Ты в уме, Свинкин?
— Идет, довольная. Перезрелая невеста. Еще бы, такого парня отхватить! Да на моей бы Галочке лучше женился. Она у меня девка с приданным, квартира своя есть. Мы с отцом похлопотали уже. А у этой? Голытьба, живет с бабкой. Или вон, у Зои Леночке 22 года. Умница, красавица, а эта, тьфу! 30 лет, а выводок какой! Совсем у мужиков ума не осталось. С такими связываются, что слов просто нет. Ничего, бросит он ее, вот увидишь! Поматросит и бросит! Погуляет, сколь надо и прощай! — злорадно произнесла женщина в светлом сарафане.

— Ну ты чего несешь, Викторовна? Хотел бы он ее бросать, неужели бы жениться стал официально? Мог бы так пожить. А еще я слышала, что он детей очень любит. Все время свободное с ними проводит. Старшенькие близнецы, Кирочка да Костик его обожают. Аленке полтора годика, так «папа» уже говорит. И Эдик с Виталиком тоже навстречу несутся, кричат, что папа идет. А знакомы-то всего ничего! Редко увидишь в наше время, чтобы чужие ребята кому нужны были. У меня вон, зятя со своими-то заниматься не заставишь! То на диване валяется, то с друзьями в баню уйдет. То рыбалка у него, то работа, — вздохнула высокая дама с пуделем на поводке.

— Не знаю я, чего у него там в голове. Говорят, дружил-то с девушкой, она ж как модель! Высокая, волосы темные длинные. Глазищи большие, ресницы длинные. Красавица! По слухам, бросила она его! Вот с горя-то и ходил не в себе. А тут эта Наташка подсуетилась! Заграбастала мужика да себе забрала! — не успокаивалась женщина в сарафане.

— Викторовна! Мужчина — он же не сумка, чтобы его взять да забрать. Хоть с горя, хоть с радости. Живой человек. Никого ничего не заставишь делать силком, — сказала на прощание хозяйка пуделя и унеслась в сторону со своим питомцем.

— Не будет им счастья! Не пара они! — неслось вслед.

Наташа мимо проходила. До нее донеслись обрывки разговора. Втянула голову в плечи. Постаралась сделать вид, что не слышит. Покраснела.

Она не умела отвечать людям. Была очень скромная. Просто тихо жила. И думала, что так и будет жить одна. С бабушкой, детьми. До конца жизни. Потому что ребятишек у нее пять.
И если внешне на нее обращали внимание — натуральная голубоглазая блондинка с курносым носиком и пухлыми губами, то как только узнавали о наличие детей, исчезали тут же.

Один кавалер, когда в кафе сидели, даже соком подавился. Побелел. Потом прошептал, что ему на рубашку капнуло. Надо вытереть. Пошел в туалет, откуда благополучно не вернулся.

Наташе одной было тяжело и плохо. Но пробовать, искать — больше она в в этом смысла не видела.

С отцом своих детей они еще со школы были знакомы. Обожали друг друга. И думали, что будут жить долго и счастливо. Не получилось. Вначале муж Тимофей говорил о большой семье, потом кричал, что жалеет, что столько детей родилось.

Тимофей любил с друзьями погулять. Просил избавиться от Аленки. Она не смогла. Бог дает. Грех. Нельзя.

С той поры Тимофея как подменили. Жизнь с ним стала невыносимой. Он мог ночами сам не спать, позвать друзей, включать музыку. Дети просыпались, хныкали. Наташа и бабушка уговаривали, но ничего не помогало.

В конце концов, Тимофей исчез. Уехал на заработки и не вернулся.

Потом появился его друг. И глядя в сторону, сообщил, что ночь была. Морозы сильные. А Тимофей на улице уснул.

— И все, того. Нету его больше. Ты, Наташка, вот держи. Тут его денег немного! Пригодятся! — и товарищ мужа ретировался.

Потекли будни. Детям полагалась пенсия по потере кормильца. Жили они все вместе в двухкомнатной квартирке. Старшие на двухъярусной кроватке спали. И бабушка там же.

А Наташа с остальными — в зале.

Будни просто текли. Дети радовали. О личной жизни Наташа запретила себе мечтать. Она хоть и наивная была, но на жизнь смотрела трезво. Да и каждый второй норовил вставить, что на рынке невест все места заняты. Молодыми, красивыми, без довесков.

Ну а что же тот самый Свинкин? Его, кстати, Коля звали. 33 года. Владелец небольшого автосервиса. Знакомые говорили — внешность киноактера. Девушка была — Камилла. Ее Коля любил. Думал, и она его. Камилла была шикарная. Это все отмечали. Для нее, собственно, он и работал.

Камилле требовался новый автомобиль, красивая одежда, путешествия.

— Я дорогая девушка! Такие, как я, сумки сами из магазинов не волокут! И у плиты не стоят. Мной любоваться надо, как картиной. Слышишь, Свинкин? — ворковала Камилла.

Он слышал. И любовался.

— И может, тебе фамилию сменить? Такую, звучную. Меняют же люди фамилии. Стал бы хоть Трубецкой. Или Романов. А то Свинкин! Смешно, — хихикала Камилла.

Коля фамилию менять не собирался. Он ей гордился. У него были замечательные отец и дед. До сих пор держали небольшой магазинчик, где продавались товары своего производства — хлеб, сыр, мед, мясо.

Отец с Колей пробовал поговорить. Насчет Камиллы.

— Не торопись, сынок. Спору нет, очень она хороша. Но глаза холодные. Мы с твоей матерью душа в душу живем. Не будет у тебя такого! Кроме денег, ничего твоей Камилле не надо, — вздыхал он.

Коля молчал. А потом все получилось, как в плохом фильме. Уехал по делам. Планировал через пять дней вернуться, а обошелся в один. Сюрприз не удался — Камилла в их квартире была не одна.

Она, правда, пробовала доказать, что гость — ее дальний родственник.

— А у вас что, в родне так принято? Ходить по дому без ничего? — усмехнулся Коля.

Так он остался один. Переживал.

А в один из дней шел мимо большой лужи, сестре в подарок зайца в юбочке нес. А возле стоял нее маленький мальчик. Беленький такой. Кудрявый, глаза синие-пресиние. Словно сошел на землю ангел.

Ходил с палочкой и чуть не упал. Коля подхватил.

— Здравствуй, дядя. Меня Эдик зовут. А чей зайчик? — малыш улыбнулся, показав зубки, точно жемчужины.

Немного поговорили. Тут старушка подбежала. Малыш грустно смотрел на зайца. И на Колю. Тот ему игрушку отдал. Погладил по макушке и ушел.

Спустя неделю проходил там же. Смотрит — знакомый малыш Эдик. Возле него еще один. И девушка. Коля ее за старшую сестру принял.

— Вон он! Дядя, который зайку подарил! — и малыш замахал ему руками.

Коля остановился. Девушка была хороша. Как со старинных русских картин. Только очень грустная. Дети выжидательно смотрели на него. Потом принялись наперебой что-то рассказывать.

Коля включился в разговор. Детей он любил. И мечтал, что у них с Камиллой после свадьбы сразу же появится малыш. Не сложилось.

Он простой и хороший парень, этот Коля Свинкин. И также просто предложил девушке и детям пойти в кафе. Оно недалеко располагалось. Мороженого поесть. Ребята запрыгали и захлопали в ладоши. А девушка молчала. И тут сбоку подошли мальчик и девочка. Постарше.

— Мама! Аленка уснула. Может, в парк пойдем? Здравствуйте, дядя, — произнесли хором.

Девушка вдруг сильно покраснела. Потом взяла двух младших за руки, кивнула старшим. И пошла быстрым шагом прочь.

— Мама! А в кафе? Мама! — кричали малыши.

Коля устремился за ними.

— Я вас обидел чем-то? Как то вы так сразу, побежали от меня, — улыбнулся.

Наташе было стыдно. За что, не знала. И она вдруг выпалила, стараясь не расплакаться.

— Это мои дети, слышите?

— Да я понял уже. А в чем проблема? — не понял Коля.

— Вы нас, вот прямо всех пятерых хотите в кафе позвать? — прошептала она.

— Нет, конечно, — ответил Коля.

Плечи поникли. Она закусила губу. И сквозь пелену слез услышала:

— Шестерых, получается. Я так понял, кто-то у вас там дома еще спит?

— Аленка! — в унисон проговорили дети.

Нет, так не может быть. Он смеется над ней, что ли? Этот красивый мужчина.

А Коля просто взял двоих детей за руки. Двое держались за нее. И кивком показал — идемте. Наташа молчала дорогой. Пока дети щебетали.

— Ладно. Посидим немного. А потом он уйдет. И все будет как раньше, — подумала она.

Коля не ушел. Он стал приходить к ним в гости. Всегда с подарками. Приглашал гулять. Всех вместе. Ни разу она не услышала от него фразы: «А может, оставим детей дома?». Вечером он галантно уходил.

— Наташенька, парень-то какой золотой! Ой, наглядеться не могу! Как с картинки! И душа у него золотая, — утирая глаза платочком, говорила бабушка.

— Золотой. Как картинка. Да, баб. Только не для меня. Я рада, что Коля приходит. Дети к нему тянутся, им хочется мужское плечо видеть. Но у нас ничего не будет, баб. Не нужна такая, как я, такому, как он! — Наташа уткнулась в бабушкины колени.

— Какая такая? Да ты у меня всех краше! И лучше! — старушка прижала Наташу к себе.

— Баб, а дети? Их же пять! — вздохнула Наташа.

— Знаешь, милая, коли мужик настоящий, ему и дети не помеха. А если как перекати-поле, такой и от своих сбежит.

А потом Коля сделал Наташе предложение. И пришел в гости к ним со своими родителями. И с дедом. Те все удивлялись, какие детки умненькие да воспитанные.

Хорошо посидели за столом. Отец Коли начал про свадьбу говорить. И мама присоединилась. Наташе снова стыдно стало. Словно чужое счастье ворует. Как же так?

— Иди-ка сюда, внучок! — вдруг позвал Костика отец Коли.

И мальчик просиял, бросился к деду. Истосковались ребята без ласки да семьи. И тоже не могли поверить, что все эти красивые, добрые люди — теперь часть их.

Правда, друзья Коли не были столь радостны и оптимистичны.

— Ты в уме, Свинкин? Нормальных баб мало? У нее 5 детей, а ты жениться собрался! Еще и платье белое купил. Спиногрызы тебя папой зовут! Коля, ау, опомнись! Понравилась баба, погулял бы да и все. Ты себе такое на шею вешаешь! — орал лучший Колин друг Андрей.

С той поры он из этого статуса выпал. Потому что, сказал Коля, нечего обижать тех, кого я люблю.

Он женился на Наташе. Построили очень большой дом, где живут все вместе. С ее бабушкой. И Колин дед к ним переселился. И судя по веселым взглядам, которыми обмениваются старики, еще одна свадьба не за горами.

А детей у семьи Свинкиных теперь не пять. А шесть. Недавно появилась на свет дочка Николь.

Татьяна Пахоменко

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Боже, счастье, Вере сделали предложение. Игорь так и сказал: «Может, ты выйдешь за меня?». Без цветов, правда, безо всяких колечек. Но то был конец 80-х, наши люди еще к церемониям приучены не были. Вера тут же ответила «Конечно, пора уже».
То есть стоило ответить бы по-другому, и лучше не сразу, уклончиво, но Вера была прямодушна, словно ребенок. Хотя ей было уже тридцать шесть.
Вера совсем не была красавицей, носила очки, на работу в Ленинскую библиотеку ходила в трех кофтах, меняя их поочередно. Строго говоря, роман с Игорем был первым в ее жизни, если не считать… Да нет, можно не считать.
Поэтому Вера была очень счастлива. Пришла на кладбище к маме, сказала с улыбкой серому памятнику: «Мамуль, ну поздравь меня! Скоро у тебя и внуки появятся».

Вера от руки написала сорок приглашений, сама рассылала. Позвала даже начальницу, которая ее недолюбливала. Свидетель? О, это Вера решила в первую очередь.

Свидетелем она позвала Васю, лучшего друга. С ним они познакомились в Университете, в столовой. Тощий Вася учился на последнем курсе, Вера на первом. Их пару даже назвали ВВ, они вечно ходили вместе, говорили о трудной судьбе Данте, сонетах Шекспира и французских импрессионистах.

Вася был для Веры не просто друг, а еще и «скорая помощь». Если что не так, если просто хандра – Вера звонила ему.
Нет, никакого романа. У Васи была невеста, однокурсница, сразу после университета они поженились. Жена Васи относилась к Вере по-доброму, за глаза называла «нашей милой балдой» и «вечной девочкой».
Короче, все было к свадьбе готово. Включая платье и банкетный зал.

А за четыре дня до загса Игорь сказал: «Верк, тут мне хорошую работу предложили, очень денежную. В Магадане, на два года. Надо срочно лететь, послезавтра».
«Так я с тобой!» – улыбнулась Вера.
«Не, куда? Там жилье на одного, суровые условия…»
«Я не боюсь!»
Игорь внезапно стал говорить раздраженно. И в конце концов сообщил, что всю свадьбу мутил ради московской прописки и большой квартиры Веры.
Вера потом неделю не могла приходить на работу, благо суровая начальница ее поняла, сказала – прикроет.

А через месяц от инфаркта умер Вася. Ее милый, надежный Вася. Прямо в автобусе, возвращался домой. Остались сын и дочка, пяти и семи.
Вера ощутила – даже не скорбь, не одиночество, не боль – Вере показалось, что мир вокруг просто стерся, остались мутные силуэты. Где она бродила, не понимая, что делает, и зачем.
И тогда Вера решила, что смысла все это продолжать больше нет. Надо исчезнуть. Уйти навсегда. Придумала как.
Написала заявление об увольнении, начальница погладила ее по голове: «Может, передумаешь, Верунь?»
Та ответила кратко и жестко: «Нет. Я всё решила».
Вера шла домой от метро поздней осенью, думая лишь о том, что спустя час все для нее закончится.
Когда услышала из мусорного бака сдавленный «мяу». Остановилась. Да, точно мяу.

Заглянула в бак. На самом дне, среди очисток и хлама, сидел котенок. Серый, всклокоченный. Глядел на Веру.
«Вот ты какой дуралей!» ­– сказала Вера.
Перегнулась, схватила котенка, засунула под шерстяную кофту.
Дома котенок быстро освоился, стал носиться как сумасшедший, забрался на шторы, на самый верх. Оттуда глядел на Веру: ну как, ловко я?
Вера улыбнулась: «Ну что мне с тобой делать?»

И она стала жить дальше. Ради этого Улисса, как она назвала кота.
Спустя неделю Вера позвонила жене Васи: «Прости за нахальство, я подумала – может, с твоими ребятами надо заниматься языками? Я ведь знаю английский, итальянский, французский. Нет, пойми верно, это бесплатно!»

И та согласилась. Вера стала не просто учительницей, она теперь была старшей подругой для сына и дочки своего любимого Васи. Водила их по музеям, в театры, просто по улицам, где рассказывала о домах и знаменитых жильцах. Дети ее называли «мама Вера». Да, она была им как вторая мама.

Нет, она не вышла замуж, никакого личного хэппи-энда. Она просто стала жить ради этих детей, ради других, радоваться тому, что есть новый день, что завтра будет еще один.
И тайно благодарила за это помоечного Улисса, который стал очень пушистым, важным, упитанным, по шторам больше не лазил.
«Ты мой спаситель», – иногда шептала Вера коту.

…Прошло больше тридцати лет. Те дети выросли. Они много раз ездили с Верой в Европу, водили по тем музеям, о которых она лишь мечтала.

Они заботятся о своей «маме Вере», водят к лучшим врачам, даже наняли бойкую домработницу, ибо Вера так и остается девушкой непрактичной, готовить не научилась. Ей уже семьдесят, говорит, что очень счастлива.

Улисс прожил долгую жизнь рядом с Верой. Конечно, его давно нет. Вера потом завела еще котика, и еще.
Но она совершенно уверена, что тот серый котенок был послан ей свыше, в последний момент. А что нашелся в помойке? Какая разница, откуда придет спасение?

Алексей' БЕЛЯКОВ

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

ВЕСЁЛЫЙ ВАГОН

Поезд тронулся. В смысле, поехал. Застучали колёса, и вагоны стали тихонько покачиваться. Народ начал раскладываться. А проводница пошла по вагону, предлагая постельное бельё и чай. Народ расслабился и стал усиленно смотреть в окна, ожидая новых впечатлений и находясь в предвкушении долгой поездки.

А ехать было далеко. Несколько дней. Так что никто не удивился, когда в одном из отсеков плацкартного вагона наскоро перезнакомившиеся люди решили пообедать.

Полкурицы, копченая колбаска и картошка в мундирах с яйцами вкрутую требовали чего-то для души и разговора. Поэтому из недр больших сумок появились горячительные напитки разного градуса и названия. И через пару часов во всём вагоне уже кипела бурная деятельность по поглощению заранее приготовленных закусок и напитков.

Запахи разносились такие, что любой бы не отказался закусить. Народ доставал карты, шахматы и включал магнитофоны. Но плацкарт – это такое место, где нет возможности закрыться от других.

А поэтому, возникновение первого конфликта было только вопросом времени. Пьяненький мужчина, решивший проследовать в сторону туалета, споткнулся и упал на жену одного из пассажиров, и понеслось…

До рукоприкладства дело пока не дошло, но было на подходе. И весь вагон принял активное участие в обсуждении возникшей ситуации. А поскольку значительная часть уже успела опустошить первый запас спиртного, то перспективы намечались не очень.

Один из особо разгорячившихся мужиков с красной физиономией размахивал руками в проходе и доказывал кому-то, что тот не прав, а этот как раз даже очень. Он распалялся, хотя никто ему не возражал, и уже пару раз ударившись руками и головой о переборки между лежачими местами, готов был ко всему.

Именно он и сбросил на пол большую сумку, которая раскрылась, не выдержав напор негодования, скрывавшегося внутри.

Из раскрывшегося отверстия вывалился на пол огромный черный кот с оранжевыми глазами. Красавец сел и, обернув себя длинным пушистым хвостом, уставился на кричащего мужика.

— Ой! — сказал скандалист, когда его глаза уткнулись в оранжевую прелесть, бесконечную и полную любопытства, — Это что за красота такая? Как тебя зовут?
Красноносый мужик сразу забыл о скандале и, усевшись на скамейку, сложил руки на коленях.

— Извините, — сказала ему маленькая девушка, сидевшая рядом.

— Переезжаю я, вот и его везу.
— Не бросила, значит, — вдруг подобрел пьяный мужик.

— Молодец какая!
Он поднялся и, оторвав от курицы ножку, положил её на пол на тарелочке перед черным красавцем. Тот посмотрел на мужика, понюхал ножку и вопросительно уставился на девушку.

— Кушай, лапочка, кушай, — сказала ему девушка, и кот осторожно приступил.
— Нет, ну вы видали такое, — изумился краснолицый мужик.

— Какой кот культурный!
Тут в самом дальнем углу вагона раздалось громкое тявканье.

— Ой, ой! Держите её, держите! — кричала маленькая девочка.
Но собачонка самого субтильного вида, на маленьких худых кривых лапках летела на всех парах к огромному черному коту, заливаясь отчаянным лаем. Тот даже не повернулся.

Подбежав и уткнувшись мордой в необъятную кошачью спину, пёсик в растерянности остановился. Кот обернулся и, ткнувшись носом в собачью физиономию, подвинулся и посмотрел сперва на собачку, а потом на тарелку с курицей.

Он как будто приглашал пёсика разделить с ним обед. Собачка потянула носом воздух и, осторожно подойдя к тарелке, стала грызть куриную ножку.

— Нет, вы видали?! — восхитился мужик с пьяным лицом, — Сколько живу, но первый раз с таким сталкиваюсь.
Народ со всего вагона стал подтягиваться и обсуждать происходящее.

Наевшись, кот и собачонка затеяли игру в догонялки. Они носились по вагону друг за другом, стукались о переборки и ноги пассажиров и радостно оглашали всё вокруг лаем и мяуканьем. И, самое странное, что это никого не раздражало. Наоборот.

Люди, усевшиеся на места, чтобы не мешать кошачье-собачьим развлечениям, выглядывали в проход и улыбались. Вскоре все достали телефоны, кошельки с фотографиями, и стали показывать друг другу своих питомцев и рассказывать забавные истории.

И через час можно было увидеть, как из одного места к другому ходят улыбающиеся пассажиры и несут тарелки с угощением, бутылки со сладкой водичкой и ещё более крепкими напитками. И музыка почему-то больше никого не раздражала.

А женщина, на которую упал пьяненький мужичок, обнимала его и объясняла, что после выпивки надо закусывать. Её муж согласно кивал и выкладывал на стол закуску и выпивку.

А вечером на стоянке все вывалили из вагона и покупали у бабулек, продающих на перроне всякие вкусности, сладкие пирожки и прочую снедь.

Вечером был чай с пирожками. И проводница сбивалась с ног, разнося горячие стаканы. Она с удивлением смотрела на весело галдящих людей, и даже не сердилась на хозяек большого черного кота и маленькой собачки самого субтильного вида.

А те давно успокоились и тихонько лежали на своих местах. Они смотрели на людей и думали свои мысли. Им было хорошо. Все гладили их и улыбались.

А что ещё надо для хорошей поездки в плацкартном вагоне?

Автор Олег Бондаренко

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

РАЗГОВОР С ОТЦОМ

– Всё, пап, не могу больше… Уйду я от Лариски!.. – это он почти уже кричит, близко придвинувшись к отцу лицом.

А сидят они на кухне, и за окном – зима. Обычная, городская, почти сразу же после снегопада становящаяся опять старенькой, как бабка деревенская, донашивающая платки из серенького ситца.

Матери дома нет – к сестре старшей, прихворнувшей, поехала. Сказала, что у той, скорее всего, и заночует. Вот и пришёл он к отцу, чтобы поговорить. Без женщин, без их слезливых наставлений и горестных всхлипываний на тему «а как же семья… дети… квартира…».

Сидят с отцом, значит, уже второй час на кухне, водку по-взрослому пьют. И беседуют, как кажется сыну, на равных. Но так только ему и кажется.
Старик, да не старик, конечно, ещё, а немолодой мужчина, больше всё курит, прищурив от едкого дыма глаз, и слушает, слушает пока, чтобы понять, как же он сыну помогать будет.

Сыну и жене его Ларисе, которая сердце его всегда радовала, как только в первый раз её увидел. И из себя девка ладная – с большими серыми глазами и тяжёлыми светлыми волосами, которые как солнце всегда обрамляли её лик, словно на обложку журнала сфотографированный. А уж как она сына его любила, старик это тоже сразу заметил.

И потерять такую жену замечательную ну никак нельзя было…

– Уходи, конечно, сынок, если силы кончились. И любовь тоже. Ты – кровь моя, будущее моё. Неужели же я позволю, чтобы ты в свои 35 чахнуть от тяжёлой семейной жизни начал!

А жена – она, как известно, не стена, можно и отодвинуть. Баб на свете полно. Другую найдёшь. А нет, так не велика беда: в родительском доме для тебя всегда место есть.
– Чё… прям вот так вот сразу уходить, что ли, папа?.. – спрашивает слегка осовевший сын.
– Так а чё тянуть-то и себя надрывать? Вот прямо завтра и перебирайся. Комната твоя всё равно пустая стоит. Мать, думаю, только рада будет, ведь Лариска-то твоя ей, признаться, никогда особо и не нравилась…. Да и мне тоже…
Но квартиру ты, всё же, с ней не дели. Куда делить-то? С ней дитё остаётся. Ваше с нею дитё. Сына и внука моего не обкрадывай.

Вернёшься к нам с матерью, и заживём мы как прежде. Или даже лучше прежнего. Утром просыпаемся, а мать уже завтрак сготовила. И всухомятку на работу тебе идти не придётся.

Только уж попрошу тебя: вечером, после работы, – сразу домой, а то мать места себе находить не будет и спать не ляжет, пока ты не вернёшься.
С деньгами так решим. Ну, половину ты, естественно, сыну отдавать будешь. Так я говорю, сынок?..

– Коне-е-ечно… так, батя, – не совсем уверенно отвечает сын.
Старик смотрит на него, потом наливает ещё по маленькой обоим и спрашивает:

– Или хватит, может быть? А то на хмельную-то голову говорить тяжело…

И сын, было потянувшийся за рюмкой, руку на колени опускает. А отец продолжает рисовать перед ним перспективу тихого семейного счастья в родительском доме:
– … Вот я и говорю: хватит… хватит тебе и нескольких рублей из оставшейся половины. Ну, на проезд там, на сигареты. Остальное будешь матери отдавать. Сам же понимаешь – доход у нас нею небольшой, ещё один рот мы вдвоём не прокормим. А она, мама наша, хозяйственная, что ты! Из этих денег она тебе и на одежду выкроит…

– Погоди, пап! Так ведь одежду я сам себе покупать могу…

– Что ты, сынок! Неужели мать обидеть хочешь? Мне она всю одежду покупает: от трусов и маек до куртки. Привыкла уже. Будет и за тобой следить…

Во-о-от, значит, а придёт лето, мы все втроём на дачу. Там работы – невпроворот. Утречком встанем с тобой, быстренько что-нибудь в огороде поделаем, и ты – на электричку. Час какой-нибудь – и ты на работе. А вечером приедешь – опять в огороде отдыхать будем…

– Погоди, пап… – пытается возразить сын. Отец отмахивается от него, словно знает наперёд, что тот ничего путного не скажет, и продолжает:

– Нет, это ты погоди! Я же тебе перспективу жизненную рисую…
Та-а-ак, стало быть. Что же касается Лариски твоей, так поначалу, думаю, она тебя доставать будет: то то ей с сыном надо, то это. Но это, полагаю, с годик продлится. Потом она замуж снова выскочит…

Опять сын перебивает, теперь уже настойчиво:
– Какой там замуж, батя! У неё же сын на руках останется…
– Как какой замуж, сынок? Бабе одной, без мужика да ещё с ребёнком на руках, никак нельзя. А твоя-то, твоя, предвижу, и год не выдержит. Такую сразу подхватят и ещё тебя же благодарить будут, что бросил её. Ты посмотри только: красавица?..

Старик опять хитро прищуривается и бросает взгляд на сына. Но сказать тому ничего не даёт, сам тут же отвечает:
– Краса-а-авица! Таких поискать только. Как стрельнёт глазищами своими туманными, так наш брат мужик сам пойдёт добровольно штабелями у её ног укладываться.

Хозяйка? Ещё какая! Вот мама наша, даром, что уже почти сорок лет замужем, а такого вкусного борща, как твоя Лариска, так и не научилась готовить. А холодец какой у неё? А «Наполеон»? Ты спроси баб в её возрасте, так уверен, многие даже не знают, что так торт называется.
А чисто как у вас в доме? Я иногда даже, когда к вам приходим с мамой, стесняюсь: будто в больнице.
А за тобою как следит? Каждый день рубашка чистая, поглаженная…
Сын увлёкся и потому встрял в разговор:
– … и трусы с носками – каждый день!
Отец «искренне» так удивляется:
– И трусы с носками каждый день?!. Ну, брат, эт она тебя балует. Мне мать выдаёт их раз в неделю чистые-то!..

И далее старик, всё более и более воодушевляясь, продолжает:
– А мальчишка какой у вас растёт? Это ж тоже Ларискина заслуга! Да, а как ты хотел? Помнишь, сколько раз ты ночью к нему вставал, пока он грудным был?..

Во-о-от: ни разу. Берегла тебя она, чтобы выспался перед работой. А болел ребёнок у вас, помнишь, когда? Не по-о-омнишь… Тоже – Ларискина заслуга. Она ведь за ним следила, как курица за цыплёнком. А пошёл он как рано, помнишь? А заговорил так сразу, что и не остановить!..

Ну, теперь ты его пореже видеть-то будешь, не станет он тебе надоедать своей детской болтовнёй. А когда Лариска снова замуж выйдет, так и вообще не будет нужды встречаться: он другого мужика папой называть будет. Ты только до 18 его полных лет денежками его снабжай – и всех делов-то!..
Так что, уходи, сынок, не томи себе душу. А то ведь она же тебя заездила совсем своими мелочными придирками!..
Стой! Ты куда? Не допили же ещё и не договорили…

А сын в это время уже одевается в прихожей и звонит по мобильному телефону, не слушая отца:
– Мам! Я тебя так и не дождался. Да… с отцом посидели… Что? Накормил, конечно… Чё звоню? Да просто хотел сказать, что я люблю тебя, моя ты дорогая Галина Петровна! Ладно, пока, а то мне Ларисе ещё позвонить надо, спросить, что купить по дороге. Да и малому обещал почитать перед сном…

Старик стоит, прислонившись к притолоке и, уже не пряча улыбки, смотрит на сына.

– Ох, и хитрован ты у меня, батя! – говорит тот, подходя к отцу, чтобы проститься. Жмёт старику руку. Потом секунду стоит в нерешительности… и обнимает отца. Да крепко так. И как-то радостно и благодарно. А сам в ухо, чтобы никто больше не услышал, шепчет старику:

– Я всегда знал, что лучше моего папы не сыскать… Пока… Я… то есть, мы с Ларисой позвоним вам с мамой…

Автор: Олег Букач

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.