Постоялец

У портфеля оторвалась лямка. А ведь Димка в тот день даже им не дрался, не то что на портфеле с горки во дворе старого детского сада кататься. Она сама оторвалась. Этот портфель мама ему купила в прошлом году, когда он шел в первый класс. Красивый, с ракетой, будто настоящий, космонавтский. Димке было его так жалко, что слезы сами катились из глаз. Хорошо, что мама сегодня трезвая, может, зашьет. Ругаться она не будет, Димка знал, что мама его любит, даже если и выпьет. Он сам себя ругал за то, что не берег, ругал и плакал.
Димка шел по улице своего поселка и вдруг увидел на старой скамейке пожилого мужчину, хорошо одетого, с большой сумкой. Мужчина сидел, сжав ладонями голову и вздрагивал. Неужели он тоже плакал? Димка даже забыл о своем горе, он остановился возле мужчины и вдруг, сам не зная зачем, дотронулся до него:
— У меня лямка от портфеля оторвалась, а у Вас? — сказал мальчик, а мужчина поднял голову и посмотрел на него красными от слез глазами.
Он наморщил лоб, явно не понимая, о чем ему говорит Димка. Но потом разглядел, что мальчик тоже мокрый от слез и грустно сказал:
— А меня дочка из дома выгнала.
— Как так выгнала? – Димка вытаращил глаза, — Вы же не уличная собака, человека нельзя взять и выгнать. Тем более дочка. Она Вас что, не любит совсем или ее ведьма заколдовала?
Мужчина пожал плечами. Ему очень понравился это мальчишка, сразу было видно, что у него доброе сердце.
— И Вам некуда идти? – Дима с серьезным видом сжал губы и махнул рукой: — А пойдемте к нам. Я с мамой живу, а комнат у нас целых четыре. Мамка у меня хорошая, только пьет иногда. Но это только после того, как папка опять придет и поругается с ней. Он с нами уже давно не живет, но часто приходит, сначала напоит ее, а потом требует, чтобы мама наш дом продала и ему денег дала. А дом этот всегда мамин был, она в нем выросла, вот мама и не соглашается. Только потом она еще неделю плачет и пьет, даже на работу не ходит. Пойдемте, я с ней поговорю, я ж уже не маленький.
Мужчина колебался, видно было, что он хотел пойти с мальчиком, но боялся оказаться в нелепом положении. Хотя, в более нелепом, чем он оказался сегодня, уже точно не окажется.
Мужчину звали Павел Андреевич, ему было 52 года. В прошлом он был военным, теперь уже на пенсии. Первый раз женился Павел Андреевич рано, еще перед службой в Армии. Дочка родилась через полгода после того, как его призвали. Павел счастлив был, мечтал скорее на малышку посмотреть. Но жена его не дождалась, уехала в город с любовником и сразу подала на развод. Когда Павел узнал об этом, то остался на сверхсрочную. Поступил в военное училище, потом в Академию. Так и прослужил почти до пятидесяти лет. Был женат еще раз, но недолго. Думал, вторая жена отогреет его сердце, но она оказалась не лучше первой. Развелся он, узнав про первую же ее измену, и больше не женился. Выйдя на пенсию, купил квартиру в Подмосковье и зажил было скучной холостяцкой жизнью. Но два месяца назад ему неожиданно позвонила его дочь, Таня. Сказала, что долго его искала и только случайно узнала его номер телефона. Павел Андреевич был очень рад услышать голос дочки, ведь он так ее никогда и не видел. Узнал, что она замужем, живет в большом хорошем поселке под Владимиром, что у него есть внук и внучка. Дочка стала уговаривать его переехать к ним в поселок. Говорила, что всегда по нему скучала, мечтала жить вместе. Расхваливала поселок, говорила, что рядом с ее домом продается другой, большой, добротный, со всеми удобствами. Предложила продать квартиру и купить его. Только нужно поторопиться, пока другие покупатели не нашлись. Павел Андреевич решил ехать. Очень уж ему хотелось рядом с дочкой и внуками жить. Продал он свою квартиру, переслал дочери деньги, чтобы она дом выкупила, отправил кое-какие вещи на адрес дочери и поехал к ней, в тот самый поселок под Владимиром. Приехал, нашел ее дом, но дочь его даже на порог не пустила. Начала кричать, что он подлец, бросил ее маленькую, променял на службу и других женщин. Павел Андреевич пытался объяснить Татьяне, что это мама увезла ее к другому мужчине, на что дочь даже завизжала от злости, мол, пусть не врет, мама ей все рассказала. Самой Анны уже не было в живых, поэтому ничего Павел Андреевич доказать дочери не смог. Когда он спросил о деньгах и новом доме, Татьяна фыркнула, что это его плата за ее бедное детство и захлопнула перед ним дверь, крикнув изнутри, что вызовет полицию, если он не уйдет.
Павел Андреевич не знал, что ему делать, он заплакал. Почему жизнь так к нему несправедлива? Он же мечтал о куче детей, о нежной, заботливой жене, о семье, дружной, большой. Где это все? Он шел куда-то, потом присел на лавочку, с силой сжал ладонями виски и застонал. Сколько он просидел так, неизвестно, но вдруг он почувствовал чье-то прикосновение, и кто-то что-то сказал про лямку от портфеля. Когда мужчина посмотрел на мальчика, стоявшего перед ним, то увидел, что тот тоже плакал. Павел Андреевич почувствовал в мальчишке родственную душу и поэтому честно ответил, что его выгнали.
И вот теперь он колебался, с одной стороны, больше ему некуда идти, а с другой, это было как-то нелепо, то что ребенок зовет его к себе жить. Но Димка решительно взял мужчину за руку и потянул за собой.
Димкин дом оказался довольно большим, но явно неухоженным. Видно было, что здесь не хватает мужской руки. Калитка перекосилась, в углу двора навалены какие-то камни. Входная деревянная дверь обита уже сильно потрепанным дерматином.
— Мама сейчас на работе, придет поздно, но Вы не бойтесь, она Вас точно не выгонит, я знаю. Она у меня хорошая. Пойдемте, я Вас покормлю, мама вчера борща наварила. Она всегда много готовит после того, как протрезвеет. А Вы мне все расскажете, ладно? Должен же я знать, что мамке говорить.
Дима открыл дверь, с грустью вздохнул, поставив свой порванный портфель в прихожей, и повел гостя на кухню. Павел Андреевич оглядел дом и как-то успокоился. Здесь было уютно и хорошо. Просто хорошо. Будто он вернулся домой из очень дальней и долгой поездки. Он даже представил маму Димы, худенькой, с короткой стрижкой и большими синими глазами. Он не знал, почему именно такой, может, ему так хотелось?
Через полчаса, поев вкусного борща, и коротко рассказав о своей беде, Павел Андреевич спросил у Димки какой-нибудь инструмент и пошел чинить калитку. А мальчик с важным видом давал советы и придерживал доски.
— Димка, ты где работника нашел? – вдруг услышали они звонкий смешливый голос.
Павел Андреевич резко обернулся и замер. Перед ним стояла женщина лет тридцати, именно такая, как он себе и представлял. Невысокая, примерно ему по плечо, худенькая, может, даже слишком, со светлыми короткими волосами, а главное, она смотрела на него большими синими глазами. Смотрела немного грустно и в тоже время с улыбкой.
— Мам, это Павел Андреевич, — затараторил Дима, — Представляешь, он квартиру продал и своей дочке деньги выслал, чтобы она ему здесь дом купила. Приехал, а она его выгнала. И деньги назад не отдала. Можно он у нас поживет, у нас же есть свободные комнаты?
— Как выгнала? Дочка? – ужаснулась женщина, всплеснув руками, — Конечно, можно, пойдемте, я Вас борщом накормлю.
— Да я уже накормил, — с довольной улыбкой до ушей сказал Димка и повернулся к Павлу Андреевичу: — Я же говорил, что у меня самая лучшая мама!
Марина, мама Димы, выделила гостю дальнюю комнату, чтобы ему никто не мешал. Павел Андреевич пообещал хорошо платить за постой, но Марина отмахнулась, мол, живите, сколько хотите, а поможете по дому и на том спасибо. Он с радостью согласился. И на следующий же день взялся за ремонт. Деньги у него кое-какие еще остались, да и пенсия была неплохая, так что на материалы он не поскупился. Отремонтировал забор, подлатал крышу, взялся за сарай. Марина сказала, что кур бы нужно завести, а посадить их некуда. Бывший муж умел обращаться только с ложкой да рюмкой.
Димка гордый ходил, конечно, это же он такого постояльца нашел! И портфель Павел Андреевич ему починил, и как помощника его все время нахваливает. Мама, вон, веселая стала, готовит все время что-то вкусное, про пирожки вспомнила, с капустой, она их уже года два не делала. Даже глаза подкрашивать начала, непонятно только зачем, она же в теплице у фермера местного работает.
А Марина, и правда, похорошела. Закинула подальше рваные потертые халаты, достала новый, отложенный на какой-нибудь праздник. Сходила в парикмахерскую, даже тушь с помадой купила. А причина-то в постояльце. Мужчина он хоть и старше на двадцать лет, но подтянутый, сильный, такого в поселке и среди молодых не сыскать. А главное, человек хороший, сразу же видно. И с Димкой друзья стали, не разлей вода. Марина даже завидовала сыну, ей тоже хотелось вот так, вместе с Павлом Андреевичем что-то делать. Но стеснялась очень, сама его сторонилась.
Пока не явился Сергей, бывший муж. Он пришел поздно вечером, когда Павел Андреевич уже прилег в своей комнате. Без стука зашел в дом, поставил на стол бутылку и крикнул:
— Тащи закуску, пить будем, женушка! Соскучился я!
— Я тебе не жена, — дрожащим голосом, сказала ему Марина, — И пить больше не буду. Уходи.
— Чего?! – удивился Сергей, и криво усмехнулся: — Уж не старик ли, нахлебник, тебя научил? Где он, я сейчас ему морду-то набью!
Он вскочил и побежал по дому, заглядывая во все комнаты. Последней забежал в дальнюю, и пропал. Марина обняла испуганного сына и замерла в ожидании. Она боялась заглянуть в комнату постояльца. Но через минуту громко расхохоталась: Павел Андреевич вывел оттуда ее бывшего мужа за ухо, как нашкодившего мальчишку. Сергей тихо стонал, а Павел Андреевич приговаривал:
— Скажи спасибо, что я сегодня добрый. Придешь еще раз с бутылкой, обидишь Марину, сниму штаны и ремнем отхожу. А потом всем соседям расскажу. Хочешь?
Сергей морщился от боли и мотал головой. Выскочив из дома, он погрозил в дверь кулаком, но увидев грозный взгляд Павла Андреевича, быстро развернулся и ушел, хлопнув калиткой. Марина отсмеялась, подошла к постояльцу и поцеловала его в щеку:
— Спасибо, всегда мечтала, чтобы за меня кто-то заступился. Думала, уж не встречу такого мужчину.
— Да и я уж не надеялся встретить такую милую красивую женщину, всю жизнь ждал, а встретил, наверно, уж поздно.
— Поздно? – испуганно охнула Марина, — Почему?
— Так, вроде, старик уже, — пожал плечами Павел Андреевич, — А ты такая молодая. Нужен ли я тебе такой?
— Нужен, очень нужен! – прошептала Марина и прижалась к его груди.
Павел Андреевич счастливо улыбнулся и мягко обнял ее, а Димка почесал затылок и сам себя спросил:
— Это я что, сам себе нового папку нашел? Здорово! Завтра Юрке расскажу, пусть по улицам поищет, может, и себе найдет.

Автор: Мария Скиба

Рейтинг

5 из 5 звезд. 2 голосов.

Я никому тебя не отдам.

Галка Скворцова уже давно поставила крест на личной жизни. Ну не везет ей с мужчинами, что тут поделаешь, значит судьба ей куковать в одиночестве.

Подруги все давно замужем, многие уже обзавелись детьми, а она все ищет своего принца. Много раз ей говорили, что у нее такая планка, что ни одному мужику не перепрыгнуть. Но не хотелось быть с человеком, к которому душа не лежит.

А такой человек был. Бывший одноклассник, Лева. Он в школе проходу ей не давал, и сейчас, встретив ее на улице, его лицо озарялось радостью, а в глазах вспыхивала надежда. Только Галка не обращала внимания , не хотела замечать, что Лева любит ее, давно, и безнадежно.

Подруга Лиля, не раз говорила Галке, чтобы она обратила внимание на Леву, только Галка взбрыкивала, как молодая кобылка, и запальчиво отвечала, что не быть тому, Леву она не любит.

Однажды она встретила Леву на улице, он был не один. Шел рядом с девушкой. Они не заметили Галку, оживленно о чем-то беседовали. А Галка вдруг почувствовала , что ей это неприятно. Было ощущение, что отнимают что-то , принадлежащее только ей.

Она демонстративно прошествовала мимо парочки, гордо подняв голову. Лева, увидев ее расцвел, но только сдержанно кивнул. Галка вовсе обиделась. Где Левушкина любовь ? Он даже не подошел к ней!

На следующей неделе Галка снова встретила Леву с девушкой, она держала его под руку, они смеялись. На сердце у Галки заскребли кошки, она поняла, что ревнует Леву к его спутнице. Только что теперь делать? Она сама отталкивала Леву, вот он и нашел себе другую. Галке хотелось плакать.

Дома, вспоминая нечаянную встречу с Левой и его спутницей, Галка ревела от обиды. Вот все мужчины таковы, непостоянны. Ни на кого нельзя положиться. Но она и сама хороша, играла его чувствами, вот и доигралась. Душа теперь не на месте. Как представит, что Лева целует и обнимает ту девицу, у Галки внутри все переворачивается.

В выходной она собралась сходить в кино. Ну и что , пойду одна! А может Лилю, подругу, с собой позвать? Да вряд ли пойдет, семья, муж,дети, ей не до походов в кино.

Пошла одна. В прокате был новый фильм, народу было не так много, дневной сеанс, все вечернее время предпочитают. Купила билеты, прошла в зал, устроилась в кресле, приготовилась смотреть картину. Свет в зале начал потихоньку гаснуть, и в этот момент Галка увидела, что через ряд от нее сидят Лева и его девушка!

Галка забыла про фильм. Только и сидела, наблюдала, как Лева с девушкой, видимо обсуждая происходящее на экране, касаются друг друга головами. А глаза застилали слезы.

После фильма Галка чуть задержалась, чтобы Лева ненароком не увидел ее с зареванным лицом, однако, возле раздевалки они все же столкнулись. Лева обрадовался, увидев Галку, подошел к ней вместе со своей спутницей.

-Галочка, здравствуй! А ты чего так распереживалась? Комедия вроде…Галка спрятала глаза, ну вот, все таки заметил.

-Знакомься, это моя двоюродная сестра, Наташа. Галка перевела дух .Сестра?

А Наташа уже прощалась с ними, ее возле кинотеатра ждал парень. Она отошла в сторонку, улыбнулась, и подмигнула брату.

А Лева приобнял Галку за плечи, она вдруг всхлипнула, и уткнулась головой ему в плечо.

-Лева, какая же я дура! Я уж думала…

-Тс-с-с,-Лева притянул ее к себе, обнял, приподнял над полом.

-Идем?

Дорога домой показалась Галке длинной, они шла медленно, целовались через каждые три метра, на душе Галки цвела весна, журчали ручейки, цвели ландыши, а в животе трепыхались бабочки.

-Я никому тебя не отдам, почти хором сказали они друг другу, и расхохотались. А Лева так и не рассказал ей, что если бы не план Наташи, возможно, Галка еще долго бы не понимала, что любит Леву.

Но план сработал! И они оба были счастливы.

Автор: Сольвейг

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Месть Гиппократа

Потом эту историю обсуждали всем городком: одни злорадствовали, другие сочувствовали, третьи назидательно рассуждали о неотвратимости возмездия. Равнодушных не было. А все потому, что Татьяна Владимировна Миронова, заведующая хирургическим отделением больницы, где произошло так взбудоражившее умы горожан событие, происходила из известной в городе династии врачей.

Татьяна Владимировна была врачом в пятом поколении. Авторитет и уважение, заработанные предками, достались ей по наследству.
Основоположником династии был прапрадед. Он работал в Петербурге вместе с Пироговым — отцом русской хирургии. Прадед тоже стал хирургом и во время Первой мировой войны, несмотря на преклонный возраст, много оперировал в военно-полевых госпиталях. После революции он успел вывезти жену и сына из Петербурга в небольшой провинциальный городок и тем самым спас семью от репрессий, выкосивших многих его родственников и знакомых.

Дед Татьяны Владимировны был врачом от Бога. Великую Отечественную войну он провел в госпиталях и был известен как «Доктор Доброе сердце». Многим людям он сохранил полноценную жизнь, не дав им стать инвалидами, боролся за каждую руку и ногу раненного, а не ампутировал конечности, как это было тогда принято, «для профилактики», чтобы избежать заражения. После войны брался за рискованные, сложные операции, на которые не решались коллеги. Он спас столько жизней, что до конца его дней благодарные пациенты из разных городов и стран присылали ему письма, открытки, посылки, а после смерти еще долгое время несли на могилу цветы.
Отец Татьяны Владимировны продолжил семейную традицию, правда, больше по административной линии. Он занимал руководящий пост в Министерстве здравоохранения области.

Вопрос о том, в какой вуз поступать самой Татьяне, в семье не стоял. Она окончила медицинский институт, много лет проработала хирургом, а в последние годы занимала должность заведующей хирургическим отделением. По всем современным стандартам она была успешна в профессии: защитила докторскую диссертацию, имела высшую квалификационную категорию, ездила на международные научные конференции, выступала с докладами на симпозиумах. В личной жизни тоже все было прекрасно: состоятельный муж и сын — студент второго курса, как несложно догадаться, медицинского института.

И все это благополучие рухнуло в один день, когда в больницу на «скорой» привезли пациента, пострадавшего в ДТП. В это время Татьяна Владимировна беседовала со своей знакомой, проходившей платное обследование. Медсестра заглянула в кабинет и сообщила, что прибыл больной в тяжелом состоянии, ему срочно требуется операция, а личность его не установлена (ни документов, ни полиса, ни телефона при нем не оказалось — по всей вероятности, до приезда «скорой» бедолагу успели обчистить). Что делать? Татьяна Владимировна утомленно вздохнула, отдала распоряжение готовить пациента к операции и начинать без нее — она подойдет позже, когда освободится.

Она еще поболтала со своей знакомой, проводила ее до двери и, устало опустившись в кресло, блаженно вытянула ноги, сбросила модные туфли на невысоком каблучке, откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза. Трудный денек выдался. Из головы не выходил один больной, которого она прооперировала пять дней назад. Родственники щедро отблагодарили ее и теперь требовали, чтобы он немедленно выздоровел, а он, как назло, возьми, да и заболей пневмонией. Она перебирала в уме комбинацию препаратов и протокол лечения — вроде бы все верно, а самочувствие пациента только не улучшалось.

Потом Татьяна Владимировна вспомнила про «дэтэпэшника» и взглянула на часы: его привезли около час назад. Надо бы поинтересоваться, что там с операцией. Сегодня оперирует Соловьев, начинающий хирург, и без присмотра его лучше не оставлять. Она неохотно поднялась, с тяжким вздохом сдвинула в сторону туфли, надела медицинские тапки и пошла в ординаторскую. Узнав, что операция только началась, Татьяна Владимировна прикинула, что еще успеет выпить кофе.
Она вернулась в кабинет, нажала кнопку дорогой кофемашины (подарок пациента), и ароматная струйка потекла в изящную чашечку мейсенского фарфора. Татьяна Владимировна знала толк в красивой жизни. Она сделала два коротких звонка: маме — справиться, как обычно, о ее самочувствии, и мужу — с просьбой купить продукты к ужину.

Во время разговора с мужем в кабинет снова заглянула медсестра и сообщила, что Соловьев просит помощи, состояние больного критическое. Татьяна Владимировна повесила трубку, быстро хлебнула остаток кофе и направилась в операционную. По дороге ее дважды остановили: коллега, родственника которой она прооперировала два дня назад, и пожилая болтливая пациентка, принявшаяся рассказывать о странных ощущениях в желудке после завтрака. Татьяна Владимировна заверила коллегу, что состояние ее родственника стабильно, а пожилую даму прервала и порекомендовала обратиться к лечащему врачу — возможно, нужно просто изменить диету.

Войдя в операционную, она сразу поняла, что произошло непоправимое. Бледный до синевы Соловьев замер с дефибриллятором в руках и остолбенело смотрел на лежащее на столе тело — это была первая его смерть. Анестезиолог и медсестра молча заканчивали свою работу. Татьяна Владимировна деловито подошла к столу, мельком взглянула на умершего и, не веря своим глазам и не смея поверить в увиденное, посмотрела на умершего еще раз, с ужасом узнавая в нем своего сына — своего любимого мальчика, которого она еще утром кормила завтраком и целовала на прощание.

На мгновение она превратилась в обыкновенную женщину, захлебнувшуюся горем. Но, будучи первоклассным врачом, уже через секунду отдавала по-военному четкие команды. Операционная бригада мигом поняла, кто лежит у них на столе, и подключилась к работе, действуя быстро и слаженно. Были предприняты все возможные попытки реанимации, но сердце сына так не забилось.

Спустя десять минут врачи отступили от стола и в виноватом молчании смотрели на яростные и совершенно тщетные старания матери оживить сына. Старшая операционная сестра, повидавшая на своем веку не одну смерть, подошла к ней, крепко взяла за руку и остановила. Твердым голосом, перейдя на внеслужебное «ты», она сказала: «Таня, хватит. Все. Ты же понимаешь».

И Татьяна Владимировна сдалась, вмиг обмякла в ее руках и обвела коллег беспомощным взглядом. Прочитав в их глазах приговор, она с воем бросилась на тело сына, вновь превратившись из врача в обыкновенную женщину с необъятным горем. Совсем не профессионально, вопреки всем научным постулатам, она трясла сына, целовала его и заклинала: «Нет, нет, не умирай, не смей умирать, сыночек! Господи, помоги ему! Верни мне его, спаси его! Не умирай, Игоречек, вернись! Вернись, ты слышишь меня, сынок, не смей умирать!» Она вцепилась в него, вжалась всем телом, но жизнь сына, просочившись сквозь ее руки, утекла.

Коллеги молча смотрели на ее горе, чувствуя свою вину. Потом старшая медсестра мягко обняла Татьяну Владимировну и отвела от стола. В гробовой тишине монотонно пищал осциллограф, равнодушно вычерчивая ту неумолимо-длинную, долгую зеленую линию, которая ставит точку в нашей земной жизни.

В стерильной операционной скорбно стояли люди в белых халатах, понимая, что драгоценные минуты, когда мальчика еще можно было спасти, оказались упущены… Все они знали, что мальчик мог выжить.
Если бы «скорая» не ехала так долго.
Если бы при транспортировке с ним правильно и бережно обращались.
Если бы он не лежал так долго в больничном коридоре в ожидании помощи.
Если бы ему вовремя была оказана профессиональная помощь.
Если бы!
Он мог бы… Он смог бы… Он жил бы…

Слух о смерти сына заведующей быстро разнесся по городку и вызвал бурный отклик в сердцах и умах граждан. Целую неделю происшествие обсуждали на все лады, попутно осуждая не только врачей, но и полицию, местную власть и правительство. А всё ведь деньги, деньги, деньги! Без денег, бумажек и знакомств ты не человек.
Внука похоронили рядом с дедом. «Вот же насмешка судьбы! — судачили горожане. — Дед, золотой врач, бескорыстно служивший людям, будет лежать теперь рядом с внуком, погибшим из-за врачебной халатности». Скоро люди утешились мыслью, что Бог покарал мать смертью сына, чтобы впредь ей неповадно было небрежно относиться к человеческой жизни, а потом другие новости вышли на первый план, и граждане благополучно забыли о смерти мальчика.

Татьяна Владимировна появилась на работе через неделю. Она шла по больнице тихой тенью, и коллеги скорбно расступались перед ней, сочувственно здоровались и с любопытством оборачивались вслед понурой фигуре начальницы. Когда-то она, уверенная в себе, носилась по коридорам больницы, лихо цокая каблучками. Сейчас же брела, не поднимая глаз, и только молча кивала в ответ на приветствия.
Дело по факту ДТП было закрыто: юноша перебегал дорогу в неположенном месте, поскользнулся на льду и упал под колеса ехавшего с разрешенной скоростью автомобиля. За врачебную халатность никого наказывать не стали.

***
Лика Шергилова

Рейтинг

5 из 5 звезд. 2 голосов.

Морозным январским утром грузный локомотив с девятью разномастными вагонами, натужно пыхтя, медленно отходил от перрона одного из московских вокзалов. В общем вагоне было людно и суетно. Заняв свои места в полном соответствии с купленными билетами, пассажиры потихоньку начинали обживаться. Едущие в основном недалеко, люди не пытались рассовать свои котомки по багажным полкам, а оставляли их тут же: на свободных местах и в проходах, чтобы сподручнее было выходить, отчего стоящая то тут, то там ручная кладь создавала ощущение беспорядка и временности. . Вагон не сверкал чистотой, но и не вызывал стойкого отвращения залапанными дверными ручками и немытыми полами.

На боковом месте возле самой двери сидел убогий бомжеватого вида старик в обнимку с засаленным рюкзаком цвета хаки. Его старенькая черная куртка с обшарпанными рукавами и отвисшими карманами лоснилась от грязи. Сильно потертые джинсы, которые были ему явно велики, мешками висели на коленях, а внизу складывались в неровную гармошку поверх тяжелых серых ботинок. Из-под заношенной цигейковой ушанки неряшливо торчали длинные седые лохмы, давно не знавшие расчески. Куцая седая бороденка едва прикрывала выступающий вперед подбородок, обрамляя сухие, потрескавшиеся губы. Как затравленный зверек, забившийся в угол, он озирался по сторонам, терпя тычки и ругань от проходивших мимо не слишком вежливых пассажиров:
— Чего расселся тут, старый? Ну-ка! Копыта с прохода убрал!
— Фу, вонища-то! И как только тебя в вагон пропустили! Проводница! Высадите это чудовище, пока из Москвы не выехали! Задохнемся тут!
Объемистая проводница в едва застегнувшемся на ней синем форменном пиджаке лениво проплыла по вагону:
— Чего шумим, граждане? У него такой же билет, как и у вас, высадить не имею права.
Молоденькая пассажирка с наивно- детской улыбкой и милыми ямочками на щеках неожиданно бойко заступилась за старика:
— Отстаньте от человека! Едет и едет, никого не трогает. Задолбали!
И, обернувшись к возмутителю спокойствия, ласково сказала:
— Дедуль, да ты не бойся. Не обращай внимания. Мало ли сволочей на свете? Ты рюкзачок-то свой положи под сиденье, а куртку-то сними: тепло тут. Я тебе сейчас кипяточку, а то замерз поди.
Отхлебывая из пластикового стаканчика пустой кипяток и прикусывая вынутым из рюкзака заваленным куском серого хлеба, старик расслабился и разомлел:
— Дай Бог тебе доброго здоровья, красавица, и жениха хорошего. Как зовут-то ?
— Маруся. Не, дедуль, жениха не надо: муж есть, и сынишка маленький. В Тимофеевке живем. Недалеко тут, семь часов всего.
— В Тимофеевке, говоришь? И как там у вас? Ну, в вашей Тимофеевке?
— Да хорошо у нас, только вот работы нет. Я-то в школе работаю, а муж пока что без работы. Случайными заработками перебивается. Дров бы вот подкупить, да денег нету. И кредит не дали. Ну, ничего, как-нибудь выкрутимся. А ты куда едешь? Есть кто на свете-то у тебя?
— На свете-то? — грустно улыбнулся старик, — на свете-то есть. Сын у меня в Дивногорске. Вот к нему и еду. Только не знаю, примет ли?
— Как-так не примет? Да разве ж можно отца-то родного — и не принять?
— Можно, Марусенька, все можно. Все бывает на этом свете. А знаешь, мою жену тоже Марусей звали. Да-а. А еще был у меня сынок, Иванка. Младшенький. Добрый был, ласковый. Погиб в Афгане. Маруся как похоронку получила, так умом тронулась. И чего уж я только не делал — зря все. Так в психушке и умерла.
— Жа-алко…- всхлипнула Маруся.
Когда поезд подходил к станции Тимофеевка, Маруся, пробираясь к выходу, вдруг обернулась и сказала:
— Слышь, дедуль, а ты ежели что, к нам в Тимофеевку давай! Не всем же по городам ошиваться. В деревне-то оно лучше. Картошку вырастил — и весь год сытый. Видать, добрый ты. Глаза у тебя… хорошие.
Потом весело подмигнула и помахала разноцветной варежкой:
— Не тужи, все у тебя сладится!
На перроне города Дивногорска, приплясывая от мороза, стояла немолодая супружеская чета. Мужчина в дорогом кашемировом пальто и в серой меховой шапке типа «Ватсон» озабоченно и тревожно наблюдал за медленно подходящим поездом . Его спутница, интеллигентного вида дама, одетая по всем законам
безупречного вкуса, держа мужчину под руку, недовольно ворчала:
— Зачем было меня тащить с собой по такому холоду? Да и самому нечего было тут мерзнуть. Послал бы Николая, он бы встретил.
— Так надо. Папа любит, чтобы всей семьей встречали.
— Папа любит то, папа любит это! А что я люблю, тебе не интересно?
— Лара, перестань! Он мой отец все-таки! Так… Вагон, кажется, второй. Странно… почему-то общий. Билетов что ли не было?
Поезд остановился, и пассажиры стали медленно вываливаться на перрон. Через несколько минут вагон опустел, но отца не было. Мужчина сделал было несколько шагов в сторону вагона, но остановился, услышав:
— Сынок! Толя!
— Папа??!!
Перед ним стоял старый неряшливый бомж с грязным рюкзаком через плечо и виновато улыбался.
Сын дернулся было в порыве обнять отца, но, замешкавшись, лишь нерешительно пожал ему руку:
— Здравствуй, папа!
— Здравствуй, сынок.
— Здравствуйте, Василий Семенович – с гримасой неподдельного ужаса на лице произнесла дама.
Через час черный «Лексус» подрулил к аккуратному двухэтажному особняку, стоящему в глубине заваленного снегом участка.
— Ого! – удивился Василий Семенович, — хоро-оший ты дом построил, сынок!
— Это Ларочка все. Один я бы и не затеял такое дело: хлопотно, — улыбнулся Анатолий, — ты заходи, не стесняйся. Ванна там, а я тебе сейчас подыщу что-нибудь из одежды.
Помывшись и переодевшись, Василий Семенович преобразился и помолодел: гладко выбритое интеллигентное лицо, аккуратно зачесанные назад все еще густые седые волосы, живые карие глаза — все выдавало в нем человека незаурядного, несуетливого и обстоятельного.
Пообедав, мужчины устроились в креслах у массивного резного камина.
— Ну, рассказывай, папа, как же так произошло, что ты оказался в таком положении? Что с твоим бизнесом? Где квартира, дом, машина, наконец?- начал разговор Анатолий.
— А как это бывает, не знаешь? — ехидно прищурился отец, — Все просто получается, дорогой Толя, до банальности просто. Перешел дорогу крупному авторитету. Крепко перешел: он потерял все. Так уж случилось. Подробности тебе ни к чему: меньше знаешь – крепче спишь. Должен был бы расплатиться жизнью, как у них там полагается, но уговорил — откупился. Все пошло в уплату: и бизнес, и квартира в центре, и дом загородный — все. Сначала перебивался по друзьям, думал, поднимусь , но… увы. Потом месяц бомжевал, Как-то на улице встретил Серегу Колокольцева. Случайно. Помнишь Серегу? Ну, выпили пива, поговорили. Он сказал мне:
— Не дури, Семеныч, езжай к Анатолию, — дал мне денег на билет, и вот я здесь.
— Понятно… — отозвался сын, не пытаясь скрыть разочарования.
— Да что тебе понятно? Понятно… Ладно, устал я. Отдыхать пойду. Покажи, где можно прилечь.
— Пойдем, там тебе Лариса комнату приготовила.
Они прошли мимо ванной, где Лариса брезгливо запихивала в мусорный пакет грязную одежду и рюкзак Василия Семеновича. Старик неожиданно резко подскочил к невестке и вырвал у нее рюкзак:
— А вот этого не надо! Здесь память последняя о Марусе и об Иванке!
— Ну ладно, — опешила Лариса, — память так память.

В чуть приоткрытую дверь комнаты до Василия Семеновича доносились обрывки напряженного разговора:
— Лариса, Лариса, ну что ты говоришь? Опомнись! Он мой отец!
— А я? Кто я, Толя? Ты же понимаешь, что я не смогу жить под одной крышей с этим оборванцем, да еще со скверным характером !
— Да почему же, Лариса?!
— Ну что ты упрямишься, Толя? Там ему будет хорошо: уход, медицинская помощь, друзья появятся, может быть и женится еще ..
— Нет, Лариса, я не могу. Что люди скажут?
— В общем, делай, как знаешь, но тебе придется выбрать: или он, или я!
Входная дверь звучно хлопнула, и в доме повисла тяжелая тишина.
Василий Семенович уже было задремал, когда в комнату вошел Анатолий:
— Папа!
— Да, сынок!
— Я должен с тобой поговорить…

Низенький старичок в телогрейке, ушанке и со странным рюкзаком через плечо не спеша шел через вокзальную площадь. Войдя в здание вокзала, он подошел к синему почтовому ящику под броской белой табличкой «ПОЧТА», вынул из кармана тоненький белый конверт, чуть помедлив, перекрестился и со словами «Прости меня, Марусенька» подтолкнул конверт в прорезь ящика. Потом он подошел к кассе, наклонился к окошку и улыбнулся голубоглазой кассирше:
— Милая, мне один до Тимофеевки. Общий.

Лариса нашла Анатолия в кабинете пьяным до бесчувствия и спящим прямо за столом рядом с полной окурков пепельницей. На столе стояли почти пустая бутылка виски и стакан. Рядом валялся помятый лист бумаги, исписанный аккуратным мужским почерком:
«Дорогой сын! — прочитала Лариса, — Прости меня за этот спектакль, но я должен был узнать то, что знаю теперь: тебе не нужен отец, тебе нужны деньги отца. Сожалею.
Я был уже приговорен. Смерть стояла у меня за плечами и дышала в затылок. Но Богу было угодно, чтобы я остался жить: тот, кому я перешел дорогу, погиб в автокатастрофе.
Когда я понял, что буду жить, я продал все, что имел: бизнес, дом, квартиру, машины – все.
Сто тысяч долларов я пожертвовал храму, где мы с Марусей венчались. По пятьдесят тысяч перевел на счета больницы, где умерла Маруся и Фонда инвалидов афганской войны. Остальные деньги — четыре миллиона долларов — лежат на разных счетах в банках Швейцарии. Еще сто тысяч наличными — со мной, в моем рваном и грязном рюкзаке, который так хотела выбросить твоя Лариса. Если бы она только знала!
По завещанию ты получишь пятьсот тысяч. Кому достанется остальное — дело мое и тебя не касаемо.
Не ищи меня. Теперь я буду жить свободно и праведно, жить и каждым прожитым днем всю оставшуюся жизнь благодарить Бога за Величайшую милость, мне подаренную. А все эти пансионаты, дома престарелых с персональным уходом и чудодейственной медицинской помощью — это не для меня.
Прощай, сынок. Не поминай лихом старого маразматика. Живи и цени жизнь. У тебя все есть для этого.
Теперь я знаю настоящую цену этой жизни!».
Отец
Да, чуть не забыл: я звонил тебе, когда ждал смерти в своей московской квартире, но Лариса сказала, что тебя нет в стране.

Лариса дрожащими руками положила письмо на стол:
«Вот, козел старый! Ну, ничего, помрет — все равно все наше будет! Наследников-то больше нет».
— Толя! Просыпайся! Иди, раздевайся и ложись в постель!
— Уйди, сука! Ненавижу!

Эпилог.
Через год в поселке Тимофеевка заработала старая заброшенная ферма, через два открылся цех, по производству молочных продуктов с торговой маркой «Тимофеевское», а через 4 заблестела позолоченным куполом новенькая церковь.
Из сети

Рейтинг

5 из 5 звезд. 2 голосов.