Вася вернулся из армии и сразу устроился на единственное действующее предприятие в их богом забытом городишке. Предприятие это функционировало с 1960-го года и гордо именовалось кирпичным заводом.
От некогда процветающего завода остались несколько полуразвалившихся цехов. Правда, новый офис для руководства, немного скрадывал разруху и украшал дизайн территории.
Дома Васю ждала только мать. Вася был симпатичный, высокий парень, но очень стеснительный с девушками. Сохранились ещё до наших дней такие редкие экземпляры. Не было у него девушки до армии, и после армии не появилась.
С мамой они жили в частном доме, ближе к городской окраине. Мать была уже в годах, поскольку Васю родила поздно, без мужа, для себя. Вася, конечно, мог бы поискать лучшей доли и уехать в большой город, но он любил мать, не хотел её оставлять.
Кирпичный завод работал ни шатко-ни валко, но зарплату платили и её вполне хватало. Отработал Вася года полтора, а потом в стране случился очередной кризис. Зарплату не выплатили месяц, потом второй, уже и третий месяц на исходе, а денег всё нет и нет.
Собрали собрание.
Директор предприятия выступил с пламенной речью, в которой убедительно просил рабочих затянуть пояса и потерпеть, так как кризис не только в нашей стране. Кризис захлестнул весь мир, даже в Америке страдают.
— Жить стало тяжело. Заказов мало, поэтому заработную плату будем выплачивать тогда, когда останутся деньги после погашения кредитов, и после расчёта с поставщиками, — продолжал директор.
Директор вытирал пот с загоревшего лица и лысины. Всё знали, что он только что вернулся из жаркой зарубежной страны, где отдыхал с семьёй. По всей видимости, ни он, ни его семья терпеть и отказывать себе в чём-либо не хотели и жили на полную катушку.
Вася с детских лет остро реагировал на несправедливость. Он обиделся и написал заявление по собственному желанию.
Отработав положенные две недели, направился в бухгалтерию за расчётом, а там та же песня,
— Денег нет и не предвидится в ближайшем будущем. Потерпите! Подождите! Вы ничем не лучше остальных! —
Вася не стал ничего никому доказывать. Он поехал в районный центр прямиком в госинспекцию по труду. Вася ещё домой уехать не успел, а ему позвонили с кирпичного завода и пригласили за расчётом.
Первым делом, конечно, в бухгалтерии стали Васю стыдить,
— Предприятие и так на ладан дышит, а ты такие демарши устраиваешь. Из-за таких как ты всё и разваливается. —
Вася не стал спорить, может быть всё из-за него и разваливается страна, и из кризисов выкарабкаться не может тоже из-за него.
Дома он положил на стол расчёт, сумма получилась внушительная, для них с мамой, по крайней мере.
Стали они думать, как дальше жить? Работы нет.
— Может тебе купить ларёк и начать торговать? Жигулёнок у тебя есть, будешь продукты подвозить в наш район и перепродавать, — предложила свой вариант мать.
— Не, не пойдёт. Кто у меня их покупать будет, когда ни у кого денег нет? Я же за первые три дня всё в долг раздам! Торговля — это не моё. Мама, у нас же стайка большая, мы же раньше поросят держали, а давай я куплю поросят, корма, свиноматку и займусь свиноводством, — загорелся идеей Вася.
Так со стайки и полдесятка поросят начал Вася свою фермерскую деятельность.
Конечно, потом пришлось расширить производство, выводить его за пределы городка, брать кредиты, нанимать людей, покупать технику.
Вася втянулся, он работал на себя, учился по ходу дела, набивал шишки, но дело потихоньку пошло. Закупил редкий сорт свиней «венгерская мангалица». Мясо и сало этих свиней особенно ценятся у рестораторов и цена соответственно высокая.
— Вот, если бы не тот кризис, так бы я и махал лопатой на кирпичном заводе. Правильно говорят, «Всё что не делается — к лучшему», — думал Вася.
Вася женился. Сейчас он уже степенный мужчина, отец сына и дочки.
А ещё Вася никогда не задерживает зарплату своим работникам!
Вот такая история.
Даже, если порой, фортуна поворачивается к вам задом, не отчаивайтесь! Возможно, она хочет направить ваши силы в нужное русло и непременно в скором будущем повернётся к вам лицом!
Танюшкин луг * — Бабуль, — канючила Танюшка, — Ну когда уже мы закончим? Сегодня с раннего утра они с бабушкой окучивали в огороде картошку. Вот уж и солнце поднялось довольно высоко, а впереди были ещё нескончаемые ряды картофельных джунглей. — Скоро, — ответила бабушка, — Погодь маненько. Вот рядок последний пройду и пойдём в избу, отдыхать.
Солнце палило немилосердно, на небе ни облачка, Танюшке хотелось на речку, но бабушка говорила, что прежде всего работа, а уж потом удовольствия. — Уф, не могу больше, — сказала Танюшка и села прямо на ботву. — Ишшо чего, всю картоху помнёшь гузкой своею, — прикрикнула бабушка на внучку, — Иди уж в избу пока, чаю приготовь, а я сейчас приду.
В избе было прохладно, ветер, задувавший в окошки, развевал белоснежные занавески и приятно освежал. Лениво жужжала муха где-то под потолком. Танюшка поставила чайник на плиту — бабуля всегда пила только горячий, даже в жару. Холодный чай она не признавала, называла его помоями.
Таня приготовила на стол блюдца и чашки, достала со шкафа бублики с сахаром. В сенях послышалась возня. — Бабуля идёт, — подумалось девочке. Но в избу вошёл вдруг незнакомый мужчина. Танюшка оробела. — Здравствуйте, — сказала она негромко, — А бабуля в огороде. Сейчас я её позову. — А я к тебе приехал, Таня, — ответил мужчина.
Девочка замерла с широко распахнутыми глазами и… проснулась. Проснулась в постели, в их с отцом квартире, посреди большого шумного города. — Снова бабушка снилась — подумала она, — Надо в храм зайти, записку подать о упокоении, свечи поставить.
К чему бы это бабуля приснилась? Может предупредить нас с отцом о чём то хочет? Девушка начала собираться на работу, а из головы не шёл увиденный сон, душу щемила тоска, как хотелось бы вернуться сейчас туда на двадцать лет назад, в бабушкину избу, пробежаться по лугу — Танюшкин луг, называла его бабуля.
Он раскинулся прямо перед домом, бабушкина изба стояла на отшибе от остальных и как бы на пригорке. Широкий луг, который в детстве казался маленькой Танюшке и вовсе бескрайним, качался белыми пушистыми волнами под полуденным солнцем — это цвели одуванчики. Точнее уже отцвели. И сейчас стояли белыми волшебными шарами, покачиваясь от малейшего дуновения ветерка на своих тоненьких зелёных ножках. Таня разбегалась от самых ворот и с громкими криками неслась по лугу, пугая бабушкину козу Маньку, что паслась тут же, а в воздух летели-летели белые парашютики, и впереди было всё лето.
Как раз в одно такое лето и появился в её жизни отец. Совсем нежданно и негаданно. Мать Тани умерла при родах. А отца никто не знал. Так и не призналась она никому до самой смерти, даже родной матери. Училась она в городе на швею. Видимо парень обманул её, бросил, тогда это был позор, да ещё в деревне.
Но мудрая бабушка, потерявшая к тому времени мужа на фронте, к счастью, приняла дочь. Не выгнала, не отправила на аборт, а напротив ещё и закрывала рты любопытным деревенским бабам, говоря, что муж у Надежды (дочери) есть, он военный, отправили его по службе в Забайкалье, а дочка на сносях, вот и осталась пока поближе к матери, чтоб было кому помочь с младенцем после родов. Деревенские сплетницы шушукались за спиной, конечно, но в глаза волевой и строгой бабушке сказать свои гадости не смели.
А потом начались преждевременные роды, всё-таки из-за стыда и отчаяния не выдержало сердце Надежды, не доносила она до срока своё дитя. Пока довезли до города, пока то да сё, начали операцию, ребёнка-то успели достать, а вот сердце Надежды остановилось. Не спасли.
Ещё глубже залегли морщины на бабушкином лице. Да не сломить её, крепко было дерево её жизни, закалённое горем. Взяла она внучку на воспитание. С первых дней жизни выходила и выкормила, козьим молоком выпаивала и выросла Танюшка всем на зависть — ладненькая, округлая, глазки ясные, косички русые торчат в стороны, попрыгушка да хохотушка. Когда пришёл в их избу в жаркий летний полдень отец ей уже исполнилось шесть лет. Отец с бабушкой долго сидели в тот день и о чём-то говорили. Бабушка сначала была строгая и даже злая, а потом долго плакала и достала из шкафа старые фотографии, где Танюшкина мама молодая, когда ещё жива была и те, где сама Таня маленькая. Отец долго разглядывал фотографии, видно было, что ему тяжело и горько. Может это было позднее раскаяние? Таня сидела в углу и играла своими куклами, из разговора бабули с отцом она мало что поняла. Уже когда она подросла, и было ей лет пятнадцать, отец усадил её однажды рядом с собой и поведал ей их с мамой историю. Банальную, как и тысячи других, и в то же время неповторимую, как каждая из них…
Да что теперь осуждать и рассуждать? Что было, того не вернёшь, а дочка Танюшка вот она, перед ним стоит — отцова копия, и цвет глаз, и линия подбородка, и ямочки на щеках, даже выражение лица отцово. Долго думали они с бабушкой и решали, как с Танюшкой быть. — Одна я, Юра, осталась, нет у меня никого кроме внучки. Оставь ты её мне пока, тут и приволье и природа, а сам приезжай с городу, когда пожелаешь, мы тебе рады будем. Тут и школа ведь у нас есть и деревня немаленькая. Пусть растёт девчонка на свежем воздухе. А уж потом сама решит как ей быть, как взрослой станет. Так и сделали. Отец приезжал постоянно, на каждые выходные. Помогал бабушке по хозяйству, матерью её стал называть, сам-то он был детдомовский, квартиру ему дали в городе однокомнатную, на стройке работал сварщиком, деньги хорошие получал.
А вот так и не женился всю жизнь. Бобылем и прожил. Отчего так, Танюшка никогда не спрашивала. Бывает в жизни и такое, все судьбы разные, нет двух одинаковых и сердце у каждого своё — одному через неделю милая надоест, а другой и мёртвой будет верность хранить. Не Тане отца с матерью судить.
Приезжал отец всегда с подарками, с Таней крепко сдружился, вместе они и с горы зимой катались и снеговиков лепили, и поделки всякие делали, деревенские приумолкли. То бабушка с Танюшкой к нему поедут в город, то он к ним. Как подросла Таня, стала на все каникулы к отцу уезжать, а после школы и совсем перебралась к отцу в город. Поступила в медицинский университет, захотела стать врачом, чтобы жизни спасать, в память о маме своей.
Когда училась на третьем курсе не стало бабушки. Похоронили её в родной деревне. А дом не стали продавать, на выходные туда ездили, ведь там в каждой досочке душа жила, живой дом-то.
Отучилась Таня, работать пошла. Квартиру свою отец давно уже разменял на двухкомнатную, чтобы Таня могла жить в своей комнате. И завещание на дочь оформил. Танюшка бывало говорит ему: — Папа, да что ж ты! Ещё жить да жить. Вот поженимся мы с Толиком, внуков няньчить станешь.
Однако не пришлось. Заболел отец. Татьяна его срочно к своим коллегам повела. А там рак лёгкого. До последнего момента скрывалась коварная болезнь, не давая о себе знать. А когда появились симптомы, поставили отцу четвертую стадию.
Как же плакала Танюшка, как корила себя, что отца не уберегла. А ещё доктор! Хотела даже бросить она свою профессию, недостойной себя считала белого халата. Но отец вмешался : — Не дури, дочка, нет тут твоей вины. Это я по грехам своим ответ несу. — Папа, да какие грехи у тебя!, — плакала Танюшка, — Да ты за свою жизнь и мухи не обидел. — Значит есть за что, дочка, Богу-то виднее. А ты позвала бы мне священника. В церковь-то я всю жизнь не ходил, поздно и начинать, наверное, а всё ж не хочется с собой тяжесть грехов-то уносить. Не осилю боюсь ноши. Чувствую мне недолго осталось, позови, Танюшка. Исповедоваться хочу.
Отец и правда уже не вставал. Почти не ел. Ужасные боли выматывали его. И Таня, не откладывая в долгий ящик, привела домой батюшку. Он прошёл к отцу в комнату и в квартире сразу запахло ладаном и ещё чем-то непередаваемым и таинственным, словно батюшка в его облачении был частицей другого мира — неведомого, далёкого, того, где живёт любовь и свет и где пребывают упокоенные души.
Нет, Таня вовсе не собиралась подслушивать. Она была прекрасно воспитана и осознавала, что подобное поведение мерзко. Так произошло само собой. Отец говорил слишком громко, почему-то так ему было легче, не так больно.
Таня подумала, что ей надо было уйти на время из квартиры, но теперь было уже поздно. Невольно она услышала нечто такое, что теперь уже не в силах была оторваться и замерла посреди комнаты, прижав пальцы к губам. Из-за стены шёл гулкий голос отца: — Не любил он её никогда батюшка. Так, поиграться хотел. Надежда-то ведь была красавица! Мы в одной компании были, дружили. А где уж она с ним познакомилась, не знаю, он не наш брат был, из богатой семьи. А она, глупая, не поняла что он просто маменькин сынок, не разглядела…
После того, как он узнал о её беременности, родители его сразу отправили куда-то к их дядьке на север, чтоб даже не нашла его Надежда. А ему что, и горя нет, и там девок портил. Да только долго-то не прогулял, убили его там, на севере, в пьяной драке. К жене чьей-то, говорят, начал ходить.
А я что?… Я Надежду без ума любил. Но сердцу не прикажешь, не приглянулся я ей. А потом и вовсе она уехала на родину, в деревню. А я всё равно о ней узнавал, что да как, через знакомых. Потом и передали мне — умерла, мол, Надежда при родах.
Отец замолчал и Татьяна слышала, как горько плачет взрослый больной мужчина. — Ну а дальше что? Сам не знаю как мне это в голову пришло, батюшка, не шла у меня Надежда из головы.
Знал я, что дочь у неё осталась, что воспитывает её бабушка, легко ли ей? Одна. Старая уже. Да и девчонку небось безотцовщиной дразнят. И меня осенило. А я тогда на стройке работал уже, получал неплохо. Квартиру дало мне государство, спасибо.
Приехал я к ним летом. Думал, если не прокатит, то хоть буду знать, что попытался. А как в избу-то вошёл, да Танюшку увидел — обомлел. Она копия моя! Как такое на свете бывает, а? Прости меня, Господи…
Обманул я их, батюшка, обманул. Но ведь из любви я это сделал. И до сих пор я Надежду люблю. Не хочу я Танюшке открывать правду, даже сейчас, хоть и надо бы наверное, грех на мне. Вырастил я её как родную. И бабушку как мать родную любил. И жизнь я, батюшка, счастливую прожил. Прости ты меня, Господи, за мой грех, за обман мой…
Отец плакал. Плакала и Танюшка за стеной. Не о вскрывшемся обмане. А о человеке с большим сердцем, о настоящем отце, который стал для неё ближе, чем родной по крови.
А вот сейчас он уходил и уносил с собой свою любовь к ней, свою нескончаемую доброту и заботу, и никогда не услышит она больше его ласковое «Танюшка», не прибежит домой с работы, взахлёб рассказывая о том, как прошёл её день, ведь некому будет больше слушать её, подперев кулаком щеку, и улыбаться, глядя на то, как искренне она возмущается тому, что Иванова из пятой палаты совсем не слушается врачей. Нет, она ни за что на свете не выдаст отцу, что нечаянно подслушала его признание, он заслужил того, чтобы уйти спокойно и достойно, не тревожась о ней.
После ухода священника отец заметно успокоился и лежал торжественный и тихий. Они немного поговорили с Танюшкой, вспоминая прошлое, а потом она долго сидела с ним рядом, держа его руку в своей и поглаживая твёрдую и сухую отцову ладонь, пока он не уснул.
Ночью отца не стало. Он ушёл во сне мирно и неслышно, сделав последний вздох. После похорон Танюшка взяла отпуск и поехала в деревню, в бабушкин дом. На лугу цвели одуванчики, как и в то жаркое лето, когда в избу впервые вошёл отец.
— Вова, ты там на базу собирался, может меня прихватишь? – Владимир услышал голос Ольги. Спросила она осторожно, как будто так, на всякий случай – возьмет, не возьмет.
— Ну, что за вопрос, я же сам предложил, конечно, поехали.
На продуктовой базе дешевле; только находится она на конце города. На автобусе сумки тяжело везти, а своей машины у Ольги нет. Зато у Владимира есть. Вот и берет попутно.
— Ты зачем лук берешь? – Спрашивает Ольга. – У меня же дача, я же обещала тебе.
Владимир нерешительно оставляет пакет в ящике с луком. – А тебе-то хватит, если мне дашь лук?
— Хватит! Нынче полно, поделюсь хоть первое время. У меня там, в холодильнике, морковки немного, да капустину срезала, — тоже возьмешь.
— Ладно, я в долгу не останусь, картошку решишь копать, звони.
Ольга прячет улыбку, отмечая про себя, что хоть нынче не будет забот с вывозом урожая.
— Давай, пакет, — Владимир укладывает в багажник два пакета Ольги.
— Ой, ну хорошо, что съездили, считай что от крыльца до крыльца. — Сказала она. Да и на пятый этаж Вова занесет покупки.
Дома отдает пакет с овощами, Владимир застеснялся. — Тогда за деньги, — сказал он и потянулся к карману.
— Картошку с моей дачи тоже за деньги вывозить будешь? – Строго спрашивает Ольга.
— Тогда и я за бензин буду платить.
— Обижаешь! Помогу безвозмездно.
Ну, так и вот. Это у нас взаимопомощь, так сказать.
— Ты если чего привезти с дачи, звони. Найду время – помогу, а то на автобусе всю дачу не вывезешь.
*****
Когда-то давно Вова и Оля учились в одной школе и были одноклассниками. Было это почти четверть века назад. Оля была старостой, а Вова – обычный ученик, учился средне.
Непонятно почему, но оба терпеть друг друга не могли. Вова упорно не воспринимал Олю как старосту класса. Ей от этого, по большому счету, не холодно, не жарко.
Но когда касалось мероприятий, кислая гримаса Вовы раздражала. Они могли схлестнуться в словесном споре и быстро прекратить спор, разойдясь каждый с собственным мнением.
После школы оба «потерялись» друг для друга. И если Оля еще по первости поддерживала и даже организовывала встречи одноклассников, то Вова не появлялся на них. Нет, обид не было, просто не придавал значения, да и времени не хватало.
Изредка встречались в городе, сухо перекинувшись парой слов, точнее сказать, одним словом: «Привет».
Но нынешней весной столкнулись на продуктовой базе нос к носу. Ольга стояла с тяжелой сумкой (ездила она сюда редко, набирала обычно масла, круп разных).
— Чуть не сшибла меня! – Владимир от неожиданности удивленно смотрел на Ольгу.
— Даже не собиралась, привет. На автобус вон иду.
— Ну, так и я уже все. Подвезти может?
Ольга школьные дрязги не вспоминала, и ей давным-давно все равно было, как он относится к ней. Столько лет прошло, люди взрослые, у самих уже дети.
— Подвези, если по пути будет.
Оказалось, что живут они теперь в одном районе, на автобусе – две остановки друг от друга.
По дороге разговор невзначай зашел о том, что приготовить. – Ну, тебе-то проще, ты женщина, быстро придумаешь, а тут выбор небольшой: полуфабрикаты да картошка, не очень я в поварском деле.
Ольга хотела спросить про жену, но внутренний голос подсказывал, что, скорей всего, Владимир один.
— Семейная жизнь вдрызг, сын уже работает, встречаемся, общаемся… И все.
— А я овдовела, — призналась она.
И замолчала. Да и что тут скажешь, по лицу было видно, что тема эта печальна для обоих. Он не только подвез домой, но и поднял тяжелую ношу на пятый этаж.
Договорились на базу ездить вместе. Ольга в долгу не осталась: купила ткань и подшила несколько кухонных полотенец. На удивление женщины, Вова принял с благодарностью.
– Имей ввиду, у меня швейная машинка есть, шторы там или еще чего, подошью так, что от фабричного не отличишь.
У них не было задушевных посиделок за чаем, романтических разговоров, совместных походов в кино. Была, как говорила Ольга, взаимопомощь.
Теперь она уже не беспокоилась за дачу, мужские руки помогут, а она в ответ несколько закатанных банок соленьев даст. А то и больше, потому как решила, что заготовок чуток увеличит, — есть кого угостить.
Личной жизнью друг друга не интересовались. Просто жили и помогали друг другу, не выказывая никаких симпатий.
Ира, двоюродная сестра Ольги, случайно узнала о появившемся помощнике.
– И что, вы просто помогаете друг другу? И все?
Ольга не понимала вопроса с подвохом. – Просто помогаем.
— И у вас вообще ничего? – Ира пытается намекнуть на другие отношения.
Наконец Ольга поняла, о чем речь.
– Надеюсь, я не отпугиваю от него «невест», — она усмехнулась.
— А если у тебя кто-то появится? Какому мужику понравится, что ты за помощью к другому обращаешься.
Ольга задумалась. – Вот когда появится, тогда и объяснюсь с Вовой. Да и он, думаю, поступит также. У нас сейчас все по-честному: помогли друг другу без всяких отношений и на том спасибо. Это вообще хорошо, когда есть такой друг, товарищ что ли.
— Ой, Ольга, скучно ты живешь! Была бы я свободна, давно бы закрутила, у тебя же все мосты наведены, осталось «дорожку ковровую постелить».
Ольга вспомнила школьные годы, вспомнила Вову, как появился он у них в девятом классе, — никогда раньше они не были дружны. Он даже называл ее «выскочкой». А Ольга была просто ответственная, вот и «спихивали» на нее быть старостой класса.
После разговора с Ирой она задумалась еще больше: а вдруг и в самом деле у Володи есть женщина, а она со своими просьбами лезет.
Но копать картошку он вызвался сам, даже слушать не стал отказ. Работал бодро, как говорится, «с огоньком». Ольга несколько раз порывалась спросить. Уставшие, присели на крылечке маленького домика, почти избушки.
— Слушай, Вова, я вот думаю, может кому-то не понравится, что ты мне помогаешь?
— Кому может не понравиться?
— Ну, может женщине какой, может есть у тебя кто.
— Нет никого. Так что не переживай. Или может я мешаю? – Он отложил картофелину, которую крутил в руке и повернулся к Ольге.
– Раз такой разговор начала, значит я уже лишний?
— Нет, что ты! – Она даже обрадовалась. Даже не думала. И вообще, ты так меня выручаешь, я так тебе благодарна…
— Оль, давай сойдемся. А лучше – поженимся.
Ольга смотрела на кучу картошки, пытаясь понять, что это было.
Он обнял ее за плечи: — Никогда не думал, что совместные бытовые дела могут так сблизить. Слышь, Оля, может, попробуем вместе жить? Что-то мне подсказывает, что у нас получится. Или я тебе до сих пор, начиная со школы, не очень приятен?
И тут она очнулась: — Да ты что! Какая школы, сто лет назад это было. Да и не было неприязни, просто наше подростковое упрямство. И вообще, я тебя вот за это лето узнала больше, чем за школьные годы.
– Она выдохнула после пламенной речи. Плечо Володи было рядом, и она несмело, склонила на него голову.
Было тепло, пахло осенней листвой, и они сидели, не шевелясь, боясь спугнуть едва наметившееся счастье.
Утро. Лыбедская. Я забежала в супермаркет. Взяла минеральную воду и к кассе. В очереди передо мной стоял мужчина лет 35-ти. Хорошо сложен, отлично одет, но вид у него был какой-то разобранный. Он заплатил за бутылку дорогого коньяка и вышел на улицу. – Крутой бизнесмен, который разорился во время карантина, – сказала мне продавщица. Я ничего не сказала. Утро. На своей волне. – Честно! Обанкротился и теперь каждый вторник и пятницу приходит и покупает на оставшиеся деньги самый дорогой коньяк, – добавила продавщица. * * * Я вышла на улицу. Мужчина стоял недалеко от входа, поставив бутылку на скамейку. – Дорогой, но не качественный, – сказала я. Он взглянул на меня. – Это еще почему? Я взяла бутылку и показала три отличительных признака. Он с любопытством посмотрел на меня. – Откуда такие знания? – Я почти год посвятила пиару данной продукции. Родилась в Армении, как я могу не знать все о хорошем коньяке. Он усмехнулся. – Ваша работа? – Мое хобби. Почему именно по вторникам и пятницам вы покупаете самый дорогой алкоголь? – Люблю системность. Мы оба улыбнулись. – А если честно? Он покрутил бутылку, вздохнул, потом посмотрел на меня. – Все банально. Друг предал, партнер по-крупному подставил, жена ушла, а девушка на днях разбила машину. – И все? Он удивленно посмотрел на меня. – А разве этого мало? – Вы избавились от человека, который не был вашим другом, от вас ушла женщина, которая вас не любила, девушка разбила машину, но осталась цела. А партнер подставил по-крупному и тем самым вы заплатили десятину на много лет вперед. Он уже широко улыбался. – А вы как будто постоянно отчисляете десятину? – Обязательно! Поэтому Бог, когда я попала в похожую ситуацию, дал мне другое решение. Вы запили, а я стала рекламировать алкоголь. Заметили разницу? Он расправил плечи и озорно посмотрел на меня. – А вы не хотите кофе? Я знаю отличное место. – Очень! * * * – Почему вы заговорили со мной? – спросил мой новый знакомый? – Профдеформация, – улыбнулась я. – Всегда вывожу всех на разговор -)). – А если серьезно? – Я не поверила, что вы скатитесь на дно. Игорь замер и через пару секунд спросил: – Почему не поверили? – Потому что сильные люди умеют вовремя остановиться. Он поставил чашку и затем медленно приложил ладони к глазам, как будто пытался их вдавить. Я понимала, что он сдерживал слезы, и дала ему возможность успокоиться. Когда он убрал руки, то помолчал и затем произнес: – Мама так обычно говорила отцу: «Сильный человек умеет вовремя остановиться». Я спокойно добавила: – А вы сын своего отца.
Игорь посмотрел на меня и улыбнулся. – Как вовремя вы спустились на землю, богиня пиара. Я рассмеялась, потому что много лет назад меня так называла моя бывшая коллега и невероятно талантливый дизайнер. Ира Ч. делала такие макеты, что все приходили на них посмотреть. Это было настоящим произведением искусства. Каждый макет. * * * Мы могли бы еще говорить и говорить, но мне нужно было бежать, чтобы занять любимое место в коворкинге у окна. – Вы ведь неслучайно встретились мне сегодня? – спросил Игорь. И я поняла, что ему очень хотелось верить, что его жизнь действительно станет другой. – Неслучайно, – ответила я. – Это моя десятина. Он улыбнулся. – Разве богиня пиара должна платить? – Порой в двойном размере, – ответила я. И пока я шла по дороге, то смахивала слезы. Я не стыдилась их. Они как последствие катарсиса очищали восприятие того, что было главным. А главным всегда остаётся человечность. В.Кирилюк
