Он в жизни видел много зла, С тех пор, как изгнан был. Машин скрипели тормоза, И дворник палкой бил. Из ран, вылизывая кровь, В подвалах замерзал. И на помойках грязных вновь Еду себе искал. Пес не хотел ни с кем дружить, Обида сердце жгла. Он до сих нор не смог забыть Квартирного тепла. И вот стоит продрогший весь, У входа в магазин. У всех выпрашивает есть, Один, совсем один. А люди сыты и чисты, И что им дождь и грязь. Попрятав лица под зонты, Уходят, торопясь. И что для них бездомный пес? Нет жалости к нему. Ведь под дождем собачьих слез Не видно никому.
Чарли. Город — курорт , южный и красивый, с множеством парков и аллей, кафе и ресторанов, лечебниц и санаториев, для Чарли был холодным, голодным и тоскливым. Это он потом стал Чарли, а пока это был просто несчастный бесхозный щенок — спаниель.
Он не знал откуда появился на свет, не знал, что он должен иметь родителей, да и о том, что они должны быть вообще не знал. Не знал он и того, что сейчас первый месяц весны, что до неё была зима, что существует и лето, и осень. что череда этих времён превращается в год.
Откуда ему это было знать? За месяц своей жизни изучить это невозможно не то, что щенку, в месяц даже его будущий хозяин, который неизвестно будет — ли, такой же беспомощный. Да и будет — ли хозяин пока неизвестно. Возможно мокрый, трясущийся от холода щенок, так и окончит свой недолгий век под дощатым настилом сцены летнего театра, куда он заползал, устав от беготни за прохожими, или детьми, бегающими по парку, внутри которого и находится бездейственный пока культурный объект. Читатель, конечно, пожалел уже щенка, а сам он ни о чём не жалел, ведь думал, что так всё и должно быть. Чуть свет пробивался под настил сцены, щенок ( имени у него тоже пока не было) выползал из своего убежища и ковылял куда глаза глядят. Первые люди, появлявшиеся на улице, редко когда обращали на него внимание. Они торопливо бежали мимо, кутаясь в свои разноцветные шкуры, и им было некогда подойти к щенку и спросить не замёрз — ли он, не хочет — ли покушать. Бегущие рано по аллеям парка поборники здорового образа жизни так же были равнодушны к образу жизни и здоровью щенка.
Чарли ( всё — таки буду звать его по будущему имени) присаживался, после согревания от бега, с края тротуара, и провожал поворотом головы каждого встречного. Лишь спустя достаточно большой промежуток времени, когда по весеннему пригревало солнце, Чарли согревался под его лучами, его смаривало и он, не обращая ни на что и ни на кого внимания, растягивался на коротенькой ещё травке обочь тротуара и задрёмывал, ведь ночью он больше дрожал, чем спал.
Потом, поспав немного, он начинал бегать во след каждому человеку. Он бежал до первого перекрёстка, садился у светофора, а затем бежал в обратную сторону за попутным , дающим надежду на кусочек хлеба, или печенюшку, редко на кусочек вкусной колбаски в дар. Иногда перекусив этого дара, чаще просто устав, он сворачивался в клубок под каким — нибудь деревом и засыпал.
Чем больше ему исполнялось дней, тем больше он спал. Сил, бороться, с каждым днём было всё меньше и меньше. Вечер был самым желанным для Чарли. В парк приходило много мам с детьми. Чарли, выспавшийся, бегал с детьми , играя в догонялки,стараясь изо всех сил. Дети, не смотря на предостерегающие крики мам о блохастости и глистах, гладили лопоухого, с чёрной блестящей шёрсткой щенка, совали ему конфеты и пряники. А он, не смотря на голод, аккуратно и культурно, не спешно съедал подношения. Сладости ему хоть и нравились, но невозможно же уважающему себя щенку жрать только сладкое без всякой меры. Ему становилось тошно, его рвало, мамки спешно хватали своих чад, уводя подальше от больного » страшной болезнью» щенка , и ему ничего не оставалось, как доесть через силу брошенные кондитерские невкусности и плестись в своё убежище. Судьба щенка готова была перестать издеваться и дать ему отдых, бросив его мёртвое тело в лопату дворника, а из него в мусоровозку, а уже оттуда на тихую городскую свалку. Я не разрешу злой пакостнице судьбе так поступить.
Я однажды приеду по делам в этот действительно красивый город, пойду в парк к летнему кинотеатру, потому что уже апрель, и ракушку со сценой уже готовят к работе, а рядом уже играет духовой оркестр. Слушая музыку и увижу я бедного щенка и его глаза, с мольбой смотрящие даже не на меня, а на мои ноги. Чарли был преданным и добрым псом. Чарли был очень умным псом. А главное, преданнее его я вообще никогда и нигде, и никого не встречал, Он умер своей смертью, и он был счастлив, потому что был похоронен со всеми почестями, которые даются человеку и человеком.
Чурчхела появился в доме тёти Сони при весьма странных обстоятельствах. Хотя, странными они были для неё, но не для дяди Яши, который всегда всему находил логическое объяснение.
Вообще-то тетя Соня не любила в доме животных, игуана по имени Тварь, не считается.
— Тю, да разве ж это животное. Ползучка всё время сидящая на своей ветке. У, вон как зенки свои вылупила, — говорила она, проходя мимо террариума, стоящего на столе дяди Яши. Это было его животное, за которым он ухаживал с нежностью и трепетом души.
Кусочки яблок, груш, бананов, подавались на миниатюрной фарфоровой тарелке, которую дядя Яша мыл до блеска после каждой трапезы.
— Тварюшка особа интеллигентная. Из грязной посуды трапезничать не будет, — говорил он, красиво выкладывая фрукты.
На что тётя Соня только фыркала и презрительно смотрела как игуана медленно сползает со своей сухой ветки.
Итак, в этом доме домашних животных не было до того момента, пока однажды тётя Соня и дядя Яша не вернулись с рынка.
Пока тётя Соня выкладывала из корзинки свежую зелень, овощи, фрукты, мясо, до её слуха донеслось непонятное то ли тявканье, то ли скулеж.
— У, твоя Тварь уже по-собачьи тявкает. Смотри, как бы не оттяпала руку, жратву дающую, — проворчала она, с опаской прислушиваясь к звукам.
— Что ты, Сонечка, это животное безобиднее тебя, — ответил дядя Яша, предварительно отойдя на безопасное расстояние.
От гнева тети Сони его спасло очередное тявканье, донесшееся со стороны балкона. Звук был уже не приглушенный, но требовательный. Супруги переглянулись и тётя Соня, уперев руки в бока, что никогда не предвещало ничего хорошего, грозно посмотрела на дядю Яшу.
— А ну, признавайся, тиран, кого ты на этот раз приволок в мой дом?
— Что ты, Сонечка, как я могу, зная твой грозный нрав, — приложив руку к сердцу, заверил дядя Яша.
Со стороны балкона донеслось жалобное поскуливание. Дядя Яша было ринулся к балконной двери, но тётя Соня отстранила его своей мощной рукой, не терпящей возражений.
— Я сама, — твёрдо сказала она, пригвоздив дядю Яшу взглядом к стене.
На балконе сидел маленький, грязный, худой, мокрый щенок. Он смотрел на тетю Соню преданными глазами и дрожал от холода. Август в том году был похож на октябрь, поэтому холодно было не по-летнему.
— Да что ж ты такого маленького, такого худенького да на улице держишь, — запричитала тётя Соня, прижимая к своей огромной груди этот маленький комочек.
— Да что ж ты всё меня обвиняешь? Как я мог его там спрятать, если всё утро носил за тобой корзинку по рынку, — разозлился дядя Яша, который не любил, когда его обвиняли в том, чего не было и быть не могло.
— А ну, прекрати кричать на жену, — топнула ногой тётя Соня и на корню пресекла спор. — Не видишь что ли, ребёнок весь дрожит от холода. А какой он чумазый и чёрный, как чурчхела у дяди Вано из Агудзеры. Быстро набери в корыто тёплой воды, надо его искупать.
Вымытый, и завернутый в махровое полотенце щенок, сидел на коленях тети Сони и блаженно закрывал глаза. От тепла и от ласки его разморило и клонило в сон. Тётя Соня с нежностью качала его на руках и приговаривала:
— Всё хорошо, мой хороший. Всё позади. Это ж кому пришло в голову подкинуть щенка на третий этаж, — приговаривала она, уже отказавшись от мысли, что это дядя Яша приволок в дом не пойми что. А у того была совершенно другая версия. В соседей квартире жила семья Моргуновых, чей сын Петька, тот ещё оболтус, приносил в дом всё, что не могло от него убежать, улететь, уползти. И чуть ли не через день из квартиры доносились крики матери:
— Вот зараза, опять урода притащил. Убери это немедленно, или я тебя вместе с ним выгоню из дома.
Вот, видимо таким образом щенок и попал на балкон тети Сони и дяди Яши. Петька не нашёл ничего лучшего, как подбросить щенка соседям. И это был его самый лучший поступок в жизни.
Щенок окреп, отъелся, и из тощего, грязного создания превратился в уверенного в себе песика на коротких ножках не известной, но очень милой породы. Кличка Чурчхела так за ним и закрепилась. И со временем он вытянулся и стал действительно похож на восточное лакомство, продающееся по всему черноморскому побережью.
А уж чьим он любимцем был в семье, тут и говорить нечего.
— Ты смотри что мамуля тебе купила, — елейным голосом говорила тётя Соня, доставая из корзинки сахарную косточку.
Чурчхела вилял коротким хвостиком на толстой попе и с благодарностью облизывал хозяйке лицо.
Галина и Дмитрий возвращались в город. Они ездили смотреть дом, который хотели купить. Судьба их свела в том возрасте, когда дети уже выросли, когда подрастали внуки. Оба были одиноки, обоим хотелось своего пространства, своего общего жилья.
Но в покупке именно этого дома Галина ещё сомневалась — уж очень эта деревня далеко. Хотя дом добротный и хозяин не завышал цену. И вот её дорожные раздумья прервал голос Дмитрия:
— Смотри, смотри! Опять эта собака.
Навстречу по правой стороне дороги, действительно, прихрамывая, бежал пёс. Тот самый, на которого они обратили внимание ещё утром, обогнав его, когда ехали в деревню. Прошло часов шесть. Пес за это время пробежал десятки километров. Он был достаточно большой, грязный, серой масти, с висячими ушами и грустными глазами.
Дмитрий затормозил, вышел из машины и свистнул. Пес остановился и оглянулся, но с места не тронулся.
— Достань бутерброды, Галь!
Галина полезла в пакеты и достала оставшиеся бутерброды в фольге. Дмитрий позвал собаку, поманил едой. Пес, немного подумав, пошел навстречу. Благодарно посмотрел на Дмитрия и медленно начал есть. Галина тоже с жалостью смотрела на собаку.
— Это куда ж он бежит весь день? Утром перегнали и сейчас вот.
— Дольше. Посмотри, какой грязный и худой. Наверное, не первый день идёт.
— Слушай, а может возьмём себе в дом? Там и конура есть, — предложила Галина.
— Да мы ещё и не решили берём дом-то или нет…а сейчас его куда? В квартиру?
— Ну можно и к Люде — сестре пока, во двор. Я договорюсь.
Дмитрий помолчал, подумал, осмотрел ещё раз собаку.
Галина и Дмитрий сошлись на том, что пёс поедет с ними. Но мнение пса с их мнением не совпало. Он доел бутерброды, посмотрел на пожилую пару и отправился в том же направлении, что и шёл. Дмитрий его догонял, брал за холку, пытался уговорить, но пёс вел себя, как упрямый ослик: он молча стоял и не двигался с места, упрямо глядя исподлобья. К машине идти не хотел.
Так они и расстались. Машина и пёс отправились в разных направлениях.
Пёс грустно посмотрел вслед уходящей машине и заковылял дальше. Он не сомневался, что принял правильное решение.
У пса была цель — он возвращался к хозяину, по которому очень скучал. Хозяина звали Григорий, и был пёс с ним с самого детства. Сначала с ним и его женой, а потом только с ним, когда жены почему-то не стало.
Но прошлой осенью его посадили в машину и увезли в город. Там тоже был двор, но всё кругом пугало: и чужие городские звуки, и окрик нового хозяина, в общем-то, доброго и заботливого, но так и не ставшего родным. А ещё все время снился родной двор, своя конура и даже дворовые коты. Новый хозяин говорил с ним ласково, понимал, что пёс скучает, но …
Прошло полгода. Весной хозяин взял его на рыбалку. И вдруг, у реки, когда речная волна столкнулась с твердью земли, пёс явно почувствовал родной запах — его несла река. Она вытекала из глубокого леса, а значит там и есть его дом, его хозяин, и надо бежать вверх по течению, чтобы вернуться домой. И он помчался. Первый день шёл прямо по берегу. Останавливался и пил воду. Ночью уснул на берегу. А на следующий день, когда лапы закровили и идти стало труднее, вышел на идущую вдоль реки дорогу. Идти стало легче. Но голод делал свое дело — пёс очень устал. Следующую ночь он провел на заправке, там перепала ему булка.
А утром опять отправился в путь — вверх по реке. Пожилая пара остановила машину и накормила его очень вкусно. Но и напугала немного, пришлось посопротивляться.
Пес отдыхал всё чаще, но продолжал идти к своей цели. Он чувствовал — дом близок.
К вечеру, когда силы уже были на исходе, он добрел до своей деревни. С трудом влез в знакомую дыру в заборе и поскрёб лапой дверь дома, лаять уже не было сил. Но хозяин не откликнулся. Пёс залез в любимую конуру, в свой дом, и крепко уснул. Было очень спокойно — он был дома.
— Ирина, глянь! Бармалей? Это же Бармалей! Откуда он тут?
Соседка с дочерью шли на утренний автобус.
— Господи, Бармалей! Откуда ты?
Пожилая соседка зашла во двор и постучала в дом.
— Андрей! Ты что, приехал?
Но в доме никто не откликнулся.
— Мам, посмотри. У него все лапы в крови. Он сам пришел! Сбежал.
Молодая соседка присела на корточки перед собакой:
— Бармалеюшка, ты чего? По деду Грише тоскуешь, да? И мы по нему скучаем, но нельзя же так. Андрей тебя забрал, а ты удрал, да? Так сколько ж ты бежал, бедный…
— Давай сбегай, Ир, в дом. Там картошка с курицей в холодильнике. Положи ему быстренько, а то опоздаем. А я Андрею позвоню.
Андрей был сыном Григория. И когда отца не стало, он забрал собаку себе. Двух кошек забрали соседи. А Бармалей поехал за триста километров. И, увидев сегодня его во дворе, подумалось, что Андрей приехал на побывку. Но обычно он предупреждал о приезде. У соседей и ключи были.
— Как в деревне? А я весь лес прочесал на рыбалке! Как он дошёл на такую даль? — Андрей искренне удивлялся.
Бармалей сбежал от него на рыбалке три дня назад. Он искал, звал, бегал по лесу и реке, но безрезультатно. Бармалей как сквозь землю провалился. Так и вернулся Андрей домой без него. А теперь ему звонят соседи родительского дома и говорят, что он вернулся туда.
— Я сегодня не могу, мы в выходные приедем. Присмотрите там за ним, пожалуйста.
В субботу утром Андрей с женой приехали. Во дворе их отцовского дома собрались местные старожилы. Все в один голос говорили, что раз Бармалей вернулся, опять увозить его не стоит. Пусть остаётся, они присмотрят.
Дом Андрей продавал. Решили, что поговорят с новыми хозяевами, попросят взять дом с охранником-псом. Завтра как раз встреча с кандидатами на покупку.
Бармалей эти дни только спал и ел. Лапы, перевязанные бинтом, раздражали, он грыз и стаскивал бинт. Ирина его за это ругала, но не сильно. Мазала чем-то противным и перевязывала заново.
Бармалей уже начал понимать, что Григорий не вернётся, его нет в доме и не будет уже никогда. Но он все равно был счастлив оказаться дома. Здесь было всё родное: фуфайка в сарае пахла старым хозяином, звуки, доски, под которыми он любил поспать, забор и даже коты.
Он дремал, когда вдруг услышал знакомые голоса людей, которых повстречал на дороге.
— Дима, смотри! Это же тот пёс, которого мы хотели забрать на трассе, — радостно воскликнула Галина.
— Его Бармалей зовут. Он удивил нас тут всех. В городе от меня убежал и сюда пришел. Вернулся, так сказать, в родные пенаты, — и Андрей рассказал подробности про отцовского пса.
Они с отцом были «не разлей вода». Пёс ходил за отцом по пятам: отец на работу в совхоз или в магазин — Бармалей всегда рядом. В сарае мастерит — пёс рядом. Другом был настоящим. Но вот отца не стало, и у Андрея Бармалей жить не захотел, сюда вернулся.
— Ну, значит — это знак. Хороший знак. Берём дом! С Бармалеем в придачу берём. Он нам ещё на трассе по душе пришелся, — констатировала Галина.
— Что, брат, лапы-то стёр? — Дмитрий присел на корточки перед псом, который делал вид, что стаскивает бинт, но явно внимательно прислушивался к происходящему, — Ну, давай знакомиться поближе, мне тоже не помешал бы такой вот — настоящий друг!
