Колдун на свадьбе
*
У Трошки Теплухина с дядькой Авдеем давнишняя война была. Как глянулась Трошке дяди Авдеева Марфушка, так словно черная кошка меж ними и проскочила.
Дядька Авдей у нас зажиточным был когда-то. И хозяйство у него крепкое было, и дом ладный, и лошадка. Одна беда — как померла жена, так и полюбил он горькую пить. А уж кто до горькой охотник, тот, известно, не работник.
Одна радость осталась у дядьки Авдея — дочка Марфуша. Работящая девушка, скромная, и к отцу ласковая. Бывало, придет дядька Авдей домой, уж она его усадит, ужинать соберет.
— Опять ты, тятя, в кабак ходил?
— Ходил, — плачет дядька Авдей, — Я тебе, Марфуша, платочек хотел купить, ан деньги-то все и порастерял!
— На что мне платочек, тятя! А вот как бы ты не ходил больше в кабак-то, а?
— Ни ногой больше, Марфуша! Вот как Бог свят! — клянется дядька Авдей.
— Не божись, тятя, а лучше не ходи просто. — уговаривает его Марфуша. Сама-то знает, что завтра снова тятька в кабак свернет, да что поделаешь?

А Трошка Теплухин до того беспутный парень был, что и на сто верст окрест такого не сыскать. Вроде, не глупый и не ленивый, а бесшабашный. Все бы ему проказы учинять да шутки шутить, а уж в озорстве он удержу совсем не знал. И дружки у него были ему под стать, только балагурство на уме.
Вот раз Трошка провадил Марфушу домой с посиделок, а дядька Авдей возьми да выйди на крыльцо. Увидал Трошку и кричит:
— Чтоб я тебя боле тут не видал, разбойник! Ишь, на кого позарился!
— А что? — смеется Трошка, — Может, я сватов к тебе зашлю!
— Твоих сватов я поперек хребта оглоблей вытяну! И тебе уши наверчу, не погляжу, что не малой!
Вот с того дня и пошла у них вражда.
Трошке-то Марфуша по правде приглянулась, а дядька Авдей ни в какую! Моей, говорит, Марфе жених нужен толковый да до работы жадный, а этот только языком мелет, что помелом. Ну, Трошка и давай тому все поперек делать. Как увидит дядьку Авдея, так и давай того на смех подымать. То частушку обидную пропоет, то присказку сочинит. Люди головами качают, а сами посмеиваются. Марфуша услыхала однажды, попеняла ему:
— Грешно тебе, Трофим! Отец ведь это мой!
— Я, что ли, ему подливал в кабаке? — смеется Трошка, — Чай, на свои налакался!
Ум-то ведь еще молодой, зеленый, не разбирает, где у человека горе.
Обидно стало Марфуше. Перестала она на посиделки выходить, и на гулянья ее подружки звали, а она ни в какую. Кому приятно, когда родного отца на весь свет позорят!

Вот раз вышел дядька Авдей из кабака, а тут Трошка с дружками. Только Трошка частушку завел, а дядька Авдей схватил его за руку, притянул к себе да так ему ухо накрутил, что чуть не оторвал, да еще и при всех товарищах! И больно, и стыдно! Парень молодой супротив мужика, хоть и не трезвого, силой еще не ровен.
Засел, значит, Трошка дома, хворым сказался, а сам боится на улице показаться — ухо-то распухло! А дружки его тем временем созоровать решили. У бабы Дарьи во дворе отловили поросенка, да к дядьке Авдею в сарай и закинули. Баба Дарья хватилась, побежала по деревне искать, соседей переполошила. Кто-то и услыхал, что у дядьки Авдея в сарае поросенок визжит. Разбудили дядьку Авдея, а он и лыка не вяжет. Марфуша с поля прибежала, руками всплеснула, запричитала…
Долго тогда судили да рядили, а присудили-таки дядьке Авдею платить штраф.
Всю ночь он на крылечке своем сидел. Голову руками обхватил, да так и сидел. Звала его Марфуша домой, звала, да и отступилась. А на утро уж нашли его мертвого.

Осталась Марфуша одна, совсем ей плохо стало. Куда ни пойдет, везде в спину слышит, мол, отец-то у ней пьяницей был, а потом и вором стал. Все ее дом обходят. Кто подобрее, тот молчком, а кто позлее, то с обидным словом.
Погоревала Марфуша, потом закрыла ставенки, подперла дверь колышком, и отправилась в город. Как раз тут и обоз случился.
Трофим тем разом во двор вышел, как она мимо его избы на подводе ехала. Увидала она его, вздохнула:
— Видишь, как оно все обернулось, Троша?..
— Что ты? Куда ты? — спохватился Трошка, Марфуша только рукой махнула, отвернулась.
Ох, и лихо же с того дня Трошке стало, хоть в омут! От товарищей своих беспутных он отдалился, а новых тоже не нажил. День, другой, ходит парень, как потерянный. Свет ему не мил, и ночью покоя нет. Пройдет, бывало, мимо заколоченного марфушкиного дома, сердце так и зайдется.
Сел он как-то на ее крылечке вечерком, обхватил головушку руками, вот как дядька Авдей в последнюю свою ночь сидел, и заплакал. Будто пелена с его глаз упала! Понял он, отчего дядька Авдей горе горевал, да горькой же его и заливал, отчего помер он, когда вором его ни за что ославили, и отчего Марфуша от него отворотилась… Вся жизнь человечья ровно ковром перед ним расстелилась.
До того Трошке это в тягость стало, что задумал он в лес пойти да там повеситься — в молодой-то голове мысли все больше шальные.
А возле леса, поодаль от дороги, колдун у нас жил. Поговаривали, с самим Лешаком знается, да и прочая ночная сила у него на побегушках.
Чудной то был человек! Придет в деревню, бывало, так ребятишкам баранок отсыпет, или сластей каких. А кого встретит на улице, так тому слово скажет. Что за слово такое, того друг-дружке не передавали, да и не всякому он его и говорил. Бегали к нему бабы за оберегами, девки за присухами, да сказывали, осердился он, кинулся на них с кулаками и погнал от своей избушки. Непростой был человек.

Вот Трошка в лес побрел. Идет, ровно пьяный, шатается. Будто сама земля к себе тянет, ступить не дает. Вдруг, видит, на тропинке, прямо перед ним колдун стоит, в руках полено здоровое, а глаза злющие, так и буравят!
— А, ну-ка, постой! — говорит, — Ты кому это душу понес?
Остановился Трофим, смотрит исподлобья:
— Тебе что? Моя душа.
— Ишь ты! — усмехнулся колдун, а сам поленцем в руке поигрывает. — Душа не твоя, а Божья! Ну, пойдем ко мне, потолкуем.

Пришли они в колдунову хибарку. Трофим подивился: опрятно у колдуна, тепло, травами пахнет, а в красном углу — образа.
— Разве ж, — спрашивает Трофим, — колдуны в Бога веруют?
— Больно скор ты людей судить, парень. От того и все твои беды, что башка не ведает, о чем язык мелет.
Насупился Трофим:
— Я, дедушка, к тебе в ученики не нанимался, чтоб тебя выслушивать! Думал, ты меня за добрым словом зазвал, а коли ты браниться, так я вольный! За порог и бывай себе!
Вскочил Трофим, толкнул дверь — ан заперто! Толкнул сильнее — не открывается! Подбежал Трофим к окну, вдарил по нему локтем, да только в стену попал. Схватил кочергу, хотел кочергой в окно ударить, да сам себя по лбу ею и стукнул.
Разозлился Трофим, а колдун, знай себе, посмеивается.
— Что, наломался, парень? Али еще хочешь?
Опустился Трофим на лавку, отдышался, притих. Понял, что за просто так колдун его не отпустит.
— Что ж, наломал ты дров… — говорит колдун, — Придется теперь выправлять.
— Что же мне делать? — спрашивает Трофим.
— Посмеялся ты над людьми, теперь послужи-ка им.
— Чем же я им послужу? Научи меня!
— Это уж ты сам думай. — усмехнулся колдун. — В ученики ты ко мне, говоришь, не нанимался.
— Прости ты меня, дедушка. — понурился Трофим. — Сдуру да с горячки сболтнул.
— То-то же, — смягчился колдун.
— Сколько же мне служить людям?
Взглянул на него колдун исподлобья, сурово так.
— Лет пятьдесят, — отвечает, — а то и все сто.
— Да то ведь целая жизнь! — охнул Трошка.
— Вон ты чего! — загремел колдун, — Надысь смерти искал, а теперь торговаться вздумал! Ты как же хотел, языком попусту молоть — за дешево?
Заплакал Трофим:
— Какой мне теперь торг, дедушка! А только мне одному не справиться.
Помолчал колдун, потом хлопнул Трошку по плечу:
— Ладно, парень, давай-ка спать, утро вечера мудренее, там и поглядим.

Улегся Трошка на лавке, каменным сном заснул. Перед самым рассветом видит он сон. Идет по летнему цветущему лугу дядька Авдей. Да не такой, пьяный да хворый, каким его Трошка помнил, а молодой да веселый, в нарядной рубахе, в смазанных сапогах, ровно на праздник. Трошка заробел было, да дядька Авдей уж увидал его и кричит, ласково так:
— Трофим, а, Трофим!
— Здравствуй, дядя Авдей! Куда ты, али радость у тебя какая?
— Радость, Трофим, как не радость! Ведь такой праздник у меня скоро!
— Какой же у тебя праздник?
— Как же! — смеется дядька Авдей, — Большой, большой праздник в моем доме будет!
И пошел дядька Авдей дальше, только сапоги поскрипывали. Тут Трошка и проснулся, а на душе так светло и тихо стало, точно летним утром на том самом лугу.
Лежит Трошка, и глаз ему открывать не хочется. Так покойно на душе, будто друга повидал да всю ночь с ним беседу задушевную вел.
Вдруг слышит — голос дядьки Авдея, будто издалека зовет:
— Трофииим! Марфушу встретишь, кликни, чтоб до дому шла!
Тут с Трошки весь сон разом слетел. Вскочил он с лавки, огляделся: луга никакого нет, нет и дядьки Авдея. И весь покой из души, словно рассветный туман, ушел.

— Вставай, Трофим! Уж я с Лешим чаи погонять успел, а ты все спишь!
Колдун самовар на стол поставил, хлеба кусок отломил, разлил отвар травяной, да такой душистый.
Позавтракали они. Колдун встал, на образа перекрестился три раза.
— А ведь ты, дедушка, не колдун. — говорит Трошка. — И с лешаками ты не знаешься. Ты другого склада человек.
— А ты поболтай у меня! — нахмурился колдун, а сам, вроде как, улыбнулся в усы. — Вот обращу тебя в пень корявый да поставлю у тропки, чтоб каждый об тебя спотыкался, тогда и поглядим, кто какого складу.
— Эх… — махнул рукой Трошка, — Уж лучше пнем быть! Ни дядю Авдея я не поберег, ни Марфушу… Верно он ее за меня отдать не хотел, какой я ей жених был? Эх, дедушка! Кабы и впрямь ты меня мог пнем трухлявым сделать! Люди об меня и так всю жизнь спотыкались, слова доброго никто не сказал.
— Ну, что ж, — говорит колдун спокойно, — То так, доброе слово и кошке приятно.
Отер колдун бороду неспешно, снова к образам оборотился:
— Прости ты меня, Господи!.. Ну, пойдем, внучек, скажу тебе доброе слово.
Вышли они во двор. Колдун подошел к кусту орешника, сломил у того прут да как хряснет Трошку по спине!
— Ты чего, дедушка? — подскочил Трошка, — Сдурел, что ли?
— Довел-таки до греха, разбойник! — кричит колдун, — Я вот тебе покажу — пень трухлявый! — и хрясь второй раз.
Побежал Трошка от старика по двору, а тот за ним, да хворостиной от души охаживает.
— Я вот тебе! — приговаривает, — Легкой жизни захотел? Пеньку позавидовал? Гляди-ка какой! А, ну, сказывай, греховодник, чего делать собираешься?
— Да не знаю я, дедка! — чуть не плачет Трошка. — Кабы знал, так не просил бы у тебя совета!
— Ах, не знаешь! — пуще прежнего осерчал колдун. — Я об тебя зараз всю палку изломаю!
Трошке — только поспевать уворачиваться! Вот изловчился он, вскочил на дровничок, перевел дух.
— Ох, дедка, и драчливый же ты!
Остановился и старик внизу, тоже дух переводит, но грозит кулачищем:
— Ты у меня на этой крыше до морковкина заговенья сидеть будешь!
— Больно уж ты суров, дедушка. Ведь мне совет толковый нужен, а ты за палку!
— Совееееет? — прищурился колдун. — Уж тебе все дадено! Тебе чего Авдей-то велел?
— Да ничего он мне не велел! — опешил Трошка. — Только ругались мы с ним все время…
Поглядел на него колдун жалостливо, покачал головой и сплюнул:
— Ну, и сиди там! Как есть ты пень трухлявый! — кинул хворостину и пошел себе.

И тут Трошку как осенило!
— Стой, дедушка, стой! — кричит, — Правда твоя, велел мне дядька Авдей Марфушку до дома кликнуть!
— Ну, слава тебе, Господи, вразумил Ты дурня этого! — говорит колдун, — Так что же ты делать теперь будешь?
— Я, дедушка, пешком за ней пойду хоть на край света!
— Вот так-то лучше! — усмехнулся колдун. — Вот и ступай себе, нечего тут околачиваться, внучек. А от меня вот тебе, держи-ка. — и подает Трошке коробочек, совсем крохотный. — Только вот что, внучек, ты мой подарочек откроешь, когда уж совсем невмоготу станет. А до того даже не заглядывай в него.

Поблагодарил Трошка старика и отправился в город.
Разузнал он в деревне, к кому Марфуша могла податься. Сказывали, тетка у нее там живет, сразу за базаром, Федосьей Ильиничной зовут. Да еще сказывали, тетка-то неласковая, сварливая да крикливая, поди-ка, житье — не сахар Марфушке в ее доме.
Добрался Трошка до города, разыскал улочку за базаром. Стал спрашивать у людей, где тут дом Федосьи Ильиничны, а никто ему отвечать не хочет! Как заслышат теткино имя, так отворачиваются.
Одна только старушка не отворотилась, поглядела она на Трошку, покачала головой:
— И на что ты туда только идешь, милый? Искал бы работу в другом месте! Плохой это дом, и люди там плохие. Ну, да что уж… Воооон туда ступай, в самый конец. Да гляди, во двор-то не заходи, стучи в окошко! Понял ли?
— Отчего же так, бабушка? — спрашивает Трошка.
— А там все и узнаешь, милый! Не забудь только — во двор не хаживай!
Пошел Трошка в самый конец улицы. Стоит там дом, серый да неприветливый. День в разгаре, а все ставенки позакрыты. А вокруг дома — ни деревца, ни кустика, ни цветочка. Собак во дворе не слышно, котика-лежебоки не видать, тихо, ровно не живет никто. Подивился Трошка. Хотел было калитку толкнуть, да вспомнил, что старушка ему велела, и стучит в окошко.

Отворилась ставенка, высунулась голова, как есть крысиная: волосенки жидкие, носик остренький, а глазки так и сверлят.
— Здравствуй, тетенька! — говорит Трошка. — Ты, что ли, Федосья Ильинична?
Повела голова носом, глазки в Трошку так и вбуравились.
— Ты кто такой? Ты чего тут?
Только было Трошка хотел про Марфушку спросить, как вдруг слышит с правой стороны голос, вроде как дядькин Авдеев: работу ищу.
— Работу ищу. — повторяет Трошка.
— А что ты делать умеешь? — а глазки, точно гвоздики, в самую душу впились.
«Ну, балагурь, как на деревне балагурил!» — слышит Трошка голос над ухом.

Подбросил он шапку вверх, и завел прибаутку:
— Я, тетенька, и пахарь, и плотник,
И шорник, и скотник!
Будет ужо вам забота —
Успевать подавать мне работу!
Я к любому делу уручен,
Да и на гулянке не скучен,
Вот воровать, беда,
Не обучен!

Затряслась голова от смеха, а Трошке только того и надо.
— Нанимай, тетенька, не прогадаешь!
— А вот, погоди! Приедет муженек, он тебя испытает! А пока иди-ка на двор, подожди там.
А Трошка помнит про старушкин наказ, на двор не хаживать!
— Э, нет, тетенька! В ворота любой дурак войдет, а я — гляди, как!
Ухватился за подоконник да и вскочил в окно.

— Ишь, какой шустрый, разбойник! — ворчит тетка.
Глядит Трошка по сторонам: темно в избе, по стенам черные тени пляшут, холодом да сыростью тянет. Чисто склеп!
— Что ж, — спрашивает, — тетенька, вы тут одни живете? Ох, и скучно же вам, поди!
— Пошто одни? Живет с нами сирота, работница. Да вот и ты будешь, коли испытание пройдешь. — захихикала тетка.
— Ладно, — говорит Трошка, — вместе все веселее. А ты, тетенька, кликни-ка свою работницу, да пусть она меня накормит! А то с голодухи-то я не работник.
Поглядела на него тетка колючими глазами, пожевала губами сердито:
— Уж и то верно. Нам ведь работник-то — ох, как нужен! А муженек у меня — ох, и придирчивый! Но уж уговор — не угодишь ему, пеняй на себя!
Вытолкала она Трошку в сени, и кричит:
— Марфа! А, Марфа! Где ты шатаешься, лентяйка? Ну-ка, накорми мне этого молодца!

Обернулся Трошка, и увидал Марфушку. Узнала и она Трошку, обомлела.
— Что стала, как истукан? — бранится тетка, — Собери ему, что от обеда осталось. Силы ему понадобятся, хозяин вернется — будет ему задачка!
Повела Марфуша Трошку в другую избу, дверь прикрыла поплотнее, схватила его за рукав и к окну тянет:
— Беги отсюда скорее! Беги, пока хозяин не вернулся!
— Я, Марфуша, за тобой приехал, никуда я без тебя не побегу. — отвечает Трошка.
— Да знаешь ли ты, что теткин муж — колдун? Никак его работу не справить, на двор ступить-то нельзя! Кто на его двор ступит, тот камнем станет — мертвая там земля.
— Вон оно что! — смекнул Трошка, — Ничего, Марфуша! Что-нибудь придумаем!
— Ох, пропадешь ты, Троша! — заплакала Марфуша. — Станешь камнем!
— Лучше уж камнем быть, чем пнем трухлявым.

Вот ближе к ночи загремели ворота, залязгали засовы — хозяин воротился. Шагнул он в избу, глянул на Трошку — у того аж зубы застучали, до того страшен ему хозяин показался!
— Ну, — говорит, — ты, что ли, тут в работники просишься? А знаешь ли ты, что прежде я тебе задам три загадки, а?
— Э, нет, дядька! — осмелел Трошка, — У меня с твоей хозяйкой про одно испытание уговор был, а про три — не было!
— Ишь, какой перечливый! — рассердился колдун.
— А ты, дядька, меня еще не нанял, не покрикивай!
— Смелый выискался! А давай с тобой так: коли не справишься с моими загадками, будешь ты у меня сто лет задаром работать. А коли справишься, любое твое желание исполню!
— По рукам! — говорит Трошка.
— Ну, так вот тебе, умник, первая загадка! Скажи-ка мне, об чем я сейчас думаю?

Задумался Трошка. Как же можно узнать, что у другого в мыслях? Чужая голова на то и чужая, что в нее не заглянешь. Никак простому человеку до такого не додуматься. Хитрый старый! Ведь только и ждет, как бы меня обмануть да сто лет потом из меня душу вытягивать!.. Э, постой-ка! Да вот об этом-то он и думает!
— То загадка простая, дядька! — засмеялся Трошка. — Думаешь ты, как бы обмануть меня половчее!
Усмехнулся хозяин.
— Верно! Справился с первой загадкой, теперь посложнее будет. Спроси-ка теперь ты меня, да такое, о чем я не знаю!
Снова Трошка задумался. Ведь он чего сам не знает, с помощью колдовства сразу проведает! Поди, нечистой-то силе все земные дела ведомы, все, что ни есть на земле, про все она прознать может. Все-то тут посчитано, каждая песчинка… Эге! На земле-то вы озоровать горазды, а справься-ка с тем, чего на земле нет!
— Вот поглядим, дядька, какой ты сам мастер загадки отгадывать! Скажи-ка мне, сколько звезд на небе?
Затрясся колдун, заскрежетал зубами, ногами затопал, аж позеленел весь.
— Ладно, — хрипит, — и тут твоя взяла! Но уж теперь берегись! Задам я тебе работу! Поди на мой двор, да принеси в дырявом ведре из высохшего колодца воды, да полей сухой куст, чтоб на нем листва зазеленела.

Опечалился Трошка. Обманул-таки его хозяин, задал задачу не по силам! Как такое исполнить? Дырявым ведром и из полного колодца воды не наносить, а уж из высохшего и подавно! Да и на двор ступишь — камнем станешь. Совсем невмоготу… Тут вспомнил Трошка про коробочек берестяной, что ему старик дал. Видно, пора его открывать да помощи просить.
Вышел Трошка в сени, только коробочек приоткрыл, как зазеленела узенькая тропочка под ногами. Пошел он по ней, и привела она его к колодцу. Гдядит Трошка, а вода в колодце через край плещется, да такая чистая, прозрачная, аж светится! Зачерпнул он ведро — стоит вода в ведре ровнехонько! Плеснул водой на куст, глядь — сухие сучья соками налились, заколыхались, и листочки распустились, нежные, светленькие!
— Вот тебе и мертвая земля! — ахнул Трошка. — Врешь, дядька! Земля мертвой не бывает, бывает хозяин недобрый!
Зачерпнул он ладонью воду и плеснул на землю, и ещё, и ещё! Зазеленела травка там, где вода упала, цветочки показались, букашки выбрались.
Выскочил хозяин на крыльцо, кулаками трясет, ругается:
— Ты что делаешь, разбойник! Уходи с моего двора подобру — поздорову!
— А ну, дядька, отпускай со мной Марфушку! Да верни людей, кого ты в камни обратил!

Тут уж и светать стало, где-то петух пропел. Задрожал колдун, как осиновый лист, бросил свою палку на землю, топнул ногой, и все каменья тут же в людей превратились.
— Ступайте все по домам, — говорит Трошка, — Нечего на такого хозяина работать!
Выплеснул он остатки воды на хозяина, да на дом его, словно на уголья раскаленные — все в пыль и обратилось.
А тетку бранчливую, Федосью Ильиничну, Трошка простил. Марфушка упросила. Велел ей пойти наняться самой в работницы да людей больше не обижать злыми словами.
Вернулись Трофим с Марфушей в деревню — свадьбу справили! Вот и пришел праздник в дядьки Авдея дом!
Дедушку на праздник тоже позвали, а как же! Люди-то сначала испугались: как так, колдуна да на свадьбу? А Трошка с Марфушей его усадили, попотчевали, как дорогого гостя.
Да и не колдун он вовсе был! А кто был? Да так. Другого склада человек.

Автор : Мари Павлова

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Домовой Кузьма сидел на верхней полке холодильника и с удовольствием ел сыр. Молодцы, хозяева, поменяли технику, теперь с комфортом можно отдохнуть!
Дверца холодильника приоткрылась и внутрь просунулась рука. Прямо к тарелочке с эклерами. Кузьма вытер ладошку о фамильный полушубок и слегка шлёпнул наглую руку.
— Ой! Кажется, наш холодильник током бьется. — испуганно вскрикнул женский голос.
— А ты не лезь за пироженкой, вот и не будет биться, — буркнул Кузьма, — сама же вчера на фитнес записалась. Непорядок!
В кармане что-то дзынькнуло.
— Нафаня, — вздохнул Кузьма, — опять фоточки с котом шлет.

Каждый день присылает, с тех пор, как техникой обзавелся. Кузьма вот тоже приобщился. А ведь сначала не хотел, плевался, говорил "не надо нам это, по старинке лучше". Потом втянулся.

А там, оказывается, уже вся нежить собралась. Фоточки выкладывают, новостями делятся, кто-то что-то продает или предлагает, группы по интересам в мраксапе собираются. Баба Яга в "Тук-туке" отплясывает. Красота! С Нафаней опять же, удобно, не надо бегать с этажа на этаж. Сиди себе в комфорте и строчи помаленьку. Мол, приветствую тебя, друг. А он тебе в ответ фоточку, как он там дела домашние делает. Вот и пообщались. До чего техника у человеков дошла!

Дверца холодильника снова приоткрылась.
— Чтобы такого на ужин приготовить? — раздосадовано спросил женский голос.

Холодильник закрылся, а Кузьма отложил сыр, и открыл домовитый чатик.
"Срочно. Ужин. Фото продуктов ниже. Какие есть идеи?" — быстренько настрочил домовой.

Что тут началось!
"Почему так мало? Из этого ничего не приготовишь!"
"Еще как приготовишь!"
"А может, ей проще заказать? Сейчас скину адресок."
"Все бы вам заказать, пусть сама готовит!"
"Современнее надо быть, сейчас времена другие!"
"Продуктов ей закажи нормальных, в ведьмодоставке."
"Цыц, расшумелись, тут помочь надо!"

Через пятнадцать минут Кузьма скопировал из чата парочку рецептов. Открыл почту и отправил их письмом хозяйке, замаскировав под рассылку кулинарного сайта.
— И когда это я успела подписаться? — удивлялась хозяйка, — даже сайт такой не помню. А рецепты как раз в тему, из моих продуктов!
Кузьма довольно кивнул, поплотнее закрыл дверцу холодильника и полез на верхнюю полку доедать сыр — его в рецептах не было.

(с) Александр «Котобус» Горбов

Рейтинг

5 из 5 звезд. 2 голосов.

Долг платежом красен
Юлия Скоркина
*
Бежал маленький Санька, что было сил. Так хотелось раньше папки домой принести целую корзинку грибов и вручить её матери.
Пусть маманька гордится, вон Санька какой хозяйственный! Мамка порадуется.

Отец Саньку в лес часто брал. Про грибы рассказывал, охоте не обучал пока. К лесу приучал.
Сашка отца очень любил! Строгий, но справедливый, настоящий хозяин в доме. Отец хоть и держал Саньку в ежовых рукавицах, но злым не был, поблажки делал.

Мальчонка лес хорошо знал. Не один раз вдоль и поперёк с отцом хаживал.
Вот и сейчас, скрывшись от зоркого взгляда родителя, он нёсся вперёд к дому, зная, что нагоняй ему не устроят. И, когда до края леса оставалось совсем немного, Санька остановился и прислушался.

Среди летнего ветерка и птичьего гомона, он услышал, какой -то писк. Скулил щенок.
Поставив корзинку на землю, мальчик пошёл в сторону звука. Идти пришлось не долго. Под разлапистой ёлкой, в капкане застрял маленький волчонок.

Чёрный, как смоль комок, трясся всем телом. И крутился, пытаясь освободиться из ловушки. Передняя лапа была вся в крови. Увидев человека, волчонок уставился на него своими ярко-бирюзовыми глазами. «Надо же, какие глаза, — подумал Санька, — как самоцветы горят!»

Осторожно пробравшись под дерево, мальчик присел на корточки совсем рядом.
Волчонок, словно почувствовав, что перед ним ребёнок, перестал трястись и жалобно заскулил.

Как сжалось маленькое сердечко ребёнка, когда он увидел, как заплакал волчонок. Подойдя совсем близко он, что есть силы, потянул за железки капкана в разные стороны. Но, что мог сделать ребёнок?

Когда Санька смекнул, что силёнок у него не хватит, он вдруг произнёс, обращаясь к волчонку:
— Подожди! Я тятьку крикну, он поможет нам. — И с этими словами, мальчонка бросился прочь в лес.
— Папка, папка, — заверещал он, едва завидев за деревьями отца. — Там, капкан, там кутёнок, он плачет, помоги папка.
— Какой ещё кутёнок? — Спросил отец, сдвинув брови.
— Обычный, — продолжал Сашка, — ему очень больно.
Ускорив шаг, отец устремился за сыном. Подойдя к месту, где волчонок сидел в капкане и, увидев его, отец нахмурился ещё больше.
— Кутёнок? — Строго спросил отец.

— Отойди Саша. — Сказал он и снял с плеча ружьё, которое всегда брал с собой в лес, на случай, если придётся отбиться от хищника или подстрелить птицу к ужину.
Смекнув, что отец хочет пристрелить волчонка, Сашка вдруг заревел.
— Тятька, тятька, не стреляй волчонка. Он маленький совсем, он не злой.
— Отойди Саша это он сейчас не злой, а вырастет, много зла от него будет.
— Не надо тятька, не убивай. — Ревел Санька. И будто не понимая всей опасности, бросился под ёлку и прикрыл собой зверька.
— Не стреляй, папка, миленький, он не злой, — твердил мальчонка и заливался рыданиями.
Громко вздохнув, отец опустил ружьё и полез под ёлку. Сильные, мужские руки, вмиг разжали стальные клыки капкана.

Освобождённый волчонок, на трёх лапах, держа переднюю пораненную на весу, пятился от людей.
« Беги, беги отсюда» — захлопали в ладоши Сашка, чтобы напугать животное. И когда волчонок рванув в гущу леса скрылся из виду, Сашка обнял отца, прижавшись к жёсткой щетине своими мокрыми от слёз щеками.
— Спасибо, тятька, — прошептал он.

— Ты самый лучший.
— Ох, Сашка, — устало произнёс отец.

— Мягкотелый ты у меня! Сложно тебе придётся. Да смотри, не сказывай никому, что отец волка в лес отпустил. А то уши надеру!
Ещё раз, крепко обняв отца, сын поклялся, что никогда не раскроет тайну.
Выбравшись из под дерева и взяв свои корзины, они поплелись домой.
Сашка слово сдержал. Ни одна душа не узнала, что с ними в лесу произошло. А со временем этот случай вообще стёрся из их памяти…

Шло время, шла жизнь, постучалась беда. Начавшаяся война в каждый дом чёрную безысходность принесла. Почти всех мужиков с их деревни на фронт забрали. Началась трудная жизнь. Настало время Саньке брать в руки отцовское ружьё, да становится хозяином в доме.

Мать, хоть и не старая, а как отца забрали, исхудала вся с горя. А Сашке нельзя было руки опускать. Кроме мамки у него ещё сестра маленькая, случись что, как отцу в глаза смотреть?!

Жалость жалостью, а кушать хочется. Да и мать с сестрой кормить надо. В лесу Сашка по животным не стрелял. Так и не пересилил он в себе любовь к ним. А вот птицы, с ними проще было. В них, когда попадаешь, они тебе, как животные на последнем вдохе в глаза не смотрят.

И вот, что странно, птицы на Сашкино ружьё будто сами вылетали. Как с неба на него падали. Не захочешь, а попадёшь! Пустой из леса юноша ни разу не выходил. Но и не стрелял до умопомрачения! Подбивал столько, сколько нужно, что бы с голоду не умереть.

Бывало, пару раз ловил больше чем надо, но это потому что соседка пришла, волком воет. Пятеро детишек, с голоду пухнуть начали. Мужика в доме нет, а дети мал мала меньше. На ботве, да репе сильно не зажируешь. Вот Санька для неё и подстреливал иногда, когда просила.

Завидовали Сашкиной матери. Хорошего сына воспитали. Он ей во всём поддержкой был! Сильный, смелый, к чужой беде участливый. Многим в деревне помогал. А для своих уж и подавно последние силы отдать мог. И мать и сестра были за надёжной стеной.
Только вот чужая радость многим глаза колет! И нет бы, греться в лучах чужой доброты, так нет же. Лучи эти погасить нужно! Чтоб всем плохо было!
Извелась вся тётка Агафья. От зависти, аж почернела вся. Вон, как Сашка по всей деревне словно зерном, добрыми делами разбрасывается.
И бабке Нюрке одинокой забор подправил. И сиротам соседским на обед утку принёс. Про огороды, старикам копанные и говорить нечего!
А родной сын, Колька, только на лавке бока и отлёживает. Воды принести не допросишься!
Везёт же некоторым…
К слову сказать Санька к дому Агафьи не очень хож был. Заставал пару раз у колодца, вёдра помог дотащить. Да только подойдя к дому, встречал сына Агафьиного. Увальня ленивого.
Взял, да и брякнул тётке:
— Что ж это ваш Николай помочь не может? Чай не болезный. Руки ноги на месте.
— Ой, что ты Сашенька, — запела Агафья, — ещё как болеет, совсем силушки нет. Едим мало.
Хмыкнул парень, на рослого Кольку глядя, и не сказав ничего, пошёл прочь. Больше он на глаза тётке Агафье старался не попадаться.
А Агафья меж тем злобу- то и затаила! И когда совсем невмоготу стало, собралась она к своей сестре двоюродной в гости, в соседнюю деревню. Сестра та, колдовать да ворожить умела. За хлеб, да за муку и чёрными делами не брезговала. К ней бабы с деревень ходили узнать про судьбу мужей на фронте.

А некоторые кумушки, друг друга так терпеть не могли, что ходили со злыми умыслами. Человек ведь существо слабое, да чаще злобное, а коли на твоём дворе корова померла, так почему ж соседушка должна тогда молочком лакомиться?!
Вот и Агафья пришла, да и вывалила на неё, всё, что накипело на сердце. И про Сашку этого проклятущего, что глаза колет его доброта и трудолюбие. Да, что мать его хорошо пристроилась, мужика нет, а всё одно не перегибается на работе, всё сын на подхвате! А уж про то, что на столе их дичь всегда есть и говорить нечего!
И нет бы на себя позлиться, что зависть чёрная душу гложет. Что сына увальня воспитала. И жрать частенько нечего на столе. Да разве ж кто в своих бедах себя виноватым считает?

В общем, плакалась, плакалась, да и уговорила родственницу дать ей совет, как Сашку извести.
Обряд был не сложным. Нужно было уговорить Александра взять с собой Агафьиного Николая на охоту. А, как они поглубже в лес зайдут, так Колька должен исхитриться и в глаза Сашке порошок заговорённый кинуть.

Тогда в глазах у него свет померкнет и домой пути он не сыщет. А пока незрячий по лесу бродить будет, может его и зверь какой задерёт.
На том и порешили.
Вернулась Агафья домой. Сыну всё рассказала, а тот и рад стараться, Сашка ему давно поперёк глотки со своим добром. Как на улицу не выйдешь, только и слышишь, старики просят помоги Коля, а не поможешь, так всё с ним сравнивают. Вот мол, Сашка молодец какой, а ты Коля лентяй нерасторопный.

На следующий день, пришёл Николай к Сашке, с просьбой взять его с собой на охоту. Совсем тяготно, дома еды нет. Санька вроде и отказать хотел, да как откажешь, если человек помощи просит. Условились во сколько завтра поутру встречаются и на том разошлись.

В условленное время, пошли ребята в лес. Александру вроде по окраине походить. А Николай, знай себе талдычит, пошли глубже, там птица крупнее. Долго шли. Наконец остановились.

И говорит Николай:
— Санька, глянь мне в глаз что-то попало. Ветка стеганула по лицу, может щепка какая залетела?
Подошёл Сашка вплотную к Николаю, чтоб посмотреть, а тот возьми, да и швырни ему порошок, прям в лицо.

Закричал Саша, за лицо схватился, защипало глаза с неимоверной силой. Упал на колени, трёт их:
— Колька, что ты сделал?- Закричал он.

— Как же я теперь из леса выйду? Ведь не вижу ничего.
— А никак не выйдешь, — озлобился Николай.

— Сгинешь в лесу, так и надо тебе. Чтоб жизнь другим не портил! Сидел бы со своей матерью да не высовывался! Нет ведь, каждой бочке затычка! Вот и посмотрим теперь, как твоей матери помогать будут, если прознают, что ты больше не появишься. Да с добром своим к другим лезть не будешь! Плюнул со злобой в Сашину сторону и пошёл прочь от него.

Сидит Санька во мху на коленях, голову обхватил руками и хоть вой! В глазах темень. Куда идти? Кого звать?
А, как о матери с сестрой подумал, так в голос от безысходности и закричал. Да только толку- то! Лес густой, дремучий. Бабы так далеко не заходят. А старики и подавно по краюшку леса гуляют.

Сколько Сашка просидел, то не ведомо. Встал потихоньку и на ощупь, от дерева к дереву побрёл, куда душа вела. Вечереть стало, понял он, затихал лес. Ночь вступала в свои права…

А в деревне меж тем, встретила Санькина мать Николая:
— А где ж Санечка мой? — Спрашивает.
— Откуда мне знать, — огрызнулся Коля.

— Пошли вместе, так он меня бросил, насилу сам дорогу нашёл.
Закручинилась мать Александра, не понравилось ей, что Николай так сказал. Знала, сын никогда в беде никого не бросит. Неладное сердце почуяло. Но делать нечего, надо ждать. Авось Сашка проворнее Николая окажется, к утру домой из леса выйдет.
Но утро наступило, а Саша домой так и не вернулся…
*
Страшно ночью в лесу, а уж без глаз и подавно. Треск, да уханье, кровь в жилах стынет. То зверь какой рыкнет, чужака почуяв, то змея прошуршит совсем рядом. Всю ночь Санька глаз не сомкнул.
А, как утром птицы с ума сходить начали, оглашая лес беспрерывными трелями, так поднялся он на ноги и опять пошёл, куда не знамо.

Шёл пока не зачвакало под ногами. Понял Саша, что в болото забрёл. Куда не повернёт, везде вода, да трясина. Совсем страшно стало. Сгинуть в болоте, медленно уходя под чёрную гладь. Что может быть страшнее.

Медленно, осторожно прощупывая ногами, куда наступить можно, двигался Санька прочь от болота. Только тут и зрячий не всегда дорогу найдёт, а уж слепой и подавно. Не на ту кочку наступил он, да и провалился в трясину! Неторопливо жижа болотная обхватывала тело, да вниз затягивала.

Закричал Сашка, от страха, от обиды, от безысходности… Что есть мочи закричал. И вдруг слышит, словно шаги раздаются. Закричал он ещё громче:
— Помогите, я здесь, провалился в болото.

Через секунду его подхватили сильные руки и буквально вырвали из цепких лап трясины.
Сидит Сашка на земле, от страха трясётся, от холода.
— Спасибо, спасибо вам, — заговорил он,- спасли меня. Вы простите, я вас не вижу. Глаза. В глазах темнота сплошная.
— А, как же ты слепой в лесу- то оказался? — Спросил мужской голос.
— Да уж оказался, — горько усмехнулся Санька.
— Ну, коль так, вставай слепец, берись за руку и следуй за мной. К себе в избу тебя отведу, тут недалеко. Тебе согреться надо.
— И есть очень хочется, — застенчиво произнёс Саша.- Второй день одну воду пью.

Спаситель взял Александра за руку и повёл за собой.
Рука мужчины была горячая и будто шерстяная на ощупь. Крепко схватился за неё Сашка, и безропотно побрёл следом…
— Второй день минул, как и не было. Третий с лучами просыпается, а Сашеньки всё нет, — завывала Санькина мать стоя под окнами Агафьи. — Ты расспроси Колю своего, может, случилось что, а сказать побоялся, — обращалась она к ней.
— Вот ещё, — фыркнула Агафья, — с чего бы моему Николаю тебя бояться? Я и спрашивать не буду. Чуть не сгубил твой Сашка моего сыночку, в лесу одного бросил, вот и поплатился. Я ещё всей деревне расскажу, как он моего кровиночку сгубить мог, — зло прошипела Агафья и отошла от окна.

Повесила голову Сашина матушка. Ходила давеча у леса, туда-сюда, кричала, звала, аукала. Всё без толку! Вглубь леса одной боязно, сама заплутаешь, дочь сиротой останется. Кому она нужна будет? С горя мать совсем болеть стала.

«Не уберегла золотого моего», — причитала она, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону. «Не убереглаааа» — подвывала она.

Сзади тихо подошла дочка, обняла мать за плечи и шепчет:
— Не плачь мама, хочешь, я Сашку пойду в лес искать?
— Что ты милая! — Встрепенулась мать.

— Чего удумала? Тоже сгинуть хочешь? Ох, да что ж за жизнь то такая, — в голос заревела она.

— Муж на фронте сгинул, нет уж вестей сколько времени. Сын, опора единственная и того не уберегла. Свет мне не мил доченька, — изливалась мать, — всё молчала, про отца не говорила ни тебе, ни Саньке, расстраивать не хотела. А оно вон как вышло, одни мы теперь с тобой. Одни на свете.

Тихо села Маришка, у ног матери. Так и просидели вдвоём до ночи, проплакав.
«Ну заходи, гостем будешь, — рокотал басом спаситель.

— Грейся, я пока обед состряпаю».
Тихо в доме мужика, тепло, сухо. Разморило Сашку после обеда. Прям на лавочке и сморило. Почувствовал он, как сильные руки подхватили его, да на кровать уложили. Сколько проспал неизвестно, только очнулся от разговора.
Густой бас разбавил звонкий, юношеский голос. Через секунду дверь в избу открылась, и вошли двое. Спасителя по голосу Сашка сразу узнал.
— Знакомься, — пророкотал он, — сын мой, Волей зовут.
— Какое имя странное, — удивился Санька.
— Ну почему странное? Редкое! Очень уж он погулять в одиночку любит. Глаза-то у тебя как? Щипать перестало?
И только тут Сашка заметил, что на глазах у него влажная повязка.
— Перестало, — ответил он, — а что это?
— Отвар специальный. Меня рецепту дед научил. От глазных недугов лечит.
— Зря это всё, — горько усмехнулся Санька, — недуг мой не обыкновенный. Я ведь до того дня, как вы меня нашли зрячим был.Куропатке в глаз попасть мог.
— Знаем, знаем, — подал голос Воля.
— Откуда? — Не понял Сашка.
— Да болтает он, — пророкотал в ответ спаситель. — Не слушай его. Меня кстати Ворса кличут.
— Какие имена у вас интересные! — Сказал Санька. — Мне ведь в деревню срочно надо, домой. Там мать, сестрёнка, они наверняка думают, что я в лесу сгинул.
— Нельзя тебе пока домой. — Произнёс Ворса.

— Ну куда ты без глаз? Обузой только станешь. И без того матери плохо. Ты лечись у меня, а за мать не переживай, авось не пропадут…

В Сашкином доме, мать сидела у стола и разглядывала своё обручальное кольцо. Его можно было выменять в соседней деревне на хлеб. Саша так и не вернулся. Еда в доме подходила к концу.

Дотянуть нужно было до осени. Урожай картошки, как раз бы поспел. С тех пор, как сын сгинул вообще всё кувырком пошло. На кусты смородины напал какой-то жук, все завязи ягод осыпались. А по грядке с морковью прошлась медведка, основательно продырявив большую часть урожая.

Горько вздохнув, мать вышла на крыльцо и чуть не споткнулась о какой- то свёрток. Подняв его и развернув, она ахнула. В свёртке лежала ещё тёплая куропатка.

С того дня свёрток появлялся на крыльце регулярно. То птица, а то и зверёк какой мелкий лежали в нём. Повеселела мамка Сашина. Сами сыты были, да ещё и сирот соседских подкармливали.

Никому мать не говорила про это чудо. И ребятне запретила рассказывать, что есть у них еда. Поняла она, что чьи- то козни, Саньку сгубили. Чужое счастье людям глаза мозолило!

День ото дня, после тех примочек, что делал Саньке Ворса, ему становилось лучше. Прошёл почти месяц и вот однажды утром, проснувшись и открыв глаза, понял он, что видит! Лежит, глаза таращит. Добротная изба! Из цельного бревна. Лёгкий сумрак в доме, окошки маленькие, пучки трав по стенам, как у знахарей. Отворилась дверь и вошёл Ворса.

Теперь Сашка разглядывал своего спасителя внимательно. Коренастый, с большими, сильными руками, волосатыми, словно покрытыми шерстью. Густая борода покрывала лицо. Его чёрные, цепкие глаза внимательно следили за Санькой.

«Он вообще сильно заросший, — подумалось Саше, — словно леший». Ворса засмеялся. Сашка смутился от того, что свои мысли он, оказывается, произнёс вслух.
— А ты я смотрю, прозрел паря? И так сразу леший! — Смеялся он. – А знаешь ли ты, что моё имя означает? Лесной чёрт — как есть!- Зычно гоготал он.

— Я рад, что ты, наконец- то поправился. Через пару дней домой тебя можно отправлять.
— Почему через пару, — спросил Санька.

— Матушка поди вся извелась, уж и похоронила меня наверное.

— Как они там с Маришкой?
— Хорошо всё у твоей матери, успокойся. А через пару дней, потому что дело одно есть, его закончить надо. Долг отдать, так сказать.
— Кому отдать,- не понял Сашка. Но ответить Ворса не успел. Дверь распахнулась и в избу вошёл Воля.
Молодой, гибкий, поджарый. Он по возрасту был Сашиным ровесником. Только худее и выше почти на голову.

Воля был очень красив. Чёрные, как смоль волосы, обрамляли лицо с идеальными чертами. Но тем, что придавало лицу необыкновенную красоту, были глаза. Ярко-бирюзовые, они словно драгоценные камни на солнце искрились. Казалось, они светились изнутри.

Санька нахмурился. Что-то далёкое и забытое шевельнулось в памяти. Где-то он такие глаза уже видел. Но вспомнить так и не смог.

Воля улыбался во весь рот. Показывая Сашке ряды своих кипельно белых и ровных зубов.
— Я вижу ты прозрел Санька, — с улыбкой сказал он и подойдя, крепко его обнял. Александр слегка смутился.
— Дело у меня к тебе. На другом конце леса, у нас есть ещё одна изба.

Так вот там человек живёт. Мы с отцом нашли его пару месяцев назад. Совсем плохим. Его с фронта комиссовали. Он домой шёл, да не дошёл. Лихие люди на пути повстречались. Хорошенько они его отделали. И сколько он на сырой, холодной земле пролежал без сознания мы не знали. Насилу оклемался.
— А почему его комиссовали? — спросил Санька.
— Так ему на фронте ногу оторвало. Вот и отправили домой, калекой доживать.
— И чем же мне помочь нужно? — Не понял парень.
— Говорю же ноги у него нет. Да и сил пока особых тоже. Пока до дома добирался, голодал. Все накопления какие были, берёг, чтоб семье принести. Переживал, чтоб хоть какая -то помощь от него на первое время дома была. На эти -то деньги разбойники и позарились. Не захотел он их отдавать. Так вот его с той избы в эту перенести нужно. Тут отцу за ним ухаживать удобнее. Ведь он тут живёт, а в той избе, я. А из меня ну какой лекарь? Это батя, своими отварами мёртвого на ноги подымет. — Подытожил он улыбаясь.
— А что ж Ворса сам не пошёл помочь тебе?
— Пока не время было, да и тебе слепому, догляд нужен был. А сейчас пора.
— С удовольствием,- ответил Саша, — раз такое дело и человеку помощь нужна.
На том и порешили.
Спустя два дня, глаза у Саньки совсем, как прежние стали. Зорко видит. Пошли они вдвоём через лес к избе, чтоб человека к Ворсе привести.
— Скажи Воля, — спросил Сашка, — а почему ты руку одну всё время прячешь?
— Травма у меня была в детстве, — отозвался тот.
— Какая травма?
— Вот придём в избу и тогда и расскажу.
— Да и пожалуйста, — хмыкнул Саша. Почти к обеду они добрались до избы.
— Как же далеко, — устало проговорил Сашка, когда до избы оставалось с десяток шагов.
— Да, мы с отцом должны по разные стороны леса жить.- Произнёс Воля.
— Почему? — Не понял Александр.
— Ну как почему, лес большой, в любом уголке беда случиться может, нужно успеть вовремя, услышать и помочь. А если мы в одном доме жить будем то, как узнаем, что, к примеру, в этой части что-то случилось. Вот отец тебя нашёл, а я…
И тут Воля замолчал. Толкнул дверь и исчез в избе. Сашка пошёл за ним. Вошёл и замер, как обухом по голове ударили. Перед ним, на скамье, в армейской гимнастёрке и штанах сидел отец. Одна нога стояла на полу, вторая по колено отсутствовала. И точно так же, как и Сашка, отец смотрел на него, не веря в происходящее.
«Как это?» — Отойдя от шока первым, произнёс отец.
«Батька» — закричал Санька и бросился к отцу в объятия. Встреча получилась очень тёплая и трогательная.
— Ну, вы поболтайте тут, — смущённо сказал Воля, — я скоро. И исчез за дверью.
Сколько было говорено — переговорено! Отец Сашке про фронт, да ранение. Про то, как боялся домой идти, не хотел обузой для семьи становиться. Да не выдержало сердце любящее. Домой, к семье тянуло. Вот и пошёл. До дома не далеко было, когда у кромки леса его встретила шайка разбойников.

Как его Воля спас, да выхаживал. И конечно нести его никуда не надо было. Вполне окреп и сам бы дошёл. Но видимо Ворса и Воля свои планы имели. Вот и привели Саньку прямиком к отцу.
Сашка в свою очередь рассказал о матери, о Маришке. Как жизнь в деревне текла. Да и о том, как он у Ворса в лесу оказался.
Отец было сжал кулаки, что мол, как же так! Такое время тяжёлое, нужно помогать друг другу, а тут…

На что Санька махнул рукой и ответил, что отцу на дороге тоже не друзья повстречались. Много всего переговорили. Вечер настал, да ночь прошла.
Вернулся Воля и сказал, что пора к Ворсе возвращаться.

Долго шли обратно. Отцу на одной ноге с костылём, да по кочкам, тяжело было. Сашка помогал ему, как мог.
Придя к дому Ворса упал Сашка ему в ноги, благодарил, что его спас, что отца выходил…
— Не тебе Санька мне в ноги кидаться.- Пробасил Ворса.
— А кому? — Задал вопрос Сашка.
— Нам с Волей тебе нужно долг отдать. Да по гроб жизни не расплатимся.
— Как это? — Не понял Санька.
— А так, — встрял в разговор Воля.

— Ну, посмотри на меня! Неужели не вспомнишь? И вот ещё, глянь, может памяти добавит. С этими словами он протянул вперёд свою руку. На руке не было двух пальцев, а под рукав рубахи шёл уродливый шрам. «Ну же Санька!» — Подначил он его.
И словно картинки замелькали в Сашкиных глазах сюжеты из жизни. Вот он маленький с отцом собирает грибы.

А вот с полной корзинкой несётся чтоб порадовать мать. А вот… Вот! Старая разлапистая ёлка, а под ней маленький волчонок в капкане, с ярко-бирюзовыми глазами. И Санька зарёванный, закрывает своим детским тельцем зверька, уговаривая отца не стрелять в него…
Словно водой окатили Сашку, стоит, глазами хлопает.
— Вспомнил? — Блеснув своими белыми и ровными зубами улыбнулся Воля.

— А птицы? — Спросил он.

— Сами к тебе под дуло ружья лезли?
— Лезли, — прошептал ошарашенный Санька.
— Ну вот, ты спас моего сына, я спас тебя. — Пробасил Ворса.
— И не только, — горько ухмыльнулся Сашкин отец…
К своей избе подходили уже к ночи. Заглянули в окно, там у стола, с тоской в глазах сидела Санькина мать. У её ног, прижавшись сидела Маришка.
Тихонько стукнули по стеклу. Мать взяла лампу и пошла в сени:
— Кто там? — Тревожно спросила она.
— Свои, — радостно отозвался отец…
Встреча была горячая! Слёз было пролито море. Да только всё слёзы счастья.

А поутру, когда по деревне прошёл слух, что Сашка вернулся, да отец его с фронта, пусть и без ноги но живой, повалили соседи на радостное событие. Каждому хотелось самому убедиться, что не кумушки судачат. Вся деревня пришла. Кроме одной семьи.
Да и вообще в деревне с той поры ни Агафьи, ни Николая никто не видел. Как в воду канули. Видать сбежали, справедливой мести опасаясь..
~~~~~~~~~~~
Юлия Скоркина

Рейтинг

5 из 5 звезд. 3 голосов.

Крещенская сказка

Налетели вьюги январские, нанесли сугробы метелями. Голосами завыли волчьими. Затрещали крещенскими морозами. Звёзды в небе ярко разгораются. Ночь стоит морозная, лютая. Страшно Марьюшке в тёмной избе. Огонёк лучинки еле теплится.

– Марьюшка, я пить хочу!

Налила Марьюшка полную кружку воды, подала братцу на печь. Братец Васенька от жара пунцовый весь.

«Что ж батюшки с матушкой так долго с ярмарки нет?» – думает Марьюшка. Она уже и на стол накрыла. Затихли гулянья, ряженые по дворам не ходят. Гаданья закончились – не слышно девичьего смеха.

Тут еще Васятка заболел. Хотела девица ему отвар травяной сварить, какой бабушка всегда варила, схватилась, воды-то нет. Подхватила ведро и к колодцу побежала. А колодец до дна промерз.

Побежала Марьюшка к реке, и там воды не набрать. Лёд толстый лежит – не пробьешь ведёрком. Набрала тогда девица чистого снега. Растопила его дома и на снеговой воде заварила целебный чай. Напоила братца, задремал Васятка.

– Скоро маменька приедет? – вдруг спрашивает Васятка с печи.

– Скоро, – отвечает Марьюшка. Посмотрела на братика: он опять горячий и румяный.

«Без живой воды не обойтись», – думает Марьюшка.
Достала она толстую восковую свечу, зажгла, на оловянное блюдо поставила. Ярко горит свеча, от воска запах на всю горницу.

– Ты поспи, я за водичкой сбегаю.

– Боязно мне оставаться. Половицы скрепят, злыдень по дому бродит. В сенях домовой шуршит.

– Что ты, Васенька, это дом скрипит, а в сенцах мышки вениками шебаршат.

«Мур», – соглашается с ней кот Ерошка. Запрыгнул на печь, улегся рядом с Васяткой.

– Ерошка всех мышей распугает.

«Правильно говоришь, правильно», – заурчал кот.

Задремал от его песенки Васятка. Марьюшка выбежала в сени, схватила бутыль в берестяном коробе, вслух домовому пригрозила, чтоб братика не пугал. А про себя подумала: «Надо всю избу святой водой окропить». Перекинула лямки короба за плечи, что б легче нести было и побежала.

Бежит по опустевшей деревне. Эх, не успела она на последние сани, что на службу в монастырь отъехали. Побежала короткой дорогой, через лес.

Между деревьями хоть снега меньше намело, тропку еле видно. Скрипит снег под ее ногами. Нет, не только под её. Будто следом идет кто-то? Остановится Марьюшка, а за ней еще шаги слышатся – скрип-скрип. Оглянется – нет никого. Вдруг впереди, на корявом пеньке, вроде как глаза зеленые засверкали.

– Здравствуй, девица. Куда торопишься? – спрашивает древесное чудище.

– За водой она, за крещенской, – из-за Марьюшкиной спины ответил домовой. Это он за ней от самого дома бежал.

Злобой сверкнули болотные глаза. «Э, нет, не пройдешь ты по моему лесу!» Завыл тут леший, поднялся ветер, вихрем снег закрутил, норовит тропку засыпать, что б девица заблудилась.

Побежала Марьюшка со всех ног. Ей в след лесовик ухает, кикиморы тонкими голосами подвывают да хихикают. Выскочила из леса, на открытом пространстве еще хуже. Будто оттепель началась, снег густой мокрый валит. У самой земли тает, чавкает под ногами, хлюпает– хлюп, хлюп.

Вот уже Марьюшка к реке вышла. На другой стороне огни Храма сквозь серую муть виднеются. Делать нечего, надо перебираться. Лёд хрупкий, над ним вода стоит.

Идет Марьюшка по льду, лёд хрустит, под ногами проваливается. А вокруг голоса слышатся: «Нет, не пройдешь. Правда, русалочки-сестрицы? Не пропустит тебя водяной!»

Подломился тут лёд, и провалилась девица в полынью. Чувствует, тащат её под лёд, тонет. «Конец мой пришёл!»

Вдруг, будто выбросило её из ледяной воды. Оказалась она на берегу. Ясно вокруг, морозно. На реке люди в крещенскую речную купель окунаются. Увидели её, подхватили и быстрее в тёплые палаты отнесли, переодели, обогрели.

– Оставайся с нами на службу.

Хотелось Марьюшке всенощную отстоять, но как же братец больной? Выслушали её рассказ добрые люди, налили полную бутыль святой крещенской воды, посадили на телегу. Повез её старичок один в родную деревню. На лошади-то быстро обернулись.

Там уже матушка с батюшкой приехали. Поблагодарили они дедушку. Напоили Васеньку живой водой, всю избу от нечисти ею опрыскали. А на утро братец почти здоров был. Такая она смелая Марьюшка. Такая она – сила живой воды!

© Copyright: Елена Шутилова, 2017

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.