-Ну все, Маш, вот твой дом. Мы пришли. Ну пока, — Костя хлопнул Машу по плечу и отчалил в туман. А Маша осталась стоять у своего подъезда, открыв рот. -Ну что, подруга, парень-то тебе не по зубам оказался, — подошла к ней Вера. Маша тряхнула копной красивых волос, бросила на Веру испепеляющий взгляд и прошипела: -Это мы еще посмотрим. -А что смотреть-то? Ты рядом с ним уже сколько крутишься? А все никак….Мне кажется, что не нравишься ты ему и все…. -Как? Как я могу ему не нравиться? Вер, ну ерунды-то не говори…..Я ведь самая красивая девушка на курсе. Я всем нравлюсь….Сколько парней за мной бегает! -Ну и что? Всем нравиться невозможно. -Вера, я просто подход к нему пока не нашла. Все-равно он будет моим. Вера только пожала плечами, как бы говоря, что ей-то все-равно. Маша зашла в квартиру, попила чай, поговорила с родителями и пошла спать. Она ворочалась, ворочала и ворочалась и никак сон не шел к ней. Да что не так? У нее и у Кости есть несколько общих увлечений: КВН и горные лыжи. Значит общие темы для разговора есть. Это первое. Время от времени она просит его помочь — ну там объяснить что-нибудь. Вот, например, сегодня проводить попросила. Это второе. Комплименты она ему иногда говорит. Это третье. Может не часто? Может начать говорить чаще? Иногда она, как друг, может похлопать его по плечу. Это уже четвертое. Кстати и он может — сегодня же похлопал…. А однажды она долго смотрела ему прямо в глаза. Это пятое….Правда он потом спросил ее: я что, испачкался? Да все при ней! И фигура, и шикарные волосы, и глаза цвета неба, большие как блюдца, и губы, и носик маленький и аккуратный….А стиль? Вот все, что нравится мужчинам — каблуки, платья, юбки. Да, когда надо, то и кроссовки с джинсами, но редко. Вот что ему еще надо? Что? Маша вскочила с кровати и бросилась к зеркалу. Она смотрела на себя при свете луны и никак не могла найти ни одного недостатка…. «Наверное ему прямо сказать: ты мне нравишься и я хочу, чтобы мы стали ближе друг к другу. Ну да, точно! Так я еще не говорила!» — пронеслось у нее в голове. Она облегченно выдохнула, легла обратно в кровать и заснула. ………………. -Костян, ты как вчера? — спросил Костю его друг, Сашка. -Да нормально. А что? -Ты же пошел Машу провожать….., — Сашка многозначительно посмотрел на Костю. Друзья сидели в буфете, пили чай и прогуливали какие-то пары. -Не волнуйся, я ее проводил и поехал домой. -Да просто все ждут когда вы объявите себя парой. -Парой? Я и Маша? — Костя рассмеялся. — Ты бредишь. Сашка смутился. -А что такого? Маша между прочим — красавица курса. -Да знаю я. И что? Просто мне с ней не интересно. -Ну как же….вы же в КВН вместе играете, на лыжах катаетесь….. -Да просто мы разные…..В общем, я свою девушку вижу совсем другой. -Хм….так вокруг тебя полно девушек, а ты все никак не выберешь…. -Саш, ты решил меня свести с кем-то? Скажи честно… -Да нет…. -Ну тогда ты меня успокоил. К ним подошел их однокурсник, Алексей. -Всем привет! Что не на лекции? — спросил он. -Да скучно там. Семеныч вещает какие-то не актуальные вещи, — сказал Сашка. -Потом возьмем лекции у Никиты. Ребята посидели еще немного вместе, потом пошли на практическое занятие, на лабораторную работу и настала пора идти домой. Сашка оглянулся: -Кость, а Никита-то домой ушел…. -Да ладно, потом разберемся с лекциями. -Нет…Нужно сейчас. У него же очередь на лекции — у него самый лучший почерк из всех. -Ну пошли сейчас сходим к нему. Он же в общаге живет. -Сейчас не могу. Сегодня меня ждут на собеседовании. Мать упросила посмотреть меня. Может возьмут на 3-4 часа в день или на проект. Опаздывать не могу. Сходи один. Знаешь где он живет? -Да знаю….Или 3 или 4 этаж. -3. Этаж 3. -Ладно. Так уж и быть, схожу. Сашка ушел, а к Косте подошла Маша. -Костя, привет, — Маша немного смущалась. -Привет. Что-то случилось? -Нет. Я просто хотела с тобой поговорить. Не проводишь меня до дома. -Машенька, — Костя улыбнулся. — С удовольствием провожу, но не сегодня. Сейчас у меня срочные дела. Костя ушел, а Маша вздохнула и даже рассердилась: да как он смел отказать ей?! И поехала домой с первым попавшемся парнем. А Костя в это время побежал в общагу. ……………… Костя вошел в общежитие и направился пешком на третий этаж. «Третий этаж, третий этаж….» — повторял он про себя. А когда поднялся, то понял, что не помнит номер комнаты. «Да зачем мне номер комнаты? Я же помню где она находится.» И Костя твердым шагом направился вглубь этажа. А потом постучал в комнату, где по его предположению должен был проживать Никита. К его удивлению дверь ему открыла девушка. -Привет! А Никита где? — он попытался заглянуть внутрь комнаты. -Я не знаю….Здесь нет никакого Никиты. Здесь только я. Костя окинул ее раздраженным взглядом — он-то хотел быстро взять конспект и поехать домой. -А когда он будет? -Да нет тут никакого Никиты и никогда не было! Косте все-таки удалось заглянуть в комнату. Там действительно никого не было и было видно, что комната — девчачья. -Извини, я видимо ошибся. Его взгляд выхватил чашку с чаем и раскрытую книгу. -Что читаешь? — неожиданно спросил он девушку. Он сам не мог объяснить зачем он это сделал, потому что девушка на его взгляд была самой обычной и ничем не примечательной. -Да вот Стругацких решила перечитать…. -Стругацких?- Костя бесцеремонно отодвинул девушку в сторону, вошел в комнату, разделся и уселся за стол и стал листать книгу.- Чайком угостишь? Меня Костя зовут. Обожаю Стругацких. -«Тупик — это отличный предлог, чтобы ломать стены,» — процитировала девушка. -«Иногда я спрашиваю себя: какого черта мы так крутимся? Чтобы заработать деньги? Но на кой черт нам деньги, если мы только и делаем, что крутимся?» — подхватил, улыбаясь, Костя. Девушка тоже улыбнулась и Костя понял, что он пропал — ох уж эти светящиеся глаза и ямочки около губ! Ему вдруг захотелось прижать ее к груди и никуда не отпускать. -Елена, — представилась девушка. -Прекрасная? — спросил Костя. -Костя, это банальность…. -Извини, просто вырвалось…. ……… -Лена! Как тебе удалось? Такая вся скромница, никуда не ходила, ни гулять, ни на дискотеки, только учила и учила все, а такого парня отхватила!
-Девочки, я же вам говорила, что свой человек, найдется сам.
Эту семейную пару я знала давно. Они жили с нами по-соседству в старой махалле, и я часто обшивалась у хозяйки. Потом, когда я вышла замуж, мы стали дружить семьями.
Эля была необыкновенная женщина, и я многому училась у нее. Она великолепно готовила, шила, вязала, содержала дом в идеальном состоянии.
А какая она была красавица! Белокожая, с густой копной черных волос, ресницы… я таких никогда и ни у кого не видела — густые-прегустые, загнутые. Я вначале не верила, что они не накрашенные. Просто — кукла!
По образованию она была медсестрой, но муж ей не разрешал работать, так как у них росли две очаровательные девочки, и они оба страстно мечтали о сыне.
Амир работал в общепите, поэтому их дом всегда был полной чашей. Супруги были одноклассниками, поэтому едва им исполнилось по 19 лет, они поженились. Родители не возражали против их союза, так как дружили семьями.
Десять лет безоблачного счастья… Это ли не пример для меня с мужем, часто бывавших у этой идеальной пары?!
С ними жила бабушка, свекровь Элиной свекрови. Она все время очень тепло отзывалась о своей внучатой снохе. Конечно, та ее и купала, и готовила ее любимые блюда, шила на нее платья. При этом она не очень лестно отзывалась о своей снохе, но Эля ни разу плохого слова о своей свекрови не сказала.
…Как-то мы с мужем и детьми поехали в горы. Каково же было мое потрясение, когда там, в отеле, я увидела Амира с какой-то женщиной, явно любовницей!
Меня охватил ужас невиданной силы, но муж сказал, что она у него на правах второй жены, и это длится давно.
«И что, Эля знает об этом? Не верю! Она же — русская, а при объявлении ее второй женой по мусульманским обычаям жена обязана принять Ислам, а у нее на шее — крестик! Как это понимать?»
«Главное, Эле не говори. Она расстроится. Он с ней уже лет десять…»
«Как, 10 лет? Он живет с Элей более 15 лет, дочери взрослые… я думала, что у них все идеально… Вот он артист!»
Успокоиться я никак не могла, но никогда бы я не посмела сказать об этом Эле. Мое настроение было испорчено. Увидев меня, Амир весело помахал мне рукой, что вообще меня повергло в ступор, и я даже не могла поднять руку в ответ для приветствия.
В ресторане мы вынуждены были сесть с ними за один стол, где я дала слово просто тупо молчать, иначе меня бы никто не остановил. После десерта Амир вышел во двор покурить. Я пошла за ним, оставив эту кикимору, Люську, с моим мужем и детьми.
«Амир, что это все значит? Почему здесь эта швабра, где твои девочки с женой?»
«А они уехали в Баку к родственникам. Чё, не понравилась тебе Люська? Ты только не проговорись Эльке, я поклялся порвать с ней… но никак не могу… люблю ее…»
«А Элю? Ты ее разлюбил? Тогда разведись, это будет честнее. Разве твоя Эля достойна такой участи? И потом, прости, она же не идет с ней ни в какое сравнение! Какая-то деревенщина, где ты ее откопал? Элька — красавица, умница… а эта… выше тебя, худющая, нога 45 размер…»
«Ты ее всю разглядела что ли? Даже я не смог бы ее так описать!»
«Она — из толпы. Ничем не выделяется. А на твою Эльку все оглядываются, и ты это знаешь. Скажи честно, чем она тебя привлекла?»
«Тебе этого не понять… Элю я люблю очень, но с Люсей я понял, что такое страсть, полет…»
«Все, хватит! Мне противно тебя слушать. Я, конечно, Эле ничего не скажу, но ты очень сильно об этом пожалеешь, будет поздно…»
Через несколько месяцев их старшей дочери исполнялось 15 лет, и мы были приглашены в ресторан. Я давно не видела Элю, поэтому была поражена ее состоянием — она была беременна! Живот был очень большой, поэтому я спросила у нее, не страшно ли на последнем месяце ходить в общественные места? Ее ответ меня удивил: «Только шесть месяцев. У нас — двойня! По сердцебиению, говорят, пацаны! Мы так рады с Амиром. Я ведь пять лет лечилась от вторичного бесплодия…»
Я, конечно, была очень рада за нее, но при этом у меня было чувство какой-то тревоги.
Как оказалось, оно было не напрасным.
…Это случилось на какие-то праздники. Рано утром позвонил Амир и сказал, что у него случилось горе: Эля родила недоношенных мальчиков, и они умерли оба через несколько часов. Асфиксия, не жизнеспособны. Произошла отслойка плаценты, и даже кесарево сечение не помогло. Сама Эля потеряла много крови и находится в тяжелейшем состоянии. Я даже не знала, как его успокоить. К роженице никого не пускали, поэтому я и не ходила в роддом.
Выписали мою подругу только через две недели. С ней работал психиатр-психолог, так как у нее произошел послеродовой психоз. Даже выписавшись домой, она не снимала трубку, впала в депрессию и ни с кем не общалась.
Я смогла к ней приехать только через два месяца, когда она начала в себя приходить. «Как хорошо, что ты пришла. Сама хотела подъехать к тебе на работу…»
«Да? А что случилось? Метрики на девочек, ты как-то говорила, что потеряла? Я бы сама тебе привезла дубликаты…»
Она не дала мне договорить: «Я хочу развестись. Не перебивай меня и не делай вид, что не в курсе. Мне Амир сказал, что вы с мужем ее знаете. Вернее, он случайно проговорился.
Знаешь, что я потеряла своих сыновей?! А причину знаешь? Нет… Сейчас я тебе ее озвучу…
С Амиром я очень счастливо прожила лет 5. Он души во мне не чаял, а уж как девчонок любит, сама видишь. После рождения Сабины, младшей дочери, он изменился — стал поздно приходить, перестал со мной спать, по воскресеньям стал исчезать.
Я решила проследить за ним. В очередное воскресенье он завел машину и поехал в направлении центра. На этот случай я наняла соседа, и его машина стояла уже на стреме. Мы проследили за ним, и я через минут пять вошла за ним в ту же калитку.
Хика, ты бы видела этот бедлам! Грязь, вонь, нищета… Он сидел с ней за столом и улыбался ей… Увидев меня, они оба опешили.
Я потребовала объяснений. Амир, заикаясь, сказал, что это их новая певица в ресторане, зовут Люсей, он пришел ее уговорить, чтобы она никуда не уходила от них, так как многие приходят в ресторан послушать ее. Честно, я, дура, поверила. Амир взял меня под руку, и мы ушли. Представляешь, я еще перед ним извинилась!
С тех пор у нас воцарилась в семье старая обстановка. Но его хватило ненадолго. Он опять стал бегать к ней. Я устроила ему скандал при свекрови, а она, вместо того, чтобы поддержать меня, встала на его защиту и сказала, что это вполне нормальное явление!
Я ушла с детьми к маме. Через несколько дней Амир приехал, валялся в ногах, просил прощения, клялся, и я снова его простила… ради детей. Девочки обе сильно страдали.
Потом я решила поговорить с ней. Она ничего не отрицала и призналась, что она его безумно любит, и что такого любовника, пылкого, у нее еще не было. Я поняла, что мой поход к ней был метанием бисера перед свиньей. Во всех смыслах.
Чтобы как-то успокоиться, я вышла на работу, снова стала работать операционной медсестрой. По-сути, я закрыла на все глаза, чтоб не страдали мои родители, дети. В этой ситуации никто из его троих сестер и двух братьев не встал на мою защиту. Только свекор был на моей стороне со своей матерью.
После младшей дочери я не могла стать матерью в третий раз. Естественно, мы с Амиром отдалились, он стал реже заходить в спальню, но… свершилось чудо — я забеременела двойней!
Амир стал прежним: заботливым, отзывчивым, стойко переносил мои капризы, ведь токсикоз был невыносимым. При девочках я такого не испытывала. Мы с таким предвкушением ждали их появления!
Но… В тот день мне надо было идти к врачу. Я уже закрыла дверь, зазвонил телефон, и я вернулась в дом.
Звонила… Люся. Она сообщила, что тоже беременна и обязательно родит Амиру сына. У меня потемнело в глазах, и я куда-то провалилась. Очнулась в больнице. Как оказалось, я пролежала на кафеле в ванной около 4-х часов. Обнаружила меня соседка, удивившись, что входная дверь осталась открытой.
Детей спасти не удалось.
Больше я не намерена терпеть подобные унижения. Разведи нас без суда. У меня внутри пустота. Перегорела я. Ни любви, ни ненависти. Равнодушие от разочарования. Это хуже, это больнее.
Когда я спросила у него про ее беременность, он удивился, откуда я про это знаю. «Хика натрепалась? Больше некому…»
Я чуть не задохнулась! Я — причем?! Я ведь ее видела один раз, очень давно, про беременность только сегодня узнала!
«Я ему рассказала про телефонный разговор, но он не поверил… Ладно, это все в прошлом. Помоги мне, у меня нет мочи это все терпеть. Теперь меня ничто не остановит. Три раза я его прощала. Горбатого могила не исправит. Я не могу ему дать то, что может она… У нее в этом плане большой опыт… Я же все про нее узнала. Обычная шалава.»
«Эля, я могу поговорить с подругой-адвокатом. Сама ничего не сумею сделать. У вас же дети, квартиры, машины. Делить надо…»
Она согласилась со мной. Но судебные тяжбы затянулись на год. Амир категорически не хотел развода, умолял, плакал, но все равно возвращался к своей Клаве (это мы Люську так называли между собой). За это время она родила сына, как две капли воды, похожего на Амира.
Супруги расстались, но мы с мужем продолжали ходить и к Эле, и к Амиру, который жил с матерью и бабушкой: в бедлам идти не захотел.
…Наступили лихие 90-е. Амир уехал в Ленинград и открыл там свой ресторан. За ним увязалась Клавка с сыном. Но он ее выпроводил из своего заведения и не дал ей там работать. Она нашла другой ресторан.
…Девочки выросли красавицами, удачно вышли замуж и уехали за границу. Через 20 лет Амир приехал, уже, из Питера — умерла мать. После похорон он попросил нас с мужем остаться. В квартире, некогда уютной и шумной от детских голосов, постоянных гостей, было угрюмо и холодно.
Амир поставил на стол бутылку водки и предложил с ним выпить. Мы отказались — муж за рулем, я водку не пью. Он ее налил себе в огромный бокал и залпом выпил эту огненную смесь. От предложенного соленого огурца он отказался.
Через пять минут он начал рыдать. Я подсела к нему ближе, обняла его и начала успокаивать. «Амир, мама твоя прожила хорошую жизнь. Ей было больше 80-ти лет. Дай бог, нам всем так прожить… не переживай так сильно…»
«Вы думаете я плачу по матери? Нет, я плачу по своей жене, по дочерям! Вы помните, как нам всем здесь было хорошо? Как мне не хватает моей Эли, ее рук, ее ласки… Сволочь эта Люська… как я мог попасться к ней на крючок?!
Хика, Гена, вся жизнь — коту под хвост… Почему, почему я тогда ни вас, ни отца не послушал? Я остался у разбитого корыта. Да, девочки меня любят, постоянно звонят, навещают меня, я каждый год к ним езжу.
Вижу там Элю… Так мне хочется прижаться к ней, вдохнуть ее аромат, но она со мной даже за один стол не садится! Я приезжаю к ним, а она на этот период уходит к сестре.
Мама тоже сыграла свою роль. Представляешь, это ведь она дала Люське мой ленинградский адрес, а я ведь тогда туда хотел всю семью забрать, и мне бы это удалось, клянусь!
Здесь она купила Аслану, моему сыну, квартиру, и все время мне твердила, что он продолжатель нашего рода. Ребята, как же мне плохо! Я ненавижу Люську, видеть ее не хочу, стерву, себя ненавижу! Эля, ты где?!»
В таком состоянии его невозможно было оставить. Его сестры и братья разъехались по домам, хотя по обычаям они должны были находиться в этой квартире три дня. Я позвонила домой, дети волновались очень и просили приехать быстрее. В 11 часов ночи я уехала на такси, оставив Амира с мужем.
Рано утром приехал уставший от бессонницы муж. «Я с ним там чуть с ума не сошел. Он ходил всю ночь, глаз не сомкнул. Пришла Замира, старшая сестра, и я ушел. Он умоляет, чтобы ты поговорила с Элей. Дал ее телефоны.»
«Ты что? Через столько лет? Она со мной и говорить не будет. Они давно уже чужие…»
Для очистки совести вечером я позвонила по данному мне телефону. Трубку сняла Сабина.
«Ой, тетя Хика, какая приятная неожиданность! Как вы все поживаете? У меня уже двое сыновей, как и у Амины (старшей сестры).
Папа же всегда мечтал о них. Вот мы ему и угодили. Кстати, он в Ташкенте. Вы знаете, наверное, бабушка умерла. Он перед вылетом нам сообщил. А где Вы взяли наш телефон? Папа дал? Простите, а зачем?»
«Сабина, а мама дома? Я хотела с ней поговорить…»
«Мама у себя. Записывайте, я Вам продиктую ее номер…»
«Как, она живет отдельно, не с тобой?»
«Нет, конечно. Она живет у мужа…»
У меня было шоковое состояние. Амир ничего про это не сказал.
«Я рада за нее. А когда она вышла замуж? Что-то мы не слышали…»
«Давно уже. Она же встретила своего хирурга, у которого работала, он уже здесь овдовел. Мы были не против, пусть хоть на старости лет она поживет хорошо. Думаем, она счастлива…»
«А папа знает?»
«Нет, конечно. Вы ему не смейте говорить! Он думает, что, когда он приезжает к нам, мама уходит к тете Фире. Мы его не хотим травмировать…»
«Сабина, если честно, папа просил меня поговорить с мамой, чтобы она его приняла… Я понимаю бессмысленность этой беседы, но я ему должна что-то ответить… Ведь он тоже сам по себе замечательный человек, прекрасный отец. Когда-то был завидным мужем…»
В трубке послышался плач. «Тетя Хика, мама его уже никогда не простит! Вы знаете, сколько она лечилась? Мы ведь были уже взрослыми, чего мы только не пережили. Она и таблетки пила, и повеситься пыталась после родов. Об этом никто не знает и не должен знать… А папе Вы скажите, что… ну что-нибудь придумайте, только правду не говорите…»
Я была в диком смятении. Суть разговора я пересказала мужу и уполномочила его сказать, что Эля отказалась на эту тему говорить.
…Через неделю мы провожали Амира в Питер. Он сильно сдал. От некогда красивого и мощного мужика осталась только тень. Многие родственники и соседи его просто не узнавали.
«Ребята, берегите друг друга! Этих люсек на свете много, очень много, а таких, как моя Эля — нет! …До сих пор говорю «моя»…»
Мы с мужем переглянулись: знал бы он, чья она теперь!
… Муж проводил Амира до самого трапа. Самолет увозил его навсегда из нашего города, где он встретил любовь всей своей жизни, и которую потерял здесь же, найдя похотливую страсть, разрушившую до основания его счастье и повлиявшую на судьбы ни в чем неповинных людей.
Давно это было, и лето то давно погасло, затерялось меж сотни других. Утром ушла Аксинья в город — благо недалеко идти, и крестьяне частенько ходили туда пешком. Денёк летний, погожий и прогулка такая в радость.
Вечером вернулась она не одна, а с младенцем на руках. Обступили её бабы, стали выспрашивать, что да как и откуда.
«Иду обратно, — отвечала Анисья, — гляжу, лежит! Прямо на травушке у дороги кто — то оставил девчушку. Куда деваться, взяла…»
Дома у Аксиньи своих деток четверо, и найденную девочку поначалу муж оставить не позволял. Хотели отнести в монастырь и пускай там решают, что с ней делать.
Но быстро прикипели к ней душой, такая пригожая и спокойная малышка оказалась, что отдать её было просто невозможно. Нарекли её Варварой, старшие дочери с радостью возились с крохой, а два младших сына приняли в штыки, ревнуя к ней родителей.
Данилка и Стёпка невзлюбили девочку сразу, люто и бесповоротно. То ущипнут, то заденут, будто ненароком, а как стала подрастать и понимать что — то, так сразу дразнить принялись.
«Варька валялась на помойке, у дороги, а наша жалостливая мамка её подобрала, — насмехался Стёпка, — а зачем подобрала? Теперь и у нас в избе помойкой воняет!»
Данилка подыгрывая брату зажимал нос и оба покатывались со смеху. Конечно, им доставалось от родителей за такие дразнилки, но у взрослых своих дел полно и за детворой не уследишь.
Варя тяжело переносила это глумление и часто плакала. Наверное, именно тогда и зародилась в детской голове фантазия, что она не просто брошенный ребёнок, а самая настоящая дворянка, волей злой судьбы, воспитывающаяся в крестьянской семье.
Она одаривала пацанов ледяным взглядом и, расправив плечи, гордо удалялась, не удостоив их ни единым словом. Отгородившись от зубоскальства своим особым происхождением словно щитом, девочка чувствовала себя увереннее.
Позже она начала рассказывать, что помнит, как ехала в карете со своими родителями, и на них напали разбойники, средь возникшей кутерьмы и оказалась она одна на дороге.
Взрослые со смехом отметали эти фантазии: отродясь не водилось здесь разбойников, про случай такой никто не слыхивал и не могла она, будучи младенцем, помнить такие подробности.
Не сдалась Варя и придумала новую историю, как похитили её из графского дома злые люди, желая отомстить за что — то родителям.
С беспокойством наблюдала Аксинья за своей воспитанницей, так заигралась девочка в своё благородное происхождение, что сама поверила в это свято и неистово. Уже и деревенские называли её не иначе как маленькая графиня, пока без издёвки, но, что будет дальше?
Все умилялись малышкой, она была изящна и миниатюрна, казалась ещё младше своего реального возраста, на фарфоровом личике, будто угольком нарисованы бровки и реснички, тёмные кольца кудрей и алые губки сердечком довершали удивительное сходство с куколкой.
Но, когда бабы начинали, сюсюкая и восхищаясь, называть девочку куклой, Аксинья почему — то заметно раздражалась и хмурясь, уводила разговор в сторону.
Однажды в начале осени, когда деревья стояли лишь слегка припудренные золотом, Аксинья деловито выпроваживала всех из избы, раздавая поручения.
«А её сиятельство что сидит, — возмутился Стёпка, — Графиня, извольте навоз почистить…»
«Иди вон, — бесцеремонно вытолкала его мать, — ступайте, ступайте! Отцу подсобите!» Пацаны вышли из избы, и Варя тоже хотела последовать за ними, но Аксинья остановила её.
Только сейчас девочка поняла, что она непросто так выпроводила всех вон. Аксинья явно что — то хотела сказать, но не решалась и бестолково ходила туда — сюда, поглядывая на Варю, аккуратно примостившуюся на краю лавки. Наконец, решившись, она присела рядом с девочкой и без предисловий начала свой рассказ.
«В тот день, когда ты появилась у нас, я пошла в город, чтобы кое — что прикупить на рынке. Там встретила бабку Симу из соседней деревни, решили назад вместе идти, только она хотела ещё зайти в одно место и занести гостинцев бедным деткам.
Я всегда была очень жалостлива к обездоленным детям и тоже отправилась вместе с ней. Так я и оказалась в доме у этой женщины, дурная слава о которой гремела на весь уезд.
Когда — то это была очень милая девушка, но тот разгульный образ жизни, что она вела, быстро стёр всю её миловидность и теперь её кличка — Кукла, звучала как злая ирония.
Она сидела в углу на куче тряпья, а её дети ползали вокруг, жадно запихивая в рот то, что мы с Симой принесли. Ты лежала в коробке и слабо попискивала, я ужаснулась, увидев, что никто тебе даже не менял пелёнки. Взяв на руки, поняла, что просто не могу тебя здесь оставить, это верная гибель. Та женщина сказала, что мол можешь забирать, коль так приглянулась.
По пути назад Сима посоветовала никому не говорить, где взяла ребёнка. Иначе косо народ смотреть будет, не избежать насмешек дочери такой падшей и никудышней бабы, да и потом с замужеством тоже проблемы могут быть.
Вот и сказала я, что нашла тебя у дороги, к сожалению, такими случаями никого не удивишь, от нищеты ли, или от сердечной чёрствости бросают своих деток мамаши…»
Ни один мускул не дрогнул на бледном личике Вари, может только ещё бледнее оно стало, и маленькие ручки сильнее вцепились в край лавки.
«Я поняла, зачем вы придумали эту историю, матушка, — сказала она, — Вы желаете, чтобы выкинула я из головы своё дворянское происхождение и жила себе спокойно…»
«Не придумывала я ничего! — возмутилась Аксинья, — Бабка Сима может это подтвердить!»
«Она подтвердит всё, что вы велите, — сказала девочка, — Но я твёрдо знаю, кто я есть!»
«Ты вылитая мать, тебя уж тоже куклой называют!» — привела свой последний довод Аксинья.
«Графинюшкой меня называют чаще.» — улыбнулась Варя и вышла из дому.
Аксинья вышла следом и молча смотрела, как девочка берёт маленькое ведёрко, большое ей не по силам и несёт воду для кур. С
пинка прямая, подбородок вверх, словно кто — то сызмальства учил её держать себя. Что будет с ней дальше? Куда заведёт её эта слепая вера в то, что она графиня?
В соседнем селе действовала церковно — приходская школа, Варю определили туда, несмотря на распространённое мнение, что девочкам лишние знания ни к чему.
Она столь фанатично стремилась к учёбе, что отказать ей в этом было бы преступлением и, когда была возможность, отец отвозил её в школу, а когда лошадь нужна была в хозяйстве, Варя отправлялась туда пешком.
Девочка сразу поразила всех своими успехами. Барышне благородного происхождения необходим багаж определённых знаний и она получала его из всех доступных источников.
Местный помещик Земляков, прослышал про странную и умненькую девочку, будучи сторонником всякого рода культурного просвещения крестьянства, позволил Варе брать книги из своей библиотеки.
Девочка упорно мерила своими маленькими ножками немалые расстояния, до школы и до дома Землякова. А вечерами в их избу набивалась ребятня и Варя читала им сказки.
Даже Стёпка и Данилка слушали, открыв рты и больше не дразнили её, боясь лишиться удовольствия от сказок, которые уносили их в невероятные путешествия, полные приключений, которые в реальной жизни никогда с ними не произойдут. Когда Варя закрывала книгу, гул голосов проносился по избе: «Графинюшка, почитай ещё, пожалуйста!»
А бабы судачили: «Нешто и правда из графьёв Варька…» Аксинья и сама думала иной раз, может отец девочки из благородных? Хотя, что приличному человеку делать в том грязном доме, где она взяла Варю? Одно точно можно сказать: тяжело придётся ей в жизни, слишком уж отличается она от всех. Но человек предполагает, а Бог располагает… *** Вдовая графиня Анна Петровна решила покинуть Россию и обосноваться во Франции. Страну уже лихорадило, надвигались перемены, и женщина решила проявить благоразумие и переждать лихие времена за рубежом, а заодно сохранить свои ценности.
Брат графини, Иван Земляков, не разделял её мнения и считал паникёршей. Все волнения временны и вскоре утрясутся сами собой, а Анна всегда была чересчур нервной и впечатлительной натурой.
Тем не менее, она приняла последнюю попытку уговорить брата уехать вместе и самолично двинулась к нему в поместье, хоть вся её душа и восставала против этого, ведь именно здесь, десять лет назад, она пережила величайшую трагедию в своей жизни.
И вот, за окном кареты мелькают знакомые места. Дубовая роща отряхивается от дождя, ловя резными листочками утреннее солнышко, оно переливается цветными бликами, превращая капли в драгоценные камни.
Влажный пар поднимается от земли, поля и луговины замерли в дымке, прячась от посторонних глаз. Двухэтажный дом, выкрашенный в весёлый жёлтый цвет, неожиданно вырос из кустов сирени, заставив сердце Анны Петровны пропустить удар.
После тёплой встречи с братом и обильной трапезы, графиня целый день отдыхала с дороги, а вечером они сидели на веранде и наслаждались ароматами засыпающего сада.
Было уже совсем темно, все новости обсуждены, и сладкая нега сковывала веки, когда из темноты донёсся голос брата: «Представляешь, Аня, у нас в Романовке живёт чуднАя и презабавная девчушка, считает себя потомственной дворянкой, мечтает изучать иностранные языки, а нашли её в младенчестве у дороги…»
«Нужно немедля ехать туда, — вскочила графиня, — почему ты не писал мне про эту девочку ранее? Ты же знаешь, это может оказаться моя дочь!»
«Успокойся, Аня, — засуетился Иван, жалея о своих словах, — Сядь, твоя дочь уже давным — давно на небесах! Этот ребёнок не имеет к нам никакого отношения!» Но Анну было не удержать. «Вели запрягать!» — скомандовала она.
Несколько лет назад она гостила у брата со своим супругом, тогда она чувствовала себя бесконечно счастливой и ожидала своего первого ребёнка. Но всё пошло не так и ожидание невероятного счастья обернулось огромным горем.
Роды начались стремительно и преждевременно, несколько дней лежала она в родильной горячке, а когда пришла в себя, узнала, что её дочь родилась слишком слабой и не выжила. А доктор склонялся к тому, что детей у неё больше не будет.
Это был слишком большой удар для впечатлительной натуры графини и вскоре она на полном серьёзе объявила, что её новорожденная дочь была похищена. Доктора утверждали, что такое часто бывает, когда мозг не может совладать с горем, нужно сменить обстановку и отвлечься.
Как выяснилось идея о похищении плотно засела в голове у Анны, и спустя десять лет она с братом катила по ночной дороге в сторону Романовки.
Все уже собирались спать, когда с улицы раздался грохот колёс и фырканье лошадей. Аксинья изумлённо попятилась, когда в избу ввалилась роскошно одетая барыня, а позади маячил смущённой тенью Земляков.
«Где Варвара и сколько ей лет?» — без обиняков приступила к делу Анна Петровна. Девочка шагнула вперёд и объявила, что ей двенадцать.
«Этого не может быть, она такая кроха! — категорично заявила графиня, — посмотри, Ваня, она так похожа на нашу бабушку!»
Земляков не мог найти в миниатюрной девочке хоть одну черточку, напоминающую о бабушке. А Анна Петровна уже гладила маленькие ручки девочки и, смахивая с глаз слёзы, называла её своей кровиночкой.
Варя ошарашенно смотрела на неё, не смея поверить, что всё о чём ей в тайне мечталось, вдруг ожило и предстало пред ней наяву.
«Ну что же ты молчишь, Иван? — спросила графиня, — Теперь ты видишь, это похищение — происки врагов моего безвременно ушедшего супруга, он слишком заигрался в политику!»
Она посмотрела на брата и всё, что он хотел сказать, комом встало у него в горле. Давно он не видел у сестры таких счастливых глаз, словно она вдруг обернулась той беззаботной и беспечной Анюткой, которой была до тех злосчастных событий.
Он нашарил взглядом иконы в тёмном углу и, попросив мысленно прощения у Бога за ту ложь, что сейчас слетит с его уст, сказал: «Действительно похожа на бабушку, и как раньше я этого не замечал…»
Он впился пытливым взглядом в Аксинью и та, точно так же кинув взгляд на иконы, произнесла: «Простите, барыня. Я совсем безграмотна и могла что — то напутать с возрастом Вари.»
Так Варя отправилась жить во Францию, язык дался ей легко, а изысканность манер не вызывала ни у кого сомнений в её происхождении. Земляков остался на родине и через него Варвара поддерживала связь со своей приёмной семьёй. Потом страну охватила революция и связь эта прервалась.
Анна Петровна щедро одарила семью Аксиньи за то, что те заботились о её девочке. Благодаря этим средствам им удалось выжить в смутные времена.
Когда — то Аксинья пожалела малышку и не дала ей погибнуть, а теперь, благодаря ей, держалась на плаву вся их семья.
Когда всё утряслось и вошло в мирное русло, когда у Стёпки и Данилки уже появились собственные внуки, они часто рассказывали им о странной девочке, которая так верила в чудо, что оно с ней произошло.
— Это была моя котлета! — схватив за ухо одиннадцатилетнюю сестренку, орал Валерка. Валерке было четырнадцать, он был рослым не по годам, черноволосым, как его отец, далеко не чистых славянских кровей, и уж вовсе не отличался благородством.
Свою сестру Машку Валера ненавидел с самого ее рождения. Он был уверен, что их мать предала его отца, Артурчика, изменив ему с каким-то случайным командировочным и родив эту белобрысую тупицу.
То, что отец Валерки был отцом еще пятерых оболтусов и никогда не горел желанием воспитывать Валерку, которого ему родила тогда еще шестнадцатилетняя местная нимфетка, мальчика ничуть не смущало.
Парень, не задумываясь, всю свою обиду на никчемную мать, на полунищее существование, просто перекинул на Машку, свою болезненную, худенькую сестру, над которой с удовольствием измывался изо дня в день.
Люська, их бестолковая мамаша, дома появлялась редко. Она работала на складе у Ашота, дети не знали, что она там делает, Люська приходила домой раз в три-четыре дня, всегда почти пьяная, закидывала в холодильник немного еды, намного спала на старом диване и опять исчезала.
В школе про это ничего не знали. Валерка приказал сестре, чтобы она держала язык за зубами. Он объяснил, что их могут забрать у матери и сдать в детский дом. Маша не была против детского дома, там бы ее хоть чем-то кормили, но Валерка, услышав ее мнение, сильно избил сестру.
Его устраивала жизнь в своем доме, пусть маленьком, но никто ему там не мешал устраивать с друзьями попойки и воровать по мелочам у соседей. Парень пригрозил, что задушит сестру и теперь девочка боялась больше брата, чем опеку.
Она старалась хорошо учиться, стирала, гладила, так что никто ни о чем и не догадывался. Лилия Артемовна, классная руководительница Маши, мельком отмечала, что девочка замкнутая и запуганная. Но явных проблем не было, а, значит, и лезть в чужую жизнь не нужно.
В тот день после школы Маша медленно шла через городской парк. На улице стоял октябрь, деревья были безумно красивые, солнце еще гладило прохожих своими теплыми лучами, но девочка этого не замечала, она была голодная.
Дома еще оставалось несколько пельменей, но Валерка ее убьет, если она их съест. Поэтому идти домой не хотелось. Лучше уж потом, когда ничего не будет. Вдруг она почувствовала сильный удар по голове. Голова у нее загудела, закружилась, она испуганно огляделась и увидела брата.
Он с довольной улыбкой потирал руку. — А ну бегом домой! Сегодня в моей комнате чтоб все вычистила. А то Васька вчера там наблевал малость. Маша заплакала, голова от сильного удара болела, дома после вчерашней вечеринки брата с друзьями так воняло, что возвращаться туда совсем не хотелось, не то что вычищать эту гадость.
Девочка закрыла руками голову и присела. Она ждала еще удары. Но вдруг закричал Валерка, но не на сестру, а от чего-то другого. Маша осторожно подняла голову и увидела, как огромный мужик спокойно поднял над землей Валерку за шиворот его куртки и легонько его потряс.
Валерка махал руками и ногами, но достать до дядьки не мог. Тогда он стал орать всякие обидные слова про сестру и ее защитника, вот тогда мужик нахмурился и так глянул на Валерку, что тот сразу притих. Мальчик вырвался, отскочил на безопасное расстояние и зашипел, замахав кулаком: — Все равно домой придешь, поганка. Уж я сегодня над тобой поработаю.
Маша замерла. У нее дыхание перехватило от мысли, что будет дома. Но тут она почувствовала мягкое прикосновение. Этот большой дядька своими огромными руками очень нежно прижал ее к своему большому теплому животу.
Маша никогда еще не ощущала ничего подобного. Даже Люська никогда не была так с ней нежна. Мужчина и девочка подошли к свободной скамейке, сели на нее и тогда Маша, наконец, подняла голову чтобы рассмотреть своего нового друга.
Она не знала сколько ему лет, с ее одиннадцати годов он казался ей глубоким стариком, волосы были наполовину седые, усы и борода тоже. Только вот глубоких морщин девочка не увидела. Значит, он еще не так стар.
Но самое главное, что ее поразило — это его глаза! Яркие, синие, очень добрые и с огромными закрученными ресницами. Маша вспомнила, как Люська однажды принесла от соседки какие-то хитрые щипцы, чтобы себе вот так ресницы закрутить. Это она к Ашоту встречать прошлый Новый год собиралась. Так она целый час промучилась, но у нее ничего не получилось.
А у этого дяди они сами по себе такие красивые. Маша подумала, что такие ресницы могут быть только у сказочных героев. И сразу улыбнулась, ну конечно, этот дядя появился из чуда. Теперь он будет ее личным волшебником и защитником. — Тебя как зовут? — спросила девочка, — Я Маша. — Мафа, — очень тихо выдохнул мужик и так же тихо вдохнул, ткнув себя в грудь: — Мифа. — Ты Миша? Вот здорово! Маша и Медведь. Точно — сказка!
Маша стала рассказывать Мише и себе, о Люське, которую ни она ни Валерка так и не звали мамой, о том, что брат считает ее причиной всех их бед. Миша слушал, грустно, внимательно, по-собачьи забавно наклоняя голову набок, он иногда нежно трогал Машу за волосы, поправлял ее капюшон, чтобы не задувал ветер, но ничего не говорил.
Когда Маша поняла, что Миша немой, она чуть не заплакала. Но быстро взяла себя в руки. — Миша, я тебя теперь никогда не брошу. Ты теперь мой самый лучший друг! Я завтра опять приду. Ты же будешь меня ждать? Миша радостно заулыбался и быстро закивал головой.
В тот вечер Маша все-же вычистила дом. Молча, покорно. Валерка хотел сначала побить сестру, но было в ней что-то, что остановило его. Впрочем, ему было достаточно того, что она прибралась.
Утром Маша проснулась почти счастливая. Она только и думала, что о своём новом друге. Неожиданно девочка обнаружила в спальне спящую Люську, в холодильнике немного еды, а на кухне полмешка картошки. Это было самое лучшее утро!
После школы Маша летела в парк. Еще издалека она увидела Мишу, сидящего на той самой скамейке. Девочка с радостным визгом врезалась в его живот и крепко его обняла. Миша, счастливый, молча улыбался, аккуратно поддерживая головку девочки, как драгоценную каплю живой воды.
С того дня каждый день Маша и Миша встречались в дальнем углу парка. Маша прямо на скамейке делала домашнее задание, учила стихи. Миша с восторгом смотрел на свою подругу и иногда что-то довольно мычал.
Однажды Маша задержалась в школе и когда прибежала в парк, увидела, что два полицейских пытаются куда-то увести Мишу. Маша сначала растерялась, а потом вдруг как закричит: — Папочка, что они с тобой делают? Отпустите, мой папа после инсульта, ему нельзя нервничать! Вы что, звери, больного человека трогаете. Я сейчас полицию вызову!
Полицейские переглянулись и молча посадили Мишу обратно на скамейку. Один из них даже тихо извинился. На следующий день пошел дождь, мелкий, противный. Маша прибежала в парк и увидела Мишу в той самой легкой курточке, как всегда. Курточка была уже насквозь мокрая и мужчина немного дрожал. — У тебя есть другая одежда? — озадаченно спросила Маша Мишу, но он грустно помотал головой, — Как же так? Подожди, а где ты живешь? Покажи мне.
Миша опустил голову и нехотя встал со скамьи. Шли они недолго. В старом доме на окраине парка на первом этаже Миша подошёл к небольшой деревянной дверце и аккуратно открыл ее. Она была не заперта.
Это была маленькая старая кладовка. В углу навалены какие-то тряпки, у стены стоял небольшой стол. -Ты живешь здесь? — удивилась девочка. — А документы у тебя есть? А что ты кушаешь?
Миша взял Машу за руку и подвел к обитой дерматином двери на первом этаже. Тихо постучал и оттуда выглянула неопрятная женщина: — Чего тебе? Жрать позже занесу. — Скажите, а где его документы? — выглянула из-за спины Миши девочка. — А ты кто такая? — вдруг разозлилась баба, — Я Мишку всю жизнь на своем горбу тяну, кормлю его, лечу, одеваю, не на улице живет! Так что не лезь не в свое дело.
А брат пусть спасибо скажет, что в дурдом его не сдала. Или хочешь в дурдом? — баба так мерзко улыбнулась, что Миша весь затрясся и выбежал из подъезда на улицу. Маша выскочила за ним. — Миша, ты не бойся, я не дам тебя в обиду. Мне только немного подрасти надо. Вот закончу школу, устроюсь на работу, и сразу заберу тебя, только ты никуда не исчезай, пожалуйста.
Вернувшись домой, Маша постояла у калитки и вдруг решительно пошла к соседке, бабе Рае. Баба Рая была старой, нелюдимой и неприятной особой. Но у нее недавно умер муж, дед Тимофей. Большой, толстый и тоже ужасно вредный. — Раиса Андреевна, — постучала Маша в дверь соседнего дома, — У меня к Вам деловое предложение.
Рано утром Маша уставшая, так и не ложившаяся спать, потому что всю ночь отмывала дом бабы Раи, но ужасно счастливая, тихо открыла скрипучую дверь в кладовку и легонько толкнула посапывающего в тряпках Мишу.
Через минуту заспанный сорокалетний дядька, как ребенок, с восторгом рассматривал старые трусы, носки, вязанные шапочки, пару футболок, а главное, теплое драповое пальто! И шарф! И перчатки!
Когда погода совсем испортилась, Маша стала приходить к Мише в его каморку. Она, как смогла прибралась там, наклеила на стены картинки из старых журналов. И даже нарисовала их портрет, на котором большой Миша прижимает к своему животу маленькую Машу. Миша даже заплакал, когда девочка приклеила рисунок на стену.
Все шло хорошо, но однажды утром в школе на урок литературы заглянула испуганная Лилия Артемовна. Она дико посмотрела на Машу и отошла в сторону, пропуская в класс полицейских. Девочка сразу поняла, что что-то случилось с Люськой, которая уже четыре дня не показывалась дома.
— Скворцова Мария, подойди, пожалуйста, — строго сказал пожилой полицейский, — Тебе и твоему брату необходимо проехать с нами. Ваши вещи вам привезут работники опеки.
Маша думала о Мише. Как он будет без нее? Он же не сможет! Он просто умрет! Девочка спокойно подошла к полицейским, поздоровалась и вдруг, резко толкнув дверь, выскочила из класса.
Маша в одной тонкой кофточке, не замечая холода, бежала по парку. Она знала, что за ней бегут, что ее сейчас догонят, но она должна была успеть сказать своему другу, что она не бросит его, она не забудет его, она будет ждать встречи с ним.
Она успела. Когда полицейские уводили ее от ее большого, растерянного друга, Маша оглянулась в последний раз и увидела, как Миша беззвучно шепчет: «Я буду ждать» …
… Прошло семь лет. Маша получила аттестат и в тот же день, не оставаясь на выпускной, уехала в свой городок, в котором не была с того самого дня, как полицейские забрали ее и Валерку в детский дом.
Люська тогда спьяну уснула под забором и замерзла, в тот день шел снежок, ее не сразу и обнаружили. А как нашли, так и узнали у соседей, что дети давно росли сами по себе.
Валерка в детском доме был неуправляем, воровал, сбегал, с горем пополам его в восемнадцать лет отправили в Армию, но он дезертировал с оружием, ранил несколько человек и сам же застрелился. Маша не горевала по брату, ей было больше жаль ни в чем не виноватых случайных пострадавших.
Маша все эти годы жила только одной мыслью: «Как там Миша? Хватит ли у него сил дождаться ее?» Она ехала в автобусе и мечтала, что отремонтирует дом, который так и стоял, ожидая ее, найдет работу, она успела выучиться на курсах поваров, а Миша будет жить с ней, она сможет обеспечить ему нормальную жизнь. Не то, что эта сестра, которая только и угрожает дурдомом. Вспомнив о сестре Миши, Маша похолодела: «А вдруг, она его уже туда отправила?»
Выйдя из автобуса, девушка прямо с вещами побежала в парк. Миши на скамейке не было. Она бросилась в старый дом, залетела в подъезд и с силой рванула на себя трухлявую дверь кладовки. Но дверь была заперта.
Маша подбежала к двери, где жила сестра Миши, заколотила по ней руками, но никто не открыл ей. Когда руки у нее заболели, девушка затихла, закрыла ладошками глаза и всхлипнула. — Чего буянишь? – вдруг услышала она скрипучий голос.
Маша шмыгнула носом и прошептала: — Я Мишу искала. Он умер, да? — Пока вроде нет, — на Машу из-за соседней двери спокойно смотрела пожилая женщина с ярко накрашенными губами, — Его только вчера в больницу забрали, в городскую. Очень он был нервный последние дни, вот сердце и не выдержало. Маша резко вздохнула, сунула женщине свои сумки, попросив пристроить их на время и бегом бросилась из подъезда.
Миша лежал в палате, повернувшись к стене. Он похудел, волосы и борода стали полностью седыми. Но это был он. Маша на цыпочках подошла к своему другу, тихо присела на краешек его кровати и мягко дотронулась рукой до его щеки.
Мужчина вздрогнул, медленно повернулся к ней лицом, широко открыл свои синие яркие, добрые глаза с изумительными ресницами и выдохнул, словно сбросил семь тяжелых, невыносимых лет: — Мафа, я тефя фтал. Маша улыбнулась и увидела, что в руках Миши был крепко зажат тот самый рисунок.
Прошло еще несколько лет. На месте небольшого домика, дождавшегося свою хозяйку, теперь стоял дом побольше. Добротный, ухоженный.
Маша была счастлива, что ей достался такой хозяйственный муж. Кирилл оказался на все руки мастер, и человек хороший. Все время что-то мастерит во дворе. Мастерит, а сам с улыбкой поглядывает на Максимку, их с Машей трехлетнего сынишку, который ни за что не хочет слезать с шеи дяди Миши, их любимого волшебного великана.
