Чужая жизнь. Автор: Zаrinka

размещено в: Такая разная жизнь | 0

Чужая жизнь. 1 часть

Кому-то почет достается и слава,
Другому — семья и детишек орава,
Кому-то престиж и вершины карьеры…
А мне – весь Париж и кусочек фанеры.
(Олька Линкина)

Маруся спешила на работу. Хоть и на пенсии, но денег не хватало на житье-бытье. Родители были живы, помогали, а теперь одна осталась, совсем тяжко. Мужа нет, домик ремонта требует, крыша, вон, протекает, в первую очередь надо отремонтировать, и вообще, куда не кинь, везде клин. Была бы замужем, да за путевым, эх…мечта несбыточная.

Почему не вышла, спросите? Кто его знает.. Обстоятельства так сложились. Не встретила родственную душу. Постепенно привыкла к мысли, что одна останется. А для всех любопытных выработала защитную позицию, мол, только сильная женщина может позволить себе одиночество.. счастье исходит изнутри, а не от мужчины..ну, и еще другое в таком же духе. .

Это она в интернете начиталась лайф-коучей всяких. И сама себя в этом убедила. Но ощущение безысходности и жалости к себе нарастало. Грустно всё, безрадостно в жизни.. Спасибо работе — хоть развеется..с людьми поболтает, новости узнает..
Работала на почте много лет, сама на виду и сельских наперечет знает. А, тут, в этот день, смотрит, мужчина пришел. На лицо приятный, но небритый, весь всклокоченный какой-то и одет в робу непонятную. Маруся аж поморщилась. Кто ж такой? А он квитанции подает.

Так, так.. Медведев.. Фамилия знакомая. Она опять глянула в бумажку. Ну, да, вот и адрес бабки Сидорихи, давненько ее не стало, дом всё пустовал, вгляделась внимательнее в лицо незнакомца, — Неужели Борька?

— Борь, ты ли это? Не ошибаюсь я?

— Извините, а вы кто? — Спрашивает без интереса, глянул мимолетом и даже взглядом не зацепился.

— Неужели я так постарела, что одноклассник не узнает, — с тихим ужасом промчалась мысль. — Да, нет, просто давно не виделись. Это ж сколько лет прошло с последнего…эээ..свидания? Сразу и не припомнишь, а когда-то дружили..

— За одной партой с тобой сидели.

— Маруся, ты?!! — Борис присмотрелся, — Ну извини, сразу и не признал. — Он широко улыбнулся. — Не ожидал тебя здесь увидеть. Или вернулась из города, как я?

— А ты что на ПМЖ приехал? — ушла от ответа.

— Ага, — он счастливо засмеялся, — потянуло в родные места. Красота у нас здесь. Природа — не налюбуешься.

— Подумаешь, — недовольно плечами передернула. — Нашел красоту.

— А ты, смотрю, в городе не жила, привыкла к деревне, потому и не ценишь. А мне надоели каменные джунгли. На пенсию вышел, хочу тут теперь обосноваться.

— Ну, с новосельем! — взглянула с улыбкой. Когда- то Борька был в нее влюблен, даже руку и сердце предлагал. Отказала ему. Хотя была мысль в запасных подержать.

— С женой приехал, аль один, уж слишком запущенный какой-то, — ох, это бабье любопытство. Но вслух постеснялась спросить. Наблюдала не раз, как к матери в гости приезжал, да всё отворачивался, в Марусину сторону не смотрел, видать, обижен был на нее. Но знала от Сидорихи, что женился, не сразу, правда.

— Заходи в гости, Борь, чайку попьем, посидим, школьные годы вспомним, нам же есть что вспомнить? — не удержалась, кокетливо повела глазами

— Обязательно встретимся, поговорим, — а сам как-то быстро собрал квитанции, но улыбнулся напоследок — Извини, спешу.

— Что ж ты, Марусенька, соседа моего напугала, — почтальонка Зина смеется, одногодка Марусина, вышла из-за перегородки, весь разговор слышала. — Прямо пулей вылетел. Уже месяц живет рядом с нами, а всё некогда ему, ремонт делает, спешит.

Слышь, Марусь, а он один или женат? А то, может, вдовый? Какая женщина захочет из города в деревню переехать? Мы- то здесь недавно живем, я еще людей толком не знаю. Как по мне, так странно всё это. Может его жена из дома выгнала? Вроде хозяйственный..

Маруся ухмыльнулась, — Предлагаешь подобрать?

А сама в окно глянула, что там за конь у принца, эх.. жигуленок старый. Хотя сразу по внешнему виду поняла, не преуспел Борька в жизни. Значит, не ошиблась тогда.

— Неааа, Зин, зачем он мне такой?

А Зинка смеется, — Все на белом ждешь?

— Да не жду я давно, — отмахнулась Маруся. — Забыла, сколько мне лет? И на кой ляд они мне нужны? Носки только стирать? Не хочу уже никого. Сама перебиваться буду.

Перед людьми Маруся умела лицо держать.

— Самалкина нашлась, — От, Зинка, пересмешница, не смолчит ни разу. — А ты их когда-нибудь стирала?

— Не стирала и стирать не хочу.

— Ладно тебе, подруга, не ерепенься. Не со зла я. Крышу вон латать надо, сама жаловалась, течет, как решето. Да и других дел полно. Добра тебе желаю. С хозяином всё легче будет.

— Найму, сделают, — буркнула Маруся.

Зашли новые посетители, чуть отвлеклась. А то внутри горько стало прегорько. За что ж ей судьбинушка такая выпала, чем провинилась она перед Богом и людьми, что так у нее все неудачно сложилась?

Чует ее сердце, что не свою жизнь она проживает, ох, не свою, чужую…не эта ей была уготована при рождении, не эта…
Только как так получилось, что своя где-то потерялась? Иль присвоил кто, да сам ее теперь проживает? Кохается там, стопудово, а я тут горе мыкаю…

Разве признаешься Зинке, как ей бабьего счастья хочется? Как во сне зовет , обнимает своего супруга..ох, и красавчик он у нее, бабы местные увидели, так от зависти все бы поперхнулись…Как живет в красивом доме и не думает совсем о прохудившейся крыше, будь она неладна..

Домой шла с работы, а сама все думу свою думала. Не заметила, как магазин чуть не прошла. Булочек с конфетами купить надо, да по соседям разнести, у матери сегодня годовщина.

Самой последней зашла к бабке Матрене, сколько лет ей, интересно? Спросить к слову надо. Старше ее матери будет намного. За девяносто, точно. Бог дал Матрене Яковлевне длинную жизнь за труды и дела ее праведные. Восемь детей вырастила, ударницей в колхозе была.

— Ох, не знаю, можно ли такой жизни радоваться, — задумалась Маруся

Старушка засуетилась, — Проходи, Марусенька, проходи, а я чаек вскипятила, знала, что зайдешь ко мне сегодня.
На чистой кухоньке приятно сидеть. Скатерть кружевная, герань на окошке. Не заметила Маруся, как час и пролетел в гостях, да другой пошел. .

Разговор вился, как веревочка, вязь получалась незатейливая, добрым словом перемежалась, столько у бабы Моти тепла в душе было, так хорошо ее слушать, то одного вспомнит, то другого… Случайно или не случайно, зашел разговор про Аксинью или Аксюту, Марусину бабушку..

— Эх, красавица была! Ты, Марусенька, ее не помнишь молодой, а я помню. Я хоть и младше была на десять лет, вот поди ж ты, а Аксюта со мной водилась. Редкой души был человек. Порода в ней чувствовалась. Кровь ее наполовину барская была, ты знала об этом?

Маруся оживилась, — Да, нет, не знаю я таких подробностей.

— Ну тогда слушай. Дело то давнее, нет уже в живых никого. Молчали раньше об этом, боялись рассказывать.. а потом новые события произошли и опять молчали..

— Заприметил прабабку твою, Малашу, сынок барина местного, — баба Мотя немного помолчала, вспоминала, как их звали, — Прохановы они были…да.. Случилась между ними любовь. Барчук к родителям пришел, женюсь, твердит, люблю, жить не могу.

— А они?

— А что они? Ясное дело, не возбрадовались они от той любви, отговаривать сына начали, да только он на своем твердо стоит. Они тогда поехали к Малашиным родителям, повелся батька на приданое, что Прохановы пообещали за его дочку дать. Жениха ей подыскали, да замуж выдали.

Наплакалась она, любила сильно своего барчука, да против воли родительской не посмела пойти. Обвенчали их с Мишкой, а тут и Аксюта родилась, ее уже на нового отца и записали.

А барчук ее чуть себя не порешил от горя, барыня уж после пожалела, что так поступили они с сыном, дюже он горевал. Жениться наотрез отказался. Ну, барин с барыней за внучкой своей приглядывают, нет, да нет, а заедут к Малаше с гостинцами, посмотреть на Аксюту, как она растет. Интересовались, значится.

Потом революция случилась, кругом всё перемешалось, то красные, то белые.. Этим помещикам Прохановым дюже досталось, сына их убили, говорят, он там сам на пули нарвался.

Из дому их выгнали, добро отобрали, так их Малаша спасала, у себя прятала, за свою родню выдавала. Да все ж знали их в лицо, боялись, кто нибудь донесет. Не стали бы цацкаться с ними.
Мне это всё Аксюта рассказывала уже потом, как я выросла, а ей мать..надо же, сколько лет прошло, а всё помню…а что на неделе было, не помню…- баба Мотя тихо рассмеялась.

— Аксюте на тот момент года три было. Ну, так Прохановы эти, решили бежать из России, в Европы всякие, поспособствовали им верные люди. И хотели они с собой Аксюту забрать, дескать, она у них теперь единственная кровиночка от сына осталась, да Маланья не дала, с новым мужем у нее первый малец в родах помер, это потом уж Ксюшка родилась… и куда отправлять, кругом земля горит. Ну, те погоревали, но не стали настаивать, не было силы уже на их стороне.

Оставили они Маланье кольцо старинное. Там было у них золото припрятано, и в трости, и в шапке, везде там вшито было, да вделано. Ох, и красииивое то кольцо…камень там огроменный. Аксюта рассказывала. А еще цепочку с кулоном.
А кулон непростой, с гербом на крышечке, и открываются створки у него. А там, значит, портрет этой.. бабки Аксютиной. Ну..Прохановой Александры Савишны. Велели, чтобы никому никогда кулон не отдавали, они вернутся рано или поздно, и по кулону этому внучку свою найдут.

А у них второй кулон остался. Только там на портрете уже дед Проханов. И слова там написаны. Не по- нашески..нет.. как же ее там кличут? Погоди..ааа… вспомнила… латынь. На латыни. На портрете у деда начало, а у бабки продолжение. И чтоб Аксюта, когда подрастет, те слова запомнила. Они их на бумажке написали крупными буквами.
А кольцо, ежели невмоготу станет, то продать можно, да только пусть Маланья не продешевит, дюже ценность у него большая.

Ну, вот, уехали они, а Маланья осталась. Мужа её, прадеда твово, Михаила, ну, он как бы неродной был Аксюте, значит и тебе неродной, в скоростях убили, задиристый был, всё встревал, куда его не просят. А кольцо она не стала продавать, страшно было, авось, лихие люди узнают, подумают, что Прохановы добро у них свое спрятали, придут, всю избу распотрошат, да еще и их порешат.

В общем, обошлись они как-то. И кулон Аксюта никогда не надевала. А куда его надевать? Лежало, все в подполе зарытое. Выросли девки, Аксюта, да Ксения, похожие друг на друга, хоть отцы и разные. Только Аксюта в кости потоньше, чем Ксюшка, а лицом обе в мать пошли, и та, и эта. Маланья, ох, и красавица была. Девки в нее все удались.

— А потом, потом что? — заторопила ее Маруся

— Что потом? ..Потом , дочка, война началась. Аксюта со своим Ваней ушли на фронт, детей у них до войны не было, а село наше под немцев попало. Вот и угнали нас с Ксюшкой в Германию. Ты, наверное, слыхала от матери?

— Слышала, — кивнула Маруся

— Мне тогда 16 годков было, а ей 23. Держалась я за нее изо всех сил. Страх был сильный.. одной-то остаться. Попали мы в Неметчине этой к фермерам одним.

К работе мы хоть и привычные были с детства, да всё равно дюже тяжко было. Ели с одного корыта со свиньями, работали до упаду. Порой и спали на поле.

Не было сил до дома доползти. Да какой там дом, — махнула баба Матрена рукой, — в сарае с лошадьми ночевали. Эх, и померзли мы зимой. Как болели, думала, не выживем. А вот Господь Бог смилоствился, дал потом детей .

Ну, вот, в году уже 44 пришли к нашим хозяевам гости. Видные такие, почтенные. Зимой дело было. А мы в доме работали. С хозяйством управимся и в дом..полы драили, лестницы.. хозяева следили, чтоб без дела не сидели. Ну, а мы бесправные, старались, нам это благо, в доме теплее, чем на конюшне.

Сидят эти бюргеры и хозяева, и гости, разговоры ведут. А внучонок хозяйский к деду на колени, этому.. пришлому.. забрался и давай у него шарить везде, тот ему всё позволял, он и зацепился за цепочку на шее, потянул, а там кулон. А он давай просить, чтоб открыли ему, мы к тому времени уже понимали слегка по-немецки.

Открывает бюргер этот, портрет показывает, смотри, мол, это я, да надпись читает, а Ксюша из-под лестницы продолжает. На етой..на латыни..Они с Аксютой наизусть тогда эти слова выучили, ездили в город специально, нашли доктора, он им перевел и по-русски написал, как произносить. Задумалась о свойском, ну и не сдержалась. Мы- то помалкивали всегда, чтоб хозяев не раздражать, а у нее само-собой и выскочило. Ну, у бюргеров пришлых и случился штопор…

— Ступор, наверное? — тихонько рассмеялась Маруся.

— Ну или ступор, — баба Мотя улыбнулась по-доброму. — В общем, оказались они этими самыми помещиками Прохановыми. Скрывали, что русские, по-немецки всё шпрехали.

Оправились, схватили они Ксюшу за руки, трясут, откуда она эти слова знает. А она сначала испугалась, а потом им рассказывает, что дома у них есть второй такой кулон, только с дамой. А те плачут, так ты наша Аксюта будешь, спрашивают? А Ксюшка смотрит на меня и молчит. И видно думает, что ей сказать?

…Жить нам тогда хотелось, ух, как, Марусенька, жить хотелось. Вот и сказала, что Аксюта она. Худые мы были, страшные, какой там возраст. Как его определить? А имена похожие, наши хозяева и не поняли в чем дело. Да, они нас и по именам почти не звали, больше рус, да рус.

В общем забрали нас к себе… Прохановы эти. Ксюша наотрез без меня к ним отказалась идти. Заплатили нашим хозеевам они там что-то много, дружба, дружбой, а табачок у них врозь. И началась для нас другая жизнь.

Нет, мы и там работали, но мало, а то получилось бы, что нас укрывают. Подкормили, вылечили, у меня рука сильно опухла к тому времени, хряк цапнул, кусок мяса вырвал. Я понимала, что у фермеров этих мы бы не выжили, молчала про обман. Вот так нас и спасло наследство Аксютино и ее рождение.

Она помолчала. Страшные картины юности проносились перед глазами. Тихо вздохнув, продолжила:

— Вернулись домой.. только я.. и Аксюта с фронта, она тоже выжила, ранило ее, но ничего, руки, ноги целы. А Ксюша в Европе осталась. Она потом с дедом и бабкой во Францию переехала.

Рассказала я тете Маланье всё, что с нами случилось. А та на Аксюту посмотрела внимательно и твердо сказала, что правильно всё сделали, иначе и не выжили бы на чужбине. И Аксюта согласилась. Вот, такие дела, дочка.

— Молчали мы про Ксюшку, долго молчали, и твои все, и я. Боялись навредить и себе, и ей, коль надумает вернуться, времена тогда были строгие.

Маруся сидела ошеломленная. Ей никто не рассказывал про эти подробности. Нет, Маруся знала, что есть …вернее, была тетка Ксения, Ну, угнали в войну в Германию, ну, там осталась.. потом жила во Франции, семья у нее, дети, внуки..

Сначала открытки от них приходили и посылки, это еще Марусина мать их получала, а как интернет провели, так теперь Маруся по скайпу с внуками Ксении связь поддерживает, они ей троюродные получаются, но, всегда от разговора осадочек оставался, чувствовала, что не стремятся они к сближению.

Позвонят раз в году, с днём рождения поздравят и до следующего раза. А как она позвонит, то на занятость ссылаются. Больше 5 мин и не разговаривают. Работают они много, видите ли.

Один врач известный, а другой наукой какой-то занимается. Но русский сами не забывают и детей своих научили. А вот Аксютин род на Марусе и закончится. Марусю прям кольнула в сердце такая несправедливость.

— Это что же получается, Матрена Яковлевна? Ксения выдала себя за сестру и прожила ее жизнь?

— Да, о чем ты говоришь, Маруся? — баба Мотя замахала руками. — Каждый свою жизнь прожил. Аксюта Ваню своего любила, как она ждала его, он же не в 45 пришел, его еще на Дальний Восток отправляли. Только в 47 вернулся .

Испереживалась вся. Да, ребятишки потом пошли, да дом строить начали..какая ей Европа, она и не мыслила жизни без Ванюшки, без матери своей, тут ее счастье было. Она так и говорила, что бедная Ксюшка за нее там отдувается.

Ксюшке с женихами не везло, она свободной птичкой была на то время, да только по матери скучала сильно, не хотела она там оставаться, еле ее уговорили дед с бабкой, хорошо они к ней относились, так и не догадались никогда, что она им неродная, а она домой мечтала вернуться..тогда никто не думал о выгоде какой… по-другому жизнь представляли.

Как то убедили они ее там, обещали приезжать каждый год все вместе, да только никто не знал, что никого не будут впускать. И что тут ее ждало, еще неизвестно…

Баба Мотя задумалась. — Устала, старушка, возраст, пора прощаться, — Маруся чуть приподнялась со стула.

— Да, еще расскажу… Письмо Ксения нам прислала, в конверте всем было по листочку написано, мне, Аксюте, тете Маланье. Рассказывала, как жилось ей там, в Парижах этих, замуж вышла, детей родила, а счастья не было, чужое всё, писала, ненашенское, плакала все годы на чужбине, мечтала, как домой бы полетела, да ноги уже не ходят. Рано ушла из жизни.. а я, вишь, живу..родная земля силушку дает..

— Матрена Яковлевна, вдруг вспомнила и перебила старушку Маруся, — а где ж наследство? Куда оно делось?

— А что мать тебе разве не рассказывала? — удивилась бабушка.

— Да, нет. Может и хотела. Только после инсульта она разговаривать перестала, почитай лет пять молча прожила.

— Не знаю я, Марусенька, как Аксюта померла, я, опосля, считай, уже ничего не знала про вашу семью. Может и продали его, но чего не знаю, того не знаю. А, может, так и лежит прикопанное.

— А что ж за фраза там была написана? Иль забыли за давностью лет?
— Почему же забыла? Помню я, на всю жизнь слова спасительные в голову врезались..

Про любовь там взаимную. «Хорошо, когда тебя любят, а еще лучше любить самому». А по латыни уже не помню, — обескуражилась старушка.

Баба Мотя прикрыла глаза, губы продолжали что-то шептать. Маруся тихонько встала и вышла, прикрыв дверь за собой.

Она шла домой, ошеломленная новым открытием. Вот это новости! А ведь она всегда знала, чувствовала, что не в том месте она живет, что не свою жизнь проживает. Интуиция её не подвела, выходит? Но почему бабка Маланья не восстановила справедливость? Еще ведь живы были эти Прохановы. Почему баба Аксюта молчала? Почему о детях и внуках не подумала?

Как сговорились. «Ксения отдувается»…это ж надо такое придумать…И что сейчас можно изменить? Да, ничего! Вот ничего не изменишь! Ну, найду я это наследство и что дальше? Только что продать его, и на эти деньги дом отремонтировать? Ну, может, новый купить. Да толку — то от дома этого?

Мужа не купить ни за какие деньги, детей не родить, годы не вернуть, заново жить не начать…дома она горько рыдала в маленькую подушку, сидя на стареньком диванчике перед телевизором, где, как нарочно, шла какая то передача про Францию. Море, солнце, счастливые люди…это она сейчас должна быть там…она…а не эти внуки Ксении, самозванцы…там она была бы счастлива, востребована, не то, что здесь..

Зазвонил телефон. Неугомонная Зина спешила поделиться новостями.

— Слушай, что расскажу. Мой Серега ходил к соседу, ну, к этому..Медведю…- она рассмеялась своей шутке, — тот на помощь его призвал, так он у него всё выспросил.

Огорчу тебя, подруга, жена через пару недель приезжает, он отправил ее на море с внуками, пока сам всю грязную работу тут не сделает. Отопление ему варят, окна, двери меняют…забабахал там ремонт на всю катушку. В городе — квартира трехкомнатная, машина, что сарай твой, а жигуленок этот от отца остался, ностальгия, говорит, у него по батиной машине, вот и разъезжает…

Маруся в сердцах нажала кнопку «отбой»… да, что же это такое? Со всех сторон полный пролет. Как фанера над Парижем. Со злости она запустила подушку в экран телевизора…

***
Jucundissimus est amari, sed non minus amare
***

Автор
#Zаrinka

Продолжение следует

Чужая жизнь. Часть 2

 

Вот уже целую неделю, как Маруся только придет с работы, сразу спускается в подполье. Мысль о наследстве ей не давала покоя. За пару дней перекопала весь пол в погребе, благо земляной был. Ниичеегооо. Разве только на бОльшей глубине искать надо.

Но, поразмыслив, она поняла, что глубоко оно не может быть зарыто. Река близко, в половодье разливается, а с ней и грунтовые воды поднимаются . Были годы, что на полу погреба вода поблескивала. Остаются стены. Но мать рассказывала, что отец стены укреплял, сыпаться начали со временем. Если клад был в стене, отец еще тогда бы его нашел. Но всё-равно она их добросовестно исследовала какой день. Часть была загорожена полками. Пришлось повозиться, где банки переставить, где ящики отодвинуть.
— Неааа, никаких зацепок. Ни выступов, ни впадинок, ни щелей подозрительных. Почему мать ей не сказала? Неужели забыла? А, может, сама не знала? Может, ей баба Аксюта и не рассказала? — Она вспомнила, как бабушке не нравился ее зять, отец Марусин. — Ну, да, попивал иногда. Боялась, что пропьет?

Она уже отчаялась, огляделась в последний раз. — А выходок? — Про него и не подумала.
Поднялась по ступенькам. Камни на стенах позеленели от времени. — А ведь их никогда не меняли. И от воды далеко. Тут сухо. Попробую здесь поискать.

С помощью фонарика, внимательно просмотрела каждый сантиметр. На одном камне зеленый лишайник имел странный рисунок, он напоминал крестик. Скорее всего, крестом пометили камень, а мох вырос в углублениях. Топором она попыталась вывернуть камень из стены.

Посшибала кожу на пальцах, но с третьей попытки ей это удалось. У нее аж руки задрожали. За камнем была небольшая ниша, в ней лежала тряпица, пропитанная дегтем, сразу запах в нос вдарил. С волнением развернула. Внутри — коробочка из-под монпансье, перемотанная истлевшей бечевкой. Ух, ты, неужели нашла!

В доме сняла крышку. Вот оно — Аксютино наследство. Завернутые в пергаментную бумагу лежали кольцо и цепочка с кулоном.

— Бриллиант, — ахнула Маруся. — И какой большой!

Невольно залюбовалась кольцом. Камень сиял безупречной огранкой, оттеняемый вязью из золотых змеек, слегка поднимающих свои головки и обрамляющих кристалл выпущенными раздвоенными язычками. Маруся тщательно вымыла руки и попробовала надеть кольцо на палец.

Спасибо бабушке, пальцы были тонкие, аристократичные. Кто же носил такую красоту? Уж не сама ли королева? Она повертела кольцо, рассматривая его со всех сторон. На внутреннем ободке были видны едва различимые две буковки. Но Марусе они ничего не говорили.

С осторожностью открыла створки кулона. Портрет хорошо сохранился. Даже надпись читается. Sed non minus amare. Как там баба Мотя говорила? Она открыла яндекс на телефоне, нашла переводчик — «но не менее приятно любить самому». Задумалась, — А она любила когда-нибудь? Неаа, не припоминает. Принца ждала, думала, как только его встретит, тогда любить будет всем сердцем. И жизнь отложенная, и любовь отложенная… Эх, Маруська..А годы тем временем незаметно пролетели.

Теперь она мучилась вопросом, что делать с наследством? Кулон оставит себе, будет носить. А кольцо? Продать? Все свои дела поправит. Крышу отремонтирует. Забор обновит. Нет, у нее есть накопления, но совсем небольшие, останутся на всякий форс-мажор.

А как продавать? И, главное, где, кому? В скупку отнести? Не вариант. Мало дадут. Она вспомнила Василия Мироновича, директора школы, у него, говорили, брат в городе есть, ювелир, может, он даст его адрес? А то одной куда-то идти к незнакомым людям опасно, еще и пришибут за это наследство.

На другой день она позвонила Василию Мироновичу, тот ее сразу и огорчил, умер давно родственник. Поинтересовался, зачем был нужен? Да, вот, Мироныч, надо, прям, край, крышу отремонтировать, а денег не хватает, хочу продать мамины сережки, интуитивно почувствовала, что не стоит пока про кольцо всем рассказывать, а там камни красивые.

Может ювелиры больше дадут, чем ломом сдавать? Хорошо, Маруся, давай так сделаем, я позвоню его вдове, она должна знать кого-нибудь из знакомых брата по цеху. И, правда, уже через час позвонил и дал телефон. Волнуясь, Маруся набрала номер и договорилась о встрече.

Еле — еле нашла дом в городе, встретил ее маленький старикашка с пронзительными глазками.

— Ну-с, что там у вас, сударыня?

Маруся достала из сумочки платочек, развернула, старичок буквально впился глазами в кольцо. Дрожащими руками он схватил лупу, сел за стол, включил настольную лампу, и начал тщательно всё высматривать.

— Откуда, голубушка, у вас это кольцо?

— Оно принадлежало моей бабушке.

— А документы у вас есть на него? — он спешно листал какую-то толстую книгу.

— Какие документы? — растерялась Маруся

— Значит, документов нет. — Он опять рассматривал и рассматривал кольцо. Маруся уже и устала его ждать.

— И сколько вы хотите за него? Ваша цена?

— А сколько вы дадите? Я не знаю, — Маруся оказалась совсем неподготовлена к такому разговору.

— Без документов …он сделал вид, что считает в уме.., — Ээээ…сто тысяч.

Маруся почувствовала, что он ее обманывает. Она приподнялась.

— Сударыня, вам не нравится эта цена? Зря вы…зря…смотрите сюда, видите, здесь есть трещинка.. и камень начал терять свою прозрачность, — Он через лупу пытался Марусе показать эти недостатки.

— Простите, но мне надо посоветоваться.

— С кем вы хотите советоваться? — нахмурился ювелир…или кто его там знает, кем он был.

Маруся вдруг выдала на гора. — С супругом. Он меня у подъезда в машине ждет.

Она заметила, как ювелир напрягся.

— Хорошо, давайте сделаем так. Я увеличиваю цену в два раза. Думаю и вам, и супругу это понравится.

— Вот так бы сразу и сказал, ушлый ты старикашка. Но и нас не проведешь, — Маруся была довольна собой. Цена эта ее устраивала. В смелых мыслях сумма была меньше. Но всё-равно она решила не спешить. Она заметила заинтересованность ювелира в кольце.

— Хорошо, через неделю я вам позвоню, — краем глаза заметила, как ювелир огорчился.

Маруся поспешила уйти. Всю дорогу она оглядывалась, ей казалось, что за ней следят. Она даже пересаживалась с одной маршрутки на другую, пока ехала на автовокзал, надеялась таким образом запутать следы. И уже в своем автобусе она расслабилась. Вроде здесь все свои. Но слишком рано. Самым последним в автобус заскочил странный парень. Капюшон поднят, на людей не смотрит.

С этого дня Маруся потеряла покой. Ей стало казаться, что за ней постоянно кто-то ходит. Ночью она просыпалась от каждого шороха. Она уже привязала Шарика ближе к крыльцу. Теперь она начала понимать, почему в свое время прабабушка и бабушка не захотели воспользоваться наследством.

— Что ж делать? — лежала ночью, раздумывая, — Оформлять документы? Или так продавать? Авось, ювелир с документами цену увеличит. Решила всё-таки попробовать. Страх-страхом, а желание продать дороже было сильнее.

Через пару дней она сходила к главе сельской администрации и через него попыталась выяснить, какие документы нужны на бабкины драгоценности.

— Ой, Маруся, ну какие там драгоценности, какие документы? Что ты там выдумала? Кольцо медное или сережки дутые… Иди с Богом и не мешай мне работать.

Пришлось Марусе ехать к нотариусу в районный центр, который ей и растолковал, куда следует обращаться. Побегала Маруся, не раз сначала пожалела, что ввязалось в это дело. И в Министерство культуры пришлось обращаться, и в Федеральную службу по надзору в сфере чего-то, чего-то…название длиннющее, не упомнишь его сразу. На всё, про всё ушло два месяца. Экспертизы там назначались всякие, Маруся волновалась, что кольцо и кулон утеряют. Но всё обошлось.

А в это время еще произошли другие события. Маруся звонила в Париж, сразу после посещения ювелира, у супруги ее брата Николя было день рождения.

Поздравила и не удержалась, рассказала о своих находках. Что странно, Жози проявила интерес, разговаривали дольше, чем обычно. Ну, Маруся и посетовала, что носить некуда такую красоту, куда она пойдет в своей деревне? Вот, если бы по Парижу прогуляться! А Жози ее возьми и пригласи в гости. Да так тепло приглашала, что загорелась Маруся слетать. Хоть краем глаза на жизнь парижскую посмотрит. А раз заодно в областной центр моталась, то с руки было и загранпаспорт оформить. Пришлось еще и в Таможенной службе декларацию заполнять.

— Ох, Маруська, ну, ты и затейница! — не один раз себя отругала.

А что не делается, всё к лучшему. Вон ей и стоимость ориентировочную кольца написали. Обманул ее ювелир, как сердце чувствовало. Кольцо оценили аж в 450 тыс. рублей.

***

В аэропорту Парижа её встречал один из братьев — Николя со своей супругой Жози. Все тепло обнялись, супруги суетились вокруг Маруси, как-то быстро прошла обоюдная скованность, Маруся всё переживала, как она будет выглядеть на фоне французской родни, но они были открыты и добросердечны, и Маруся перестала тушеваться. Жози хорошо знала русский язык, ее бабушка тоже была из русских эмигрантов.

В доме у Николая, так Маруся его называла на русский манер, ей отвели отдельную комнату. Приняв душ, отдохнув и слегка подкрепившись, она попросила супругов показать ей дом. Он был старинным, несколько раз достраивался, но его владельцы пытались привнести в него современность, сделав это без ущерба для дома и это им удалось, дом не потерял своей идентичности.

Жози провела ее в одну из комнат.

— Вот это да! Музей, семейный музей? — восхитилась Маруся, Жози кивнула.

Маруся удивленно осматривалась, здесь всё дышало памятью о России. Висели картины с русскими пейзажами, Какие-то старинные календари. Открыточки. Фото Санкт-Петербурга, Петергофа… Со стен с портретов смотрели лица ее родственников и незнакомых людей.

Часть она узнала сразу, имена других подсказывала Жози. Они медленно передвигались по комнате, Жози открывала ящики старинного комода, секретера, показывала то одни вещи, то другие, какие-то документы, фотоальбомы.

— А вот и знаменитый кулон, — смотри, Маруся! Они сидели на диванчике и сравнивали их, открыв крышечки. Лица Прохановых были строги и смотрели на Марусю с ожиданием.

— Ах, да, Жози, Николай! — Маруся показала им кольцо. Все восхищенно замерли, рассматривая красоту камня и причудливую вязь оригинальной оправы.

— Да, что же это я? ..Совсем забыла, — Маруся вернулась в свою комнату за сумочкой, принесла фото своих родных.

— Это — прабабушка Малаша, от нее только маленькое фото осталось, я его увеличила, смотрите, она здесь такая молодая. А это — бабушка Аксюта, ее фотографии в разном возрасте есть, а это мамины..

Она держала фотографии в руках и вдруг растерялась, ей показалось, что не вписываются простые русские женщины в эту комнату со старинной мебелью, с портретами дам и джентельменов на стенах. Николай, почувствовав ее замешательство, подошел и бережно взял фотографии из рук Маруси.

— Так вот она какая, наша прабабушка Маланья! Он внимательно рассматривал лицо на фотокарточке.

— А это Аксюта, говоришь? — удивленно перевел взгляд на стену, где висел портрет Ксении.

Маруся незаметно вздохнула. Дома она была настроена решительно. Ей хотелось приехать и всё рассказать своей родне, расставить все точки над i, восстановить справедливость, хотя изменить уже ничего невозможно, она это понимала, но ей хотелось, чтобы они поняли, за счет кого они тут живут так хорошо, сейчас же, увидев их отношение и к ней, и к своим предкам и к бывшей родине, которую они и не знали, но любили, она заколебалась.

Может промолчать? Но потом ей пришла в голову мысль, от которой она ужаснулась, что всё-равно она их недостаточно хорошо знает, а вдруг они сейчас предъявят свои права на кольцо и кулон? Они же, наверняка, считают, что это наследство должно принадлежать Аксюте, их бабушке. Ведь Ксению они считают Аксютой. Может, они для этого ее и пригласили сюда? А она, деревенская дурочка, легкомысленно привезла драгоценности с собой? У нее даже слабость в ногах появилась. Как же сразу она об этом не подумала?

— Николай, мне надо вам рассказать настоящую историю нашей семьи. Взглянула на портрет Прохановых.

— Вы там, наверное, уже встретились с Аксютой, своей настоящей внучкой?

В этот момент вихрем ворвалась в комнату Аделина, внучка Николая и Жози, она запрыгала вокруг Маруси, обнимая и целуя ее. Сердце у Маруси подпрыгнуло, на нее смотрела бабка Маланья, только совсем молоденькая.

Аделина бросилась рассматривать фотографии, — Ух, ты, какие красотки, — пританцовывая, она повторила несколько раз. Говорила она с небольшим акцентом, но на чистом русском.

У нее столько было искренности в голосе, она с таким восхищением рассматривала фото, что Маруся успокоилась. Равновесие восстановилось. Их здесь будут любить, она это почувствовала. А Аделина уже расставляла фотографии на секретере, — Жози, — повернулась она к бабушке, — Я завтра же куплю им красивые рамочки.

Вечером был устроен ужин в честь гостьи, пришли все остальные родственники, второй брат с семьей, всех набралось больше пятнадцати человек. Как же хорошо у них! — подумалось Марусе. Много было разговоров, Марусю расспрашивали с жадностью про Россию, про ее жизнь… Затаив дыхание, слушали рассказ о сестрах Ксении и Аксюте… Маруся почувствовала доверие с их стороны и полностью успокоилась.

Незаметно пролетели шесть дней. Гостье из России показывали достопримечательности Парижа, каждый день ее гиды менялись, кто-то один из родственников отпрашивался с работы и проводил с ней весь день, вечером рассматривали семейные фотоальбомы и продолжали рассказывать историю их жизни во Франции. Но Маруся чувствовала странную затаенную грусть у родственников. Вроде и смеются с ней, и улыбаются, а всё как-то наполовину. Жози нет, да нет, отвернется и смахивает что — то с глаз.

— Жози, — не сразу, но Маруся поняла, кого не хватает. — А где Мишель, ваша внучка?

Жози слегка отвернулась, — Извини, Маруся, она..она..сейчас не может с тобой встретиться.

Маруся внимательно посмотрела на Жози.

— Знаешь, я понимаю тебя, ты уже француженка. И Николай, может, и русский, но с французским менталитетом давно. Вы не хотите грузить меня своими проблемами. Но я — то русская, я совсем другая, понимаешь? А ну рассказывай, что случилось?

И Жози вдруг расплакалась. Из ее бессвязного разговора Маруся с трудом, не сразу, но разобрала. Мишель попала в дтп и сейчас находится в больнице с серьезной черепно-мозговой травмой. Сам дед, Николя, известный нейрохирург делал ей операцию, но пока нет результатов, девочка лежит в коме уже почти год.

Ее лечение съело все ресурсы семьи, страховка не покрывает все затраты, а клиника уже ведет разговоры об отключении девушки от аппаратов. Но мы все верим, надеемся и ждем, но пока, пока…

Жози не без труда справилась с волнением, — Пойдем, Маруся, ужинать…

Ночью Маруся долго не могла заснуть, все ворочалась и думала про Мишель. Ей бесконечно жалко было девочку. Жози рассказала, что она у них очень талантлива, с детства много занималась и мечтала пойти по стопам своего деда Николя. Поступила в медуниверситет и уже ассистировала деду на операциях, и у нее просто виртуозно все получалось. Дед прочил ей большое будущее.

Последний день прошел уже безрадостно. Маруся, не имевшая детей, внуков, вдруг почувствовала себя частичкой этой большой шумной семьи. Она испытывала сожаление, что ей придется с ними расстаться. Но есть же телефон, успокоила себя. В последний раз зашла она в музейную комнату, прошлась, слегка притрагиваясь к старинным вещам, постояла перед большим портретом супругов Прохановых.

Молча кивнула им на прощание, — Уезжаю.

Сняла кольцо, повинуясь какому-то душевному порыву и положила его на туалетный столик, когда то давно принадлежащий Александре Савишне.

— Вот, возвращаю. Пусть и наша.. или ваша? ..- она на мгновение мысленно споткнулась, — копейка пойдет на благое дело.

Только в аэропорту она сказала Жози, что оставила кольцо у них в доме.

Жози ахнула, — Маруся, почему, зачем?

— Так надо. Продадите кольцо, и еще продержитесь чуть… Хоть месяц, два..но ведь чудо может случиться в любое мгновение, — Маруся всех обняла, не выдержав, сама расплакалась.

В самолете, успокоившись, начала размышлять.
— Итак.. что мы имеем в сухом остатке? Да, — Маруся усмехнулась, — ключевое слово — сухой. Кольца нет, накоплений нет.., — она состроила рожицу на лице, — Да здравствуют тазики! Ай, ладно, проехали, вернее, пролетели..

Зато в Париже побывала. Родственников обрела, а то ведь совсем бы потеряла. И, надеюсь, помогла им. Лишь бы девочка выздоровела.

Она вдруг почувствовала в себе какие-то новые ощущения, одно из них — нежность к своей французской родне, а ведь хорошо её встретили, заботой окружили, и не гордецы они совсем, а, действительно, занятые люди, так много работают, ей показалось, что даже она легче живёт, чем они . Надо их к себе пригласить с ответным визитом.

А еще ей стало неуютно от своих прошлых мыслей, когда она им завидовала и называла самозванцами. Хорошо хоть они это не слышали, а ведь сама во всё виновата. По Сеньке и шапка была.

А то придумала — чужая жизнь, чужая жизнь…жила, не упираясь особо, не развивалась, не училась…все на саночках хотела скользить с горочки, а как наверх подниматься, так сразу не мое это, не я, за что мне такое? …Женихами перебирала, вот и осталась одна…

— Счастье изнутри.. — передразнила себя.

— Если изнутри, почему себя запустила, внутри хандра сплошная…
Проблем же куча, куда от них? Так и не пыталась их разгрести, всё помощи ждала..

Не заметила, как и полет закончился, так погрузилась в свои мысли. Сошла с трапа самолета уже изменившимся человеком. Ну, так ей показалось. — Опять интуиция, — улыбнулась себе? — Вот увидишь, всё изменится теперь, ну, чувствую, вот прям чувствую и всё тут…

Автор
#Zаrinka

 

Продолжение следует

Чужая жизнь. Часть 3

Теперь Маруся частенько звонила в Париж и выспрашивала подробности про здоровье Мишель. Девушка пока была без изменений. Маруся искренне утешала Жози, и каждый раз они всё больше сближались. Однажды раздался звонок уже от Жози.

— Маруся, я хочу тебе рассказать про кольцо. Мы показали его специалистам по антиквариату. Твои документы пока не стали предъявлять. Это кольцо оказалось не совсем простым. У него есть интересное прошлое.

Александра Савишна оставила после себя мемуары, дневники, где она записала свои воспоминания для нас, своих потомков. Она хотела, чтобы внуки и правнуки знали о своих корнях. Помнишь, я тебе их показывала?
Так, вот, в этих записях есть упоминание об этом кольце, рассказывается, как оно появилось в их семье. Сейчас я вкратце тебя познакомлю с этой историей.

Жози взяла в руки листочек, — Выписала имена, чтобы не ошибиться.

— Когда-то в далеком 1843 году прабабушка Александры Савишны, ее звали Анастасия, служила фрейлиной у императрицы Александры Федоровны супруги Николая Первого. На то время предки Александры Савишны являлись достаточно известными, богатыми и имели честь быть приближенными к царскому двору. У императорской семьи была дочка Мария. Великая княгиня. И замуж она вышла за иностранца, Максимиллиана Лейхтенбергского, внука .. на минуточку.. самой Жозефины Богарне. Ты, наверняка, о ней слышала. Это супруга Наполеона Бонапарта.

Так, дальше… У них, этих супругов Лейхтенбергских были дети, на тот момент еще маленькие. И вот однажды в Петергофе на прогулке их девочка случайно упала в канал и начала тонуть. И Анастасия Григорьевна первой бросилась на помощь.

За спасение дочки великая княгиня Мария Николаевна пожаловала ей кольцо со своей руки. И Мария Савишна пишет, что это кольцо принадлежало самой Жозефине, императрице Франции, от которой оно сначала попало к сыну Эжену, а уже от него к внуку Максимиллиану. Как всё закручено, да? — она посмотрела на собеседницу.

— Тебе всё понятно, Маруся?

У Маруси кругом шла голова от новых имен.. Часть их, она, конечно, слышала, но никогда даже в мыслях не подозревала, что они могут иметь отношение к их семье. На всякий случай, она кивнула.

— И после кольцо передавалось в семье по женской линии. Вот так оно и оказалось у Александры Савишны. А она передала его, получается, своей внучке Аксюте.

Кстати, потомки Лейхтенбергских эмигрировали после революции в Баварию и именно они помогли Прохановым в 1918 году перебраться в Германию и обустроиться на новом месте, где позже те и встретились с Ксенией, приняв ее за свою внучку, — Жози помолчала, — Да, трудно привыкать к ее новому имени.

Мы-то привыкли называть ее Аксютой. Но, знаешь, Маруся, в нашей памяти она останется уважаемым человеком. Прохановы ко времени переезда во Францию уже порядком обеднели, и Ксении пришлось ооочень много работать.

Но вернёмся к кольцу. Сейчас оно проходит всевозможные экспертизы, скоро мы получим паспорт на него и сертификат. Маруся, ты еще можешь подумать и решить окончательно, продавать его или нет. Мы предполагаем, что оно будет стоить не менее двухсот тысяч евро. Я позвоню тебе через три дня. Если ты откажешься от продажи, мы это поймем. Помни, что кольцо принадлежит тебе, последнее слово за тобой, — Жози помахала рукой и отключилась.

— Вот это новый поворот, — Маруся не ожидала такого. — Ей принадлежало кольцо, которое в своё время носили такие известные женщины! И что теперь делать? Продать семейную реликвию? Или оставить на память? А, кстати, какую страну считать его родиной? Россию или Францию? Хмм.. да..интересно..

Хорошо, — представила на мгновение, что вернёт кольцо. Куда она с ним? В комоде хранить? Трястись за него опять? И наследников у нее никого нет, кроме парижан. Им оно опять и достанется. Ну, или в музей только что отдать. Она задумалась, — А как бы Прохановы поступили?

Ведь они знали о ценности кольца, но, тем не менее, отдали его бабе Малаше и дали разрешение на продажу. Выходит, на тот момент для них были важнее люди, а не вещи. Скорее всего, это была у них самая ценная вещь. Они знали его стоимость и надеялись, что Малаша спасет свою семью и их внучку, если обстоятельства прижмут, даже продав его за неполную цену. При той неразберихе в стране так бы и вышло.

Будем считать, что такой случай настал. Да. Эти деньги помогут Мишель выздороветь. И неважно, что прошло много лет. Александра Савишна, без сомнения, и сейчас бы так поступила. Итак, продаем, решено.

Маруся вдруг почувствовала, как по жилам пробежала дрожь. Зов крови? Взглянула на фото прапрабабки, привезенное из Парижа. Она его поставила на комод рядом с диванчиком. Карие глаза внимательно смотрели на Марусю. Почтенная леди как бы присматривалась к своей новоиспеченной родственнице.

Маруся вздохнула, — Ну, вот, Александра Савишна, такая, как есть. Без прикрас.

Ей показалась, что дама улыбнулась. И как-то стало тепло на душе. Признала ее за свою?

— А двести тысяч — это сколько на наши? — Маруся потянулась за калькулятором.

— Да, нехило получается. Так, спокойно, Маруська! Не будь такой алчной. Жизнь или крыша, нашла, что сравнивать. Ага. — Она сглотнула слюну, — Ладно. Считаем, что была просто минутная слабость.

Маруся не стала ждать трех дней, а позвонила Жози уже на следующий день.
— Жози, продавайте кольцо, — заявила спокойно и твердо. Нет, нет, даже не уговаривай.

Кольцо было продано на каком-то там аукционе, Маруся особо в этом не разбиралась и не вникала. Оно было признанано исторической ценностью, внесено в каталог по антиквариату..

Жози об этом подробно рассказывала, показывала документы. И что, самое приятное, купил его парижский музей, нет, не Лувр, а какой-то там еще. И теперь можно будет ходить и любоваться на него. Там ему будет посвящена небольшая экспозиция. Николя и Жози сейчас готовят документы для нее. И там будут выставлены фото его владелиц. Одно из них Аксютино. То, что Маруся им привезла.

Маруся удивилась, — Как же так? А Ксения?

Жози улыбнулась. — Маруся, не переживай, это будет справедливо.

И да, кольцо было продано за 320 тыс евро. На внутренней стороне кольца были инициалы Жозефины Богарне.

— Жози, как так получилось, что в вашей стране цена на кольцо увеличилась в разы? Ведь наши тоже проводили экспертизу?

— Маруся, всё правильно. Ваши эксперы учитывали возраст кольца, каратность бриллианта, его огранку, чистоту…
А у нас добавилась для него история, и, что еще важнее, имена людей, которым принадлежало кольцо оказались очень — очень известными.

— И еще, Маруся, мы здесь посчитали свои возможности и решили, что половину суммы мы перечислим тебе. Даже чуть больше.

Маруся охнула, а потом замахала руками.

— Что ты, давай не будем спешить.

— Нет, Маруся. На этот раз уже мы решаем. Тебе надо открыть счет в банке и передать нам реквизиты.

Маруся сурово поджала губы, — Даже и не подумаю. Как только Мишель придет в себя, тогда и будем об этом говорить.

Через четыре месяца Жози позвонила опять. Она сидела и плакала. У Маруси ухнуло сердце. — Маруся, сегодня наша девочка открыла глаза.

Потом уже они рыдали вместе. Это были слезы надежды, веры и любви.

***

Через полгода деньги были перечислены французской родней на Марусин счет. Маруся вспомнила свою поездку к старичку — ювелиру и как тогда радовалась озвученной им сумме. А теперь у нее такие деньжищи. Это, что же выходит, прежде, чем получить, надо сначала отдать? Она даже загордилась собой. Не подвела своих предков Прохановых.

Нет, французы тоже хороши. По-честному поступили. Стой, а они ведь не Прохановы. Но мы же родня. И у нас у всех есть общий предок — и это наша прабабушка Малаша. А ее девичья фамилия Митрофанова. Вот и выходит, что митрофановская кровь течет в наших жилах и нас всех объединяет.

Маруся улыбнулась, — Мне такой расклад больше нравится..Она задумчиво посмотрела на портрет Александры Савишны, — Нет, не думайте, не отрекаюсь…- чуть помедлила, — А помните, как Малаша вас спасала?…Никогда никого не предала, мужественная, сильная женщина, вырастила детей одна, без мужа, без брюликов всяких..- и грустно добавила, — А вы разбили ее сердце… Баб Малаш, ты прости меня, я, как белая ворона, у вас…

Вот так у и Маруси появились возможности. Она вспомнила, как раньше хотела купить себе какие-то вещи, много, кстати, вещей, и те, и эти…и как у подруги, и у коллеги, и у соседки тоже..

Сейчас, посидев и поразмыслив, она поняла, что многое из мечтавшегося ей уже не нужно. Во-первых, возраст внес коррективы, во-вторых, захотелось другого, не выходили из головы парижане, какие они все там увлеченные и одеваются просто, не заморачиваясь..

Нет, конечно изменения нужны, быт надо облегчить, старость уже на пороге стоит. Дом отремонтировать однозначно. Или лучше купить квартиру в городе?

— А что, Маруська, ты всегда в деревне жила, теперь станешь городской дамой, будешь ходить в театр, на выставки, в музеи. И что? И стану, — задорно тряхнула головой.

Высмотрела в интернете телефон риэлторского агенства, созвонилась с ними, договорилась и в ближайшие выходные рванула в город. Там они с агентом ходили по улицам, осматривали квартиры, она, между делом, пыталась примерить на себя городскую жизнь.

Всё нравилось поначалу. А к вечеру заболела голова от городского калейдоскопа. Переночевав у знакомых, на другой день с утра опять ушла гулять по городу.

Посидела на набережной, зашла в кафе. Кругом одни незнакомые люди. И поговорить- то не с кем. Не спеши, поживешь, обзнакомишься. Так с кем? С соседями по лестничной площадке? То ли дело в деревне. Идешь, всех знаешь. Со всеми здороваешься. Словом перекинешься. Она заволновалась, что же делать? Даже в груди стеснение появилось.

И тут Марусю что-то толкнуло под руку, — Опять хочешь чужую жизнь проживать? Неужели не видишь, не твоё всё это, не твоё. Да, вижу, вижу я. — И вдруг стало легко дышать.

— А в театр всегда можно выбраться. Приеду на пару дней и схожу, куда захочется.

Вернувшись домой, окончательно утвердилась в мысли, что не надо никуда переезжать. Куда от своих корней отрываться? Засохнешь еще в том городе.

На работе рассчиталась. Возраст в спину дышит. А дел еще много, надо успеть, пока совсем не расклеилась. С энтузиазмом затеяла ремонт. Наняла бригаду строителей. Сделали к дому пристройку. Теперь у нее появилась дополнительная комната. Может и не нужно было, но представила, как родню в гости пригласит, а размещать и негде. Пусть будет, пригодится. Дом отремонтировали, отдекорировали, теперь и не узнать. Купила новую мебель. Часть старой не стала выбрасывать.

Вспомнила парижан, как бережно хранят они вещи своих предков. Пригласила из города реставраторов, они забрали старенькие буфет, комод и сундук. Эти вещи еще принадлежали бабушке Маланье, из того приданого, что Прохановы ей дали. Привезли назад, сразу и не узнала эту красоту.

За всеми хлопотами и лето пролетело. Между делами не забывала Матрену Яковлевну навещать. С хозяйством помогала, продукты, лекарства.. Управилась с огородами и подумала об отдыхе. Выбрала ближайший санаторий, быстренько собрала чемодан и укатила с чувством выполненного долга.

В санатории в столовой сидела за одним столом с мужчиной. Сначала болтала с ним из вежливости, но Петр Кузьмич оказался интересным собеседником, сыпал шутками и рассказывал интересные истории. Не сразу, но потом поняла, что ждет обеда, после него они шли вместе с Петром Кузьмичем гулять по лесным дорожкам.

Он рассказал о себе, что вдовствует уже шесть лет, есть сын, поздний ребенок, женился недавно, сейчас молодые делают ремонт в своей квартире, но как-то там он затянулся, ну, да это обычное дело, поэтому живут все вместе у него, вот он, чтобы не обременять молодых, сноха его сильно смущается, и придумал такой ход, уезжает в санаторий, вернется, недельку поживет, опять путевку купит и вновь отчаливает.

— И какой ты месяц так уже путешествуешь? — смеется Маруся.

И Петр Кузьмич с ней вместе смеется, — Да уже третий. Но долго не протяну. Начинает надоедать. Вот, если бы ты, Марусенька, тоже приезжала, — сказал и осёкся..

Незаметно пролетели последние пять дней. Завтра выезжают. И она, и Петр Кузьмич. Маруся уже собираться начала домой. Присела в номере перед раскрытым чемоданом. В голове промелькнули картины: вот, идут вместе с Петром к источнику за минеральной водой, вот, смотрят концерт русского народного хора, играют в настольный теннис.

Стало грустно. Вернется и опять одна. Будет с портретами вечерами разговаривать. Нет, интересно, конечно, — она чуть не засмеялась, — но хотелось бы живой голос слышать..

Встала, решительно отодвинула чемодан, подошла к зеркалу. Придирчиво себя осмотрела. Не заметила, а ведь изменилась. Глаза задорно поблескивают. Морщинки то ли разгладились. Улыбка на губах. Когда там жизнь начинается? В сорок? В пятьдесят? А у нее в шестьдесят. Поздно? Зато своя, настоящая, наконец-то…

В это время в номере Петра Кузьмича шел телефонный разговор. Отец смущенно рассказал сыну, что встретил женщину. И она ему очень понравилась. Чуть помолчал. Спросил уже с тревогой, — Сын, как ты отнесешься, если я сделаю ей предложение?

— Бать, нормально! Ремонт двигается, так что мы скоро съедем. Я только рад буду за тебя.

После обеда пошли гулять.

— Петр Кузьмич, я тут что подумала, приезжай ко мне в гости. В любое время. Места у нас шикарные. Лес, река. И зимой, и летом дела найдутся. Рыбалка, охота, всё что хочешь, скучать не будешь.

Остановилась, улыбнулась, — А поехали вот прям завтра вместе, а? Ты ж всё-равно с собой всё возишь.

— Отважная ты женщина, Марусенька, — Петр Кузьмич взял её за руки.

— Опередила меня. Скажу и я прямо. Понравилась ты мне очень. И я серьезно сейчас настроен, — чуть помолчал, — Предлагаю, Марусенька, тебе свои руку и сердце. Обещаю, не разочарую тебя. Он с надеждой смотрел ей в глаза.

— Ну, уж нет. В своем не разочаровываются. Своё берегут. Неизвестно, сколько мне осталось, буду я на мелочи размениваться, — Маруся чувствовала, как счастье заполняет каждую клеточку ее тела.

— Петенька, что скажу. Всё- таки поедем ко мне сначала. Ну, недаром же я ремонт сделала, столько сил потратила. А твои молодые пусть свой ремонт доделывают. А там посмотрим, где жить будем. Хорошо?

— Хорошо! — он обнял ее и, залюбовавшись ее лицом, нежно поцеловал в щечку

Они шли по дорожке, весело смеясь, забыв о возрасте, говорили какие-то глупости, и они им сейчас казались самыми важными…а весь мир вокруг — совсем неважным..

***

Супруги так и остались жить в Марусином доме. На следующий год они обустроили вместе двор, Маруся увлеклась цветами, а Петр занялся садом. И уже через пару лет встречали гостей из Парижа. Особенно рады они были Мишель, красивой девушке, с которой у Маруси с первого момента установились доверительные отношения.

********
Автор
#Zаrinka

Рейтинг
5 из 5 звезд. 1 голосов.
Поделиться с друзьями:

Антон Павлович Чехов. Рaзмaзня

размещено в: Такая разная жизнь | 0

Пoжaлyй, oдин из лyчшиx кopoткиx paccказoв Чеxoва. Cтoит пpoчитaть

Рaзмaзня.

Нa днях я пpигласил к себе в кaбинет гyвернанткy моиx детей, Юлию Bacильевну. Hyжнo былo пoсчитатьcя.

— Caдитеcь, Юлия Bаcильевнa! — cкaзaл я ей. — Давaйте посчитаемcя. Baм нaвернoе нyжны деньги, а вы тaкaя церемoннaя, чтo сами не cпpoсите… Hу-с… Дoгoвopились мы с вами пo тpидцaти рyблей в меcяц…

— Пo coрoка…

— Нет, пo тpидцaти… У меня зaписaнo… Я вcегдa платил гyвернанткaм пo тридцaти. Hу-c, пpoжили вы два меcяца…

— Два меcяцa и пять дней…

— Poвнo двa меcяцa… У меня тaк зaпиcанo. Cледует вaм, знaчит, шеcтьдесят pyблей… Bычеcть девять вocкpесений… вы ведь не зaнимaлиcь c Koлей пo вocкpесеньям, a гуляли тoлькo… да тpи пpaздникa…

Юлия Bacильевна вcпыxнyла и затеребила oбopoчкy, нo… ни слoва!..

— Тpи пpaздникa… Долoй, следовaтельнo, двенадцaть рyблей… Четыре дня Кoля был бoлен и не былo зaнятий… Bы зaнимaлись c oднoй тoлькo Baрей… Тpи дня y вaс болели зубы, и мoя женa пoзвoлилa вaм не зaнимaтьcя пoсле oбедa… Двенaдцaть и семь — девятнадцaть. Bычеcть… oстaнется… гм… сopoк oдин рубль… Bеpнo?

Левый глaз Юлии Baсильевны пoкpacнел и нaпoлнилcя влaгoй. Пoдбoрoдoк ее зaдpoжaл. Oна неpвнo закaшлялa, зaсмoркaлась, нo — ни cлoвa!..

— Под Нoвый год вы paзбили чaйнyю чaшкy c блюдечкoм. Дoлoй двa рyбля… Чaшкa стoит дopoже, oна фамильнaя, нo… бoг c вaми! Где нaше не прoпaдaлo? Пoтoм-c, пo вашемy недocмoтpу Кoля пoлез нa деpевo и пopвaл cебе сюpтyчoк… Дoлoй деcять… Гoрничнaя тoже пo вaшемy недоcмoтpy yкрала у Bapи бoтинки. Вы дoлжны зa вcем смoтреть. Вы жaлoвaнье пoлyчaете. Итaк, значит, дoлoй еще пять… Деcятoго янвapя вы взяли y меня десять pублей…

— Я не брaла, — шепнyлa Юлия Bacильевнa.

— Ho y меня зaписaнo!

— Ну, пусть… xoрошo.

— Из copoкa oднoгo вычесть двaдцaть cемь — оcтaнется четырнaдцaть…

Oбa глaзa нaполнились cлезами… Hа длиннoм xoрoшенькoм нoсике выступил пoт. Беднaя девoчкa!

— Я pаз тoлькo бралa, — сказaлa она дpoжaщим гoлocoм. — Я y вaшей cyпpyги взялa тpи pyбля… Бoльше не бpалa…

— Да? Ишь ведь, а у меня и не зaписанo! Дoлoй из четыpнaдцaти три, оcтaнетcя oдиннадцaть… Boт вaм вaши деньги, милейшая! Тpи… тpи, три… oдин и oдин… Пoлучите-с!

И я подaл ей одиннaдцать pyблей… Oна взялa и дрoжaщими пaльчиками cyнулa иx в кapман.

— Merci, — прoшептaла oнa.

Я вскoчил и заxoдил пo кoмнaте. Mеня oxватилa злocть.

— Зa чтo же merci? — cпpocил я.

— Зa деньги…

— Нo ведь я же вaс обoбpал, чёpт вoзьми, oгpaбил! Boдь я yкpал y вac! Зa чтo же merci?

— B дpугиx местax мне и вовcе не дaвaли…

— Hе давали? И не мудpенo! Я пoшyтил нaд вaми, жеcтoкий ypок дал вaм… Я oтдaм вам все ваши вocемьдесят! Вoн oни в кoнверте для вac пpигoтoвлены! Ho pазве мoжно быть тaкoй кислятиной? Oтчегo вы не протеcтyете? Чего мoлчите? Paзве мoжнo на этoм cвете не быть зyбacтoй? Pазве мoжно быть тaкoй рaзмазней?

Oнa киcлo улыбнулacь, и я пpoчел нa ее лице: «Moжнo!»

Я пoпpocил у нее пpoщение зa жеcтoкий уpoк и oтдaл ей, к великомy ее удивлению, все вoсемьдеcят. Онa poбкo зaмеpcикaла и вышла… Я пoглядел ей вcлед и пoдyмaл: легкo нa этoм cвете быть cильным!

Анто́н Па́влович Че́хов — русский писатель, прозаик, драматург, публицист, врач, общественный деятель в сфере благотворительности. Википедия
Родился: 29 января 1860 г., Таганрог, Россия
Умер: 15 июля 1904 г. (44 года), Германия
Рейтинг
0 из 5 звезд. 0 голосов.
Поделиться с друзьями:

Другая жизнь. Автор: Живу в глубинке

размещено в: Такая разная жизнь | 0

Чужая жизнь

..С самого утра Елена готовила. Салаты, горячее, нарезки, заливное. Торт она испекла ещё накануне, сейчас только украсила его. Многочасовое стояние на кухне вымотало женщину до предела. Когда, наконец, стол в комнате был сервирован, она сняла ненавистный фартук, домашний костюм, переоделась в джинсы и удобную толстовку и достала сумку с вещами, которую собрала ещё несколько дней назад…

Муж, выполнив с утра супружеский долг — вынеся мусор, сидел в кабинете с бумагами. Лена за многие годы совместной жизни привыкла видеть его за работой. Собственно, это единственное, что действительно интересовало Константина. Не от мира сего — сказали бы про такого раньше. Для него существовала только наука — лихенология. За свои лишайники он готов был душу продать, мчался за ними в любое время в любую точку мира… О том, что существует ещё и Лена, он вспоминал только тогда, когда ощущал чувство голода.

Приоткрыв дверь в кабинет, Лена сказала:

— Костя, я ухожу.

Муж, даже не взглянув на неё, пробормотал:

— Хорошо-хорошо, ты только недолго. Я уже заканчиваю, за стол будем садиться.

Лена устало произнесла:

— Ты не понял, Костя. Я навсегда ухожу. Совсем. Я устала жить чужою жизнью из одного только чувства долга. Девочки выросли, у них свои семьи. Я своё обещание сдержала. Больше меня здесь ничто не удерживает, — она прикрыла дверь кабинета и пошла в прихожую.

Костя вышел за ней, попытался что-то сказать. Но Лена перебила его:

— Стол накрыт. Горячее в духовке. Желаю тебе всего самого доброго в наступающем году.

Она вышла из квартиры. На календаре было 31 декабря, восемь вечера.

«Ты должна выйти замуж за Костю и стать мамой моим внучкам!»

Лена родилась в семье, где уже росла одна дочка. Алиса была белокурым ангелом — так её называли все вокруг. Родители не могли надышаться на свою девочку, в которой всё было идеально: внешность, характер, способности. Алиса была практически беспроблемным ребёнком. Она никогда не вела себя плохо или вызывающе, находила себе тихие и красивые увлечения: вышивала бисером, рисовала, фотографировала. И рождение ещё одной дочери абсолютно не входило в планы супругов…

Однако, когда Алисе исполнилось девять лет, Раиса Аскольдовна с ужасом поняла, что снова беременна… Её муж, известный профессор-палеонтолог, в тайне надеявшийся на рождение наследника, однозначно запретил супруге и думать об аборте. Так на свет появилась Лена…

Поскольку она не была мальчиком, то не могла быть интересна своему отцу. Впрочем, глава семейства ушёл из жизни, когда младшая дочь пребывала ещё в нежном возрасте — он был значительно старше Раисы Аскольдовны. А та в свою очередь изначально не хотела детей, кроме ненаглядной Алисы. Так и стала Лена кем-то вроде приживалки в родной семье. И только старшая сестра её искренне любила… Лена отвечала на эту сестринскую любовь со всей своей горячей детской взаимностью.

Лена во всём была противоположностью Алисы. Ни ангельской внешностью, ни покладистым характером, ни какими-то выдающимися способностями девочка не обладала. И друзей, в отличие от сестры, у неё тоже не было. Единственной её страстью было чтение. Именно из книг Лена черпала все представления о жизни. Любимой её героиней была Скарлетт О'Хара, за размышлениями о судьбе которой девочка проводила долгие одинокие вечера…

Круг общения Алисы был, напротив, обширным, она была желанной гостьей в любой молодёжной компании, сразу оказываясь в центре мужского внимания. Но мужа ей Раиса Аскольдовна выбрала давно. На эту роль идеально подходил сын их знакомых, блестяще образованный и воспитанный молодой человек. И Алиса, и Костя воспринимали свой будущий брак как нечно неизбежное. Потому никто из многочисленных их друзей не удивился, получив однажды приглашение на свадьбу…

Алиса принялась за обустройство семейного гнёздышка. А Лена теперь большую часть времени проводила у сестры. Раиса Аскольдовна, кажется, и не замечала постоянного отсутствия младшей дочери…

Девушка уже училась на первом курсе университета, когда старшая сестра поделилась с ней радостным известием: у них с Костей скоро родятся дочери-двойняшки. Лена этой новости радовалась, пожалуй, не меньше будущей матери.

Роды были сложными. И хотя Раиса Аскольдовна задействовала все свои многочисленные связи, спустя сутки после появления на свет малышек Алиса скончалась. Не стало единственного человека, для которого Лена не была пустым местом…

На девятый день после смерти сестры мать вошла в комнату Лены. Даже не назвав дочь по имени, она произнесла:

— Ты должна выйти замуж за Костю и стать мамой моим внучкам!

«Я не Алиса, мама! Я Лена!»

Трудно сказать, что на тот момент стало определяющим в принятии решения. То ли моральная подавленность Лены, тоска по сестре, то ли её обострённое чувство долга, почерпнутое из классической литературы, то ли искренние переживания за судьбу племянниц, оставшихся без матери. Одним словом, Лена согласилась. Костя же, очевидно, чувствуя что-то подобное, тоже воспринял предложение тёщи как единственно разумный выход. И вскоре Лена стала супругой мужа покойной сестры…

Девочки росли крикливыми, болезненными. Уходу за ними Лена посвятила всю себя. Про учёбу пришлось забыть. Когда двойняшки подросли, Раиса Аскольдовна настояла, чтобы они называли Лену не мамой, а тётей. «Ваша мамочка Алиса на небесах, она смотрит на вас и улыбается. А тётя Лена — она всего лишь сестра Алисы», — говорила бабушка внучкам. И даже не видела, как больно задевало её младшую дочь это «всего лишь»…

Время шло, девочки росли. А Раиса Аскольдовна сдавала… Настал момент, когда она почувствовала, что разум вот-вот ей откажет… Последнее, что она сделала, ещё находясь в здравом уме, это разменяла свою большую квартиру на две «двушки» и завещала их внучкам. Про дочь в завещании не было сказано ни слова…

Теряющую рассудок мать Лена перевезла к себе. И ухаживала уже за ней — меняла памперсы, мыла, кормила с ложечки… Большую часть суток Раиса Аскольдовна пребывала в своём мире, не доставляя никаких неудобств домашним. Но периодически она словно пробуждалась, начинала плакать, звать умершую дочь, цепляла за руку Лену, когда та пыталась успокоить её, называла младшую дочку Алисой… В такие моменты Лене хотелось взять мать за плечи, встряхнуть её, даже ударить… Однажды, не выдержав, она крикнула:

— Я не Алиса, мама! Я Лена!

Но взгляд матери, обращённый на неё, был пуст… Лены она по-прежнему не видела…

И только перед самой кончиной Раиса Аскольдовна, придя вдруг в сознание, ухватив дочь за руку и глядя ей прямо в глаза, прошептала:

— Лена, прошу, дай мне слово, что ты не бросишь девочек, вырастишь их, выучишь, выдашь замуж…

Лена слово дала…

«Я хочу хоть что-то сделать для себя»

Похоронив мать, Лена вдруг… решила поступить в университет. Константин был очень удивлён таким решением супруги.

— Лена, ну зачем тебе это надо? — спрашивал он. — Ну получишь ты диплом, а дальше? Неужели ты собираешься работать? Мы же не нуждаемся ни в чём, я не ограничиваю тебя в тратах… Смотри за домом, за девочками, отдыхай… В конце концов, так живут практически все жёны моих знакомых. Да большинство женщин о такой жизни мечтает! Подумай, дорогая, и не глупи.

Лена устало ответила:

— Я хочу хоть что-то в этой жизни сделать для себя, Костя. Не для мамы, не для сестры или племянниц — для себя. Потому что я есть. Хотя, мне кажется, ещё немного, и меня не будет…

Муж в ответ пожал плечами. Видимо, он даже не понял, о чём говорила супруга…

Вскоре Константин улетел в очередную экспедицию, а Лена поступила на заочный факультет университета… Она решила выучиться на психолога. И спустя четыре года женщина стала дипломированным специалистом. Одна из педагогов, которая по совместительству руководила частной психологической консультацией, предложила бывшей студентке поработать у неё. Работа и стала той отдушиной, которой так не хватало всей эти годы Елене…

Девочки выросли, закончили школу, стали студентками. А спустя три года они представили Косте и Елене своих избранников. Две свадьбы сразу — исполнилась мечта сестёр. И вот квартира супругов опустела. А Лена окончательно поняла, что они совсем чужие с Костей. Осознание уходящей в никуда жизни приводило женщину в отчаяние. Она чувствовала, что ещё немного, и будет поздно что-либо менять.

… Выйдя из подъезда с дорожной сумкой в руках, 41-летняя Лена вдохнула полной грудью. Впереди её ждала крохотная съёмная квартирка, одинокая новогодняя ночь с заказанной заранее пиццей, дальше — любимая работа, любимые книги, возможно, новые знакомства. Другая жизнь. И в ней, в этой жизни, она будет сама собой. Просто Леной.

Автор Живу в глубинке

Рейтинг
0 из 5 звезд. 0 голосов.
Поделиться с друзьями:

У разбитого корыта. Автор: Людмила Колбасова

размещено в: Такая разная жизнь | 0

У разбитого корыта
Людмила Колбасова
Растерянно, не мигая, смотрела Маша на мужа, пытливо заглядывая в его чёрные глубокие глаза и с трудом понимала, что всё происходящее не сон.
– До чего же он красив, – вдруг подумалось некстати, – ни годы, ни беда не испортили его. Мельком взглянула на себя в зеркало – располневшая, постаревшая, голова вся седая. Вздрогнула и завыла в голос: «Васенька, что же ты наделал! Что натворил!»

Рот закрыла рукой, испугавшись собственного ора и, медленно, без сил, опустилась по стенке на пол.
– Как же жить теперь, бесстыдник? Как людям в глаза смотреть? Засмеют ведь! Ой, позорище… муж жене ребёнка нагулял, – усмехнулась презрительно, и опять в крик, – пёс блудливый! Кобель похотливый! Господи, и за что мне всё это? За что?

Понимала, сколь бесполезен крик, но сердце разрывалось от жгучей обиды и яростного гнева, и знала, что притихли за стеной соседи, подслушивая, но что уж теперь – кричи–не кричи – не скроешь, не утаишь. Вон он – ребёнок, изредка выглядывая, прячется за спиной отца. Орала, ревела, только ногами не топала, захлёбываясь от унижения, и не могла заставить себя взглянуть на безвинное дитя.
– Василий, что же ты творишь? Как же мы теперь жить будем? За что ты со мной так? Я ж своё уже отработала, дочь вырастила. Мечтала на старости лет отдохнуть, для себя пожить, а ты мне ребёнка приблудного подсовываешь!

Смотрите, какой молодец – отец он, понимаешь ли!!! Кобель ты, а не отец! Да видеть я ни его, ни тебя не хочу! – уже не кричала – визжала, словно сбитая на дороге собака, – пока я дом берегла, ты в своей Москве развлекался… Да пошёл ты прочь с глаз моих долой! … Ирод проклятый!»

Василий молчал, зная, пока Маша не выплеснет всё своё наболевшее – её не остановить, и говорить что-либо бесполезно.
Маленький и худенький, смугленький, словно цыганёнок, трогательно-беспомощный в страхе, что нагнала своим рёвом незнакомая тётка, мальчонка лет пяти испуганно прижимался к Василию, крепко обняв его за ноги.

Трогательно, как младенчик, зажал большие пальцы в кулачке, губки закусил, глаз поднять не смеет и только нервно вздрагивают длинные пушистые ресницы. Ему страшно.
– С цыганкой жил, что ли? – накричавшись, мельком, но всё-таки с интересом взглянула на ребёнка.
– Нет, с молдаванкой.
– А, – протянула, махнув рукой, – всё едино. Жены тебе что ли было мало?
Усмехнувшись, покачал головой: «Не мало, Маша, не мало: её вообще у меня не было, а то что тебе было надо, я высылал регулярно».
– Не передёргивай, не для себя, для детей, для семьи старалась, – закричала в ответ и осеклась, понимая, что произнесла полнейшую чушь. В чём было её старание? Выгнала на долгие годы на свою беду мужа на заработки… Да, она работала, но в своём доме жила, и ни разу поинтересовалась, как и чем живёт муж на чужбине.
– И я, Маша, старался…, как мог…

Навалилась смертельная усталость, хотелось лечь, закрыть глаза и забыть всё, но вдруг вспомнила, что в холодильнике пусто. Схватила сумочку, сунула босые ноги в резиновые сапоги и, на ходу надевая пальто, побежала в магазин.

Надо было подумать, остыть, смириться в конце концов. В ней боролись разные чувства, но она уже понимала, что примет мужа, а значит и его ребёнка. Кляла Василия, обзывала бранными словами, и постоянно повторяла: «Что же ты наделал!»

Остановилась, запыхавшись, оглянулась вокруг – красота на улице несказанная. Тихо, умиротворённо текла земная жизнь. В ярком свете уличных фонарей, медленно кружась, робко танцевали первые снежинки и мягким лёгким пухом застилали землю, а воздух был чист и неподвижен.

Словно в белом бисере стояли деревья, скамейки и всё вокруг. Боясь разрушить красоту, осторожно присела на край лавочки и как стёклышки в калейдоскопе, завертелись в голове воспоминания, что постоянно прерывались навязчивым вопросом: «За что мне, Господи, за что мне всё это?» И поднимала она взор к небу, словно хотела услышать ответ, но лишь задорно перемигивались далёкие таинственные звёзды и Маше казалось, что они, переливаясь, злорадствуют и насмехаются над ней.

– За что? – в очередной раз спросила, – Мы же так хорошо жили…
И вновь осеклась, а что хорошего было в их жизни за последние двенадцать лет? Почти «три войны» по сроку, провели они в разлуке…

Двенадцать лет каждый жил своей жизнью, и с каждым годом между ними всё меньше оставалось общего. О разводе не думали и не говорили, казалось, что их всё устраивает.

Встречались редко. Нельзя сказать, что они совсем отвыкли друг от друга – каждый из них твёрдо продолжал верить, что у них по-прежнему семья, да только от семьи остался один лишь остов, в виде штампа в паспорте и прописки.

Жила семья, не видя глаз, не слыша смеха. Не пили кофе по утрам и не смотрели вечерами фильмы. Не встречали рассвет и не провожали закаты. Забыли нежность рук друг друга, запах тела, всё забыли.

Отчуждённость, недосказанность росла, а вместе с нею растерянность: понимали, что так жить нельзя, понимали да не решались, что-либо изменить. Вот судьба, возможно их жалея, и подкинула им сюрприз.

– Мы же так хорошо жили…
А хорошо они жили прежде, до того самого дня, как Вася остался без работы. В былые времена Маша гордилась мужем – не только красив, высок и строен, но ещё и главный инженер на заводе.

Городок у них небольшой, жизнь каждого на виду, и она старалась быть соответствовать и быть лучше других, но – тщеславная – не могла смириться, что её уважаемый муж стал безработным. Подливали масло в огонь языкатые недобрые соседки.

– Ну твой-то работу нашёл, или дома на диване полёживает? – спрашивали, бывало, с ехидцей.
О, каким гневом раздражалась она дома! Кричала, как торговка на базаре! Плакала, прибедняясь, что скоро и есть дома будет нечего.

Жаловалась, что одной ей не вытянуть две семьи. Дочь к тому времени замуж вышла, ребёночка ждала. Как не помочь, тем более молодые ещё студенты. Много и часто скандалила, подолгу не разговаривала и даже спать с мужем перестала, пренебрежительно бросив как-то, подушку на диван в гостиной. И куда вся прежняя любовь подевалась?
Вася вроде и не обижался, зная взрывной и слишком обидчивый характер жены, но всё больше молчал и замыкался в себе…
– Ожидал же он тогда работу на лесопилке, – вдруг ясно вспомнила Маша. Васю уважали и ценили, как работника, за порядочность, ответственность, опыт, а главное – он не пил, как основная масса районных мужиков… Да, наворочала она дел…

Заехал как-то вечером к ним домой хозяин лесопилки, дело у него к мужу было, как раз по работе, а она Васю уж давно в Москву спровадила. Оставшись одна быстро поняла, как тяжело без мужчины. Не старая ведь ещё – в самом соку, и… молодому гостю начала «глазки строить». Кровь вскипела от стыда, прогоняя холод, жаром стыда залило от макушки до пят…

Долгое время он, таясь, приезжал. Молодой, самоуверенный, и весь пропахший древесиной. Как же Маше нравились эти таинственные свидания! В своих развлечениях про Васю не только не думала-не вспоминала, заполняя пустоту дешёвыми суррогатными отношениями, но ещё и обвиняла в том, что он оставил её, красивую и молодую, одну.

С годами, постарев, она забыла об этом. Незначительные и в целом унизительные приключения канули в прошлое, не оставив, казалось бы, и следа. Да нет, вот всплыли и больно ударили.

Когда закрыли завод, и Вася остался без работы, переживал он крепко. Всегда первый, всегда правый, независимый, уверенный в себе и вдруг «никто». Для него завод был родным домом, и без работы он не мыслил жизни.

Но вот случилось такое и растерянность, чувство вины, стыда в первое время выбили почву из-под ног. Постоянные скандалы только усугубляли ситуацию. Невероятным казалось ему, откуда у жены вдруг появилось столько злобы и нетерпимости к нему. Вроде в любви жили, часто, смеясь, повторяли: «В печали и радости, в богатстве и бедности…»

Маша день начинала и заканчивала рассказами о высоких столичных заработках, кто и где сколько получает, и что приобрела та или иная семья…
«Допилила» и настал час, когда Вася с радостью уехал за полторы тысячи километров в Москву.

Устроился электромонтажником. Устанавливал и настраивал электрооборудование на огромных торговых площадях, высотных зданиях, складах и хранилищах. Работы в столице много, желающих её получить ещё больше. Приезжий рабочий не требовательный, на всё согласен, лишь бы заработать. Трудится народ, не ропщет и каждую копеечку экономит.
Продукты покупает просроченные за полцены – очень выгодно, в лучшем случае – торговая марка «Красная цена».
Пельмени «Тураковские», лапша «Ролтон» и «Доширак» … Живут бригадой в одной двушке-хрущёвке по четыре человека в комнате. Неудобно, зато дёшево. И всё, что заработает спешит домой отправить.
А говорят – мужик обмельчал… И Маша повторяла это…

Огрубел Вася. Лицо обветренное, в глубоких морщинах; руки жёсткие, мозолистые. Мужик мужиком. Работяга, одним словом, а Маше всё равно – лишь бы деньги присылал.

Время летело всё быстрее и не успевала она отсчитывать года. Внук подрастал. Дочка развелась и как бы они жили, если бы не Васины заработки.
Но казалось ей тогда, что прошла любовь, пропало уважение. Мужа считала неудачником, и даже радовалась его редким приездам, тайно мечтая о других.
Не долгие разлуки и длинные расстояния разделили их и растоптали любовь, а глупость, взращённая на нетерпимости, алчности, эгоизме, что поработила её, и превратила в вечно недовольную скандальную бабу.

Сейчас, вспоминая, поняла она это, как никогда, и увидела себя в столь неприглядном свете, что взвыла воем животным: «Какая же я дура! Первая трудность и тотчас забыла, как обещали друг другу: «В печали и радости, в богатстве и бедности…» Что за вожжа мне тогда под хвост ударила?»

И побежала со всех ног в магазин, испугавшись, что Вася не дождётся её и уедет. И уедет уже навсегда!
До чего же в этот час ей стало страшно его потерять! Неожиданно пришло понимание, что нет у неё и никогда не было никого ближе и роднее, кроме мужа и оставь он её сейчас – жизнь потеряет всякий смысл.

За свою жизнь и глупые поступки винился сейчас и Василий. Сидел, не раздевшись, на кухне, вспоминал и укорял себя, что не выдержал скандалов и истерик жены, не дождался работы на лесопилке, не сумел успокоить и «поставить вздорную жену на место».

«Сбежал, как последний трус, в Москву, – горестно вздыхал он, – поплыл по течению, опустившись и растеряв себя на стройках. От темна до темна работа, сон в метро под стук колёс…

Одно слово: «Бомж» – только с работой. За что такого любить? Какие уж такие великие деньги он ей высылал».
Запустил пятерню себе в волосы, застонав: «Ну и дурак!»

Вспомнил Настю. Встретил её на пятом году одинокой жизни. Потянулся к доброй душе, отогрелся сердцем и узнал, что такое подлинная любовь. Вот она полюбила его по-настоящему – ничего не требовала и не просила, но как бы хорошо ему с ней не было, сердце его всё равно оставалось дома, что за полторы тысячи километров. И жила в нём пусть скандальная и вечно недовольная, глубоко отдалившаяся и почти потерянная, но всё-таки родная жена.
«Тряпка, слабак, – бичевал себя, – что же я наделал!»
Настя была молода, смешлива и хороша собой. Девушки из Молдовы изящны, грациозны, ярко и чарующе красивы, а ещё темпераментны и горячи. Полюбила он Василия пылко, бескорыстно.

«Ребёночка от тебя рожу, – говорила, любуясь им, – мальчик у нас получится замечательный».
И родила Мишку, а после погибла… Глупо так – отступилась на высоте… Она ведь рядом с Васей на стройке трудилась.

Горевал он тогда крепко – щемящей безысходной тоской сковало сердце от потери, за столь раннюю нелепую смерть. Не хватало ему Настиного тепла. Не хватало любви её, радости, что несла она своим смехом задорным, никогда не унывая, и нестерпимо было жаль мальчонку.

Вначале его тётка растила, а у неё у самой трое без особого присмотра. После отдали какой-то малограмотной бабке.

«Негоже так, – сумел, наконец-то, принять решение, – при живом отце единственный сын будет мытариться у бедных родственников». Забрал Мишутку и поехал домой навстречу новым скандалам, но с твёрдым намерением никогда больше не оставлять сына, чтобы там Маша не сказала. Не согласна – уедет.

Но не знал он и не догадывался, что Маша, напротив, не как женщина, а как мать, оценила поступок мужа: «С повинной головой вернулся, а дитятко не бросил».

Пока взрослые пытались разобраться в своём прошлом и принять настоящее, Миша, вконец измученный, не раздеваясь, уснул в коридоре на коврике, подложив под голову вязанную шапочку. Свернулся калачиком, словно маленький щеночек, и крепко спал.

Ахнула, вернувшись, Маша: «Что ж ты, отец, ребёнка на полу бросил?» Скинула сапоги с босых, окоченевших ног, протянула Василию пакеты с едой, и нежно взяла спящего мальчика на руки.
– Лёгонький-то какой, худенький, – сжалось сердце, – ещё не пожил, а уже сиротка. А на Васю-то как похож! Как похож – прям одно лицо…

Силой правильной мысли, задушила она колючую ревность и бережно, стараясь не разбудить малыша, сняла с него куртку, сапожки, уложила, заботливо накрыла. И долго сидела рядышком на полу на коленях, разглядывая ребёнка её мужа, но абсолютно чужого ей.

«Вот ведь как жизнь закрутила, – сокрушалась, – от чего начали к тому и вернулись. Снова сидим у разбитого корыта, только теперь оба без работы да в придачу с малышом. Выгнала, неумная, мужа из дома на заработки и получила… приработок…».

До чего же она устала! Устала от одиночества и пустоты, бессонных ночей и тяжёлых мыслей, устала от любопытства и осуждения соседей. Проводила мужа, обрадовалась свободе, а оказалась в неволе, и с каждым прожитым днём врозь, эта неволя её всё больше пленила.

До чего же она устала сегодня! Да и промёрзла, казалось, до костей. Вася сел рядом и потёр ладонью ей спину, несмело обнял. Вздрогнула и побежали мурашки от давно забытого прикосновения к телу крепких сильных мужских рук, а ещё – родных, но давным-давно забытых.

Они молчали, скрывая друг от друга слёзы. Слёзы покаяния и примирения, понимая, что виноваты оба. И каждый думал об одном и том же: кроватка нужна, игрушки, одежда и… вся жизнь теперь пойдёт совсем по-иному. Удивительно, но не было панического страха – они с этих пор не каждый сам по себе – они вместе, каждый день рядом и всё у них будет хорошо.

«Ёлку надо будет поставить, подарки купить… Врачу обязательно показать, – волновалась Маша, – кто его там лечил и… плевать хотела, кто и что подумает. Пусть в своих семьях разбираются».

Она уже прекрасно понимала, что оставит мальчика в семье и только ему она должна быть благодарна, что муж вернулся домой. Верно уж говорят, что ни делается – всё к лучшему.

Горько усмехнулась и в голос запричитала: «Что же мы с тобой натворили, Вася? Что наделали? Какими же дураками оба были! Второго ребёнка родить боялись, перестройки испугавшись, а люди в войну рожали. Зачем ты в Москву поехал, скажи, зачем? Зачем меня глупую слушал? Столько лет жизни мы потеряли!»

Прислонилась к плечу, он крепче обнял её. Плакала навзрыд Маша и разбудила ребёнка. Малыш спросонья не понимает, где он и что происходит. С одного на другого испуганный настороженный взгляд переводит, а глазёнки тёмные, блестящие. Остановился на Маше, смотрит, кажется, прямо в душу, и вдруг спрашивает: «Ты теперь будешь моей мамой, да?»
Она часто и быстро закивала головой, мол, да. Сказать не могла, горло сжало от волнения. Миша перевёл взгляд на отца, ища поддержки. «Да, сынок, теперь это твоя мама навсегда».

Мальчонка сосредоточенно сдвинув бровки, взглянул на Машу и потянулся рукой к её лицу. Улыбнулся и ладошкой вытер на маминых глазах слёзы.

Рейтинг
0 из 5 звезд. 0 голосов.
Поделиться с друзьями: