Затяжная любовь

Все соседи прямо диву давались, когда Анатолий Ильич от Розы своей Марковны ушёл.
И ушёл насовсем, прямо утром. С чемоданом. К молодой…
Семья Хлыщёвых в подъезде (да что там – в подъезде! В целом доме !!) считалась образцовой. Жили здесь они уже давно, лет, наверное, двадцать.

Старожилы прекрасно помнили, как тогда ещё просто Толя, молодожён, каждое утро на улицу выскакивал, рано-прерано, делал во дворе зарядку, суетясь вокруг лавочки, а потом ещё и бегал, всегда одетый по сезону в добротный спортивный костюм и кроссовки.

По возвращении с утреннего моциона принимал душ, брился и пил кофе с какой-нибудь булочкой. И всё это потихонечку, чтобы не разбудить Розу Марковну.

Что, думаете, она у него из тех? Из папенькиных дочек, которые жили в кругу «маникюр – педикюр – магазины – SPA-салоны»?

Нет. Во-первых, тогда ещё круга такого не было, а, во-вторых, и сама Роза Марковна на работу ходила и дом весь вела.

А вставала позже по просьбе самого мужа, чтобы не мешать ему сосредоточиться на очередной лекции в каком-то там университете или институте по загадочно-красивому курсу «физика Земли».
Потому он и был таким красиво-элегантным и подтянутым: чтобы студенты его лучше воспринимали на слух. И на вид тоже, разумеется.

Когда в аудитории, стоя перед веером разбегавшимися вверх молодыми лицами, он, взмахнув руками, обращался к студентам: «Ну-с, юные дарования, а как бы вы определили радиус жерла вулкана, не взбираясь к его краю?»,… а сам такой мужественный, стройный, в очень сером костюме своём с серым же, но – более, галстуком, то всем хотелось жерло того вулкана измерить вручную, рулеткой какой-нибудь прямо.

И ровно в то время, когда он задавал этот вопрос своим студентам, его Роза Марковна просыпалась.
Просыпалась, чтобы, создав пленительный и неповторимый образ потомственной интеллигентки средних лет, отправиться на службу в Институт архивов и документов по землепользованию. Куда вскоре и отбывала.

По возвращении с работы легко и с радостью ковала уют в своём с мужем жилище и готовила основательный ужин к приходу супруга.

И в тот момент, когда он спрашивал, хитро прищурив глаз, «А какое, скажите мне, отношение строительный материал витрозит имеет к витрофиру?» — она уже отправлялась в их супружескую спальню, чтобы перед туалетным столиком освежить макияж и переодеться.
Ровно в определённый час звенел дверной звонок, и Роза Марковна отправлялась в прихожую, чтобы встретить мужа.

Одним словом, много лет всё было почти до отвращения благополучно и пристойно. Но самое главное, что весь этот маленький мирок был совершенно искренним и по-настоящему тёплым, в котором хорошо было обоим.

Даже то, что детей бог не дал, не омрачало счастья супругов, тем более что несколько лет они воспитывали младшую сестру Розы Марковны, безвременно лишившуюся родителей.

Теперь же она выросла, удачно вышла замуж и существовала своей отдельной жизнью, взяв за образец семейство своей старшей сестры–матери и её мужа, которого она мило дразнила, называя «Лукичом».

С годами ничего не менялось. Разве что Анатолий Ильич стал кандидатом геолого-минералогических наук, несколько располнел, потому, наверное, что перестал бегать: запретил кардиолог, и цвет его галстуков стал более дерзким (жёлтым, например!).

Роза же Марковна была всё так же преступно хороша, а духи, которыми она благоухала всякое утро, стали более дорогими и тяжёлыми.
И вот однажды-ы-ы…

Однажды в институте у Анатолия Ильича появилась новая деканша. Молодая совсем для дела, которым он занимался сорок с лишним лет: ей и сорока ещё не было, но была она уже доктором наук и успела заработать себе репутацию энергичного и эффективного руководителя.

В довершение ко всему была она ещё в прошлом и студенткой Анатолия Ильича. И как все его студентки, конечно, в него влюблена… когда-то. Но это «когда-то» растянулось во времени и плавно перетекло в день сегодняшний, в чём бывшая студентка и призналась ему спустя неделю после «восхождения на деканский престол».
Признание было страстным и удивительно искренним.

Слова «вечность»… «трепет первого чувства»… «наваждение» звучали в нём с периодичностью секунд, эдак, в сорок. Женщина даже взмокла от напряжения, а так как была она в тот момент без пиджака, который величаво покоился на высокой спинке её начальничьего кресла, то тёмные круги под мышками стали отчётливо видны.

Анатолий Ильич, кажется, несколько смутился после этого страстного монолога, который прозвучал из уст его бывшей ученицы, а теперь начальницы, когда она его вызвала к себе после лекций по какому-то малозначительному поводу.

Растерялся, одним словом, наш Анатолий Ильич, а растерявшись, поправил оранжевый на этот раз галстук и ответил: «Я обдумаю ваше предложение».

Сказал и ушёл из кабинета, даже забыв попрощаться со вспотевшей дамой. Назавтра он, без приглашения, вошёл утром, перед лекциями, к ней в кабинет и поставил в самом центре этого кабинета увесистый чемодан с вещами, тщательно уложенный, застёгнутый на все молнии и даже перетянутый дополнительными дорожными ремнями.

Поставил, значит, чемодан на пол и, глядя на любящую его женщину мужественными и всё ещё красивыми глазами, сказал:

— Я согласен на ваше предложение. Давайте жить вместе и строить новую семью.
— Видите ли, Анатолий Ильич, вы несколько неправильно меня поняли, — заговорила деканша после первого шока.

– Но я ценю вашу решительность и предельную искренность. Спасибо за доверие. Но сейчас… вам лучше уйти… дорогой мой человек…

И опять несколько смутился Анатолий Ильич. И галстук, на этот раз пламенно-красный, поправил. И ответил претендентке на его руку и сердце:
— Ну, не люблю я вас, Людочка! Не- люб-лю!!! Простите…

Руководительница опустила очи долу, и если бы в этот момент в кабинете присутствовал кто-нибудь третий, то он наверняка бы сказал, что была она смущена. После паузы, длившейся совсем недолго, она продолжила:
-… вместе нам, как вы понимаете, не работать…
Потом вскинула прекрасные глаза влюблённой женщины на объект своей многолетней любви и закончила фразу:
— … но уйду не я…

15.04.2020

Автор #Олег_Букач

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Про Серёжу

Сережа сидел на ступеньках между вторым и третьим этажами. За дверью его квартиры снова был скандал. Час назад Сережа вернулся из школы, и, едва войдя в подъезд, услышал крики. Мать и отчим шумно и яростно выясняли отношения.

Мальчишка потоптался у двери, а потом поднялся на несколько ступенек и привычно уселся на портфель. Достал было учебник по физике, начал читать параграф. Но постепенно глаза стали слипаться: шумные разборки за стеной квартиры напоминали рокот разбушевавшегося моря. И Сережа задремал, прислонившись головой к стене.

Сереже одиннадцать. Длинные руки торчат из рукавов куртки. В последний год он стал быстро расти, у него болят по ночам ноги, и все время хочется есть. Соседи почти каждый день видят его сидящим на ступеньках около двери и выносят перекусить – кто пирожок, кто бутерброд с колбасой.

Вот и сегодня сквозь сон Сережа почувствовал, что кто-то тронул его за плечо. Над ним склонилась Лидия Петровна с четвертого этажа.
— Давно тут сидишь? Пойдем ко мне, чаю попьем.

В однокомнатной квартире соседки пахло старыми книгами, лекарствами и старостью. Лидия Петровна жила с мамой, которая почти не вставала со своей кровати, отгороженной выцветшей ширмой, на которой еще видны были полуобнаженные японские красавицы, изображавшие четыре времени года.

За стеклянными дверцами шкафов книги в потертых переплетах и стопки толстых старых журналов соседствовали с хрустальными вазочками и чайным сервизом с красными маками. У стены – плюшевый допотопный диван с двумя слегка засаленными подушками, застланный клетчатым пледом. Напротив него телевизор – пожалуй, единственная новая вещь во всей квартире. Сережа представил, как хорошо было бы улечься на подушки, накрыться пледом и включить мультики.

Но соседка повела его на кухню, усадила за столик с клеёнчатой скатертью и положила в тарелку винегрет. Сережа быстро собирал вилкой кусочки свеклы и картошки. Было вкусно, но не сытно. Очень хотелось какую-нибудь котлету. Или, например, горячую сардельку, брызжущую мясным соком.

Лидия Петровна налила чай в две большие кружки, поставила перед Сережей плетенку с мятными пряниками и села напротив.

Сереже нравилась Лидия Петровна. Она никогда не приставала с расспросами, не заглядывала жалостливо в глаза. И вообще говорила немного. Лидия Петровна работала в редакции местной газеты и к вечеру уставала от обязательных разговоров. Каждый из них по своему нуждался в тишине. Вот и сейчас они почти молча пили чай. Соседка листала книгу.
— Ты не сиди больше на ступеньках, приходи ко мне заниматься, когда дома снова будут шуметь, — сказала Лидия Петровна, убирая со стола посуду.
— Хорошо. Спасибо.

Лидия Петровна сполоснула чашки и ушла в комнату, не позвав Сережу. Мальчишку тянуло в сон. Но он снова вытащил из портфеля учебник по физике, положил на кухонный стол и раскрыл на заданном параграфе.

Он попытался читать, но слова разбегались, не соединяясь в осмысленные предложения. Сережа уставился в окно, за которым чернилами разливались осенние сумерки.

На проводах, тянувшихся вдоль дома, сидел одинокий нахохлившийся воробей. В доме напротив постепенно загорались окна. Стрелка на часах переползла цифру восемь. Пора было уходить. Да и шум в его квартире как будто бы стих…

Сережа сложил книги в портфель, сунул туда еще один пряник из плетенки, натянул в прихожей куртку и заглянул в комнату. Соседка читала на диване.
— Спасибо, Лидия Сергеевна. Я пойду.

В подъезде было тихо и почти совсем темно. На площадке не горела лампочка. Сережа медленно спускался по ступенькам, когда в пролете между четвертым и третьим этажами какая-то серая тень шарахнулась прямо у него из-под ног и забилась куда-то в темный угол. «Крыса!» — испуганно подумал мальчишка и замер от страха и отвращения.

Но из угла тихонько заскулили. Сережа осторожно приблизился и наклонился, вглядываясь в темноту. Там сидел, дрожа всем телом, маленький щенок – размером чуть больше Сережиного ботинка.

В темноте малыш показался черным. Но когда Сережа спустился с ним на этаж ниже, где ярко горел свет, он оказался серым с белыми подпалинами на лапах и брюшке. Песик часто дышал, высунув язык, и доверчиво смотрел на Сережу блестящими круглыми глазами.

Мальчуган сунул щенка под куртку и спустился на второй этаж, к своей квартире. За дверью было тихо. Сережа потихоньку отпер дверь ключом и, не включая света, шмыгнул через прихожую сразу на кухню.

Там было светло от уличного фонаря. На столе – грязные тарелки, стаканы, пустая бутылка из-под дешевой водки… Сережа заглянул в холодильник: пакет старого кефира, пачка маргарина на дверце. На плите обнаружилась кастрюля с остатками супа на дне.

Стараясь не шуметь, Сережа нашел в раковине тарелку, вылил в неё оставшийся суп. Усевшись на пол между столом и холодильником, он вынул из-за пазухи щенка. Тот, видимо, задремал в тепле, и, разбуженный внезапным перемещением, тихонько заскулил.

— Тише, тише! — зашептал Сережа и подтолкнул малыша к тарелке. Тот понюхал её содержимое и жадно начал есть. Сережа сел, обхватив руками колени, и смотрел, как щенок быстро-быстро ест, широко расставив коротенькие лапки и ритмично двигая головой.

Внезапно под потолком вспыхнула лампочка. Вошел отчим. Не замечая Сережи, пошарил по столу, выругался негромко, налил в стакан воды из-под крана и стал пить большими глотками.

Щенок заскулил. Сережа замер. Отчим навис над столом. Хмурый, хмельной и раздраженный он долго смотрел на мальчишку, прижимающего к себе крошечного пса. Потом неопределенно хмыкнул:
— Мало мне одного щенка было, — и ушел в глубину темной квартиры.

«Ничего, вот подожди, мы оба вырастем…» — мысленно сказал ему вслед Сережа. И подтолкнул щенка к тарелке.
Анна Лиманская

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Любовь и розы

Николай в который раз стоял у кухонного окна и смотрел через тюль во двор. Там уже около часа копалась у клумбы девушка. Она, стоя на коленях, усердно взрыхляла каждый сантиметр земли, и после этого аккуратно сажала в лунки какую-то тонкую рассаду.

Николай бы и не обратил особого внимания на садовницу. Таких любителей цветов много: почти у каждого подъезда. Но девушка была особенной. Она довольно заметно прихрамывала на одну ногу. А у скамейки стояла её палочка-трость. По всей видимости она была инвалидом.

Вот и сегодня она с видимым удовольствием облагораживала участок земли прямо под окном Николая. Он был тут новеньким. Три месяца назад как развёлся с женой. Разменяв квартиру, бывшие супруги разъехались. И вот теперь Николай поселился на окраине города в этой однушке на первом этаже.

Ему было сначала трудно привыкать к новому месту, но после скандалов с женой и её ухода к любовнику теперешняя обыденность казалась счастливым покоем.

Николай увидел, что девушка начала поливать свои посадки из шланга, спущенного с балкона со второго этажа. Как раз над ним, значит, жила любительница цветов. С соседями Николай не знакомился. Не хотел рассказывать о себе, давая пищу для разговоров и пересудов бабушкам на скамейках.

Но сейчас он почему-то вышел на крыльцо и поздоровался с девушкой.

— Красоту наводите? – спросил Николай.

— Да. – тихо ответила девушка и улыбнулась.

— Я бы мог из своего окна шланг прокинуть, все-таки пониже. И вам было бы удобно им все посадки достать. Не надо и в лейку наливать.

Девушка кивнула и согласилась.

Когда Николай устроил полив из своего окошка, то девушка была очень довольна. Они познакомились и разговорились.

Оказалось, что Лиза живёт с матерью. Мать работает рядом на почте, а Лиза подрабатывает дома – вяжет. У неё инвалидность. Но о подробностях Николай, конечно, спрашивать не стал. Он поблагодарил Лизу за её труд по благоустройству, а девушка ответила:

— Я ни для кого-то стараюсь, для – себя. Уж очень цветы люблю. С детства. Никто не помогает, да и не надо. Люди работают с утра до вечера. А у меня времени немного побольше. Это для души… Спасибо, хоть вы помогли с поливом. Это пока рассада примется надо поливать почаще. А летом тут дождики всё польют. Так что много хлопот вам не доставлю.

Николай почему-то был рад знакомству с Лизой. Ей было около тридцати лет. Симпатичная, милая девушка запала в душу своей простотой и добротой и скромностью.

Прошло несколько дней, но Лиза больше не появлялась у своих цветов. Николай всё выглядывал в окно утром и вечерами, приходя с работы, но девушки так и не было видно. Не зная, как начать общение с Лизой, Николай однажды сел на свою машину и поехал на ближайший рынок.

Там он купил несколько кустиков роз, три корешка пионов, саженец яблони и три ящичка разнообразной рассады однолетников.

Со всем этим богатством он приехал к подъезду и сразу выгрузил покупки на газон у скамейки. Затем поднялся на второй этаж и позвонил в дверь Лизе. Ему открыла мать Лизы. Она удивлённо посмотрела на Николая, а потом крикнула в комнату:

— Лизонька, к тебе пришли!

Лиза показалась в прихожей и, увидев соседа, покраснела.

— Здравствуйте, садовница… — несмело начал Николай. – Там вот я кое-что привёз для нашего сада. Посмотрите. Вобщем, принимайте.

Он вернулся на скамейку, и Лиза не замедлила выйти. С балкона смотрела на ящики и кульки её мать. Ещё несколько соседей стояли у подъезда, осматривая ящики.

Лиза ахнула:

— Боже ты мой! Да тут такое цветочное богатство! Мне бы век не купить. И многолетники! И всё сортовое.

Николай сидел и улыбался. Он точно угадал как угодить девушке. А Лиза осматривала каждый кустик и радовалась как ребёнок.

— Ну, Николай, кучу денег, наверное, за всё это выложили.

— Не одной же вам, Лизонька, облагораживать наш быт. Вот и моя лепта. Надеюсь, приживётся.

— Да. Только сажать надо скорее. Для этого придётся ещё землю вскопать. Вы поможете?

— Конечно! Только переоденусь. Инструмент у вас ведь есть?

Стоящие рядом соседи тихо о чём-то переговаривались. Николай поздоровался, проходя мимо, и невольно подумал, что дал повод для сплетен.

Однако, когда они с Лизой вышли к своим клумбам, то увидели, что ещё две женщины и старичок-пенсионер присоединились к ним. Они вынесли лопатки, метлу и небольшие грабли и начали убираться вокруг подъезда. Затем несколько детей, гуляющих во дворе, вызвались помогать Лизе с посадкой рассады.

Николай и Лиза не ожидали такого внимания соседей, но были рады. Николай пошёл домой и открыв окошко, выставил на подоконник свой старенький магнитофон, включив музыку.

Все трудились, весело переговаривались, вспоминая советские субботники и хваля свою коммунистическую закалку.

Через два часа новые клумбы уже были засажены рассадой, кустики молодых роз нашли своё место у скамейки, пионы Лиза и Николай посадили прямо под своими окнами.

После субботника мать Лизы пригласила Николая к ним на чай. Николай поразился уюту и чистоте в квартире Лизы. На всех подоконниках стояли домашние цветы, ухоженные и цветущие.

— Это всё Лиза, — похвалила дочку Анна Сергеевна. – Я работаю, а за квартирой следит она. И ещё прекрасно вяжет. Покажи свои работы, доченька.

— Не сейчас, мам. Потом как-нибудь. Если Николай захочет. Мужчинам вряд ли это интересно… — застеснялась Лиза.

— Я обязательно приду посмотреть на ваши работы, Лиза. Мне интересно.

Николай попрощался и ушёл. Но спал он этой ночью плохо. Сам себе поражался. Только остался один, и тут же голову вскружила эта простая, милая девушка.

И что он в ней нашёл? Николай и сам не мог ответить. Но и не думать о ней он не мог. Просто наваждение. Тогда Николай решил дать себе паузу. Приостановить общение на какое-то время, чтобы проверить себя. Или просто попытаться успокоиться.

Так прошла неделя. Николай старался не думать о Лизе, но всё чаще оказывался у окна. Он смотрел на клумбы, на каждый цветок и теплота наполняла его сердце.

«Надо же…Заразно как. Раньше цветами и не интересовался, а тут… Смотрю и смотрю» — думал Николай, сидя на подоконнике. И тут он увидел Лизу. Она вышла из подъезда и хромая, подошла к розам. Поправила ветки, посмотрела на землю под кустиками. А потом перевела взгляд на окно.

Николая словно пронзило током. Сердце заколотилось. Он помахал Лизе и открыл окно, а девушка расплылась в улыбке. Её глаза были полны счастья. Она указала на розы и сказала:

— Наши розочки будут жить. Новые листики вылезают!

— Может, польём? – спросил Николай.

Но Лиза отрицательно замотала головой.

— Сегодня в ночь дождь обещают. Не надо.

Лиза села на скамейку, и через минуту Николай уже сидел рядом. Они говорили о погоде, цветах, прекрасных соседях, о своих увлечениях. Говорили, и наговориться не могли. Будто давным-давно знали друг друга, но соскучились, словно не виделись год.

С этого момента Николай не стал избегать встреч с Лизой. И загадывать тоже ничего не стал. Они просто стали дружить. Но долго их дружба не продержалась. Она перешла в горячую и нежную любовь, несмотря на то, что Николай был старше Лизы на восемь лет.

Николай сделал Лизе предложение через три месяца знакомства, чем поразил не только саму Лизу, но и её мать, и всех соседей. Люди радовались за Лизу, говоря Николаю, что она девушка-клад, что таких теперь поискать, да и не найдёшь…

А молодые были счастливы. После росписи они жили на первом этаже, а мать Лизы над ними.

Соседки говорили Анне Сергеевне:

— Аннушка, дочке твоей ангел-хранитель помог жениха найти. За доброе её сердце и уважение к людям. Надо же! Никуда не ходила дальше двора. Так на скамейке у подъезда жених ей сыскался!

Анна Сергеевна вытирала слезу и крестилась.

— Не плачь, Анна. Внуков ожидай теперь. Прибавится вам хлопот и радости. Ай, да Лизонька!

Автор Елена Шаламонова

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Письмо от Бога

Александр Исупов

Старенькая тётя Глаша, мать моего товарища, почти всю жизнь проработала сортировщицей писем на Главпочтампте. Жила она недалеко от нашего двора в большом деревянном, от станции железной дороги, доме, окрашенном старой охрой и построенном для семей железнодорожников перед самой войной.

Проживала в крохотной квартирке, может быть, площадью всего-то чуть больше двадцати квадратных метров, где умещались две малюсенькие комнатки и закуток кухни.

Я зашёл к ней, чтобы разузнать о жизни товарища детства, и услышал вот такую историю.

— Знаешь, Саша! Теперь-то скрывать нечего. Санька и Света и вовсе не мои дети. Я-то замуж выскочила за Степана в самом начале войны. Расписались, переночевали ночку, а утром он по повестке в военкомат ушёл.

И уж больше не вернулся. На войне, без вести, сгинул, оставив меня соломенной вдовой. До шестидесятых всё ещё надеялась, всё Богу молилась, чтоб вернулся мой Стёпа. Пусть израненный, пусть калека, но всё лучше, чем одной вековать.

В начале шестидесятых задумалась, как бы ребёночка себе взять на воспитание, из детдома. Чтоб уж остаток жизни было для кого прожить, чтоб не совсем уж впустую. Об этом теперь и Бога молила.

И ведь знаешь, Саша, пришло мне письмо от Бога.

– Она подошла к образам, вытащила авиационный конверт с рисунком самолётика и протянула мне.

– Семёныч на работе его отдал. Не знаю, говорит, что с ним делать. Ты прочти, прочти, не стесняйся, — добавила она.

На конверте было написано одно лишь слово «Богу».

Я вынул и развернул двойной тетрадный лист в косую линейку, аккуратно исписанный детским почерком, наверное, перьевой ещё ручкой, как на чистописании и почти без ошибок.

В нём значилось:

«Дорогой божинька, очень тебя прошу, не забирай нашу маму. Санька сказал, что она скоро умрёт. Что рак ей пол лёгкого отгрыз, а когда отгрызёт вторую половину, она уж совсем умрёт. Я только совсем не поняла, рак-то маленький, а мама большая. Хотя клешни у него страшные. Санька приносил раков с речки и пугал меня клешнями. И как он может у мамки внутри лёгкие отгрызть? Боженька, не забирай мамку. Она добрая. Когда мы с Санькой приходили к ней в больницу, она мне конфету дала, настоящую, шоколадную. Которые ей с работы принесли. А ещё Санька говорит, что когда мамка умрёт, то тётя Ира станет новой папкиной женой, а нас сразу сдаст в детдом на Заречной улице. Санька хорохорится и обещает всех детдомовских набить, если они нас травить будут, а сам по ночам плачет. А я очень боюсь в детдом. Они живут на Заречной улице и постоянно дерутся. А ещё ходят все лысые, и мальчики, и девочки, это чтобы вшей не было, и ругаются нехорошими словами. Божинька, пожалей нашу мамку, очень прошу, потому как ты последняя моя надежда. В школе сказали, что бога нет, а бабка Сазониха говорит, что есть, и ты обязательно выполняешь все просьбы. Только, говорит, очень в тебя верить надо и молиться. Я в тебя очень верю и очень молюсь. Я три раза вставала на колени и крестилась, как Сазониха научила. Пожалей, божинька, нашу маму и нас с Санькой.
Света.

Папка дал десять копеек на мороженое, а я купила конверт с самолётом, чтобы письмо к тебе быстрее долетело.»

Дочитав письмо, я аккуратно свернул, вложил в конверт и вернул его тёте Глаше. Она снова спрятала его за образа и продолжила рассказ.

— Прочитала я тогда, очень расстроилась, расплакалась. Решила найти детишек. Первым делом в детдом направилась на Заречной. Он от нас совсем близко. Выяснила, в начале года поступили в детдом брат и сестра Земцовы, десяти и девяти лет. Мать у них умерла. Отец с новой женой сдали ребят в детдом.

Поговорила с директором, как усыновить их, или хотя бы в опекунство взять. Сложный вопрос. Зарплата у меня маленькая, семья неполная. Нет семьи, одна я. Чтобы усыновить, муж требуется.

Уговорила я Семёныча в фиктивный брак вступить, чтобы мне детей усыновить разрешили. Так-то он мужик неплохой, после войны бобылём остался да так и не женился больше. Выпивал, конечно. Но в меру. И готов был даже со мной жить. Одна незадача – детей не любил. Чегой-то, говорит, я чужих гусят воспитывать буду. Одним словом, не сошлись на этом, но в брак вступили.

Месяца три я готовила документы на опекунство. Когда были все документы готовы, привели детей со мной знакомиться. Я-то их несколько раз видела, а они меня нет. Худенькие, мальчик ростиком повыше, с синяком на руке, острижен коротко, только чёлка на лбу. Девочка наголо машинкой острижена, да так неровно, что видно, будто овец стригли.
Смотрят на меня, насупились. Директор глянул на них серьёзно и говорит: «Познакомьтесь, это Глафира Ивановна, дальняя родственница вашей мамы. Она хочет взять вас на воспитание и быть вам вместо матери. Согласны ли вы?»

Девочка сразу ко мне бросилась, а мальчик долго из подлобья меня разглядывал. Потом спросил: «А ты, тётя, драться не будешь?»

У меня и слёзы из глаз брызнули.
«Нет, — говорю, — не буду».

Так вот и появились у меня дети. Семёныч приходил несколько раз, помог для них в самой маленькой комнатушке деревянные кровати сладить, столик для письма, чтобы уроки делать, изготовил. И даже денег не взял.

Но сначала всё равно очень тяжело жили. У меня оклад восемьдесят рублей, да ещё на подработке двадцать. А детей одевать, обувать нужно, да и вкусненького им тоже ведь хочется.

Со Светой никаких проблем. Молодец – отличница в школе. По дому всё приберёт, еду приготовит, даже шить научилась.

Вот с Саней сначала помучилась. Вредный, драчливый, в школе плохо первое время успевал. Света на год позднее училась, а помогала ему уроки делать и даже задачки за него решала по математике.

Да ещё со старыми дружками со двора связался. Хулиганы! То соседский огород обчистят, меньше украдут, больше набедокурят, истопчут. Сколько раз приходили те жаловаться. То раздерётся в школе, стекло разобьёт или на парте чего нарисует. Покуривать уже начал.

Мы со Светой сядем за столик, слёзы у обеих в три ручья, а ему хоть бы што. Стоит в углу, ухмыляется. Семёныч придёт, скажет, сама, мол, таких детей себе выбрала, мучайся теперь. Выпороть бы Саню, говорит, а то ума не добавится. Что ему ответить? Как выпорешь, если слово дала. Больше года мучились.

Допёк Саня. Когда милиционерша пришла из детской комнаты милиции, сообщила, что его там на учёт поставили и теперь документы в колонию для малолетних готовят, лопнуло моё терпение.

Посадила его напротив, набралась сил и высказала: «Всё, Саня, переполнилась чаша моего терпения. Я с утра до ночи убиваюсь на работе, чтоб лишнюю копейку заработать, а ты всё по ветру спускаешь. Собирайся, сынок,

в колонию. Понимаю так, не хочешь ты с нами жить».

Вижу, набычился. Что на него подействовало? Может быть, что первый раз сыном назвала? Свету-то давно в дочки возвела, а с Саней так не получалось.

После того разговора изменился парень. По весне, считай, сам огород вскопал. Огород небольшой, всего две сотки: картошка да несколько грядок. Но ведь сам. Мы со Светой помогли морковь, свеклу лук, огурцы, капусту посадить. А дальше он всё лето сам ухаживал: поливал, сам пропалывал, окучивал картошку, огурцы укрывал.
Семёныч помог досками грядки обустроить, подучил парня плотницкому и столярному ремеслу.

Можно сказать, выправили парня. За ум взялся, учиться стал лучше. Но это уж целиком Светы заслуга, она с ним занималась. Постепенно и от дружков отвадился.

В шестом классе записался в лыжную секцию. Там чем хорошо было, там лыжи и ботинки и даже спортивную одежду выдавали. К окончанию школы уж и за город, и за область на соревнования ездил. Побеждал даже. Грамоты привозил и подарки ценные: часы наручные, костюмы спортивные новые, и Свете разные вкусные вещи со сборов. Их же там бесплатно кормили, на два с половиной рубля в день, это когда я за целый день четыре рубля зарабатывала.

После школы в военное танковое училище поступил. Командиром решил стать. Сейчас в Германии служит, уже подполковник, командир батальона.

Света тоже молодец. Школу с серебряной медалью закончила. Поступила в местный педагогический институт и его с отличием завершила. Сейчас учительницей в восьмой школе работает. Завуч.

Видишь, Сашенька. Всю я жизнь с чужими детьми прожила. И пусть трудно жили, но счастливо. Любой копеечной обновке радовались, любому лишнему рублику. И самое-то главное, что выросли они честными, трудолюбивыми и отзывчивыми людьми. А меня уж давно мамой называют, а внуки – бабушкой. Разве это не счастье?
С Семёнычем до сих пор в браке состоим, да и последние лет десять живём вместе. На пенсии оба. Вот я теперь и думаю, чтобы было со мной, если бы Семёныч не отдал мне то письмо. Письмо от Бога.

Александр Исупов

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.