Руслан выглянул в окно. Мужик, который вылез из крутой тачки, был похож на охранника. Широченные протеиновые плечи, лысый череп. Странно, вроде бы никто не собирался ни на охоту, ни на рыбалку — а такие фрукты обычно звонят заранее.
Руслан взял ружье, велел собаке сидеть тихо и вышел на крыльцо.
— Кто такие, что нужно?
Мужик повернулся к Руслану.
— Ты лесник, что ли?
— Ну я, что надо, спрашиваю?
— Короче, вот телефончик, если что заметишь необычное или встретишь кого в лесу незнакомого, сразу позвони.
Он протянул визитку. Ничего не говорящая ему фамилия. Кто их знает, сейчас время такое, что крутые вырастают, как грибы после дождя, и пропадают точно так же.
— Шеф отблагодарит. А если не сообщишь, пеняй на себя.
Руслан терпеть не мог, когда ему угрожают. Еще с тех времен, когда провел пять лет на зоне за преступление, которое никогда не считал преступлением. Именно там он понял, что мир несправедлив, что люди верят в то, во что хотят верить, и идут за тем, кто больше платит. С тех пор он невзлюбил двуногих. Когда предложили работу егеря, он согласился — платят неплохо, дом предоставили, вокруг ни души.
— Ты сейчас садишься в машину и очень быстро уезжаешь, пока я не подумал, что ты мне угрожаешь.
Охранник попятился, потом стал засовывать руку под пиджак. Руслан усмехнулся и выстрелил ему под ноги. Тот подскочил, как ошпаренный.
— Еще одно движение, и следующая пуля будет у тебя в колене.
Охранник попятился к машине.
— Пожалеешь, с*кa!
Машина рванула с места так, что вырванная колесами трава долетела до стены дома. Руслан поморщился. Он не любил, когда ему портили газон. Ходить полагалось только по дорожкам.
Он вернулся в дом. Сделал себе кофе, дал корма собаке, задумался. Если кого-то ищут, значит, кто-то пропал, а раз ищет такая публика, то вполне возможно, что пропавшему нужна помощь. Он повернулся к собаке:
— Ну, что, Рем? Разомнемся?
Пес сразу навострил уши, потом громко гавкнул. Эту собаку он подобрал у дороги — щенка то ли кто-то потерял, то ли выкинул, и он был в ужасном состоянии. Руслан выхаживал его больше месяца, даже переборол себя и сходил в деревню к ветеринару, который, кстати, оказался неплохим мужиком. Вот уже три года прошло с тех пор, они часто общаются, а Люба, жена ветеринара, снабжает их с Ремом молочком и сметанкой. А из маленького грязного щеночка вымахал симпатичный умный пес.
Руслан собрался быстро. Он не был уверен, что кого-то найдет, но ведь почему-то ищут именно здесь?
***
Анюта из последних сил карабкалась из ямы. Как она ее не заметила? Живот тянуло, она присела прямо на мокрую землю.
— Все, буду тут умирать. Прости меня, сынок…
Она погладила рукой огромный живот и прикрыла глаза. То ли она уснула, то ли просто впала в забытье…
Еще два месяца назад она была счастливой женой. Они с Сергеем ждали ребенка, и Аня постоянно думала — какие люди все-таки злые. Мама, самый родной человек, была категорически против их брака, очень не любила зятя и перестала общаться с Аней. А вот папе нравился Сергей. Он говорил — такой своего не упустит. Папа у Ани был крупный чиновник, а мама — адвокат: когда-то она работала в органах, но потом ушла и открыла частную практику. Уже давно они были в разводе.
Папа погиб в автокатастрофе два месяца назад. А сразу после похорон Сережа изменился до неузнаваемости. На следующий день он сказал ей:
— Ну, все. Мне до цели осталось совсем немного — избавиться от тебя и от того, кто в твоем животе!
Ане показалось, что она ослышалась. Попыталась убежать, но Сергей схватил ее, затащил в подвал и там оставил. Два месяца мучений взаперти и жизни впроголодь. Муж иногда напивался и мечтал вслух, как он прекрасно заживет с их деньгами. А однажды уснул, забыв запереть подвал, и Аня сбежала. В одном платье и комнатных тапочках.
Главная мысль была — сбежать из города, иначе ее найдут. Ее подвезла какая-то машина, а потом, пытаясь найти дорогу к ближайшей деревне, она еще полтора дня шла по лесу, безнадежно заблудившись. И понимала, что к людям ей уже не выйти. Было страшно, но возвращаться домой она не хотела. Уж лучше погибнуть. В том, что ее искали, Аня не сомневалась. Сережа готовил ей другую cмepть. Естественную, как он говорил, при родах. И Аня даже число знала, когда это должно произойти. Если она не запуталась, то это должно было случиться именно сегодня.
***
Они ходили по тропам уже два часа и не заметили ничего необычного.
— Ну, что, Рем… Нет никого в наших владениях… Дальше болото да бурелом. Пошли обратно?
Но собака стояла и как будто прислушивалась. Наконец, пес прыгнул куда-то и скрылся. Руслан быстрым шагом пошел следом. Неужели что-то учуял? Впереди послышался громкий лай, тревожный и надрывный. Руслан побежал и увидел, что его собака стоит на краю старой волчьей ямы. Она давно уже осыпалась и была едва ли по грудь Руслану.
Пес отошел, а Руслан увидел девушку, которая свернулась клубочком на дне и, казалось, спала.
— Твою мать!…
Он спрыгнул внутрь и только теперь заметил, что девушка беременна.
— Эй… Очнись.
Она открыла глаза и отпрянула.
— Не трогай меня! Я никуда не пойду.
Руслан присел на корень.
— Ну, ладно, если тебе здесь нравится, можешь оставаться. Я просто думал, что тебе помощь нужна.
Девушка смотрела на него, не моргая. Наконец, выдавила:
— Ты кто?
— Егерь. Работаю тут.
— Тебя прислал мой муж?
— Муж?
Руслан задумчиво посмотрел на нее. Потом похлопал себя по карманам и достал визитку.
— Этот?
Она заплакала.
— Пожалуйста, сделайте вид, что не нашли меня! Я лучше здесь умру…
— Вот что, красавица, давай-ка пойдем ко мне. Там тебя никто не тронет, я обещаю.
Первые три километра Аня и правда смогла пройти, но потом начала хромать и в конце концов остановилась. Страшно тянул живот.
— Знаете… Мне кажется, что я скоро рожать начну.
Это было ударом под дых. За свои сорок три года Руслан многое повидал — успел побывать на войне и в тюрьме, но роды принимать ему еще не приходилось. Он подхватил ее на руки и быстрым шагом направился к сторожке. Прикидывал, что идти им еще минут сорок, и очень надеялся, что ребенок еще посидит на своем месте.
— Вот, что, красавица. Чтобы не терять время впустую, пока мы идем до дома, ты мне давай-ка все расскажи.
Аня набрала побольше воздуха и заговорила. Рассказ она свой закончила, когда впереди показалась сторожка. Руслан перевел дух: силы были на исходе. Он, конечно, мужик здоровый, но идти по лесу с беременной женщиной на руках было очень тяжело.
Он вошел в дом и опустил Аню на диван.
— Как ты?
— Хорошо, только живот очень тянет.
— Так, расскажи мне, а есть ли человек, который сможет тебе помочь? Просто, я даже и не знаю, есть ли смысл в полицию идти?
— Есть… Это мама. Только мы с ней поссорились…
— Я это уже слышал. Я сейчас до деревни, тебя закрою, дверь будет охранять Рем, скоро вернусь. Не бойся.
Но Аня уже спала, зажав в руке бутерброд, который он ей дал.
***
Руслан открыл сарай и выкатил мотоцикл. Это была его самая большая покупка. Стоил он, конечно, как хорошая машина, но Руслан ни разу не пожалел, что купил его.
Когда он заскочил в дом к Мише-ветеринару, тот сидел за столом и держал на вилке котлету. Он уставился на Руслана, а котлета спикировала прямо в предусмотрительно открытую пасть собаки Найды.
— Руслан? Что случилось?
С кухни выглянула Люба.
— Ой, что с тобой?
— Миш, помощь твоя нужна. Там у меня девушка, вроде как рожает, да и вообще вся она… истощенная… В общем, собирайся.
— Да ты чего? Тебе к фельдшеру надо.
Миша говорил, а сам уже одевался. Он хорошо знал Руслана: если тот пришел к нему, значит, именно так и надо.
— Нельзя, Миш… Ищут ее какие-то, нехорошие.
Люба, которая тоже решительно взялась за куртку, спросила:
— Эти, на черной машине? Противные такие, наглые? Были тут.
— Они. Давай, я впереди, вы за мной, на своей.
***
Руслан только дверь открыл, и они сразу услышали стоны. Миша кинулся к девушке.
— Тише, тише… Все хорошо, главное, ничего не бойся.
Люба уже ставила воду, вытаскивала из шкафа простыни, а он сидел на корточках перед Аней.
— Аня, слышишь меня?
— Да.
— Адрес, адрес матери мне скажи.
Аня слабеющим голосом продиктовала адрес. Руслан сунул листок в карман.
— Миш, я очень надеюсь, что все будет хорошо. Где ружье, ты знаешь.
Он выскочил на улицу. Через час гонки он был в городе, быстро нашел адрес, позвонил в квартиру. Послышались шаги.
— Кто?
— Я от Ани, вашей дочки.
Дверь распахнулась, и он окаменел. Он очень хорошо помнил эту красивую темноволосую женщину. Именно она была обвинителем, именно она добилась, что его посадили. Она почти не изменилась. Тогда ей было тридцать с чем-то, сейчас сорок с чем-то. Видимо, и она узнала его — в страхе отшатнулась.
— Что вам нужно? Вы пришли мне мстить?
— Да кому ты нужна…
— Вы знаете мою дочь?
— Можно, я войду?
Она, поколебавшись, посторонилась.
— Вы знаете, мы давно поссорились, и она совсем не желает со мной общаться…
— Замолчи и слушай меня внимательно.
Елена выслушала весь рассказ молча. Когда он закончил, спросила:
— Сейчас она в безопасности?
— Пока да, только если этим упырям не вздумается меня снова навестить.
— Так… Дайте мне несколько минут.
Через пять минут она начала звонить. Руслан терпеливо ждал. Он слышал, что она разговаривала с каким-то чином из полиции. Потом еще с кем-то. Потом она повернулась.
— Все, едем.
— Куда?
Он немного ошарашенно на нее смотрел.
— Как куда? К вам. Все остальные уже выехали. Вы на машине?
— Ну… почти.
— Нужно торопиться. Мой зятек куда-то выехал полчаса назад.
Они спустились почти бегом по лестнице. Увидев мотоцикл, Елена удивилась.
— Это машина? Нда… Ладно, поехали!
***
Они успели как раз вовремя: возле домика Руслана гремели выстрелы. Миша отстреливался, держа Сергея и его парней на расстоянии. И тут подлетел черный микроавтобус. Повязали негодяев за минуту. Елена бросилась в дом… а там на диване, прижимая к себе сына, лежала Аня.
— Мамочка…
***
Руслан настолько вымотался, что уснул, едва коснувшись кресла, и даже не слышал, как его кто-то укрыл пледом.
Проснулся от того, что зверски хотелось есть. А все потому, что ему приснился запах… Но нет, чем-то вкусным пахло наяву. Наверное, Мишка кашеварит… Он встал, потянулся и двинулся на кухню. Когда он увидел, кто там хозяйничает, застыл.
— Что вы здесь делаете?
Елена обернулась, потом показала на сковородку:
— Жарю котлеты.
— Очень остроумно! И все же… Спасибо вам за помощь, но не пора ли вам домой?
Она положила лопатку и повернулась к нему.
— Послушайте… Я понимаю, что мои слова не вернут вам пять лет вашей жизни, но все же я не могла уехать отсюда, не объяснив. Тогда… В общем, я смалодушничала. На меня очень давил муж — это сына его друга вы тогда избили. Я понимаю, что вы сделали все правильно, ни одна сволочь не должна быть безнаказанной, если обижает девушку. Но я оказалась трусихой. И… мы вскоре развелись. Простите меня…
Она стояла молча, глядя в пол.
— У вас котлеты горят…
***
Прошел всего год, а сторожку Руслана было не узнать. Лена накупила кучу полезного в дом, заставила Руслана провести воду и вообще оборудовать все, что полагается. Даже интернет — мобильная связь улучшилась в последнее время. Руслан все выполнял молча, а сам каждую свободную минутку старался обнять Лену. Она была его женой уже два месяца, но он до сих пор не верил…
Странная штука жизнь. Вчера бывший зек, а сегодня муж той, которая его посадила. И практически дед ребенку Ани.
Руслан улыбнулся. А что — он счастлив, и это главное!
Старик стоял на вокзале, глядя на перрон. Впрочем, назвать его так было сложно: 55 лет – еще совсем не много. Но именно он сам ощущал себя стариком…
Давно, ох, как давно кипели эмоции, обнажались в улыбке белые зубы, все существо было полно безудержного веселья. Теперь это все ушло. Он даже ноги переставлял с трудом. Не потому, что не мог. А потому, что не хотел.
Со стороны он все еще считался очень привлекательным мужчиной. Высокий рост, гордый профиль с орлиным носом, атлетическая фигура. Лишь в темных волосах, собранных в хвост, уже блестела седина. — Подстригись короче! Чай не мальчик! – раньше увещевала его мать.
Отказывался. И гордился своими вьющимися волосами до плеч. Они не лишали его мужественности, наоборот, добавляли ее. Только душа его теперь, страдая, молила, просила о чем-то. Ничего больше не доставляло удовольствия. Еда казалось пресной и невкусной, а от женщин, которых он обожал всю жизнь, мутило. И не оттого, что сменил на старости лет ориентацию.
Просто совсем недавно он вдруг понял, до чего бесцельно прожил свою жизнь. Весь фейерверк страстей, праздников обернулся кошмаром. Однажды утром ему приснилась она… Его маленькая кудрявая малышка с глазами, как у тигра. Вспомнил, как даже в роддоме врачи удивлялись их редкому янтарному цвету. А когда она смеялась, в глазах вспыхивали зеленые искры.
У нее были его глаза. Его непокорный характер. Его улыбка. Да и как иначе? Она же была его дочерью. Ника. Прошло много лет с тех пор, как он в последний раз видел дочь. Похоронил ее навсегда в своем сердце. Отказался от нее. Выгнал когда-то. Потом забыл. И прекратил поиски, чтобы удовлетворять свои желанья. Что касается сна, то в нем пронесся тот день, который они с дочкой провели на озере.
Забавное маленькое создание, смешно переставляя крохотными ножками, падая, бегало по берегу. Удивительно, но Ника никогда не плакала. Всегда живо слушала рассказы. В три года уже даже читала. Его ребенком восхищались. Куда бы они не приходили с женой, люди дивились способностям Ники. Он тоже гордился, только при этом не забывал смотреть по сторонам. Сколько, ах сколько красивых женщин было везде. Если бы не женился, можно было бы окружить себя хоть пятерыми. Увы. Окольцован. Женат.
Да, Лида хорошая женщина, подарила ему чудо – Нику. Но иной раз так хотелось свободной жизни! Не хватало ощущений, хоть тресни. В плане самореализации все было хорошо! Вроде молодой, а уже две пекарни в городе имел, в одной из них даже можно было посидеть, попить кофе, поесть фирменных пирожков, которые готовили по особому рецепту. — Папа! Папочка! Расскажи еще про озеро! – Ника доверчиво прижималась к отцу. — А, ну да, оно ничего! – говорил мужчина, поглядывая в сторону пары загорелых женских ножек. Жаль, их обладательницу встречал кавалер! — Ника, детка. Это самое прекрасное место на земле.
Удивительное. Только здесь есть озеро молчаливых лягушек. Слышишь, они совсем не квакают, хоть и раскрывают рот. Стоит тишина. Вон, монастырь неподалеку. Мы еще не раз приедем сюда! Открою тайну: можно загадать заветное желание и оно точно исполнится! – отец потрепал дочку по волосам. Ответом ему был благодарный взгляд тигровых глаз. Больше никто и никогда так не смотрел на него. С безраздельным обожанием и всепоглощающей любовью. — Папочка, я хочу только одного: чтобы ты всегда был рядом! Никогда-никогда не оставляй меня, ладно? – пролепетала Ника. — Конечно! О чем речь! – он поцеловал ее в пахнущую медом и карамелью щечку.
Именно этот сон почему-то решил появиться из глубин памяти. Старик вспомнил, как жена пожурила его за то, что совсем заморочил девочке голову, что она только и говорит про поездку на озеро молчаливых лягушек. Он лишь смеялся. А еще через полгода они разошлись… — Мне надоели твои пьянки и гулянки, запах чужих духов. Ты практически не ночуешь дома, развлекаешься. Мне передают, что видели тебя то с одной, то с другой. А я, я что, выброшенная на помойку вещь? – рыдала его жена в тот роковой вечер. — Замолчи! Заткнись, я сказал. Ты обеспечена, у нас все есть. Че тебе еще надо? — отмахнулся он.
Болела с похмелья голова, хотелось лечь спать и забыться. К тому же последняя подружка оказалась горячей штучкой, высосала буквально все силы. — Нет, ты не пойдешь спать. Выбирай, или я, или они! Нечего задабривать меня деньгами. Веди себя как нормальный муж или… — Или что? Уйдешь? Не смеши людей! Никто еще от сытой жизни не уходил. Подумай о дочери! — А ты о ней подумал?
Они ругались. Жена плакала. Он же в эту минуту думал о том, что ему осточертела семейная жизнь. То ли дела возвращаться в пустой дом! Приходи, когда хочешь, делай, что хочешь. Жена продолжала читать нотации. Пульсировала боль в висках. Было тошно, хоть волком вой. И он так недостойно сорвался… — Слышь, пошла отсюда! Дай поспать, тварь! – и поволок Лиду к выходу.
Та билась в истерике. Вдруг наступила тишина. Оба увидели Нику. В пижамке с зайчиками она стояла в дверном проеме, прижимая к себе игрушечного розового поросенка, и полными ужаса глазами смотрела на родителей. Отцу бы остановиться, но… Словно злой рок вместе с усталостью и выпивкой руководил им. Он шагнул в кухню, залпом выпил из бутылки коньяка. В прихожей жена держала на руках дочь. Та с укором посмотрела на отца. — Папочка! Ты зачем пьешь? От тебя плохо пахнет! Напугал маму, и меня, и поросенка моего! Не кричи. Мы же с тобой скоро поедем на озеро молчаливых лягушек. — Прекрати! Проси прощения у жены. Возьми дочку, успокой ее, – шептал разум. — Ты устал от них. Надо поспать. Пусть заткнутся! – свербило где-то в затылке. — Ни на какое озеро мы не поедем. Закрой свой рот тоже! Что, как мать меня воспитывать станешь? Поросенка своего воспитывай, не выросла еще! – взвился он.
Девочка не заплакала. Только смотрела на него своими необычными глазами. А зеленые крапинки в них медленно таяли. Как будто исчезало что-то навсегда. Молчаливого укора он терпеть не мог. — Пошли вон! Переночуешь у подруги. Вот деньги на такси. Надоели. Без вас башка трещит, — швырнул супруге купюры. Та не могла успокоиться, слезы из глаз катились, прижимала к себе дочку.
Неожиданно Ника, словно они сидели за столом и мирно беседовали, вдруг совсем по-взрослому спокойно произнесла: — Папа! Почему ты любишь чужих тетенек, а не меня с мамой? — Не лезь не в свое дело, сопля. Кого хочу, того и люблю. Тетеньки те веселые и не пилят меня, как мать, а теперь и ты! Убирайтесь!
Вот так, в три часа ночи мужчина выгнал на улицу жену и дочь. Вроде бы какой спрос с пьяного? Но для жены, что долго терпела его отлучки и измены, это оказалось последней каплей. Если бы они спокойно подождали до утра, попробовали договориться. Если бы не эмоции, гордость…
Лида прижимала к себе Нику. Они ехали в такси к ее подруге. Спустя три часа уезжали из маленького города в Краснодарский край. Там жила престарелая тетушка молодой женщины. Ни адреса, ни имени ее муж не знал… Проснувшись с утра, мужчина мучился похмельем. Жадно выпил бутылку минеральной воды. Вроде полегчало. Он по-прежнему злился на жену. Но вот перед дочкой было очень стыдно. Нашел с кем воевать, с трехлетним ребенком, своей плотью и кровью. — Ника, золотце, отец твой скотина. Сейчас верну тебя, сразу поедем на это твое озеро, детка, — гнал по мостовой тот, кто еще вчера был счастливым папой.
Увы. Попытки найти жену ни к чему не привели. Он перерыл весь город. Оббежал всех подруг Лиды. Никто ничего не знал. Только намекнули, мол, уехала. А куда? Родителей у нее не было. Весь ужас состоял в том, что он так плохо интересовался женой, что практически ничего о ней не знал. Когда-то привлекла его скромная, симпатичная, спортивная девчонка. Полюбил. Ника родилась. Дальше устал, свобода поманила.
После пропажи дочери пил беспробудно неделю. Пока в гости не заявился друг, и не вытащил в сауну. Там с вожделением глядя на девушку с грушеобразной фигурой и налитыми щечками, попивая пивко да закусывая его рыбкой, он почувствовал, как боль начинает утихать. — Плюнь ты. Сама приползет потом. А не приползет – и ладно. Девку свою тоже не жалей. Наплодишь еще. Вдруг она в мать характером пошла? – советовал приятель. Обида заглушает все. Тогда-то, чувствуя себя несправедливо обманутым, он и вычеркнул жену из своей жизни. Сложнее оказалось с дочкой. Сердце разрывалось на части, вспоминая, как его обнимали маленькие ручки, как каждое утро к нему вбегало его сокровище с криком: «Папочка», как его девочка спала у него на руках. Ему бы кинуться на поиски, глядишь, что и вышло. Но нет. Молодость, максимализм. Именно тогда он запретил себе даже думать о Нике. Выкинул все фотографии семьи. Сам же подал на развод. Будут алименты – оплатит, не зверь же он, в конце концов.
Через год женился. Желания жить в прежнем городе с численностью в сорок тысяч населения не возникало. Уехали туда, где население приближалось к миллиону. Деловая хватка была, удалось не только обосноваться, но и обзавестись транспортом. Новая супруга Яна без устали требовала новых вещей и украшений. Крутился, как мог. Все ж жена молодая, хочет себя во всей красе показать. Яна обожала ночные клубы и прочие развлекательные заведения. Ненавидела сидеть дома. Терпеть не могла готовить и прибираться. Естественно, работать тоже не собиралась. — Женщина – это хранительница домашнего очага! Мужчина – сильный пол. Женился – обеспечивай. А я буду ждать тебя дома, вся такая сладкая-пресладкая! – хлопала ресницами Яночка. Он и старался. Душил в себе червячка сомнений, который бурчал о том, что первая жена, Лида-то из декрета быстро вышла. Чтобы помогать деньги зарабатывать. Он тогда еще только подниматься начал.
Прочь прошлое. Зато Яночка всегда его удивляет. Фантазия неистощимая. Однажды Яна его действительно «удивила». Перед вылетом в командировку вдруг обнаружил, что в спешке забыл в другом пальто паспорт, быстро вернулся, неслышно вошел, а она там с соседским 18-летним мальчишкой амуры крутит. Развод, раздел имущества. Вцепилась мертвой хваткой, чуть до нитки не обобрала. Вот тебе и девочка-одуванчик!
После этого менял женщин, как перчатки. Галя, Валя, Катя, Наташа, Аня. Ухитрялся работать, талант не пропьешь, а в свободное время развлекался. Иногда всю ночь гудел. Чтобы не путаться в именах, придумал свою «фишку». — Иди ко мне, моя королева красоты! Мисс мира! Царица египетская! Королева цветов! Какая баба против таких прозвищ устоит? Природа все же берет свое. В какой-то момент захотелось домашнего уюта.
Сошелся с Машей. Стали появляться супы да пюре с котлетой на столе, рубашки гладились. Жаль, характер подкачал у сожительницы. Вначале порхала, как бабочка. Теперь же все больше возмущалась, требовала денег. Дальше – больше. Работала Машенька в детском саду. Все детишек хвалила. Как прожили три месяца – уволилась. Мол, ты ж не бедный. А мне детские вопли надоели. Заговорил о детях сам. Куда там! — Рано! Для себя пожить хочу! Чего это ты удумал? Не хочу! Глянь, сколько всего интересного! Надо наслаждаться! Ребенок все испортит. Ныть начнет, капризничать. Даже не думай! Рожу потом… Года через три. Или через пять. Или через десять.
Медицина высоко шагнула, можно в 70 лет даже родить! Существование под одной крышей напоминало бытие с прежней женой, Яной. Наряды, походы куда-то. Весело, но чего-то не хватает. А у ж после того, как в их квартире стали по месяцам жить Машины родственники совсем плохо стало. Перед многочисленными тетями, дядями и братьями-сестрами Маша демонстрировала безбедное существование. — Тебе денег жалко? Тетя Катя так мечтала о такой шубе! В поселке же все удавятся, когда ее увидят. Дай денег! Потом требовалась куртка брату Грише, косметика двоюродной сестре Алке. Перспектива стать вечной «дойной коровой» не воодушевляла. Пришлось «любовь» с Машей прекратить.
Однажды осенним вечером утешаться после работы пошел вечером в ресторан. Там за столиком увидел девушку. Рыженькие кудрявые волосы, курносый нос, угловатая фигура. Сидела за столиком, молча глядя на фотографию. — Красавицу парень бросил. Ничего, мы это дело выправим! Утешим, — он нетвердой походкой приблизился к столу. — Привет, куколка! Скучаем? Чего горюем? Официант, мартини! Рыженькая посмотрела на него. Не с интересом, но и не с жалостью. Спокойно так. — Давайте ваше мартини. Хотя вроде водкой лучше поминают… — голос у нее оказался тусклый и безжизненный. — Кого? Неудавшуюся любовь? – хохотнул он, протягивая бокал. На стол легла та самая фотография, которую рыженькая рассматривала. С нее улыбался пухлощекий карапуз с двумя передними зубами и в ярком чепчике. Он пытался поймать воздушный шарик…
Хмель стал испаряться. Внутри нарастала паника. Отбросив фото ребенка, он с силой сжал кисть девушки: — Че ты мелешь? Какие поминки? — Это мой сынок. Ничего нельзя было сделать. Его больше нет. Нет. А я бы все отдала, жизнь свою отдала, только бы хотя бы еще пять минут подержать его, погладить, сказать, как же сильно я его люблю…
Он оцепенел. Малыша, не слов, было жалко. Но почему-то вместо ребенка девушки в памяти всплыло другое лицо. Ника, опять Ника. Доченька. Его красавица с янтарными глазами. В груди защемило. А что если Ника тоже больна? Что если с не что-то не так? Дочке уже должно быть 12 лет. Школа, шаг во взрослую жизнь. А его, отца, нет рядом. Скупая, непрошенная слеза, не в силах сдерживаться, покатилась по щеке. — Вы плачете? У вас тоже что-то случилось? – участливо погладила его по щеке рыженькая.
Словно плотину прорвало. Слова полились потоком. Он плакал и рассказывал незнакомке о своей дочери. Девушка молчала. — Я подонок, да? – всхлипнул он напоследок. — Нет, все ошибаются. Подчас так сильно. Но запомните, единственное, что нельзя исправить – это смерть. Все остальное можно. Найдите свою Нику. Все женщины мира не стоят вашего ребенка. Разыщите ее, пока не поздно. Вымолите прощение. Она поймет, — прошептала незнакомка.
Со стороны казалось, что пара, рассорившись, ищет примирения. На самом деле двое глубоко несчастных, случайно встретившихся людей, думали о своих потерянных детях.
Все бы ничего, да на следующий день возникли проблемы на работе. Не уехать, не начать розыск дочери. А решать проблемы все через портреты на столбах: «Ищу девочку», казалось ему неприемлемым. Пришлось с головой окунуться в работу.
Разорение было неминуемо, оставалось сделать попытку занять денег у друга, проживающему за границей. Поехал к нему. Средства переслал своему помощнику. Сам задержался по гостевой визе. Умеренный уклад и обеспеченная жизнь поразили. Дома, автомобили, море продуктов, умеренные цены. Когда бежал на автобус, все стояли. Потом друг объяснил, что куда же ты торопиться? Все чинно заходят, не спешат, всем места хватит. Пиво в кафешках, угощения от заведения в виде шнапса или блюдца с солеными орешками, прогулки при свете фонарей, огромные корабли – все затягивало, увлекало, дарило новые ощущения.
Возвращаясь на Родину, встретил в самолете Ксюшу. Смешливую молодую женщину, которая держала маленькую конторку, занимающуюся организацией праздников. А по сути, сама являлась человеком-праздником. Имела большой запас анекдотов, никогда не унывала, заразительно смеялась. Не прошло и месяца, как он предложил Ксюше выйти за него замуж. Запрыгав от счастья, она согласилась. Чуть позже грянуло событие, сделавшее мужчину самым счастливым человеком на земле. — Я беременна, — показывая славные ямочки, улыбалась Ксюша.
Все. Счастье. У него будет новая Ника. Он станет любить ее за двоих. Идиллические мечты продолжались. Вечерами он прикладывал ухо к уже намечающемуся животу Ксюши, в надежде услышать, как малыш стукнет ножкой. Завалил будущую маму подарками. Купил три коляски. На вопрос смеющейся жены, куда столько, пояснял: — Вот у человека может быть три автомобиля? Может. Так и тут. Считай, что это три колясочных средства передвижения!
В магазинах счастливый отец скупал игрушки, ползунки, пеленки. Думал, где жене рожать. Та пискнула, что хотела бы за границей. Ну, он что, хуже других? Связался со старым другом. Тот обещал посодействовать. Естественно, бары-рестораны были забыты. К чему волновать беременную Ксюшеньку? Счастье казалось нереальным. Оно переполняло. — Даже грешно быть таким довольным! – крестился он в церкви, где стал частым гостем.
Но армагеддон его семейной жизни уже был на подступах. Получилось так, что потеряв номер делового партнера, стал искать его в телефоне у жены. Нашел. От нечего делать, стал читать ее смс-сообщения. Нет, ревности тут не было. Просто хотелось посмотреть, как о нем рассказывает подругам Ксюша. Мужское любопытство взыграло. — Не звони мне вечером. Если что, я ночью перезвоню. Не переживай, все по плану. Лох наш. Потерпи еще, — гласил текст, отправленный женой на незнакомый номер. — Дорогой, ты мне спинку не потрешь? – крикнула Ксюша из ванной.
Вздрогнув, он отложил телефон. Вечер прошел в напряжении. Кто лох? При чем тут какой-то план? Может, его Ксюша вляпалась в неприятную историю? — Милый, на тебе лица нет! Неприятности? – участливо наклонилась жена, ставя на стол тарелку с ароматной солянкой. — Да нет. Так. Нормально все. Но что-то мигрень разыгралась. Лягу пораньше, приму снотворное. Ты не обижаешься? Показалось или глаза ее обрадовано сверкнули? — Конечно же нет! Отдыхай. Я телевизор посмотрю.
Среди ночи он проснулся как от толчка. Жены в спальне не было. Посмотрел на часы. Почти четыре. Тихонько выскользнул из постели. Мягкий ковер скрывал шум шагов. Ксюша стояла у окна, курила (чего никогда не делала при нем) и громко шептала:- Надоел как! Спать с ним было особенно противно. Я же тебя люблю! Но что делать? Мне этого дебила само провидение послало. Магазин в прогаре оказался, сама от тебя беременная. А ты как от жены уйдешь? Деньги-то ее. У меня тоже съемная комната была, все в дело пустила. Думала, что же нас ждет? А у него бзик на детях. Тоскует по дочке. Решила, что он на ребенка молиться будет. Так и вышло. Удалось его увлечь, я ж дока в этом. А уж как сказала, что беременная… Теперь рожу через три месяца, на развод подам. Оттяпаем половину. Не мне, так ребенку отпишет. Не оставит же его без средств к существованию. И никогда не узнает, что тот не его. Всю жизнь с него тянуть стану. Он мужик умный, бабки умеет делать. Не смеши меня. Не то, что не нравится, противно. Хотя видный, даже красивый. Но я же тебя люблю, лапуська ты моя несносная! Холодный пот противно выступил на спине. Он понял, что еще немного и сделает непоправимое. За обман, за то, что так сыграла на его слабости. Подышав минуты три, шагнул в кухню со словами. — Только из уважения к твоей беременности не вышвырну тебя по ступенькам. Не уйдешь сама через пять минут, пеняй на себя. Не надо причитать. Я сам все слышал… Так закончился и этот брак.
«Подсесть на пробку» что-то помешало. Не хотелось безумствовать и топить горе в стакане. С головой ушел в дела. В женщинах разочаровался, но страсть к ним все еще кипела. Он любил красивых девушек, ничего с собой поделать не мог. А броситься на поиски Ники теперь мешал страх. Что она его отвергнет, или что она выросла не такой идеальной малышкой, какой он ее запомнил. Малодушие, боязнь, нежелание, кто знает, какие чувства бушевали в душе этого любимца публики и женщин? Встречаясь и бросая, он как бы самоутверждался, ощущал себя этаким супермачо. Рана, нанесенная последней женой, была еще свежа. И думая о Ксюше, он ненавидел всех женщин, хотя и любил их.
Стыдно, но в порочном водовороте он совсем позабыл о матери, живущей в глухой деревеньке. Лишь телеграмма о том, что она больна, заставило наскоро покидать вещи в сумку и сесть в самолет. Сколько они не виделись? Много лет. Правда, деньги отсылал постоянно, звонил, клялся приехать. Но не сдержал обещания.
Выйдя из самолета, долго трясся на плохой дороге. У дома все заросло бурьяном. Но колокольчики и васильки, любимые мамой, также росли у забора. Пахло малиной и медом. Может, все обойдется? Нерешительно взялся за ручку двери. Вошел внутрь. Боже, какая убогость! Дырявый пол, старые занавески на окнах. На кухне раритетный холодильник, стол, мешок с картошкой и мукой. Немыслимо! Он же посылал деньги.
— Кто там? А, приехал непутевый… Мать-то как ждала. К здоровой не хотел вырваться, хоть сейчас свидитесь, — с укоризной покачала головой соседка, пожилая женщина, вытиравшая сильные, огрубевшие от работы с землей руки полотенцем с вышитыми петухами. Шаг, второй, третий. Неужели эта сухонькая старушка на постели – его мать? Он помнил ее полной, здоровой женщиной, которая постоянно что-то готовила, разводила гусей, коров. Хлопотала с утра до вечера, обладала неиссякаемым источником энергии, постоянно улыбалась, вытирая руки о передник в муке… — Сынок… — тоненькая рука тянулась к нему. – Приехал, родной мой. А я что-то вот заболела. Ничего, не переживай, прорвемся. — Мама, как же так, мама… Неужели ты не получала деньги? Не может такого быть. Я ж их переводом посылал. Почему ты ничего себе не покупала, мама? – упав на колени, зашептал он, не в силах сдержать слез от того, в какой нищете, хоть и в чистоте жила мать.
— Да мне ничего и не надо. Телевизор кажет. Молочко соседка носила. Хлеб я сама пекла. Одежа своя еще добротная, чего наряжаться? Что до денег. Все они там, на счете. Я их Нике завещала. Не хмурься. Сам-то хорошо жил, мать не забывал. Дочку же бросил. Ничем не помог. — Но… Лида сама на алименты не подавала. Нику хотел искать, но как-то… все не складывалось. — С бабами у тебя зато все складывалось! Весь в отца. Пошто дите оставил? Ты с женой мог бы расстаться. Но не с ребенком. Нике сейчас 27, аль 28 лет уже должно быть, верно? Может, ты дедом стал. Гулеванил. Детей больше не нажил. Пошто девчонку бросил? Покайся, сынок. Найди дочку. Молилась я за тебя. Всевышний милостив и добр, всех прощает, — мать закашлялась. — Мам. Прости меня, — рыдания душили, не давали говорить. — Давно простила. Ты ж мой сын, моя кровиночка. Только помни мои слова.
На следующую ночь, как матери не стало, ему и приснилась Ника. Впервые за много лет. Он даже не хотел просыпаться, боясь нарушить очарование сна. Желание прижать к себе самого дорого человека пересиливало все.
Тогда и почувствовал себя стариком. Будто ушли силы молодости, ушло все. Возможно, оно вернется, если найдется Ника. А пока – старик и старик. Отцовские чувства, дремавшие точно земля под снегом, вырвались наружу. Все потеряло смысл. Все. Кроме Ники. Первым желанием было начать поиск через Интернет, через передачи. И вдруг откуда-то пришла мысль съездить в тот город, где когда-то жил. Да, первая жена уехала оттуда. Никого там нет. Но что-то все равно тянуло туда. Возможно, встретит былых знакомых, разузнает. Позвонил в свой офис. — Меня не будет неделю-две. Если что — звоните.
Необходимые распоряжения были сделаны. Добирался в город, где когда-то жил с первой женой и дочкой сначала самолетом, потом автобусом. Отдохнул в гостинице, принял душ. Пошел бродить там, где так давно жил, где родилась Ника.
Здесь практически ничего не изменилось. То же спокойствие. Разве что машин на улицах стало больше, видимо, благосостояние у горожан неплохое за счет работающих заводов. Как грибы после дождя выросли несколько супермаркетов. Пожалуй, все. Хотелось раскрасить дома в яркие цвета, слишком серое все вокруг. Или причина крылась в дожде и непогоде? Вскоре тучи рассеялись, выглянуло солнышко. По улицам прогуливались молодые мамы с колясками. Никаких знакомых не встретил.
Неожиданно он вышел к железнодорожному вокзалу. Старик любил вокзалы. Там кипела жизнь. Было приятно смотреть на лица людей. Кто-то в нетерпении переминался с ноги на ногу. Кто-то курил, высматривая заветный состав. Нетерпение встречающих, радостное оживление при виде тех, кто приехал. Пригородные электрички всегда осаждали и представители старшего поколения. Ехали в сады.
Старик почти подошел к вокзалу. Нет, здание то же. Людей много. Значит, ждут пригородную электричку. Он остановился, пытаясь представить, что он тоже кого-то встречает. Дыхание на минуту перехватило, непослушная рука расстегнула верхнюю пуговицу рубашки.
— Вам плохо? Может быть, «скорую» вызвать? Немного потерпите, сейчас приедет мой папа, посмотрит вас! – возле старика остановилась девушка, прижимающая к себе букет астр. Ее внимательный взгляд был полон искреннего желания помочь. — Ничего. Ничего, пройдет. Переутомился немного, — он сделал попытку улыбнуться. Она тоже улыбнулась. В ее необычных по цвету глазах заплясали зеленые искорки. Девушка была замечательной. В джинсах, коротком плаще, длинные волосы свободно развевались по плечам. — Вы… как сама весна, — вымолвил старик. — Скорее, осень. Октябрь же. Вы не болейте. Болеть нельзя. Папа говорит, что самое главное в жизни – это здоровье. Не печальтесь. Печали пройдут, не может быть всегда пасмурно, солнышко вас догонит! — серьезно вымолвила она. — Ваш папа философ? – пробовал пошутить старик. — Нет. Он врач. Работает здесь, в больнице. Вы его не знаете? Его так-то в городе все знают. Он такой замечательный! Я его очень люблю! – порывисто сказала девушка. — Повезло вашему папе, — старик снова улыбнулся. — Это мне повезло, что он у меня есть! Он самый лучший в мире! Знаете, вы возьмите цветы. Пусть они вам настроение поднимут! — Нет, что вы. Вы же их кому-то приготовили! — О! У нас на даче их много. Я, да и папа всегда считаем, что людям стоит делать приятное. Просто так, от души, — помахав рукой, девушка пошла к перрону. — Хорошо вас папа воспитал, — крикнул вслед ей старик.
Но девушка его не услышала. Подошел грузовой состав, стало шумно. — Ить, цветы вам дала, что ли? – обратилась к старику стоящая рядом женщина в косынке и с большой корзиной в руках. Видно, из «племени дачников». — Ага. Дала. Не помню, когда в последний раз астры видел, — старик погладил цветы. — Молодец. Хорошая девчонка. У нас с ними участки рядом. А вежливая какая, всегда поможет. И в городе ей гордятся, она у нас спортсменка, на лыжах бегает. Медалей полно. Молодежь-то ругают. Чего ругают? Вон, есть достойные ребята. Посмотреть приятно, — вещала «косыночная дама»
Старик почти не слушал ее. Он поискал глазами ту девушку. Товарняк ушел, и теперь она стояла, напряженно вглядываясь вдаль. На лице – нетерпение. Даже подпрыгивать начала. — Ить как ирод обошелся. Выгнал жену с дочкой. Она погоревала, в обиде-то, да не вытерпела потом, любила гада, вернулись с девчушкой обратно, а он усвистал уже куда-то. Квартиру продал. А Ника-то чуть не умерла. Если б не врач этот, неизвестно, чтобы и случилось, — донесся до старика голос стоящей рядом женщины.
В голове сразу воцарилась странная пустота. Побледнев, он обернулся. — Что… Что вы сказали? — Вы, мужчина, я видела, совсем меня не слушали, зачем теперь переспрашиваете? Вон, скоро электричка подойдет, — отмахнулась от него дачница. — Нет, прошу вас, пожалуйста. Прошу. Это важно. Вы сейчас назвали имя «Ника»?
— Ну да. Ника. Вон, та, что вам цветы дала, — дама, чуть смягчившись, быстро заговорила. – Врач-то ее удочерил. Родной отец выгнал и девочку, и жену из дома. Плохой он был. Гулял, пил, правда, умудрялся еще дела делать. Может, и погорячился, только Лида, Никина мать, от него сбежала. К тетке подалась, в деревню. Ну а потом вернулась же обратно, я говорю. А его нет уже, проходимца. Здесь хоть у нее подружки остались. Приютили их на первое время.
А Ника потом тяжело заболела. Операция-то требовалась какая-то дорогая, такие только за границей делают. Где им деньги было взять, коль даже жилья нет? Отец-то, подлюга этот поди в золоте купался, пока ребенок почти при смерти был. Лида попробовала его поискать, чтоб помог он дочке. Но безрезультатно. Друзья его прежние только и сказали, что вроде снова женился, а где он, ни телефона, ни адреса, мол, не знают. Так вот, дальше что было. Врач один молодой, он тоже девочку осматривал, совершил поистине героический поступок. Нашел деньги. Поговаривали, домик на юге, доставшийся от бабушки, продал. Причем совершенно бескорыстно. А может, уже был влюблен в маму Ники. Она до последнего не знала, откуда деньги на операцию взялись. Ей-то доктор сообщил, что больница все на себя взяла. Закончилось все благополучно. Нику спасли. Потом доктор на Лиде женился. И так он девочку любил и любит, не всякий отец так ребенка своего обожает. Ника папу просто боготворит. Живут хорошо, дружно. Доктор он от Бога, всем помогает. Предлагали должность главного врача занять, отказался, чтобы больше прием вести. Ить, электричка идет. Ну, побегла я. Прощевайте.
Старик не мог проявить вежливость и попрощаться. Внутри его все застыло.
Господи, ну, конечно, это Ника. Он же сразу обратил внимание на ее глаза. Такие же, как у него. И эта зелень, разливающаяся в моменты радости. Только что возле него стояла собственная дочь. Улыбалась ему, подарила астры. Он ее нашел. Свою любимую девочку. Девочку, которая умирала без него, пока он покупал шубы и водил по ресторанам Яночек, Ксюшек, Галочек, Машек. Малышка Ника, которая бы погибла, не появись этот рыцарь-врач. А он, родной отец, даже не знал об этом. Не сделал ни одной попытки разыскать, глупо прожигал жизнь.
Снова стало трудно дышать. На перроне тем временем началась суматоха, приехала электричка. Но сквозь толпу старик все равно нашел глазами Нику… — Папа! Папочка! Папочка! Я здесь! Папа! – она махала рукой и смеялась.
Со ступенек вагона спускался мужчина в строгом костюме, с чемоданчиком в руках. Весь его облик просто дышал добротой, сразу распространяя вокруг себя ауру какого-то свечения. Этот симпатичный респектабельный блондин лет пятидесяти мог бы тоже, как он, старик, иметь любых женщин. Но он выбрал другую дорогу. И сейчас прижимал к себе дочку, целуя ее волосы. Ника обнимала его, целовала в щеки. — Папа! Папа, я так скучала! – ее голос доносился волшебной музыкой.
Старик прикрыл глаза. Представил, что это она его зовет. Малышка Ника. Сокровище, которое он вычеркнул из жизни.
— Доченька. Доченька моя любимая. Ника, прости, — шептал он, чувствуя, что все вокруг начинает кружиться в бешеном танце. — Человеку плохо! Помогите! — Расступитесь, тут доктор. — Надо ему под голову что-то подложить. — Наберите 03! – неслось со всех сторон.
А старик сквозь полуприкрытые глаза снова увидел Нику. Она с беспокойством смотрела на него сверху, пока тот самый врач что-то нажимал ему на груди. — Ника. Это я, твой папа… Прости меня. Доченька, помнишь, я хотел свозить тебя на озеро молчаливых лягушек. Мы поедем туда. Слышишь, Ника? – старику казалось, что он говорит.
На самом деле губы просто беззвучно шевелились. Но старик был на вершине блаженства. Он нашел ее. Он был безмерно счастлив, что видит ее. И в эту минуту не захотел бы поменяться местом с любым человеком, даже самым молодым и здоровым. Потому что раскрыл, наконец, смысл своей жизни. Смысл по имени Ника…
Тихоновы, Дима и Ульяна, жили неплохо. Дима работал прорабом на стройке, Ульяна зубным врачом в частной клинике. Городок у них маленький, ее многие знали. К внимательной, аккуратной Ульяне на прием было трудно записаться, все к ней хотели попасть. Особенно детей своих привести. Стоило Ульяне посмотреть на ребенка своими добрыми зелеными глазами, сказать мягким голосом: «Я не сделаю тебе больно» и малыш ей верил и больше не боялся. Ульяна очень любила детей и мечтала о своем малыше. Почти сразу после свадьбы, она забеременела. Очень обрадовалась, но Дима тогда твердо заявил, что пока не до ребенка. Квартиры своей не было, с работой проблемы, Ульяна тоже тогда еще доучивалась в колледже. Пришлось ей сделать аборт. Тяжело она его перенесла, ревела целую неделю, на детей чужих смотреть не могла, спала плохо, все кошмары ей снились. Будто грудного ребенка кто-то у нее из рук грубо вырывает и… но она никогда дальше сон не видела, просыпалась в слезах. Ульяна старалась убедить себя, что Дима был прав, и им было бы тяжело с ребенком, но у нее это плохо получалось. Прошло несколько лет. Они купили квартиру, машину, можно бы уже и ребенка завести, а нет, теперь не получается Ульяне забеременеть. Она уже и к врачам обращалась, а они только руками развели. Сказали, что она в порядке, и проблема, скорее всего, психологическая. Что-то мешает ей зачать ребенка, а что, только она знает. Ульяна не знала и очень переживала. Дима ее был очень серьезным и совсем неласковым. Хотя, может, поэтому Ульяна и вышла за него замуж. Она была младше мужа на восемь лет. Тихая, робкая, ей польстило внимание взрослого самостоятельного мужчины, который обещал ей свою защиту и уверенность в будущем. И поклялся никогда не поднимать на нее руки. Отец Ульяны частенько выпивал, под хмелем запросто мог жене затрещину дать. А за компанию и троим сыновьям. Только Ульянку, младшую и единственную дочку, он никогда не трогал, но она все равно его выпившего очень боялась. Поэтому то, что Дима совсем не пил и обещал не бить жену, стало решающим аргументом в решении выйти за него замуж. Почему-то о любви она тогда даже не задумалась, была уверена, что любовь как-то сама потом приложится. Но, прожив столько лет вместе, Ульяна с грустью понимала, что чувствует к мужу только привычку. И еще обиду, за нерожденного ребенка. Она не рассказывала Диме о том, что ей сказали в больнице, а он и не спрашивал. Он вообще не говорил о ребенке, словно ему он совсем не нужен. Ульяна видела, как между ними растет пустота, холодная и пугающая. И стала задумываться о разводе. В марте она заболела, банальной простудой, но на работу выйти не смогла. Дима утром налил ей чаю с малиной, поставил перед ней лекарства и ушел на работу. Ульяна пролежала до обеда, температура спала, и ей жутко захотелось встать. Она походила по квартире, придумывая, чем бы заняться в этот незапланированный выходной, и вспомнила о старом фотоальбоме, который уже очень давно хотела подклеить. Ульяна взяла стул и заглянула на верхнюю полку шкафа, потянула альбом на себя и вдруг на нее упала небольшая брошюрка, которую она раньше никогда не видела. Это была книжка о житие Матроны Московской. Ульяна заинтересовалась, раскрыла ее и начала читать. Когда она дошла до середины, вдруг между страницами увидела листок бумаги, на котором, рукой Димы было написано: «Матронушка, помоги нам родить ребенка, пожалуйста». Ульяна замерла, неужели Дима тоже переживает? Неужели он, который ни во что не верит, смог написать такую записку? Может Дима не такой и черствый, каким старается казаться? С книжкой в руках Ульяна присела на кресло и стала вспоминать: когда она делает дома уборку, он всегда ей помогает, но молча, не спрашивая, просто выбирая самое сложное: ковер выхлопать или отремонтировать что-то. Если они едут на рынок, он никогда не позволяет ей нести тяжелое, и всегда покупает ее любимые сладости, он хорошо знает, что она любит. Если они идут под зонтом в дождливую погоду, он всегда зонтик держит над ней, а сам может идти мокрый… Да много чего вспомнила Ульяна такого, что за все восемь лет, прожитых вместе не замечала. И так ей стало грустно и в то же время тепло на душе, что просто до жути захотелось услышать голос мужа. Она взяла телефон, но не успела набрать номер, как тот зазвонил. Это был Дима: — Привет, как ты? – он говорил как всегда, сухо, но заботливо. — Димка, мне плохо, можешь приехать? — Плохо? – он испугался, — Потерпи, я сейчас! Ульяна выключила телефон и счастливо улыбнулась… Через месяц увидела она странный сон, словно чьи-то теплые, мягкие руки подают ей новорожденного младенца. Ульяна бережно берет его и прикладывает к своей груди. Она чувствует, как ее наполняет счастье и радость, она начинает задыхаться и просыпается… от ласкового поцелуя мужа. — Я назову его Дима, — прошептала Ульяна и в глазах Димы появились слезы. Он смущенно спрятал лицо в ее волосах и, наконец, сказал: — Прости меня, любимая. Когда Ульяна пришла вставать на учет по беременности, доктор, обследовавший ее ранее, широко улыбнулся и спросил: — Вижу, Вы нашли причину? — Я нашла любовь, — ответила ему Ульяна, — Я и не знала, что так сильно люблю своего мужа. Автор: Мария Скиба
Вечерний Петербург купался в лучах закатного солнца, медленно погружаясь в тёплую летнюю ночь. Выйдя из бара, я не спеша двинулся по проспекту, вдыхая воздух, пахнущий горящей травой и цветами. Казалось, что время замедлилось, а всё вокруг стало приятно очаровательным. Лёгкий ветерок развевал волосы и полы рубашки, касался кожи, как нежный любовник.
Умиротворение, вкупе с опьянением, придавали вещам насыщенность: светящиеся окна в старых домах казались невероятно манящими, а неоновые росчерки на мокром после лёгкого дождя асфальте растекались цветными пятнами замысловатой картины.
Даже люди, встречающиеся по пути, вызывали только симпатию и восторг от того, что мы все вместе переживаем эти мгновения. Меня словно накачали гелием: лёгкость во всём теле взывала к каким-то забытым инстинктам, и хотелось, безумно хотелось взлететь, воспарить над крышами, став алым ангелом среди облаков.
Улицы перетекали одна в другую, мимо мелькали дома, каждый со своей неповторимой внешностью: готические башенки, арки, балюстрады, колонны, барельефы, балконы и розетки сменяли друг друга в калейдоскопе красоты.
Я чувствовал себя в музее под открытым небом, где экспонаты выставлены напоказ каждому желающему, и теперь жадно пожирал глазами эти маленькие детали, хранящие в себе историю. За время прогулки солнце совсем скрылось за горизонтом, и теперь ночь полноправно вступила в свои владения, давая подсветке зданий покрасоваться перед публикой.
Решив немного передохнуть, я свернул на узкую улочку, неподалёку от набережной, где около одного из домов был небольшой дворик. Летний ветерок приятно шумел в листве, а тихий шум чьего-то телевизора придавал всему ностальгический оттенок. Местечко было около четырёхэтажного здания простенького вида, которое выделялось лишь панорамными окнами на последнем этаже, пять из которых в такой поздний час светились холодным светом.
Нетрудно было представить, что там одна большая комната, в которой кто-то сейчас живёт своей жизнью, размышляет о проблемах и мечтает о великом. Или не очень. Выступающие балконы и мягкий бежевый цвет стен напоминали картины из итальянских фильмов, где в тёплых двориках на верёвках сушится бельё, а из чьей-то квартиры льётся музыка. С левой стороны дома была арка, уводящая во внутренний двор, калитка была открыта.
Алкоголь выветрился, оставив после себя лишь головную боль. Как и всегда, на его место пришло одиночество. Иногда мне кажется, что делирий словно нарочно смывает все те защиты, которые я выстраиваю вокруг своих внутренних переживаний, и тоска любезно выступает компенсацией за моменты легкомысленного забытья.
Я присел на лавку под дубом и, достав из рюкзака бутылку воды, выпил пару таблеток обезболивающего. Ночь только начиналась, домой отчаянно не хотелось, и я раздумывал, куда двинуться дальше, пока грусть не отступит.
В голове сменяли друг друга картины прошлого, в котором я мог надеяться на тепло и надежду. Эти образы были очень приятными, но они же усугубляли отчаяние, затаскивающее меня всё глубже в свои лапы. Я чувствовал себя ужасно слабым, брошенным в тёмной комнате, из которой понемногу утекал весь воздух.
Не желая погрязнуть окончательно в своих переживаниях, я встал и решительно двинулся в двор-колодец. Захотелось вновь полюбоваться на небо над этими каменными стенами. Возможно мне даже удастся разглядеть в этом окне среди квадрата домов луну, непостоянного товарища каждого узника.
Я прошёл через калитку в арку, и в нос ударил запах гниения и мочи. На стене щедро были изображены граффити с наскальной живописью двадцать первого века и нецензурными выражениями в адрес некой Людки.
Выйдя во внутренний двор, я остановился в центре и поднял взгляд, после чего замер, погрузившись в быстрое движение облаков на чёрном небе. Их краешек был подсвечен серебряным светом, но самого серпа луны отсюда видно не было, и это немного разочаровывало. Отвлечься не получалось: в голову вновь лезли мысли о прошлом, яркие и ранящие в самое сердце.
– Что ты делаешь? – Прервал мои терзания женский голос.
Я моргнул, приходя в себя, и шум шелеста листьев, отошедший было на задний план, вновь заполнил всё вокруг.
Повертев головой, я нашёл говорившую: на площадке пожарной лестницы, прямо около открытого окна последнего этажа, сидела девушка. Она свесила ноги вниз и теперь болтала ими, вглядываясь в меня. В руках она держала небольшой мольберт, но похоже моё появление прервало её занятие рисованием.
— Смотрю на небо. – Я встретился с незнакомкой глазами, и она любопытно наклонила голову, словно пыталась обдумать ответ.
– А что ты рисуешь?
— И как, нравится? — Она проигнорировала мой вопрос.
— Не очень, если честно. Я хотел увидеть луну, но кажется сегодня мне приходится довольствоваться только её светом. Так, а что ты рисуешь?
— Всё вокруг. Хочешь посмотреть?
Я кивнул, и она показала на пожарную лестницу:
— Забирайся сюда.
Я немного замешкался, после чего направился в указанном направлении. Ступени были старыми и местами ржавыми. От них веяло металлом и, забравшись наверх, я тут же полез за санитайзером, чтобы стереть ощущение грязи. Воздух заполнился запахом спирта, пока я тщательно растирал жидкость по ладоням.
Девушка наблюдала за всеми этими манипуляциями с лёгкой улыбкой. Пока я забирался, она перебралась на подоконник, и теперь её пятки висели в полуметре над площадкой. Вблизи я увидел, что у неё длинные волосы, наполовину синие, которые пленительно трепетали на ветру
. Глаза у незнакомки были зелёного цвета: их стало видно в свете, льющемся из окна. Руки были в пятнах краски, как и одежда: лёгкая футболка с эмблемой рок-группы и джинсы, потрёпанные временем. Ноги были босые.
Я присел сбоку от окна и взглянул вверх. Художница протянула мне мольберт. На картине был изображен дворик, в котором я только что стоял, а также крыши соседних домов, тянущиеся до самой набережной.
На дальнем плане был нарисован Исаакиевский собор. И собор, и крыши заливал свет заходящего солнца, где-то окна были закрашены желтым, имитируя освещение, а в некоторых виднелись силуэты людей. Внутри дворика на переднем плане стоял человек и смотрел на зрителя. Только силуэт, никаких черт или деталей, на сером овале лица выделялись два белых глаза, устремлённых в бесконечность.
— Красиво. — Чем больше я всматривался, тем больше замечал нюансов, которые ускользнули от первого взгляда: украшения на домах, других людей, даже маленькую собачонку на балконе. – Очень круто! У тебя настоящий талант.
— Спасибо… – Она смущённо сжала руками колени и отвела взгляд.
– Но я только учусь. До настоящего художника ещё далеко.
— Ты должно быть шутишь, – я вернул ей мольберт, и она тут же принялась разглядывать изображение.
– Я бы такого никогда не смог нарисовать. Палка, палка, огуречик — это мой предел. Всегда преклонялся перед художниками.
Девушка ничего не ответила, лишь улыбнулась и вроде бы слегка покраснела, а может это лишь была игра света. Мы оба сидели и молчали, смотря вперёд. Дом художницы был значительно выше окружающих, поэтому из её окна открывался отличный вид на каскад крыш, расстилающийся впереди до самой воды.
Хотя ночью разглядеть какие-то детали было почти невозможно, я был уверен, что увижу там то же самое, что только что рассмотрел на картине. Она должно быть рисовала многие дни напролёт, любуясь волшебными закатами, которые горели на этом искусственном плато.
— Почему ты гуляешь так поздно? — Прервала тишину незнакомка, по-прежнему смотря куда-то вдаль. – Приличные мальчики в такое время спят дома.
— Приличные девушки вообще-то тоже. Следуя этой логике, мы оба ужасно неприличные. – Я услышал её смешок.
– А если честно, то мне просто очень одиноко. В такие моменты не хочется возвращаться домой.
— Почему?
— Это… сложно объяснить. Внутри такое странное ощущение пустоты. Ты знаешь, дом — это ведь то место, где тебе хорошо. Я представляю, что вот вернусь домой, но там меня никто не ждёт, и это осознание очень ранит. Не хочется вновь оказаться среди пустых стен, призрачного света из окна и холодных предметов. Если бы там кто-то был, кто обнял бы меня, прижал, то наверное я снова стал бы приличным.
— А самого себя тебе недостаточно? – Девушка тем временем достала откуда-то толстую тетрадь и начала рисовать карандашом, высунув кончик языка.
– Нужно уметь быть счастливым с самим собой. Если ты так остро в ком-то нуждаешься, то это может плохо кончиться.
Я вздохнул и закрыл глаза. Я знал, что она была права. Любовь к себе, уверенность в собственных силах — это важные детали для счастья. Когда ты пытаешься заполнить дыру внутри себя кем-то другим, то сам себя связываешь этим человеком.
Но если бы всё было так просто. Это сложный путь, который кому-то даётся, как само собой разумеющееся, а кто-то вынужден продираться к нему заросшими тропами стереотипов и сомнений. И мне выпала сомнительная честь ощутить все тяготы второго варианта. Я прислушался к себе, позволяя тоске захлестнуть всего с головой, и попытался облечь её в образ:
— Я пытаюсь. На самом деле теперь это уже не такая проблема. Раньше было хуже. Когда приходило одиночество, то оно скручивало всё внутри. Хотелось, чтобы все люди исчезли, чтобы их затянуло в чёрную дыру, изорвало, изрезало, чтобы я остался один. Хотелось лечь посреди улицы и закричать.
И было так тошно, до невозможного тошно жить. Даже появлялись мысли о смерти. Теперь мне просто грустно и не хочется домой. Это уже прогресс, не находишь? Не знаю, зачем вообще тебе об этом рассказываю. Наверное, просто надо кому-то выговориться. Обычно я ною своему другу, но он уже сейчас, наверное, спит. А будить, чтобы пожаловаться о своём одиночестве, не хочется.
— Хотите об этом поговорить? – Она спросила это комическим тоном, пародируя психологов из фильмов.
– Это же хорошо, что ты борешься с самим собой. Залечивать раны внутри — дело непростое. Многие ходят с ними всю жизнь, так и не понимая, что эти травмы ловко управляют ими, делая порой несносными.
Я нахмурился, и она, должно быть, это заметила.
— Я не против тебя выслушать, если что. – Незнакомка качнула ногой, и я почувствовал лёгкий толчок в плечо.
– Как ты думаешь, почему у тебя такое происходит?
— Если бы я знал, – я горестно усмехнулся, – наверное уже смог бы понять и победить это чувство. Иногда я думаю, что внутри меня просто живёт демон, который периодически выбирается из своей спячки и блюёт осколками стекла мне в кровь. И они режут меня изнутри, терзая и изматывая.
Раньше он заставлял чувствовать себя слабым, ничтожным, тем, кто хуже других. Теперь же просто причиняет боль. Я очень хочу победить его, извергнуть из себя наружу, но вместе с ним, кажется, потеряю какую-то часть самого себя.
Художница присвистнула, но больше ничего не ответила. Впрочем, ответа и не требовалось. Я прекрасно знал, как это звучит, но каждый раз, пытаясь спросить себя о первопричинах и ощущениях, я представлял себе именно эту картину. Она так плотно укоренилась в сознании, что даже приобрела некоторую эстетичность в описании, правда почему-то подростковую и максималистскую.
Мы сидели, молчали, а тишину нарушал только скрип карандаша по бумаге и шелест крон деревьев. В голове всплыли строчки из песни: «Мы сидели и курили, начинался новый день».
Захотелось курить, хоть я и бросил много лет назад. Возможность выговориться действовала отрезвляюще: тоска понемногу отступала, а вместо неё возвращались любопытство и жажда приключений.
— Почитаешь мне сказку? – Я открыл глаза и взглянул вверх, на девушку. Та аж поперхнулась от неожиданности и удивлённо посмотрела в ответ. Мы буравили друг друга взглядами около минуты, после чего я решил пояснить.
– Когда-то давно, когда я ещё жил в общежитии, один человек сильно ранил меня. Было очень больно и страшно. Я тогда уже жил один, все соседи съехали. И вся жизнь сосредоточилась перед экраном монитора. Я перестал следить за собой, плохо ел, только спал, да сидел перед компом, общаясь с незнакомцами.
Сейчас мне кажется, что у меня была депрессия. И в тот момент я встретил в интернете девушку. Мы не были знакомы, но я попросил её почитать мне, а она неожиданно согласилась. Мы созвонились, и она прочитала мне «Снежную королеву», мою любимую сказку.
Это очень помогло. Дало ту каплю сил, что была нужна, чтобы дойти до психолога и разобраться с самим собой. И теперь, в тяжёлые моменты, я с ностальгией вспоминаю ту ночь: темноту, свет экрана и тихий голос незнакомки в наушниках.
— Одна история у тебя офигительнее другой. – Засмеялась девушка.
– Значит, «Снежная королева», ха? А почему бы и нет? Думаю, что приличная леди никогда бы на такое не пошла, но мы же уже выяснили, что я не из таких. Подожди, я сейчас.
Художница ловко скрылась в окне, и я слышал, как она ходит в глубине квартиры. Меня немного потряхивало от волнения: предложить подобное оказалось крайне сложно. Смущение и тревога боролись внутри, создавая ядрёную смесь. На секунду даже мелькнула мысль убежать, не попрощавшись, но я откинул её, как невежливую.
— А вот и я. – Девушка снова показалась в окне и села как прежде. В руках она держала маленькую книгу, явно не новую.
– У меня она даже на бумаге есть. Что, готов?
Вместо ответа я скинул рюкзак, лёг прямо на площадку, расставил руки в стороны и кивнул. На лице застыла глупая смущенная улыбка, и я боялся смотреть на незнакомку, потому что знал, что всё моё лицо залито краской.
— «Ну, начнём! Дойдя до конца нашей истории, мы будем знать больше, чем теперь. Так вот, жил-был тролль, злющий-презлющий; то был сам дьявол. Раз он был в особенно хорошем расположении духа: он смастерил такое зеркало, в котором всё доброе и прекрасное уменьшалось донельзя, всё же негодное и безобразное, напротив, выступало ещё ярче, казалось ещё хуже»…
Она читала медленно, вдумчиво, явно сама захваченная историей. А я лежал, слушал и чувствовал, как бежит по щеке слеза. Может быть мне тоже когда-то попал в сердце осколок этого треклятого зеркала? Вот только не нашлось ещё той Герды, которая бы помогла его растопить.
Время замедлилось, и я отчаянно боролся с дремотой, пытающейся затянуть меня в свои объятия. Шелест ветра, голос девушки и лавина воспоминания действовали убаюкивающе, погружали в старые образы, навевали сон.
Сюжет развивался, и вслед за Гердой мы следовали по долгому пути в поисках Кая. Почему-то мне всегда его история откликалась с особенной пронзительностью. Возможно, это просто мнительность и желание быть страдающим, а может быть — сопереживание, но мне виделось в этом мальчике что-то близкое и родное.
Мне пришла в голову мысль, что если я соберу своё слово «Вечность» раньше, чем меня найдёт Герда, то скорее всего просто сдамся, покорившись зову, который так чётко чувствовался в моменты тоскливого одиночества. И вновь попытался отогнать эти мысли, рожденные желанием быть кому-то нужным. Разум протестовал против такой зависимости всеми способами.
— «Так сидели они рядышком, оба уже взрослые, но дети сердцем и душою, а на дворе стояло тёплое, благодатное лето!» – Закончила художница и захлопнула книгу.
– Милая история, в детстве мне очень нравилась. Ну как ты?
— Спасибо. — Тихо прошептал я.
И вновь мы погрузились в молчание. Я то начинал дремать, то вновь возвращался в реальность. Я ощущал дуновения воздуха на лице, когда девушка болтала ногами и тонкий запах благовоний из её окна. А ещё я слышал поскрипывание карандаша и лёгкий, незамысловатый мотивчик, который она иногда начинала насвистывать под нос.
Когда я вновь решился открыть глаза, то с удивлением обнаружил, что уже начинает светать. Взглянул на часы — было начало четвёртого. Темнота отступала, словно кто-то крутил лебёдку, поднимая гигантский занавес. Умиротворение полностью вернуло контроль над сознанием, и я почувствовал, что в очередной раз одержал победу в этой битве. Я потянулся и зевнул, щурясь от света.
— Ты вовремя, – заметила моё пробуждение девушка. – Я как раз закончила.
— Закончила что?
— Рисунок конечно же. Не тупи.
Я сел, и она протянула мне листок, который аккуратно вырвала из скетчбука. На рисунке был изображён мальчик, сидящий на крыше. Мальчик держал в руках маленький осколок, а в его груди зияла дыра, как будто в стекле. Он смотрел на осколок в одной руке, а другой — примерялся к отверстию, словно ища тому место. Вместо лица у юноши было огромное месиво из линий, через которые проступали только два глаза и кривой разрез, имитирующий рот. Я не мог оторвать взгляд от картины. В ней было очень много печали, тоски и отчаяния, но в то же время мне казалось, что есть и какая-то надежда. Надежда однажды собрать себя всего, целиком, без необходимости латать дыры чужими телами.
— Могу я оставить его себе? – Нерешительно спросил я, чувствуя, как хрипит голос от волнения.
— Разумеется. Будет памятью.
— А можно странную просьбу? – Вдруг вырвалось у меня. – Для неприличных мальчиков и девочек.
— Эй, эй, полегче, ковбой! – Погрозила она мне пальцем. – Просьбу можно, но я оставляю за собой право на отказ.
— Было бы нечестно просить иначе. – Я облизал губы и набрал в грудь воздуха, после чего выдохнул на одном дыхании. – Можно поцеловать твою ногу?
— Поцел… чего?!
— Нууу… – Я замешкался, не зная, как объяснить свой порыв.
— Ты что, футфетишист что ли?
— Да вроде бы нет, но почему-то…
Слова путались в голове, а смущение росло всё сильнее и сильнее. В конце концов я просто замолчал, пытаясь успокоить бешеное сердцебиение и собраться с мыслями. Девушка смотрела на меня, обдумывая предложение, после чего фыркнула и вытянула правую ногу так, чтобы та оказалась рядом со мной.
— Только не называй меня королевой или типа того, а то я окончательно подумаю, что ты извращенец и сумасшедший.
— Я и не собирался. — На самом деле такая мысль у меня была, но говорить об этом я теперь точно не хотел.
Слегка подавшись вперёд, я коснулся верхней части стопы незнакомки губами. Кожа была холодная, даже ледяная. Мне показалось, что в месте поцелуя, под моим дыханием, словно бы медленно расплывается тёплое пятно. В этом моменте смешались безумие, эстетика и даже какая-то мистичность. И тут всё разрушил её истеричный смех.
— Ай-ай, прекрати, ахаха, щекотно! – Она дёрнула ногой, отведя её в сторону. – Ну, доволен, мистер извращенец?
— Эй, это обидно. Я, может, просто эстет.
— Ага, оправдывайся так в другом месте, хентай, – последнее слово она произнесла, имитируя голос девушек из аниме. – На сегодня эротизм кончился. Мог бы попросить в губы поцеловать или обнять. Так всё было романтично. А ты всё взял и испортил!
— А можно…
— Нет, алло, всё, поезд ушёл. И мне пора спать.
Я чувствовал вкус какого-то маслянистого крема во рту. «О, чёрт! Она наверняка ступала по площадке лестницы босиком. Хороший санитайзер для рта — это водка», — возникла в голове шальная мысль. Мне показалось кощунством рушить момент воплощением этой идеи.
— Что, теперь будешь заливать спирт в рот? — Словно угадала мои намерения художница и рассмеялась. — Этого я тебе не прощу.
Я поднялся и улыбнулся ей. На самом деле разочарования от того, что я попросил, не было. Мне казалось, что всё случилось именно так, как должно было случиться. Я подхватил свой рюкзак, встал на лестницу и повернулся к девушке:
— Прощай.
— Прощай, Кай. – Улыбнулась она в ответ. – Удачи тебе.
Я спустился вниз и пошёл прочь, не оглядываясь. Возможно мне стоило спросить её имя, взять номер телефона, пригласить выпить кофе. Но мне совершенно не хотелось портить магию этой встречи такими обыденными вещами. Пускай лучше этот момент останется без изменений: маленькой сказкой в этом большом городе. Для каждого из нас.
Я вышел из дворика и двинулся к центральному проспекту. Во рту всё ещё чувствовался вкус поцелуя, а в руках я сжимал рисунок мальчика. Когда впереди показался вход в метро, я зевнул, чувствуя, как накопившаяся усталость даёт о себе знать. Мне хотелось поскорее доехать до дома и завалиться спать. Эта мысль вызывала приятную теплоту внутри, позабытую на какое-то время.
