, — обрадовалась Таня.
– Я почему-то так и подумала.
Через полчаса Виталий Андреевич вышел из калитки, над которой был прибит щит с надписью «Жил-был пёс». Рядом с ним на поводке, прихрамывая на переднюю лапу, шёл Черныш – так звали пса.
— Ну что, Черныш, — сказал Виталий Андреевич, — поедем домой? Он достал из кармана телефон и набрал номер такси. — Восточная, дом №27, — ответил он на вопрос диспетчера.
На следующий день, утром, Черныш сидел на кухне у стола и посматривал Виталия Андреевича.
— Ещё бутерброд хочешь? – улыбнувшись, спросил Виталий Андреевич.
– Нет, больше не дам. И так уже два слопал. Сейчас на прогулку с тобой пойдём. Хорошо, что у нас с тобой первый этаж. В углу стояла миска с недопитым молоком.
— Стёпа, чего-то куры нестись перестали. То ись, нестить то несутся, они же об этом на всю деревню объявление дают, но уже третий день ни одного яйца в гнёздах!
— И, правда! Ни одного яйца, — доложил дед Степан после разведки.
— Вот-те на! Что делать будем, Зоя?
— Последить бы надобно за ними, Степан. На другое утро, спозаранку, дед Степан и бабушка Зоя занимают наблюдательные посты.
И видят следующую картину. Вот Пеструшка чинно подошла к конуре, в которой обретается Жулик – симпатяга, плут, плебейских кровей кобелёк. Он выходит навстречу Пеструшке, та заходит в конуру, через несколько минут, отчаянно отквохтавшись, горделиво выходит из покоев Жулика.
За ней вереницей идут Чернушка, Веснушка и вся остальная «голопупь», как называет курей дед Степан.
При виде такой наглой экспроприации столь ценного продукта Жуликом, дед Степан кричит: — Зашибу, паршивца!
Он от души пересыпает свою гневную речь перцем и солью матерного слова, настолько образного и яркого, что Жулик быстро улавливает, в чей адрес беснуется хозяин, и стремительно улепётывает со двора.
Бабушка Зоя ахает: — Ахти, бестыжие! Чичас всех на суп… Не я ли вас холила, кормила! Ах! Надумали чего! Все таперя будете в курятнике сидеть, на улицу клюва не покажите, чего же энто деется, а?
— Дед Степан сокрушается: — Какой урон, какой урон! Ну, Жулик, тока приди! Сёдни же утоплю. Нет, слажу варежки меховы, лохмотарь ты паршивый, чёбы тебя блохи заели, кормушка блошиная! Но Жулик не слышит столь холодящих собачью душу слов любимого хозяина, с которым и на рыбалку, и на охоту ходит, и компанию составит вечером по выкуриванию трубочки крепкого самосада.
Дед Степан и бабушка Зоя идут к конуре.
— Чичаза я энтот дворец разнесу в щепки! Бабушка Зоя против таких крайних мер. Не, Стёпушка, давай подымем её вверх, да посмотрим, мож хоть скорлупа осталась, всё польза…, да и конура пригодится.
Дед Степан поднимает домик Жулика вверх, ставит его в сторонку, и они в изумлении всплескивают руками.
На самом верху подстилки лежат штук тридцать яиц, целёхоньких, даже без намёка на покушение как на съедобный продукт со стороны Жулика.
Под подстилкой находят мячи – штук семь-восемь, разных калибров и цветов, два бильярдных шара из местного клуба, которые искали всем деревенским сходом.
Три круглых маленьких зеркальца, блюдечки, тарелочки и крышечки от кукольной посуды, несчётное количество целлулоидных шариков для тенниса… Крупные стеклярусные бусы.
— Вот ведь, ирод какой, бусы то, бусы то зачем? — спрашивает бабушка Зоя. Но ответчика нет, и вопрос повисает в воздухе…
— Вот это да! А мы с ног с внучками сбились искать энто добро, — удивляется дед Степан.
— Главное, посмотри, Зоя, всё целёхонькое! Тут дед Степан снова сворачивает с широкой дороги литературного языка на дремучие тропинки цветистого мата, иногда вствляя в кудрявую речь и более приятные для слуха фразы: — Ах ты, фулиган этакой, воришка, проходимец, ну жулик, чисто жулик…
— Дед Степан озадаченно теребит бородку и спрашивает бабушку Зою: — и как он спал на энтом добре, а? Ёбра поди все пообламал.
Когда поздним вечером Жулик тайком проник во двор, дед Степан курил на крылечке свою трубочку.
— Подь сюды, Шарик! — позвал он Жулика. Хотя для Жулика это прозвище было и непривычным, но он понял, что хозяин зовёт его, и пока дымилась трубочка, они мирно беседовали.
Когда в деревне прознали о подвигах Жулика, его быстро одарили графским титулом. Так из плебеев Жулик стал графом Шаро-де-Жулио.
И на обе клички он радостно отзывался, потому как присвоенный титул не испортил его доброго нрава.
В нашем подъезде Жулька появилась внезапно. Однажды дядя Ваня с первого этажа вышел в зимнее утро на улицу и увидал возле мусорных баков, дрожащую от мороза собачонку.
Ему стало жалко её. Он открыл дверь: — «Холодно тебе, собаченция, заходи, погрейся». Так она и поселилась в нашем доме.
Собака оказалась очень воспитанной, никого не обижала. Место она облюбовала себе возле батареи. Жильцы её подкармливали, оборудовали ей лежанку.
Была у неё привычка, когда она ела, произносила звуки, похожие на небольшое жужжание. Вот и прозвали ее Жулькой.
Летом она бегала и играла с детьми во дворе. В подъезде не безобразничала. Все к ней привыкли и любили её.
Только баба Клава со второго этажа вечно ворчала: — «Развели собак. Ни зайти, ни выйти. Моему Васеньке одно огорчение». Васенька был вальяжным, толстым котом.
На Жульку внимание не обращал, да и она на него тоже. Они молча заключили пакт о ненападении. Но баба Клава всё равно собачонку не жаловала.
Однажды весной, когда коты активируются и начинают орать и драться, Василий пропал. Прошло две недели, а он не появлялся.
Баба Клава вся изнервничалась. У неё поднялось давление от переживаний, скорую вызывали. Весь двор искал пропавшего кота, но безрезультатно.
— Клавдия, не переживай. Найдётся твой Василий. Погуляет и придёт. Он каждую весну пропадает. Потом ободранный и голодный приходит. — Успокаивал её дядя Ваня.
— Но он не пропадал так надолго. Уже третья неделя пошла. Чует моё сердце, случилось что-то плохое, — возражала баба Клава,
— Он, наверное, этой шавки испугался. Может она его в подъезд не пустила. Говорила вам всем, не привечайте эту кобылятину. Все беды от неё.
— Зачем так говоришь? Хорошая же собака. Василия твоего не трогала.
— Трогала, не трогала, а Васечки нет. Выгоню её заразу. Прошёл месяц. Баба Клава совсем потеряла надежду. От расстройства перестала улыбаться. Только вздыхала и плакала.
Очень переживала. Как-то утром рассорилась с дядей Ваней.
— Нет житья от вашей псины, избавляйся от неё. Это она, зараза, Васеньку моего прогнала.
— Клава, не наговаривай на Жульку. Хорошая собака.
— От неё только грязь, смотри вон она из подворотни бежит. Какую-то гадость с помойки, наверное, тащит. Не разгляжу что-то, шапку чай подобрала. Всё с мусорки готова притащить.
— Да нет, Клав, не шапка, не похоже. Шевелится в зубах что-то.
— Серая, крысу поймала. А в подъезд зачем тащит? Крыс нам ещё не хватало. Жулька упорно волокла что-то большое и серое. Когда подбежала ближе, было видно, что тащит она упирающегося серого кота.
Кот извернулся, зашипел на Жульку. Жулька не удержала и отпустила его. Грязный, худой кот вскочил на лапы и с диким воплем взобрался на руки к бабе Клаве.
Она, не обращая внимание на грязную и слегка порвавшуюся куртку, прижала орущее создание к груди.
— Васенька, детка моя. Васенька, нашёлся, родненький. От счастья баба Клава разревелась и побежала домой, неся в руках орущего, ошалелого найдёныша. Жулька крутилась рядом, хвост её ходил ходуном.
— Молодец, девочка. — Похвалил её дядя Ваня.
— Ты где его нашла? Идём, умница, я тебе супчика налью. Когда дядя Ваня вышел с похлёбкой, увидел премилую картину. Баба Клава сидела возле Жульки, скармливала её огромным куском мяса. Гладила её и приговаривала: — «Кушай, Жулечка. Кушай. Я тебе ещё принесу.» Что говорить, после этого случая, они стали большими друзьями.
Время шло. Как-то раз средь ночи раздался оглушительный лай. Жильцы, с спросонья, выползли из квартир. Жулька лаяла и бросалась на дверь квартиры дяди Вани. Скреблась и завывала.
— Наверное что-то случилось, — переполошились соседи,
— Жулька просто так себя вести не будет.
— У меня ключ есть, — вспомнила баба Клава, — Ваня к сыну когда уезжает, просит за квартирой поглядывать. Раз он не отзывается, давайте войдём.
Врач из скорой потом так и сказал: — «Ещё минут тридцать, не спасли бы старика.»
Так и жили, люди и подъездная собачонка. Как-то через года два, вышел сосед с пятого этажа и обнаружил возле подъезда лежащую Жульку. Она тяжело дышала, из пасти шла пена.
Он, не раздумывая схватил её и отвез в ближайшую ветеринарку.
— Догха́нтеры, — констатировал врач, -нелюди. Можно попытаться спасти. Оставляйте у нас. Капельницы, медикаменты. Дорого очень. Собака дворовая, оставлять будете?
— Конечно. Сколько? — Твердо ответил сосед.
— Только никаких гарантий я дать не могу. Хотя, она дворняжка, у них иммунитет покрепче. Подумайте хорошенько. Шанс минимальный. Вечером весь двор устроил небольшое собрание.
Очень быстро собрали нужную сумму. Никто не остался равнодушным. Жулька болела долго и тяжело. Баба Клава и дядя Ваня навещали её каждый день.
— Опять пришли? — Недоумевал доктор.
— Всё равно я к ней вас не пущу. Медленно, но идёт на поправку. Не ходите каждый день.
— Как же мне не ходить к ней, сынок? Она ведь жизнь мне спасла.- вздыхал дядя Ваня и всё равно приходил в клинику.
Из клиники Жульку забирал кортеж из четырех машин. Приехали почти все жильцы подъезда, а кто не смог, возле дома дожидались.
Жулька была ещё слаба, но очень радостная. Облизывала людей, виляла хвостом. Повизгивала от удовольствия.
Она и сейчас живет в нашем доме. Только из подъезда переселилась к дяде Ване в квартиру. Даже с Василием она подружилась.
