Бачеха.

— Бабушка, расскажи историю! – просил я.

— Зови меня Ольга. Ну, можешь Петровной звать. Но бабушкой не смей, ясно?

Она грозно хмурилась, а я испуганно кивал. У Ольги Петровны была большая дача, нас привезли к ней на лето. Занималась нами помощница бабушки по хозяйству, Людмила. Ну, как занималась… следила, чтобы были чистыми, и кормила.

А в остальное время мы с Петькой были заняты сами по себе, благо на дачах в посёлке отдыхало много наших ровесников. А вечером мы просили историю у ба… у Ольги. Особенно я. Она рассказывала потрясающие истории из своей юности и профессорской жизни. Правда, иногда начинала, а потом спохватывалась:

— Так, ну это вам пока не будет интересно.

— Что, Ольга Петровна. – язвила Людмила, накрывая на стол.

– Есть что вспомнить – внукам рассказать нечего?

— Людочка, смените репертуар, что ж вы как заезженная пластинка? – усмехалась Ольга Петровна.

Потом она вспоминала какую-нибудь приличную и смешную историю, и радовала нас. В основном меня. Поздним вечером, накрывая меня одеялом, Петька, мой старший брат, говорил:

— Не зови ты её бабушкой, Вовка! Она не бабушка нам никакая.

— А кто?

Петька был старше на целый год, а значит, умнее. Я слушал его, и слушался.

— Ну, кто. – хмурил лоб Петр. – Если она мать нашей мачехи, значит, выходит, бачеха она нам.

— Это мне так её и звать? Бачеха?

— Ты дураком-то не будь, уже не три года тебе поди. Целых пять. Зови как велит. Ольгой. Всё могло быть намного хуже.

Фото из открытых источников Яндекс

Отец овдовел и через год женился на Лизе. Она когда-то училась у него в институте, — папа был преподавателем истории, — и уже тогда была влюблена в своего преподавателя. Жила Лиза неподалёку, и, узнав о нашем горе, пришла помочь. Она тогда и правда спасла нас. Наш интеллигентный папаша схватился за бутылку, а про нас будто забыл. Бабушка по маме, Лариса, винила отца в смерти мамы и прекратила с нами всяческое общение. Папа может и правда был отчасти виновен, от того и запил. Точнее, пытался запить – Лиза не позволила.

Дело было так. Они с мамой поссорились, и она ушла на встречу с подружками.

— Ты взрослая, замужняя женщина. Мать. Ну какие могут быть девичники?

Мама и раньше ходила гулять с подружками, нечасто, раз в месяц. Они просто сидели в кафе, выпивали и болтали – ничего криминального. Папа вечером встречал маму на машине, и всё было хорошо. Почему он был так против в тот вечер? Непонятно. Мама, нервничая, отвечала, что готова быть женой и матерью все тридцать дней в месяц, а тридцать первый уж оставьте ей. Она имеет право расслабиться.

— У тебя плохая наследственность! – сказал вдруг отец.

– Тебе вообще не стоит к рюмке прикасаться.

Мама вспыхнула и увела нас в детскую. Долго обнимала и целовала. Ушла, и больше мы её никогда не видели. Когда мать не вернулась, отец поднял на уши всех. Подружки давно были дома. Они расстались на углу, около кафе. Видимо, мама поймала попутку. Нашли её за городом в лесополосе. Мёртвую. Убитую.

Мы были рады, что появилась Лиза. Что бы со всеми нами было, если бы она не пришла, неизвестно. Положенный срок она просто помогала, соблюдая приличия. Но в конце концов – капля камень точит – папа женился на Лизе.

И на лето нас стали подкидывать к Ольге Петровне. Ольга рада, само собой, не была, но дочери шла навстречу. Ведь та так любила своего историка, так хотела быть ему во всём хорошей – пришлось Ольге играть в бабушку.

— Ба… Ольга! Расскажи историю.

— Все дети, как дети. Сказки просят. – качала головой Люда.

– А этим глянь чо – историю. Интеллигенция!

Ольга Петровна смеялась. Второе лето она была уже не такой строгой – смирилась с нами. Начала привыкать. Рассказывала про смешного профессора Синичкина, который всегда всё забывал и путал. Синичкин нежно любил свою жену, Марию Николаевну, и писал ей письма, как последний романтик. И однажды сдал ректору вместо отчета по учебной работе письмо к жене, которое начиналось словами: «Душечка моя…» Ольга говорила:

— Возмущение ректора я помню и сейчас, но оценить степень огорчения мадам Синичкиной не имела возможности. Представляю… вместо слов любви получить казённый отчёт.

Мы смеялись. И сочувствовали жене Синичкина. А Петя, краснея, говорил:

— Ты всё это выдумала, да?

— Что ты! Разве такое выдумаешь?

Но мне иногда тоже казалось, что Ольга Петровна половину всех историй сочиняла на ходу для нас. Ей нравилась наша восторженная аудитория.

Мы гостили у Ольги уже четвёртое лето подряд, когда вдруг приехал отец. Без Лизы. Вид у него был встревоженный, и даже взъерошенный. Ольга Петровна, увидев зятя, страшно побледнела и каким-то неживым голосом спросила:

— Что с Лизой?

— Ольга Петровна, неужели вы думаете, что мне одного урока недостаточно? Я наказан сполна! Лиза в полном порядке. Она на работе. Мне нужно с вами поговорить…

Они заперлись в кабинете, а мы с Петькой пытались подслушать. Людмила гоняла нас от двери.

— Бессовестные! Интеллигенция, а туда же. Подслушивать…

Мне стало тревожно… я был уже большой, девять лет. И вдруг заплакал, как маленький.

— Ты чего, Вов?

— Это что-то про нас. Я чувствую. Хотят своего завести с Лизой, а нас в детский дом.

— Да что же такое! – завопила Люда у меня над ухом, и даже полотенцем по спине легонько хлестнула, чего отродясь не бывало.

– Брысь из-под двери немедленно.

Отец поведал Ольге, что у родителей нашей мамы было двое детей. У них оставался мамин брат, наш дядя Иван. И вот теперь он умер от цирроза печени, и Лариса, бывшая тёща, заявилась к отцу. Требование было простым, как три копейки: отдать им одного из нас.

— Как отдать? – возмутился отец. – Они же не носки. Они братья. Мои дети.

— Ну ты меня-то пойми. Нас. Мы осиротели. Иван не оставил нам внуков. Только твои и есть у нас.

— Вас четыре года внуки не особо интересовали. И сейчас говорить не о чем.

Бывшая тёща пригрозила, что пойдёт в суд. И припомнит там, как она из-за нашего отца лишилась дочери. Папа здорово перепугался. Кто его знает, чего тот суд решит? И какие аргументы Лариса потащит в суд. Он сразу приехал к Ольге Петровне, чтобы заручиться её поддержкой. Новая тёща была профессоршей, со связями и деньгами.

— Во-первых, я в принципе не представляю себя втянутым ни во что такое. Так ведь ещё и она винит меня на полном серьёзе в смерти Гали. И вытащит весь этот ужас на всеобщее обозрение.

— Господи, что в тебе Лизка нашла только! – воскликнула Ольга.

– Чего ты разнылся тут? Не можешь постоять за свою семью?

— Не могу. – руки отца дрожали. – Не могу. Я не воин.

— Закон должен быть на твоей стороне. Будет. Я уверена.

— И что? Мне судиться с ней?

— Андрей, ты можешь прекратить истерику? Ну, противно, правда. Давай решать проблемы по мере поступления.

— Вы поможете мне? – отец вцепился тёще в руку.

— Помогу.

— Правда?

— Правда. – вздохнула Ольга.

– А теперь идёмте все пить чай. Ты жену-то предупредил, где будешь?

— Нет.

— Позвони ей. Скажи.

— Да я вернусь к вечеру.

— Нет уж. Ты, кажется, считаешь себя достойным быть отцом этим мальчикам. Так вот и будь им! Звони супруге, пусть приезжает после работы.

Вечером Лиза приехала на дачу. Взрослые делали шашлыки, нам с Петькой позволили подольше не ложиться.

— Историю! Историю! – завопили мы после ужина, хлопая в ладоши.

— О, да-а! – закатила глаза Лиза. – Я на этих историях выросла.

Она была беспечна – видимо, её отец не посвятил в историю с родственниками и возможным судом. Ольга рассказывала истории, все смеялись. Это был прекрасный вечер.

А через неделю на дачу приехали бабушка Лариса с дедом Виктором. Как они раздобыли адрес Ольги Петровны, неизвестно. Но, учитывая то, что дед всю жизнь служил в милиции, не так уж удивительно.

Мы сидели с Ольгой в саду. Лариса помахала нам из-за невысокого забора:

— Вот они, деточки мои! Идите, обнимите бабушку.

Я почти уж и забыл их. Петька помнил бабушку с дедом чуть лучше.

— Что делать? – он быстро глянул на Ольгу.

– Ты их прогонишь?

— Ну зачем сразу так? Это же родня ваша, как ни крути.

Она смотрела, как Лариса целует нас и плачет. Мы с братом имели очумевший вид: женщина, которую мы едва помнили, накинулась на нас ураганом. Дед Витя просто пожал нам с Петей руки и присел на стул, оглядываясь.

Светской беседы не получилось сразу – слишком разными они были. Тогда Ольга пригласила их поговорить в кабинет.

— А чего разговоры разговаривать? Нам ехать пора, дорога неблизкая, да, Витя? Собирайтесь, мальчики.

Я собрался. Собрался реветь второй раз за короткое время. Ольга зыркнула на меня предупреждающе и сказала Ларисе:

— И всё ж таки я настаиваю. Это и в ваших интересах.

Они говорили долго. Потом туда позвали Людмилу, непонятно зачем. Наконец, дед с бабкой уехали. На прощанье Лариса снова обнимала нас со слезами.

Вечером, когда мы сидели на террасе перед самоваром, Петька воскликнул:

— А где твои зелёные серёжки! Ты же их всегда надеваешь по вечерам.

Ольга чуть не подавилась чаем. А потом сказала:

— Что сережки? Сережки ерунда! Не в побрякушках счастье.

— Угу. – подтвердила Людмила.

– Ерунда за бешеные тыщи!

— Люда, присядь, попей чаю спокойно, хватит хлопотать!

Ольга так на неё посмотрела, что та села и уткнулась в чашку.

Когда папа с Лизой приехали нас забирать перед школой, Ольга вручила отцу какую-то бумагу. И сказала:

— Я предлагала им навещать мальчиков. Но, мне кажется, ей совестно теперь. Однако в суд она точно не пойдёт.

— Ольга Петровна, я… да я… да вы не представляете!

— Ну, будет, будет! Всё. Забудем.

Сегодня, спустя пятнадцать лет с того лета, я пришёл к Ларисе с деньгами. Людмила нам с Петькой потом всё абсолютно рассказала по секрету. Бесценный кладезь новостей, Людмила. Царствие ей небесное.

Ольга Петровна похоронила её и плакала, как по родной. С тех пор надолго у неё помощницы не задерживались – всё было не то.

— Привет, ба. – поприветствовал я Ларису.

– Как ты тут?

— Ничего, ничего, спасибо, Вов. С тех пор, как деда не стало, скучно мне иногда вечерами.

— Телек смотри.

— Телек… телек тебя не пожалеет. Как твои дела, внучок?

— Ба, помнишь те серьги, которые тебе Ольга отдала, чтобы ты нас у отца не отнимала? – проигнорировал я её вопрос.

Лариса стала красной, как свёкла.

— Какие такие серьги? Полно выдумывать-то!

— Ба, да ладно тебе. Я же всё понимаю. Страшно это… двоих детей похоронить.

Я обнял её. Бабушка разрыдалась.

— Страшно, Вовчик. Ой как страшно! До сих пор ведь болит всё вот тут!

Она постучала кулаком по груди.

— Бабуль, ты продай мне те серьги, а? Нужны они мне очень!

— Ей, что ли, вернуть хочешь? – ревниво спросила Лариса.

— Ба, ну перестань! Много тогда было плохого у нас. Теперь же все хорошо. Продай! Надо так.

Я выложил толстую пачку денег. Лариса посмотрела, пожевала губами.

— И чего мне с ними делать? К гробу багажник не приделаешь!

Она залезла в сервант, достала шкатулку на замке. Вытащила маленькую бархатную коробочку. Посмотрела на серьги последний раз.

— Сама не пойму, зачем я их взяла? Ольга-то ваша сказала, что все связи и силы положит, а вас не отдаст ни за что! Ну, и предложила по-хорошему. Она мне серьги эти, а я – бумагу подписываю, что никаких претензий не имею и судиться не стану. Дурость всё и гадость. Злишься на меня, Вовка?

Я помотал головой. Бабушка отдала мне серьги.

— И денег не возьму! Просто скажи: не бросишь бабку?

— Не брошу!

Я обнял свою старенькую бабушку. Так сложилось, что Ольгу я любил больше. Но и Ларису любил тоже.

Ольга сидела в саду, положив ногу на ногу, с чашкой кофе и книгой. Увидев меня, заулыбалась. Как ей это удается? Почти двадцать лет прошло, а она будто не изменилась!

— Привет! А Пётр где? Я вас в пятницу ждала.

Я подошёл, наклонился, чмокнул её в щёку. Лиза не родила своих детей, кроме нас с Петькой у Ольги внуков не было. А для нас она была самой замечательной и любимой. Бачеха наша. Я вытащил коробку из кармана, открыл и положил перед Ольгой. Она улыбнулась, достала серьги и надела.

— Ты на меня дурно влияешь, Владимир. Такие крупные и яркие камни не носят днём. – сказала Ольга.

В её глазах что-то блеснуло на мгновение. Слёзы? Да, нет. Показалось…

— Ничего. Мы никому не расскажем. – пообещал я с улыбкой.

Автор Малаховская Ирина

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Лида Хохлушка

Лида училась на последнем курсе финансового техникума под Луганском, когда познакомилась с Вовой. А случилось все просто, как обычно в старых советских фильмах про «любовь и заводы».

Руководство насквозь девчачьего техникума на Новогодний бал всегда приглашало солдат из расположенной в том же городке военной части.

Отцы-командиры тоже организовали что-то вроде соцсоревнования за право побывать на этом балу, и попадали туда только отличники боевой и, какой там ещё, подготовки. Так что все были довольны. Кроме тех, конечно, кто на этот бал не допускался.

Лиду – ясноглазую хохотушку и непоседу в веснушках, с певучим украинским говором, родом с Харьковской области, сразу приметил здоровый, как медведь, симпатичный и не больно уж разговорчивый сибиряк Володя.

Пригласил на танец, да так и не отпустил её от себя. А Лида и не возражала. Вова сразу ей приглянулся, хоть и молчун страшный: за весь вечер десяток слов не обронил. Так и танцевал, почти молча, лишь улыбался на Лидину весёлую болтовню.

А через две недели Вова заявился в общежитие и принёс розу, и где только нашёл среди зимы! Этой розой он и покорил окончательно Лиду и всё девичье общежитие. Об их любви знал весь техникум и вся воинская часть.

Они были так не похожи и так трогательно-нежны друг с другом, что Вову безропотно пропускали в общежитие к Лиде даже самые строгие вахтёры, и вызывали его на КПП практически в любое время, когда бы ни пришла туда Лида.

В том, что они поженятся после Вовиной службы, никто и не сомневался. Одна незадача: служба у Вовы заканчивалась в мае, а Лиде учится ещё три месяца, да две недели госэкзамены.

Договорились так: Лида получит диплом и прилетит в Тюмень самолётом, а Вова по телеграмме её встретит. И там, в Володиной деревне и сделают свадьбу. А Лидиным родным пришлют приглашение уже оттуда. Ну, а пока пусть почта поработает – поносит их письма между Украиной и Сибирью.

Уезжая, молчун Вова приложил руку к Лидиному животу и сказал: «Ты тут сына нашего, давай, береги». И стала Лида ждать писем. Да только так и не дождалась.

Уехал, и как в воду канул её любимый. Забыл свою ясноглазую певунью и неродившегося ещё сына, которого велел беречь. Лида перед экзаменами съездила домой и там завела окольные речи, дескать одна девочка из их группы вот попала в такую ситуацию, жалко её и так далее.

Но родители никакой жалости к той мифической девочке не проявили. Наоборот, гневно клеймили «эту беспутную, опозорившую несчастных родителей».

Договорились до того, что лучше бы она умерла, чем нажила такой позор. Наверное, так грозно шумели они не со зла, а в назидание своей дочке, чтобы не случилось с ней подобного. И невдомёк им было, что клеймят позором и желают смерти они собственному ребенку.

Лида попросила немного денег на выпускной, собрала свои вещички и сказала родителям, что после выпуска сразу поедет по направлению на работу, чтобы поскорее начать зарабатывать.

Так что домой больше пока не приедет. Многодетной и небогатой семье это её желание было понятно и подозрений не вызвало. А Лида просто боялась, что родители заметят уже округляющийся живот.

На выпускной бал Лида не пошла – все деньги ушли на билет до далёкой Тюмени и на телеграмму Вове. Ей ничего не оставалось, как попытаться вернуть своего ветреного возлюбленного ради будущего сына.

Лида всю дорогу молилась, чтобы Вова её встретил, потому что денег у ней больше не было, и до его деревни ей было бы не доехать. Да впрочем, и никуда больше тоже.

Лида потерянно стояла на остановке возле аэропорта, когда из подъехавшего красного «жигулёнка» вышел её Вова. Это его соседи поехали в Тюмень за покупками и подвезли Вову в аэропорт – ну интересно же, кого это поехал встречать молодой неженатый сосед!

В городе они распрощались: одни поехали по магазинам, другие должны были ехать на автовокзал. Лида, счастливая от встречи с любимым, даже не замечала, что Вова хмур и молчалив больше обыкновенного, что он вовсе не рад её приезду.

И когда он отошёл за мороженым и вдруг исчез, Лида не сразу поняла, что Вова от неё попросту сбежал. Одна, в чужом городе, без денег, Лида шла, сама не зная куда, почти не видя дороги от слёз.

Но ей несказанно повезло! Потому что возле какого-то магазина она столкнулась с Вовиными соседями. Лида наплела им что-то о том, как в автобусной толчее потеряла Вову из виду и по ошибке выскочила на какой-то остановке за чужим мужчиной, похожим на Вову и еще много чего…

Соседи Вовы, слушая Лидину счастливую болтовню и непередаваемый украинский говор от которого так и хотелось улыбаться, охотно ей поверили, в результате сами же предложили увезти Лиду прямо к Вове домой, ну а он-то не маленький, не заблудится, сам доберется. На том так и порешили.

Соседка в машине всю дорогу болтала с Лидой о том, о сём. Между делом выспросила у ней, что да как и почему.

И сама рассказала Лиде, что родители у Вовы хорошие и добрые, особенно мать – тётя Валя, и что сам Вова гуляет с новой медичкой всё лето и уж поговаривает о свадьбе. Так что Лида приехала вовремя. Напоследок пригласила её ночевать, если что не так. Но Лида твёрдо решила не допустить этого «что не так».

Тётя Валя в тот день была на выходном, так что Лида застала всю семью в сборе: и тётю Валю, и дядю Яшу, и старшего Вовиного брата Юрку. Где нашла она нужные слова и твёрдость? Сама и не знала.

Сумела спокойно и с достоинством объяснить ситуацию – и беременность, и свой приезд сюда. Так что, когда через час домой заявился Вова, в принципе, всё было решено без него.

Дядя Яша только спросил, показывая на Лидин живот: «Твой?». Вова отпираться не стал: «Мой». И дядя Яша коротко распорядился: «Юрка — в зале спать будешь, молодых в боковушку».

Не тут-то было! Вова демонстративно забрал свои вещи из боковушки и унёс в сарай, а вечером молча оделся и ушёл на свидание к новой зазнобе.

Лида сумела проглотить обиду, другого ей не оставалось, одна, далеко от дома, даже вернись она — родители ее бы точно не приветили. А тут вроде бы и чужие люди, а встретили тепло, не прогнали, за родную приняли.

Деревенская жизнь тяжелая, и начинается день рабочий в деревне еще засветло. Тётя Валя работала дояркой в совхозе под Заводоуковском, мужики — там же, кто механизатором, кто шофером.

На дойку тётя Валя уходила раным-рано, только и успевала, что подоить корову. Мужики завтракали кое-как разогретыми остатками ужина и разбегались на работу.

А тётя Валя после дойки металась, как угорелая – скотину накормить-напоить, прибраться по дому, посуду помыть, обед приготовить и так далее и так далее, а там глядишь и обед уже готовить для всей семьи, и такой работы каждый день хватает до самого вечера….

Но следующим утром после приезда Лиды мужики завтракали свежеподжаренными оладушками и яичницей с помидорами. А тётю Валю ожидала непривычная тишина на подворье, порядок в доме и певучее: «Садись, мама, поешь. Потом проверишь – ладно или нет, я со скотом-то управилась».

Так и пошло. Лида сама была родом из крупной украинской станицы, к деревенскому труду привычная, лежебокой не была, готовила, как истинная хохлушка – пальчики оближешь.

Так что уже через пару недель тётя Валя нахвалиться не могла на свою нежданную-негаданную сноху. Дядя Яша молча поглядывал на Лиду с большой теплотой.

А Юрка посмеивался над младшим братом – оттого, мол, и не хочешь жениться, что боишься — в трактор скоро влезать не будешь с такой кормёжки. Только Вова ни слова, ни полслова.

Молча собирался каждый вечер и уходил до полуночи, а спал в сарае на мешках с комбикормом и под старым тулупом.

Мать было сунулась с подушкой и одеялом, но дядя Яша прицыкнул: «У него место в доме есть» — она и отступилась. И то правда, отец верно говорит.

Через две недели за ужином Лида объявила, что с завтрашнего дня выходит на работу весовщиком на зерносклад.

-Хоть декретные заработаю, а то ни пелёнки, ни распашонки…

-Ну, об этом не заботься, — махнула рукой тётя Валя, — я уж продавцам наказала, с получки всё куплю. Ты чего заработаешь, так сама к зиме оденься: здесь ведь не Украина зимой-то.

Дядя Яша одобрительно кивнул, а Вова со злостью громче обычного хлопнул дверью.

Но вернулся он со свидания непривычно рано, и долго ещё курил в своём сарае – не спалось, видно.

Причину знала только Лида. Она сегодня не только ходила устраиваться на работу, но и в больницу – вставать на учёт по беременности. И там поговорила с Вовиной зазнобой – медичкой Юлей.

Нет, никакого скандала, боже упаси! Просто сказала: «Может ты и лучше меня, я не спорю. Но где гарантия, что завтра Вова не встретит кого-то лучше? Он ведь и мне говорил, что я самая хорошая. Ты об этом подумай».

Юля была девушкой серьёзной, Лиде она даже понравилась, так что и впрямь подумала обо всём. Вова хоть ей и нравился, но не о колхозном механизаторе она мечтала в качестве мужа, так что в тот же вечер жениху был дан от ворот поворот.

Закончилась уборочная, Лида ушла в декретный отпуск, Вова из-за холодов перебрался спать на печку, а в остальном… ничего не менялось.

Однажды дядя Яша не выдержал, уж сам какой молчун был, Вова то в него немтырем вырос, яблоко от яблони как говорится, и тот не выдержал: «Ты, Вовка, или женись, или не сын ты нам! Внука мы вырастим, Лидку не бросим. А ты, по всем статьям – дурак! Вот и живи дураком один!».

И даже закашлялся от непривычно длинной речи. Тётя Валя заплакала, но за сына и слова не молвила. Прав отец, прав!

А через несколько дней родился маленький Андрейка, точная копия Вовы! Из роддома Лиду забирали свёкор со свекровью.

Маленького Андрейку всё семейство сразу окружило любовью, заботой и вниманием. Лида была почти счастлива. Эх, если бы и Вова….

Но он поглядывал исподлобья и молчал. Только ночью, на цыпочках, чтобы не дай бог не услышали бы Лида и родители, подкрадывался к кроватке с сыном, что бы посмотреть на малыша.

Материнский сон чуткий, Лида конечно же слышала его почти бесшумные шаги и тихое сопение у детской кроватки, но делала вид, что спит.

Прошла ещё неделя, и как-то вечером тётя Валя заговорила о том, что Андрейку пора уже и записывать, что ж это парень всё ещё без документов живёт? И тут голос подал Вова. Все уж и забыли, когда он последний раз рот открывал.

— Завтра пойдём – зарегистрируемся и сына сразу запишем. Я сегодня обо всём договорился в Совете, — и впервые за эти месяцы улыбнулся, открыто и с облегчением.

P.S. Приятно узнавать в героях этих рассказов людей, с которыми ты знаком, хотя бы и отдаленно. Семью Лиды и Вовы я знаю. Лида уже подчистую растеряла свой украинский говор, и её речь приобрела местный зауральский колорит. Только ясные глаза и веснушки так и остались с юных лет.

А Вова все такой же молчаливый, но счастливый дед, и довольный возится с двумя внучками в любых их играх.

Все у них в семье было хорошо, ну на сколько я знаю, так что про эту историю в самом начале их совместной жизни никто не вспоминает. Если бы не прочитал об этом в записях, никогда бы и не узнал, наверное. Вот такая очередная история про «доярку из Хацапетовки», в жизни всякое бывает…

Автор Boomschuvaka

Рейтинг

5 из 5 звезд. 2 голосов.

Отставной военный, свое 65-летие он встречал совершенно один. По многолетней привычке встал в 6 утра, полил сад и цветник, навел порядок в своем уютном доме, посмотрел из окна на море.

Этот дом они строили с женой, 5 комнат, что бы было где порезвиться внукам. Сажали инжир и хурму, сливы и груши. Жена разводила цветы. Вдоль забора росло множество лилий, плетистые розы обвивали перголы, барбарис радовал зеленью, георгины и астры, ирисы и клематисы.

Жена сажала цветы так, что бы сад цвел до глубокой осени. Но больше других он почему то любил «беспородные» «золотые шары». Желтые, лохматые, на длинных ножках, они выросли казалось случайно, и даже в ноябре, под падающим снегом, гордо держали головки.

Стойкие, как и он сам. Огромное дерево грецкого ореха на краю участка давало тень в любую жару. Он срезал шесть темно красных, почти черных роз и поднялся в комнату сына. Положил их на комод, возле фотографии.

Сын погиб на службе, в дальнем гарнизоне, за 3 месяца до 40, 30-летняя невестка через день умерла в преждевременных родах. Малыш пережил ее на 12 дней. Он даже успел посмотреть на внука.

Когда вышла женщина врач, и вдруг заплакала, слова были не нужны. «Я не смогла, не смогла…, — сказала она и махнула рукой, — слишком маленький срок, даже не было 25 недель, а я так надеялась…».

Он взглянул в глаза жены и понял, что остался один. Жена умерла через месяц после похорон.
Поливала сад и присела под деревом. Патологоанатом сказал, что она была совершенно здорова, просто остановилось сердце.

Он пошел на кухню и стал варить кофе. Неожиданно раздался звонок. Он взял телефон, звонил его приятель, тоже отставной военный. Когда то они вместе служили.

— Здравствуй Петрович, — сказал приятель.
—Здравствуй Саша, — ответил он.
— С днем рождения тебя. У нас для тебя подарок. Но только забрать его можно месяца через два.
— Есть у меня все, мне ничего не надо, Саша.
— Да ладно, Петрович, выручай. Собачка наша, французская болонка, бишон, родила сегодня 6 щенков. Я же жене из Франции кобелька к ее суке привез пол года назад. Вязка плановая, будут все документы. А кому нужны породистые собаки в нашей то глуши… Маленькие будут, не объедят.
— Поговорим через два месяца, Саша, — ответил он.

Через 2 месяца вновь раздался звонок от Саши.

-Ну что , едешь?

Он хотел ответить : «Нет» , но вдруг вспомнил как жена любовалась на собачку приятелей, целовала мокрый носик, разглаживала шелковистую шерстку.

— Буду через полтора часа, — ответил он.

Приятель жил в горах, километрах в восьмидесяти от него. По военному быстро он собрался, положил на заднее сиденье небольшую картонную коробку, кинул туда пару старых полотенец и чистые тряпки. Набрал бутылку воды, и взял пластмассовую коробочку от сыра «Виола»…

— Пунктуален по военному, — сказал Саша, — ровно полтора часа. Проходи. Он зашел в большую комнату. В клетке копошились 6 нежно белых щенков. Приятель вытащил их и посадил на пол. Щенки кинулись к ногам. Только один, самый маленький, настороженно сидел в отдалении.

— Девица, нелюдимка — сказал Сашка, — мелкая слишком, наверно не дотянет до стандарта. Неудачная, родилась последней, и задышала не сразу. Выбирай лучшего.

Щенки разбегались по комнате. Он посмотрел на сидевшую отдельно малышку и позвал: «Лилия, Лилия».  Его жена очень любила лилии. Малышка вздохнула и смешно разбрасывая лапки побежала к нему.

— Ну надо же, — сказал Саша, — ну что, выбрал?

— Беру эту, Лилию, — ответил он.
— Да ты не спеши, посмотри, у остальных и шерстка получше, и красивей они.
— Беру эту, — еще раз повторил он.
— Хозяин – барин, — ответил Саша, — Марина, ну что, стол готов?

Они посидели за гостеприимным столом. Он не пил, спиртное и дорога в горах — не дружат. Жена Саши , Марина, щедро положила в машину домашней снеди и солений. Потом вынесла странную сумку.

— Держи документы, переноску для Лилии, я сострочила, тебе в подарок. Помню, как Катя хотела щенка.

— А мне она ничего не говорила, — ответил он.

— Думала сделать сюрприз, да вот не сложилось, — сказала грустно Марина.

В заботе о маленькой Лилии потекли дни. Он расчесывал шелковистую шерстку, готовил ей кашу с мясом и овощами, сделал прививку в 3 месяца.

Переживал, когда она порезала лапку. Каждое утро, часов в 6, они шли вдоль берега моря. Затем он аккуратно складывал одежду и купался, а Лилия ждала его на берегу. К этой странной паре все привыкли. По ним можно было проверять часы.

Было обычное утро. Как всегда они прошли вдоль берега с Лилией и он пошел купаться. Заплывал он почти до буйков. Он уже собирался возвращаться, когда вдруг замерло сердце. Он пошел ко дну. Боль была невыносимой, не пошевелиться.

Но море не спешило его забирать. Когда его вытолкнуло на поверхность, он вдохнул воздух и услышал отчаянный лай маленькой Лилии. Как будто кричал и плакал ребенок.

Когда во второй раз море отпустило его, открыв глаза он увидел, что Лилия вцепилась в его плечо и отчаянно тянет к берегу. На дно они пошли вместе. Маленькая собачка упорно не отпускала его и перебирала лапками. Он собрал последние силы и они поплыли. Когда они оба были метрах в 10 от берега, подоспела помощь. Сильный молодой сосед вытащил их .

— Эх, Петрович, иди свечку поставь за свою псинку, так она лаяла, что я из кровати вылез, глянул, одежда лежит, а тебя нет. Потом по ее голове с бантом тебя и увидел в воде.

Такая кроха, как же она тебя удержала, — он разгладил красный мокрый бантик и стал вытирать своей сухой рубашкой крошечное дрожащее тельце, — вот и не овчарка, а какая верность!

— Не от породы это зависит, сказал он, потом пожал соседу руку, — спасибо Стас, здоровья тебе.

— Бывай Петрович, не заплывай далеко, — сказал Стас и побежал домой.

Летом, приезжая на море, я привыкла видеть эту пару. Сухощавый, высокий мужчина неизменно выходил на прогулку со своей крошечной собачкой, затем вытаскивал из пакета раскладной стульчик и садился. Шли годы, выросли дети. Каждый раз, в отпуске , я надеялась их встретить.

В этот раз их не было уже 3 дня. Но на четвертый они появились. Я подошла и поздоровалась.

— Хорошего дня.
— Здравствуй дочка, — ответил Федор Петрович.
— Как дела? — спросила я.
— Да вот, давно мы с Лилией живем. Сегодня мне 80, а Лилии 15 лет.

Я достала из кармана вкусняшку и игрушку для Лилии.

— Надо же, не забыла, — вздохнул Петрович.
— Что- то вас не было три дня?
— Правнучку своего сослуживца обустраивал, места много, пусть живут. Из Донецка она. Муж погиб от снаряда, одна с ребенком осталась. А сослуживец то сам уже лет 6 как умер. Заходите к нам сегодня вечером, часов в семь, посидим.
— Непременно будем, ответила я.

По песчаному пляжу бежал 5 летний мальчик.

— Деда, деда, — кричал он, показывая пальцем, — смотри какая птица!

— Баклан это, сказал Петрович, и разглаживая шелковистую шерстку Лилии, улыбнулся.

Автор: Елена Андрияш

Рейтинг

5 из 5 звезд. 2 голосов.

Незапятнанная память

Альбина Игоревна – женщина видная, высокая, с пышной грудью и гордо поднятой головой. Никогда не ходила растрепанной, считая это плебейской привычкой. Несмотря на возраст, волосы у неё густые, вьющиеся с благородной проседью. Сзади закалывала в высокий валик, а спереди пышно взбивала. В ушах всегда носила крупные серьги с красными камнями. Не бриллианты, но красивая бижутерия. Бриллианты у неё тоже есть, но из-за природного чувства меры и вкуса надевать их только на очень крупные мероприятия.

В шестьдесят два года лицо сохранило следы былой красоты. Чуть подкрашивала брови, помадой придавала яркость губам и подводила веки карандашом. Муж ей соответствовал. Видный, крупный, без лишнего жира и живота. Они вырастили двоих детей: сын Альберт с семьёй жил в Германии, а дочь Агата — в Питере. Ей ещё не было тридцати, и замуж она не торопилась.

Жили, что называется, душа в душу. Ссорились редко, летом ездили на юг. По молодости часто и заграницей бывали. Но с возрастом переезды и перелёты стали утомлять. Сын с внуками приезжал каждый год на неделю из Германии.

Весна выдалась ранняя. В конце марта сошёл снег под лучами тёплого солнца. Асфальт высох, почки на деревьях набухали и птицы щебетали весело, радуясь пробуждению природы от зимней спячки. Хотелось жить, не обращая внимания на возраст.

Альбина приготовила ужин, согрела чай и сидела на кухне в ожидании Льва Евгеньевича. Он ещё работал, несмотря на пенсионный возраст. Умный, спокойный, деловой. Компания не спешила отправлять его на покой, заменять молодым, дерзким и амбициозным сотрудником.

Альбина подошла к окну. «Если так пойдет и дальше, то к майским праздникам будет летняя жара», — подумала она. Машины мужа во дворе не увидела. «На него не похоже. Всегда предупреждал, если задерживался». И тут же, словно услышав её рассуждения, зазвонил телефон. Альбина вздрогнула и схватила мобильник со стола. Мелодия звучала, а она смотрела на незнакомый номер. Наконец, нажала кнопку ответа.

— Здравствуйте, Альбина Игоревна, — послышался в трубке знакомый мужской голос, как ей показалось, осторожный. Альбина вроде тоже поздоровалась, но не была в этом уверена. Ноги почему-то стали ватными, она опустилась на стул и прижала к уху трубку, боясь пропустить что-нибудь.

— Лев Евгеньевич в Боткинской больнице. У него приступ случился на работе. Инфаркт. – Говоривший замолчал, ожидая вопросов, но их не последовало. – Я жду вас там, — сказал Фёдор, друг и коллега мужа.

Альбина всё держала телефон возле уха, ожидая подробностей, но в ней уже торопливо пищали короткие гудки. Другую руку она непроизвольно прижала к левой груди. Сердце тревожно и сильно било прямо в её ладонь. Положила телефон на стол. «Лев. Как же так…

Ведь говорила же, что пора бросать работу». Глаза её оставались сухими. Волнение можно было заметить по дрожанию рук и вздрагиванию кудряшек на голове. Она встала, надела бежевое длинное пальто, повязала голубой шарф. Прошла в кухню и проверила, выключена ли плита. Вернулась, обулась в полусапожки на невысоком каблуке, взяла сумочку и вышла из квартиры.

У подъезда достала телефон и удивилась. Она не помнила, чтобы брала его со стола. Альбина всегда была собранной, в любой ситуации держалась прямо и спокойно. Но не сегодня. Вызвала такси дрожавшим голосом. Люди проходили мимо, здоровались, она отвечала кивками, пока перед ней не остановился белый «Фольксваген».

Когда она подъехала к больнице на такси, из реанимации вывозили на каталке Льва Евгеньевича Воронова, накрытого с головой белой простыней.

Альбина выслушала доктора, сидя с прямой спиной перед ним в кабинете. Белым платком, зажатым в дрожавшей руке, промокала уголки глаз. Доктор понял, это не безразличие, а шок воспитанной и очень сдержанной женщины. Он налил из куллера воды, поставил перед ней стеклянный стакан. Альбина машинально и послушно выпила, поблагодарила и ушла.

Дома она легла на кровать, зарылась лицом в подушку и дала волю слезам.

С организацией похорон помог Фёдор, старинный друг мужа. Альбина словно закаменела. Ни слёз, ни слова от неё никто больше не видел и не слышал. Прямая, со своей обычной причёской, только одежда тёмная и голова покрыта чёрным кружевным платком, который привезла с собой дочь.

На кладбище собралось много народа. Говорили нужные слова, подходили к ней с соболезнованиями. Альбина слушала, опустив глаза, солнце слепило прямо ей в лицо. Чёрная одежда подчеркивала морщины, бледность и она казалась измождённой. Впрочем, так и было. Ни одно слово не задерживалось в мозгу, ускользало, тут же стиралось из памяти.

Когда начали засыпать могилу землей, солнце спряталось за набежавшее облако. Альбина подняла глаза и увидела в стороне совсем молоденькую заплаканную девушку. Узкое пальто обтягивало небольшой, но заметный живот.

— Кто это? Ты знаешь её? Ваша сотрудница? – спросила она шёпотом у Фёдора, который телохранителем стоял возле неё.

— Где? – Фёдор проследил за взглядом Альбины. — А, это племянница Льва, из… я не помню откуда.

— У него нет ни братьев, ни сестер. Я бы знала. Мы же столько лет прожили вместе. – Альбина напряжённо смотрела на девушку.

– Для любовницы слишком молода, — рассуждала она.

— Какая любовница, Альбина. Сказал же, племянница. Может двоюродная. Я снимал для неё квартиру. Лев представил её так. Сейчас. – Федор направился к молодой девушке.

Альбина видела, как он взял её за локоток, что-то говорил, показывал на неё. Девушка посмотрела на Альбину. Потом помотала головой, отняла руку и собралась уходить. Но Фёдор остановил её. Альбина подошла к ним и увидела в глазах девушки страх и напряжённую решимость.

Альбина прикрыла глаза и чуть кивнула в знак приветствия. Настя со страхом смотрела на неё и молчала. Губы её дрожали.

— Альбина Игоревна, жена Льва Евгеньевича. А это Настя, его племянница, — Фёдор представил их друг другу.

Настя вдруг резко отвернулась и быстро пошла по дорожке прочь.

— А вот тот высокий человек с бородой – сын Льва Евгеньевича, а рядом с ним – дочь Агата, — продолжал говорить Фёдор.

— Настя! Постойте. — Альбина бросилась догонять девушку.

— Вы не племянница, верно? А кто? Почему мой муж снял для вас квартиру? Вы его любовница? – говорила она, идя за девушкой. Настя резко остановилась и развернулась к Альбине.

– Альбина…, я не любовница вашего мужа. Я… его дочь.

Ни один мускул не дрогнул на лице женщины. Только глаза вдруг стали какими-то загнанными. «Ей от силы лет… Значит, муж изменил двадцать лет назад. Всё же изменил», — Альбина пошатнулась.

— Вам плохо? – Настя поискала глазами Фёдора, который уже спешил к ним.

Поминки проходили в ресторане. Альбина сидела как всегда прямая, ничего не ела, только выпила рюмку вина. Изредка бросала взгляды на Настю в конце длинного стола. Удивление и обида на мужа сменились жалостью к себе и девушке, и любопытством. Это она настояла, чтобы Настя пришла в ресторан.

— Да знаю я. Это же я ей квартиру снимал. Сейчас найду и сброшу тебе. – Фёдор принялся рыться в памяти мобильника.Попросила Фёдора, взять у неё телефон, адрес.

Всю ночь она не спала, вспоминала мужа, разговаривала с ним, корила за измену. Все годы он был нежен, надежен. Не в чем упрекнуть. Не знал о дочери, а измена… Случайность, с кем не бывает. Решение пришло само собой.

На следующий день Альбина позвонила Насте. По голосу показалось, что девушка не удивилась, приготовилась обороняться.

— Не могу сказать, что в восторге от вашего появления в нашей жизни. Как я понимаю, живёте вы в спальном районе. Мой муж снял квартиру для вас.

— Да. Лев Евгеньевич сказал, что пока нам не нужно с вами встречаться.

— Естественно. Вы учитесь?

— Да. В Тимирязевке на экономическом.

— А ребенок чей? Как и откуда вы вообще взялись? – Альбина понимал, что говорит невежливо, но иначе не могла.

— После школы я поступила в институт в нашем городе. Через полгода маму сбила машина. После похорон я нашла письма мамы вашему… моему… в общем, мама написала ему, что у неё родилась я, но почему-то не отправила письмо. Там был адрес.

Я написала наугад, думала, столько лет прошло, вряд ли отец…, простите, Лев Евгеньевич ещё живет там. Но он приехал и уговорил меня перевестись в Москву, снял квартиру. Там одной мне действительно было плохо. – Настя замолчала, ожидая вопросов или какой-то реакции Альбины.

— Я влюбилась, а однокурсник… Ему нужна была квартира, где жить, а не я. Испугался, когда сказала, что беременная. – Она снова помолчала. — Хотела сделать аборт, но Лев Евгеньевич запретил, сказал, что поможет с ребёнком. Вы не думайте, мне от вас ничего не нужно. Сдам сессию и вернусь домой.

— Денег теперь у вас нет, как я понимаю. Квартиру снимать не на что. Учёбу бросите, помогать некому. – Обрисовала ситуацию Альбина.

— Давайте так. Я не настаиваю. Я предлагаю. Вам решать. Можете жить на квартире, пока хватит денег. Оплачивать вам её я не намерена. Проясняю ситуацию сразу. – Альбина замолчала, ожидая реакции девушки, но слышала лишь дыхание в трубке.

— Запишите мой телефон и адрес. Когда кончатся деньги, приезжайте ко мне, к нам. Для всех вы останетесь племянницей Льва Евгеньевича. Мои дети не должны знать правды об интрижках их отца и подробностях вашего появления в нашей жизни. Пусть память об отце останется незапятнанной.

Двоих детей вырастила и еще одного осилю. Мои внуки живут далеко от меня. Сможете закончить учебу, устроим на работу, встанете на ноги.

Это внук моего мужа, а значит, и мой. Характер у меня непростой. Поэтому решать вам. – Альбина назвала адрес и телефон, не сомневаясь, что девушка запишет, и отключилась.

На смену прохладному и дождливому июню пришёл жаркий июль. Альбина стояла у открытого окна и смотрела на умытый дождем город. Тополиный пух прибило к земле, к жаре прибавилась ещё парниковая влажность. Облегчал духоту едва заметный сквозняк от открытых окон в большой квартире.

Подруг у Альбины не было. А от жён друзей мужа она отдалилась. Жила все годы ради Льва Евгеньевича, создавая ему комфорт, удобство и уют. За последние два месяца ей не звонили в дверь ни разу. Поэтому она вздрогнула, когда за спиной прозвучал гонг.

Альбина поправила перед зеркалом пышно взбитые кудри и открыла дверь. Настя. Ситцевый просторный сарафан топорщился на большом животе. У её ног стояла спортивная матерчатая сумка. Прядки выбились из стянутых в хвост волос, прилипли к вспотевшему лицу и шее.

— Проходи, – сказала несгибаемая Альбина, шире распахнула дверь и улыбнулась.

Рассказ взят с канала Живые страницы

Рейтинг

5 из 5 звезд. 3 голосов.