На работе знакомая девушка проставлялась сегодня тортиками по поводу рождения первого ребенка. Смогла доползти до нас только сейчас, когда ребенку уже три месяца: раньше никто не мог ее подменить даже на два часа, ребенок непрерывно висел на титьке.
Да и желающие подменить, строго говоря, в очередь не выстраивались и ребенка друг у дружки не вырывали. И вот она сидит такая сияющая. С кругами под глазами. С проступающим на титьке мокрым пятном.
Рада, что роды позади, что наконец влезла в нормальную одежду вместо чехла от танка, рада, что наконец может говорить по-человечески, что видит какие-то взрослые лица. Впервые за три месяца. Говорит такая: ну, колики пошли на спад, ттт, самое страшное позади.
И такое вдруг за столом молчание. Сочувственное. Одна тётенька ее даже по плечу погладила. А начальница, откашлявшись, в очень осторожных выражениях, тщательно подбирая слова, сказала что-то оптимистичное типа «пусть колики будут вашей самой серьезной проблемой! Отныне и во веки веков, аминь».
Сотрудница переводила встревоженный взгляд с одного лица на другое, все ей одобрительно кивали и ласково улыбались. Когда она ушла (из дома позвонили ей за два часа раза четыре, или даже пять), за столом разыгралась самая настоящая трагедия, с заламыванием рук, со слезами.
У одной в садик идти не хочет никак, ревёт и болеет, из-за этого зарплата ее стремится к нулю. У второй школьница по видимому с дисграфией не вылезает из троек и двоек, и даже летом они много ежедневно занимаются по спец методике.
Ещё у одной третьеклассник вдруг курит. У нашей героической мамы четверых вообще навечно прилипшая у лицу ладонь, как только заходит разговор о детях. У меня своя печаль, ЕГЭ эти долбаные.
И такой мы коллективный плач Ярославны там устроили, любо-дорого. Счастье материнства как оно есть.
А наше старшее поколение, поковыряв в носу, сказало, что все это фигня.
И что самое страшное — это когда ребеночку уже тридцадчик, а он все никак не может определиться в жизни, бухает, курит всякую дрянь, берет кредиты один за другим, меняет низкооплачиваемую работу на работу за еду, и все равно отовсюду его выгоняют, а потом он приходит из своей очередной семьи с одним чемоданом с носками к мамке и заявляет, что там его не понимают и не любят, алименты ему платить не с чего, а жить он теперь будет здесь, потому что при приватизации родители ему выделили долю в своей квартире. И все мы тут же замолчали, каждая о своем.
Этот мальчик не говорил. В садик его не водили, нянчилась прабабушка. Не говорит и не говорит, и в 2 года, и в 3, и в 4, и в 5, и в 6.
Дачи у семьи не было и летними теплыми днями прабабушка выносила под окна, в зеленый палисадник, столик и пару стульев.
Мальчик бегал, играл с прабабушкой, или читал книги. Не говорил, но читать умел. Писал что-то. Детская медсестра приходила и устраивала скандалы.
— Его надо отдать в специализированный садик, а потом в школу для умственно отсталых детей.
— Да какой же он отсталый, — препиралась с ней прабабушка, — вон книжки читает, считать умеет. Болтунов и так полно.
— Наплачетесь вы с ним, полоумным, — отвечала медсестра.
Мне было лет 11 и в то лето ретивая медсестра донимала эту семью особенно сильно. А я выгуливала свою черепашку и черного кота.
Мальчик подошел ко мне очень тихо и погладил кота. — Его зовут Барсик, — сказала я, — а меня — Леся. Четко, внутри своей головы я услышала: «Тёма». Вот так мы познакомились.
Наше общение выглядело весьма странно. Обычно говорила я, а он молчал. Но иногда мы молчали оба. Снаружи. Как-то увидев нас, сидящих в молчании напротив друг друга, подошла моя мама.
— Что вы делаете?, — спросила она.
— Разговариваем, — ответила я.
— Хорошо, болтайте, — сказала мама и пошла заниматься делами. Тёма удивительно умел ладить со всеми животными: собаками, котами и даже моей черепашкой. Он выучил Барсика давать лапу и команде «голос» не произнеся вслух ни единого слова.
Его прабабушка на наш молчаливый диалог смотрела с видимым изумлением.
— Ты его понимаешь? — спросила она.
— Да, конечно, — отвечала я, — очень хорошо слышу, прямо внутри головы. Она покрутила пальцем у своего виска. А мне было все равно.
Как-то пьяный прохожий тащил на поводке мимо палисадника маленькую болонку. Песик отвлекся на кота и стал тянуть. Мужик отломил ветку от клена и ударил собаку.
Тёма прямо кричал внутри себя: «Не надо, нет!» Я заорала на весь двор: «Перестаньте!». А мужик продолжал бить хворостиной собаку.
Моя мать выскочила из подъезда. Дядька отстегнул болонку с поводка и быстро ушел. Растерянный песик даже не побежал за ним.
Мама оглядела нас, взъерошенных и заплаканных и сказала Тёме: — Они тебя не слышат, почти никто. Говори снаружи.
— Как, не слышат?, — прозвучало в моей голове.
— Просто не слышат и все, не умеют, не получается у них. Надо говорить вслух. Ты хочешь эту собаку? Пойди к родителям и скажи вслух: «Я хочу эту собаку, я буду с ней гулять».
Шестилетний Тёма взял на руки маленькую избитую болонку и понес к подъезду. Из окна первого этажа высунулся его отец — Игорь.
«Папа, — сказал Тёма, — давай возьмем собаку, ее выбросили». Игорь уронил кружку и выбежал на улицу. «Папа, — повторил Тёма, — давай возьмем собаку».
Игорь заплакал. Собаку они взяли. Первые три недели Тёма болтал беспрерывно. Со временем угомонился…
Спустя много лет, гуляя с маленьким сыном, когда я вдруг услышала внутри своей головы: «Мама, смотри, кот», я совсем не удивилась.
Посмотрела на здоровенного рыжего кота и позвала: «кис, кис, кис». А потом сказала сыну: «Говори вслух, иначе тебя не услышат». И он заговорил. И перестал разговаривать внутри. Но иногда, до сих пор, я его слышу, даже если он далеко. Маленький Тёма научил меня слушать…
УЧИТЕЛЬ ДОЛЖЕН УЧИТЬ! ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ – НАША ОБЯЗАННОСТЬ
«Если учитель не прав, он перед тобой извинится»
На дворе стоял 1979 год. Я училась в 9-м классе. В школе проходил вечер по случаю 23 февраля. В зале играл школьный ансамбль, и я была на седьмом небе от счастья, потому что впервые танцевала с Игорем из параллельного класса, в которого была влюблена «до самой смерти».
Ближе к концу Самого Лучшего Вечера в моей жизни мы оказались в туалете одновременно – я, наша классная руководительница и две курящие десятиклассницы. Классной показалась, что я тоже с сигаретой. Повторяю: показалось.
Пока я шла, нет, летела домой, она позвонила маме. И вместо разговоров о том, какой Игорь все-таки чудесный, говорили мы с мамой совсем о другом. Мама мне, конечно, поверила.
Но я в свои 16 лет была девочкой гордой, порой до глупости. Не знаю, что меня особенно оскорбило: клевета или украденный вечер, но обиделась я на классную сильно.
И утром объявила маме, что в школу больше не пойду. Потому что «не хочу иметь ничего общего с человеком, который на меня подло клевещет и такое обо мне думает».
Уходя на работу, мама сказала: «Хорошо, вечером решим, как быть: в вечернюю школу, в другую школу, в музыкальное училище – вариантов навалом».
Я укрылась потеплее и заснула. Сначала раздался телефонный звонок. Кузина, гостившая у нас по случаю студенческих каникул, сняла трубку и сказала: «А она в школу больше не придет». И объяснила почему. Спустя полчаса раздался звонок в дверь. В квартиру вошли завуч и классная руководительница…
Внимательно выслушав мою версию, завуч Раиса Владимировна сказала, что из школы я уйти, конечно, могу, но лучше не стоит. Она, как мне показалось, говорила долго и вполне убедительно, но я была непреклонной.
И тогда она сказала: «Если учитель не прав, он перед тобой извинится. Правда, Алла Турашевна?» И Алла Турашевна извинилась. И я пулей оделась и схватила портфель. И еле сдержалась, чтобы не броситься на шею Алле Турашевне. Сейчас жалею, надо было броситься.
Это не было унижением учителя. Ни один из моих одноклассников не ехидничал по этому поводу. Никому из нас не пришло в голову насмехаться над классным руководителем или возвести в ранг героя меня.
Это была демонстрация профессионализма, основанного на уважении к ученику. Это была демонстрация достоинства школы и педагогов. У наших учителей было чувство собственного достоинства.
Сегодня, накануне нового учебного года, мне не дает покоя вопрос: а сегодняшний учитель готов прийти домой к ученику, чтобы перед ним извиниться? И я склоняюсь к отрицательному ответу.
Не потому, что учителя стали менее профессиональными. И тогда, и сейчас учителя есть разные. И те, кого безмерно любят дети, потому что есть за что. И те, кого они терпеть не могут, потому что есть за что.
Но у современных учителей любить и уважать детей часто не хватает времени и сил, потому что они вынуждены любить департаменты и министерства. Такое количество никому не нужной, бессмысленной работы, часто граничащей с профанацией, можно делать либо от большой любви, либо находясь в рабстве. Такую нагрузку выдерживать может только робот, да и то до поры до времени.
Я пишу сейчас эти очевидные вещи для того, чтобы родители поняли: не стоит ждать и тем более требовать от учителей особого душевного отношения к нашим детям. У них просто нет ресурса на это.
А тот, который есть, нам вместе надо беречь. Не звонить, например, в департамент и президенту, если учитель сделал что-то не так. Просто попытаться решить вопрос спокойно и полюбовно в границах класса.
Потому что на каждую нашу жалобу школа и учитель будет писать миллион объяснений, вместо того, чтобы учить наших детей. Нам надо понять, что наша задача – не перевоспитать учителя, а научить ребенка правильно и без ущерба для здоровья вести себя в любой ситуации. И защитить его там, где это необходимо.
Учитель должен учить! Все остальное – наша обязанность. Вспоминаю папу своего ученика-пятиклассника, который искренне не понимал, почему его ребенок не моет руки перед тем, как сесть дома ужинать. «Вы чему их тут учите?!» – возмущался папа. Я учу их русскому языку и литературе. А мыть руки их должны научить мама и папа, хорошо бы задолго до пятого класса…
Именно поэтому я всю жизнь люблю читать Во второй четверти первого класса я перешла в другую школу – родители получили квартиру в новом районе. В 7 лет техника чтения у меня была точно такая же, как сейчас – так получилось.
Напомню, что в 1970 году понятия «подготовка к школе» не существовало в принципе, поэтому добрая половина первоклассников первые буквы узнавали за школьной партой, по букварю.
Слушать, как мои одноклассники пытаются сложить буквы в слоги, а слоги – в слова, мне было очень скучно. Я сразу же узнала, где в школе находится библиотека. Через неделю библиотекарь, которая выдавала мне книжки «по возрасту», сказала моей учительнице Марии Федоровне: «К вам такая девочка странная пришла, на одной перемене берет книжку, а на второй – отдает и просит новую».
Мария Федоровна, которая мои первые дни в классе, где учились сорок два человека, меня не трогала, подозвала меня к себе и попросила почитать. После этого я ни разу за 3 года начальной школы не следила за тем, как читают мои одноклассники, и не пересказывала тексты.
На чтении меня сажали за последнюю парту и я читала то, что мне интересно: «Робинзона Крузо», «Детей капитана Гранта», «Дикую собаку Динго»… а раз в неделю, на уроке внеклассного чтения, я пересказывала эти книжки своим одноклассникам, и за это мне ставили оценки. А на уроке математики место за последней партой занимала Ирка Галаева, которая решала задачи за 4-й класс. Я убеждена: именно поэтому я всю жизнь люблю читать, а Ирка – математику.
Сегодня, накануне нового учебного года, мне не дает покоя вопрос: а сегодняшний учитель готов обеспечить такой индивидуальный подход к своим ученикам? И я склоняюсь к отрицательному ответу. Не потому, что сегодня в школе нет детей, которым неинтересно сотый раз повторять то, что они помнят еще с позапрошлого года. Таких детей сегодня гораздо больше, чем в 1970 году.
У современных учителей нет возможности подобрать ребенку сложные задачи и дать возможность их решать. Потому что с учителя спросят в первую очередь за то, чтобы ученик отсчитал ровно 4 клеточки от края страницы, и не дай Бог 6 или 3.
Или за что, чтобы при попытке узнать, сколько всего молока налито в шесть двухлитровых бидонов, ученик умножал литры на бидоны, и ни в коем случае не наоборот. И за то, чтобы на ЕГЭ ученик мог сделать вот это: «Укажите все цифры, на месте которых пишется одна буква Н. Цифры запишите подряд без пробелов, запятых и других дополнительных символов».
И плевать, что человек пишет абсолютно грамотно, записал на экзамене по русскому языку цифру с пробелом – все, ошибка.
Я пишу сейчас эти очевидные вещи для того, чтобы родители поняли: не стоит ждать и тем более требовать от учителей, чтобы они развивали в наших детях любовь к литературе, истории и математике. У них нет на это сил и времени. Им за другое сегодня платят зарплату.
Нам надо понять, что не стоит ругать ребенка за оценки. А если мы хотим, чтобы он знал и любил предмет, озадачиться этим должны мы, родители. Задача учителя – подготовить к ЕГЭ.
А озадачиться развитием интереса к новым знаниям, формированием аналитических способностей должны мы, родители, хотим мы этого или нет. Таковы сегодняшние реалии.
И тогда он пошел со щенком к учителю биологии У меня был подшефный класс. Рассказываю для тех, кто не помнит, что это такое: мы ушли в четвертый, а наша учительница взяла первый. И мы ходили в этот первый (а потом второй, третий и т.д.) класс как шефы.
Когда мои подшефники учились в пятом, один из них, Сергей, нашел на улице щенка. Мокрого, грязного и больного. Сергей точно знал, что мама не разрешит занести щенка домой. Но так же точно он знал, что жить без этого щенка уже не сможет.
И тогда Сергей пришел с этим щенком к Нине Васильевне, учительнице биологии. Домой. Нина Васильевна взяла щенка, отмыла его, вылечила и через пару недель пошла с ним и Сергеем к Сергеевой маме. И уговорила ее разрешить сыну привести домой друга.
Сегодня, накануне нового учебного года, мне не дает покоя вопрос: а сегодняшний учитель готов так глубоко вникнуть в ребячью жизнь и броситься на помощь? И я склоняюсь к отрицательному ответу.
Не потому, что учителя все вдруг стали черствыми и бездушными. А потому, что сегодня одна десятая часть из нас, как в анекдоте, работает на полторы ставки, потому что на одну им есть нечего, а на две – некогда. Остальные работают на две и больше.
Потому что отчитываются в департаменты они не за количество спасенных щенков, а за количество учеников, участвующих в легкоатлетическом кроссе и посещающих внеурочные занятия.
Реалии времени: учитель не может оставаться верным другом и наставником по жизни. Не может по объективным причинам. Ему сегодня некогда щенка мыть и лечить, он вечером, после проверки тетрадей и заполнения электронных дневников, отвечает в чате на наши родительские сообщения вроде: «Вера Петровна, поясните наконец, можно тетради с картинками или всем зеленые?!»
Сегодня, накануне учебного года, я хочу пожелать нашим учителям терпения, мудрости, сил и понимающих родителей. Родителям – здравого смысла, стойкости и Настоящих учителей.
А всем вместе – здоровья и умения сотрудничать во имя главного, что есть у нас в жизни – счастья наших детей. Давайте постараемся вместе?
Попробуем не перекладывать друг на друга нашу ответственность, потому что она – разная. Не начинать военные действия.
Потому что тогда дети наши становятся либо оружием, либо жертвой. Оружие стреляет. Жертва – защищается. Давайте на своем примере покажем нашим детям, как надо слушать и слышать друг друга.
Ребёнок сказал это тихо, вполголоса, но бабушка, которая разговаривала по телефону с его мамой, услышала, бросила трубку, повернулась к нему. По его щекам текли крупные, как горошины слёзы…
— Что ты, что ты такое говоришь, Русик? — обняла его, прижала к себе. А он, захлёбываясь от рыданий, прерывисто говорил: «Я всем мешаю… ты только не отдавай меня в интернат, не отдавай, бабушка, я тебя умоляю… мама не берёт, и папа не хочет… а тебе в больницу надо, я же слышал… ты маме говорила… спрашивала, куда меня деть? Может мне лучше умереть, бабушка?!»
Счастливое детство Русланчика, восьмилетнего мальчика, продолжалось аж четыре года! Тогда он жил с мамой и папой, ему было хорошо, весело, его водили в парк, в цирк, в кукольный театр, покупали ему игрушки, и любили!
Папа сажал его на свои плечи и бегал с ним по комнате, а он так счастливо смеялся… Он всё это помнит и сейчас. Сейчас, когда он так давно не видел ни маму, ни папу…
Потом папа потерял работу, и Русланчик помнит, как мама с папой ссорились, что нет денег. А он так переживал… заглядывал к ним в глаза, брал их мизинчики в свои маленькие ручки и просил: «Помиритесь, пожалуйста!» Он и сейчас не понимает, почему же они не помирились окончательно?
Однажды, мама забрала его из детского садика, и сказала, что теперь они будут жить у бабушки, её мамы, а папа будет жить у своих родителей, потому, что платить за квартиру нет денег.
— А папа будет к нам приходить? — вопросительно глядя маме в глаза, спросил Русик.
— Не волнуйся, конечно, будет. И он успокоился. Поначалу папа приходил, брал Русланчика и вёз его к своим родителям, там ему были очень рады. А иногда они вместе ходили на детскую площадку, и папа сидел на скамеечке, пока Русик играл с другими детьми.
А однажды, папа привёл его в тир. Как ему там понравилось! А как папа здорово стрелял! Русик хлопал в ладоши, и тоже получил маленький приз — шоколадку в форме рыбки…
А потом папа стал приходить всё реже и реже…
— Папа, приходи почаще, я так по тебе скучаю…
— Я работаю, сынок, иногда и в выходные тоже, у меня совсем времени нет, но я постараюсь. Так прошёл год…
Русланчика отдали на пятидневку, потому, что мама нашла себе другую работу, где-то далеко, а бабушка тоже работала, и они не успевали забрать его вовремя.
Вот с этого самого дня, когда его впервые вечером не забрали домой, окончательно кончилось его счастливое детство. Бывало, что он оставался на ночь один в группе, и ночная нянечка сетовала, что вынуждена сидеть ночь из-за него одного… а он тихо плакал в подушку…
Как-то раз, мама познакомила его с дядей Петей, и они друг-другу не понравились. Дядя Петя всё время смотрел на часы, и торопил маму: «Идём скорее, мы опаздываем», а на него даже не смотрел. И они ушли…
С тех пор он маму видел очень редко, а потом она переехала к дяде Пете. Русик остался у бабушки, как ему объяснили, потому, что детский садик близко от бабушкиного дома. А папа тоже вскоре женился…
Его родители переехали жить в деревню, и оставили папе квартиру. Теперь этих бабушку и дедушку Русик вообще не видел. Тётя Света, папина новая жена, ждала ребёнка. Своего ребёнка, а Русик был чужой…
Иногда, мама приходила в гости, и посидев с ним и с бабушкой, оставляла деньги и уходила. А ему так хотелось с ней погулять…
Папа брал к себе, они вместе смотрели мультики и ещё какие-то передачи. Папа научил его играть в шашки, и Русик даже дважды выиграл! А потом тётя Света родила мальчика, и визиты к папе прекратились, чтобы он не принёс в дом какую-то инфекцию из детского сада.
А у мамы родилась девочка. Теперь бабушка с Русланчиком ездили по выходным к маме, бабушка помогала нянчить сестричку, а ему разрешали только издали посмотреть, опять-таки, чтобы малышке не передались какие-то вирусы. И мама была занята малышкой, а не Русиком.
Он чувствовал себя лишним, и никому, кроме бабушки, не нужным… С какой завистью он смотрел в детском саду, как за другими детьми приходили и мамы, и папы…
В день рождения к нему не приходили дети, бабушка не могла устраивать такие праздники, ну, а мама с папой…
Мама передавала с бабушкой подарок, а папа приходил в детский сад с подарком. Посидит с Русиком полчасика на площадке, и уходит, говорит, что отпросился с работы…
Первого сентября папа пришёл к школе, поздравил сына с поступлением в первый класс, и убежал на работу, а мама не смогла прийти, приболела малышка, и была с ним только бабушка.
Русланчика определили в продлёнку, но он не расстраивался, во-первых, потому, что там были многие дети из их класса, а во-вторых, потому, что теперь он ночевал дома. Какое это счастье — ночевать дома!
Бабушка всё время предупреждала, что, если он будет учиться плохо, она сдаст его в интернат. Конечно, она его просто пугала, но Русик страшно этого боялся! Уже наученный тем, что ни маме, ни папе он не нужен.
И вот теперь он услышал, как бабушка говорит маме по телефону, что ей врач рекомендует лечь на обследование: страшно отекают ноги, нужно определить, это почки или сердце? И ребёнок страшно испугался. Особенно, после того, как бабушка спросила: «Так что будем делать с Русиком?»
— Не дай Бог, отдадут в интернат! Вот тогда, он и сказал, задыхаясь от слёз: «Может мне лучше умереть, бабушка?»
Так почему, при живых родителях, ребёнок от первого брака, становится несчастным? Почему в новых семьях родителей он — лишний? Кто ответит за его страдания?..
