Уговорили Зоя Ивановна, вдова с десятилетним стажем, жила в небольшом промышленном городке в Сибири. У неё была уютная однокомнатная квартира. Они приобрели её ещё при жизни мужа, продали свою трёхкомнатную, оставшиеся деньги отдали сыну для улучшения жилищных условий и он перебрался из однушки в двухкомнатную. Уже семь лет она была неработающей пенсионеркой. Раньше Зоя Ивановна работала медсестрой в поликлинике, тридцать лет отсидела на приёме с неврологом. Неврологи менялись, а она нет. На работе её уважали и ценили. Зоя Ивановна ещё немного поработала бы, но наступили новые времена, повсеместная компьютеризация. Она дотянула до 60-ти лет и уволилась.
Единственный сын Игорь, которому шёл сороковой годочек жил с семьёй в этом же городе. Он сам и его жена Лена работали на ГРЭС, градообразующем предприятии города. Игорь инженером, жена табельщицей. Четырнадцатилетняя дочь Настя училась в школе. Однажды поздно вечером заявились сын с женой, их визит её удивил. Они редко приезжали к ней. На выходные уезжали к Лениной матери в деревню, она тоже жила одна, помогали по хозяйству, там же с родственниками жены и праздники отмечали.
-Мать, тут такое дело, — начал свою речь Игорь, — У нас соседи за стенкой разводятся и срочно меняют свою трёшку на двух и однокомнатную квартиры. Они год назад евроремонт забабахали, не квартира, а конфетка! А у нас тесно, Настя уже взрослая, мы с Леной в проходной комнате. Давай мы тебя заберём к себе, я уже договорился с соседями.- Зоя Ивановна стала отказываться. Дети настаивали. Невестка уверяла, что ей будет хорошо у них, они прекрасно поладят. Зоя Ивановна пообещала подумать. Думать ей не разрешили, дело горит.
— Если я не соглашусь, сын будет меня проклинать. По — другому им не расширить жилплощадь. Деньги у них в семье не задерживаются. Кредит за крутую машину выплачивают, Лена в ремонт материного дома вкладывает, воду подвела, слив, отопление. Скоро Настю надо будет учить, опять деньги нужны и немалые, — подумала Зоя Ивановна и согласилась на переезд. Сначала всё было хорошо. Все радовались новой квартире. Больше всех радовалась внучка, она любила бабушку. Бабушка готовила и стряпала.
— У нас прямо шведский стол,- говорил сын за ужином. Потом невестка заявила, что так питаться нельзя! Всё неполезное, калорийное, да и денег много на питание стало уходить. Лена предложила свекрови питаться отдельно и выделила ей полку в холодильнике. Зоя Ивановна готовила себе пока Лена на работе, чтобы лишний раз не мозолить ей глаза. Она понимала, что у невестки совершенно другой вкус, да, и не должно быть двух хозяек на одной кухне. Дальше больше, не так положила, не туда наступила, не почистила после себя ванну, долго занимала туалет. Зоя Ивановна любила читать вечерами, Лена возмущалась, электроэнергия опять подорожала, можно и днём почитать. Ела бабушка теперь в своей комнате, старалась лишний раз не выходить. Настя часто брала что-нибудь вкусненькое и уходила к ней пить чай. Она любила разговаривать с бабушкой, слушать её рассказы о жизни. Лену это бесило. Однажды, пришли к ней подружки посмотреть, как она устроилась на новом месте. Пили чай на кухне, засиделись, заболтались. Пришла Лена с работы и с недовольным видом попросила освободить кухню. Подружки быстро ушли. Зоя Ивановна сказала, — Что же ты перед людьми меня позоришь и сама позоришься? — Они крупно поссорились. Сын попросил мать быть добрее к Лене, она нервная, она работает, устаёт, а ты дома сидишь, должна понимать. Прошёл год. Зоя Ивановна ушла на съёмную квартиру. Половину пенсии отдаёт за убитую гостинку, зато живёт спокойно. Внучка Настя настаивает, чтобы родители взяли кредит и купили бабушке квартиру. Она грозится пойти в соцзащиту и рассказать там, как они плохо обошлись с бабушкой, а ещё написать в соцсетях, пусть им будет стыдно. Сын, вроде бы, начал изучать предложения банков по ипотечным кредитам. Вот такая история. Пожилым людям прежде чем менять место жительства стоит хорошенько подумать, учесть все положительные и отрицательные моменты перемен, а лучше всего ничего не менять, пока ноги носят и они могут сами себя обслужить.
— Ой, я бы так не смогла. Человек что овощ делается. Дернуться можно с лежачими больными! Сдавать их надо в специальные места! И не смотри на меня так! Чего миндальничать-то? Вон, животных усыпляют. И ничего. А мы все такие гуманные. Еще в какой-то стране стариков на гору уносят, далеко и там оставляют.
А еще… — хотела продолжить дальше Антонина, но Любаша ее перебила словами:
— Тонь, ты бы хоть постеснялась такое говорить! Мама же это наша! Какая гора? Совсем с ума сошла! — Ну, во первых, мама не наша, а ваша. Она мужа моего мать. Что согласись, существенная разница. Во-вторых, будь даже моя, я бы тоже избавилась, когда бы она такая стала.
Люба, ну ладно, ухаживать за малышами. Они ж сладкие такие! А когда взрослый становится беспомощный? Извини меня, вонючий такой! И надежды нет!
Да, я еще спросить хотела. Жилье-то матери теперь куда? Ну, в смысле, раз ты ее к себе-то забрала? Квартира стоит, пустует. Я думаю, надо ее продать. Пока цены не опустились. У нас же Ваське вон учиться надо, Петька жениться хочет. Вообще, по сути, нам жилье нужнее. Ты дочку поздно родила, когда она у тебя еще вырастет? Вот по человечьи-то отказалась бы ты в пользу брата и… — Антонина не договорила.
— Любушка! Любочка, где ты, доченька? — донеслось из комнаты.
— Ты иди, Тоня. Мама проснулась, — Люба стала подталкивать родственницу к двери.
Голова гудела, мама себя неважно чувствовала и она не спала уже три дня. Но все-таки подумалось: «А вдруг слышала разговор? Нехорошо-то как!».
Вошла в комнату. Надо окно распахнуть. Запах тяжелый, удушливый. Но маме все холодно, мерзнет. Она ее в шаль закутывает.
На звук шагов обернулась. Приподнялась на постели. Волосы чуть поправила. Люба посмотрела на ее руки. Натруженные, большие, как ласты, а кисть тонкая. И венки бегут узорчатые. Перебирает что-то ручками. Глаза беспомощно смотрят в одну точку.
Не видит мама. Вроде говорят, что на одном глазу может какой-то процент зрения вернуться, но Люба уже не верит. Подошла, привычно поменяла белье, постель. Покормила. Мама свернулась клубочком и заснула.
А Люба — к врачу побежала. Спросить, посоветоваться. Голова была ватная, хотелось сбежать от проблем.
Долго жаловалась. Что улучшений нет, что тяжело. Врач, импозантный, с бородкой быстро заполнял бумаги, очередь перед кабинетом. Поднял на Любу уставшие глаза.
— Наверное, работы это… Много. У вас, — вдруг перестала лепетать та.
— Хватает. А докторов — не хватает. Если бы барышня, я мог бы разливать по флаконам одно средство и раздавать его всем, то очередей бы стало меньше и больных тоже, — чуть улыбнулся он.
— Какое средство? Его можно достать? — откликнулась с надеждой Люба.
— Молодость. Что ж вы сразу загрустили? Так оно. Вот вы устали, жалуетесь. Все понятно. А ваша мама жаловалась? Вы болели в детстве? Она вставала к вам ночью? — сняв очки, произнес доктор.
Любаша вздохнула. Память услужливо подсовывала веер картинок. Вот она, восьмилетняя, лежит с простудой. Мама берет ее на руки и носит. Тяжело ей. Но носит. И чай приносит с лимоном, и бруснику где-то достала. Почти полночь была, когда ей морса захотелось. Мама и ушла. В ночь. Вернулась с ягодами. Где взяла? Неизвестно. Под утро температура спала. Любаша уснула, а мама ушла на работу. И сколько она себя помнила, всегда работала в 2−3 местах. Чтобы у нее все самое лучшее было.
Однажды, в декабре, они перед магазином стояли. Там платье было. Серебристое такое, мерцающее. И мама так на него смотрела… Восхищенно. А потом развернулась, погладила Любашу по щеке и пошли они дальше, пальтишко ей покупать, ботики. Себе мама не купила ничего.
Был еще торт. Красивый, бело-розовый. Маленький, правда. Во времена дефицита такой торт был равносилен сказке. И Любаша его почти весь сама съела. Маме немножко крема досталось сверху. Глянула на маму виновато, та ее к себе прижала, мол, ничего дочка, прорвемся, еще тортик тебе потом куплю.
— Дети вырастают. И забывают, сколько сил и здоровья давали им родители. Вы же были маленькой и беспомощной? Ну, а теперь ваша мама стала такой.
И что ж вы ее… Что хотите сделать, а? Понимаю, устали. Но давайте на минуту задумайтесь, милая барышня. Вот вдруг не станет вашей мамы. Время у вас появится свободное. Не надо будет ночью вставать, ухаживать. Вы будете довольны и счастливы тогда? — с металлическими нотками в голосе проговорил доктор.
— Ничего… Ничего, я… Просто. Вот, значит, что вы советовали, то и делать будем. Вы извините, что я так, я потом приду! — Любаша вылетела из кабинета.
Щеки ее пылали. Что она делает? Как это — не станет мамы? Нет, так не пойдет. Она же… Не сможет без нее. Пусть сама давно взрослая, дочка растет.
Только мама. Это все! Сколько раз Любаша рыдала, уткнувшись в ее коленки. И когда что-то случалось, стиснув зубы терпела, а в голове свербила одна мысль: «Ничего, это все скоро закончится. И я смогу пойти домой, к маме. Она утешит, пожалеет. Подскажет, как лучше. Зазвонил телефон. Яшка, брат.
— Чего тебе? Тонька была уже. Квартиру вам? Да все забирайте, надоели уже, крохоборы. Мама-то так тебя любит! Все беспокоится. Про Яшеньку спрашивает. А ты? Тогда валялся три месяца, кто за тобой ходил? Чего молчишь? Мама! Она нас с тобой одна тянула, — и Любаша в сердцах бросила трубку.
По лужам шла, а не замечала. Слезы по лицу размазывала. Вышла к магазину. Зашла. Смотрит — а там платье. Похожее на то. Любаша ринулась к манекену.
— Оно осталось только этого размера. Вам побольше надо, не налезет, — прошептала девушка-продавец.
— Да знаю я! Снимайте, заверните. Не мне это. Маме. Она у меня стройняшка. На меня вижу, что не налезет, — вытерла нос Любаша.
Девушка глазами только хлопала. Платье… Оно такое было. Нарядное. И что? Сейчас она, Любаша придет домой. И нарядит мамочку. По дороге торт купила. Такой же, как из детства. Было-розовый. Мама не увидит его. И пусть. Она расскажет, какой торт красивый.
Через три ступеньки бежала. Дверь открыла. Слышит, дочка поет. Любаша в комнату. А Танечка сидит возле бабушки, гладит ее по голове и поет песенку. А та улыбается.
— Любонька пришла. Ты иди, дочка. Поспи. Устаешь ты, родная моя, золотая. Совсем я тебя измучила, — мама протянула руку, головой завертела, пытаясь понять, где стоит Любаша.
Комок в горле стоял. Дышать было невозможно. Всем даются испытания. Только вот не все их достойно проходят. И она, Любаша чуть не струсила.
— Мама! — подошла, уткнулась в руки матери.
Вот оно. Ощущение. Живы родители — мы дети. Нет их — сироты. Сколько бы лет не было. 10, 20, 30, 40, 50, 60 — неважно. Любому нужна мама.
— Мам. Я ж тебе платьице купила. Как-то, в витрине тогда. Серебристое. И торт. Сейчас мы оденемся, да чай пить. Ох, и красавица ты у меня станешь! — Любаша стала распускать мамины волосы.
А та теребила платье и робко так улыбалась. Маму одели. Любаша ей волосы уложила. Танечка сбегала за духами, губки бабушке покрасила. И чайник поставила.
Вспоминали все, чай пили. И Любаша думала, какая же мамочка красивая! Лицо безмятежное, доброе. Нет почти сейчас таких лиц. Уходят они вместе с тем поколением. Как бы плохо и больно ей не было — ни единой жалобы, ни стона. Тут стук в дверь. Открыли. Братец Яша на пороге. Цветы в руках держит. И ананас.
— Так это. Мама однажды поесть хотела его. А денег не было тогда. Вот я… хочешь, каждый день ананасы носить буду?
Ты прости, Люба. И на Тоньку внимания не обращай. Вот вредная баба! Ну ее. Пусть мать живет долго. Не нужны мне никакие метры. Получше будет — к себе от тебя переедет. Также будем на пироги ходить! — ответил Яша.
В комнату вошел. И все восхищался платьем маминым. А та смеялась, смущаясь. Словно и не болела.
Другие дни у Любашы потекли. Она представила, сильно так, до крика, что было бы, не стань мамы. И теперь боролась за каждый ее день на земле, отчаянно, изо всех сил.
— Все боялась, что приду — а мамочки нет. Стала она как ребенок — я ее купала, заплетала. И шептала: «Только живи! Пусть в любом виде. Лишь бы рядом! — говорила она все родным.
Любаша прогнала из дома ощущение безысходности и горя. Старалась чаще улыбаться. Рассказывала маме смешные истории.
Говорила, что совсем скоро она встанет на ноги. И превращала каждый день в маленький праздник. То шаров с Танечкой надуют да развесят, то караоке поют. Мама очень песни любит! И у самой голос прекрасный, сильный! Им подпевать стала.
— Любочка. Что-то желтенькое на тебе, да? — спросила однажды мама.
Любаша выронила тряпку из рук. На ней было желтое платье в мелкий цветочек.
— Ты видеть немного стала, Господи, счастье-то какое! Мамочка! — кинулась к ней.
Понемногу, по стенке вначале, мама начала ходить. И не было большей радости для Любашы. Конечно, она ее не отпустила в квартиру-то свою. Пусть вместе. Рядом. Мало ли что.
— Будет жить три девочки. Я, ты и Танечка. Столько же всего успеть надо! Ты ж меня стряпать хотела научить, формы для хлеба так и лежат. А у меня всегда пироги подгорают. Готовлю отлично, а с выпечкой прям неувязка какая-то. Яша обещал прийти, — целовала маму Любаша.
Брат пришел. Он у них здоровый, под два метра. И сильный. Мама его шутя «медвежонком» звала. На руках маму во двор вынес. На скамейку посадил, сам рядом устроился. Залюбовалась Любаша, что мамочка у них такая аккуратненькая. В пальто новом, в шапочке красивой. Как куколка.
И впервые успокоение пришло. Один шажок, другой. Все поправимо, достижимо. Только живи, мамочка. Только бы слышать твой голос. Каждый день. Потому что в тебе — сила. Так цветок не сможет без воды и солнца. Скукожится, пропадет. А в матерях — и вода, и солнце, и свет.
И что пожелать вот тут можно? Пусть всегда бьются сердца матерей. Побольше им заботы и сюрпризов от детей. Букетики цветочков в ненастный день, платьице, которое пусть уже и надеть-то некуда. Но любая женщина ему рада. И в любом возрасте. Флакончик духов.
И самые главные слова, которые надо говорить при жизни: — Я люблю тебя, мамочка. Только будь всегда, мамочка! Ты самое лучшее, что есть в моей жизни!
Человек не должен быть один. Одному тяжело и плохо. Кто-то влюбляется, создает семью. У других уже есть семья, они счастливы и радуются каждому дню. А сегодня — немного о тех, кого не любовь вместе соединила, а обстоятельства. И они приняли такое осознанное и взвешенное решение — остаться вместе.
Девушке Наде было около 30 лет, когда она осталась совсем одна. Муж бросил, ушел к женщине, у которой была своя квартира, бизнес у отца. Правда, честно объяснил — с тобой, Надя, очень хорошо, конечно. Но понимаешь, там перспективы. Поэтому и ухожу.
Наде показалось, что небо на голову упало — так было тяжело. Она и просила, и на коленях умоляла. Но он все равно бросил, виновато оглядываясь.
Сама она сирота была. Родных тоже никого. Хорошенькая девушка, волосы волнистые короткие, глаза оттенка барвинка. Очень стройная. Подружки советали знакомиться в клубах, на сайтах. Надя не хотела.
Она все думала: почему надо кого-то искать? Непонятно как-то. Жила просто. Немного как в тумане, правда.
Прошел год. Шла домой с работы, решила путь срезать. Вышла — а там площадка. Гуляют люди со своими питомцами. Наде всегда хотелось собаку. Но муж был против — хронически их не переносил. И тут к ней спаниель бежит. Абрикосовый такой, веселый. За ним — молодой человек.
— Не бойтесь, он ничего не сделает. Чарлик у меня хороший, добрый, — на бегу сказал.
И глаза у хозяина тоже были, как у спаниеля. Добрые такие, немного грустные.
Надя попросила разрешения погладить. И долго трепала длинные ушки. Впервые в замерзшей душе что-то зашевелилось, оттаивать начало.
— Не привыкай. Уходи. Он — не твой! — заканючил внутренний голос.
Надя выпрямилась, вздохнула. Попрощалась и пошла.
— Девушка! Чарлик за вами несется! Мы уже погуляли. Давайте, вас проводим немного! Вам куда? Меня Руслан зовут, — послышалось сзади.
Надя объяснила.
— Нам по пути! — радостно ответил хозяин.
Ему было совсем в другую сторону, так-то.
Но шел, разговаривал. До подъезда проводили. И Надя, еще раз потрепав Чарлика за ушком, ушла. Руслан у нее телефон не спросил. Да и с чего бы? Она же неудачница. Так Надя себе сказала.
Через три дня идет к подъезду — а навстречу Чарлик несется. И Руслан за ним.
— Ой, это вы. А мы тут идем мимо, надо же, какая встреча, — улыбнулся молодой человек.
Он три дня ее ждал подолгу, специально. Надя попросилась с ними погулять. Потому что в пустой квартире было невыносимо. Да и квартира была не ее. Съемная, безликая. Надя любила вязать и шить. И все хотела круглый столик со скатертью, половички, картины. Еще что-нибудь.
Бывший супруг называл это деревенским желанием и никогда о подобном не мечтал.
В общем, Руслан и Надя стали общаться. И он вскоре предложил ей переехать к нему. Надя отказалась.
— Почему? Я совсем тебе противен? — спросил Руслан.
— Нет, ну что ты! Ты очень хороший. Только я тебя не люблю. И ты меня, думаю, тоже, — честно ответила Надя.
— Ты мне очень нравишься. Это первое. А второе — не должна девушка одна быть. Заботиться кто-то о вас должен. Это мне отец всегда говорит. Он о нас обо всех заботился. Сейчас-то я самостоятельный. Но маму и сестру он боготворит. А любовь, что, если сразу не накрыло, так до 100 лет в одиночку сидеть? Не принуждаю ни к чему. Давай просто хотя бы вместе жить. Тем более, ты говорила, тебе съезжать надо, — ответил Руслан.
Умом Надя понимала, что это глупо, конечно. Но согласилась. Родители Руслана ее приняли как свою. И она обожала бывать у них в гостях. Целых полгода жили они как соседи. Много гуляли. Особенно нравилось ходить на речку и смотреть на темную воду, стоять в тишине.
А потом Руслан с работы задержался. Надя бегала от окошка к окошку. На улицу понеслась в мороз. Телефон его молчал. И тут она поняла, как же сильно ждет его домой. И боится, как бы чего не случилось. Когда Руслан появился, девушка так к нему навстречу бросилась, что тот опешил.
С этого все и началось. Поженились. Недавно дочка родилась. Если им задают вопрос о любви с первого взгляда, то честно отвечают — не было ее. Она пришла позже. Со второго. Очень сильная.
Или Ядвига Яковлевна. Та пожилая женщина. Квартирка — крохотная. Мужа нет уже 10 лет. Сына не стало еще в юности. Здоровье замучило, еле ходить стала. Заплатит коммуналку, на лекарства — и все, крохи остаются.
Не жаловалась, никого не ругала. Тихонько доживала и молилась, чтобы Господь быстрей прибрал — сил-то нет. Костыляла из магазина, батон купила, молока пакет. Супчик еще был на костях дома. Котлет хотелось да голубцов, но не на что брать.
— Яся? Ты? — вдруг раздалось сзади.
Обернулась: Валентина Вольдемаровна, Валечка! Они с одной деревни, землячки. Но не виделись 50 лет!
— Валюша! А ты чего здесь? Как? — всплеснула руками Ядвига Яковлевна.
Она сразу и про голубцы забыла. Словно снова стоят с подружкой на речке, веночки плетут да отпускают их по воде.
— Да сын у меня сюда в свое время переехал. И меня за собой перевез. Вот и обживаюсь потихоньку. Коленьки-то моего нету теперь! Ну, ничего. Подруга! Пойдем ко мне! Возражения не принимаются! — отчеканила Валентина Вольдемаровна.
Дома у нее было очень уютно. В аквариуме кто- то сидел. Пригляделась Ядвига Яковлевна: лысенький, розовенький, с пятнышками.
— Ой, что ж за чудо? Кто это зверек-то? — подошла поближе поглядеть.
— Фекла. Свинка морская. Внук принес. Говорит, чтобы ты, баба, не скучала! Добрая девочка, ласковая. Возьми, погладь, — рассмеялась Валентина Вольдемаровна.
А потом они чай пили. Перед этим ели голубцы. Ядвиге Яковлевне стыдно стало — она почти две тарелки умяла. И с чаем почти все печенье съела. Еще подумают, что с голодного края. Засобиралась.
А Валентина Вольдемаровна суетилась, ей гостинцев с собой складывала. Спросила адрес и сказала, что придет.
Слово сдержала. Она очень деятельная была. Высокая, крепкая. Характерная. И тут разговорились. Расплакалась тогда Ядвига Яковлевна. Столько лет терпела молча, а тут не выдержала, рассказала все. Что ей очень страшно и одиноко. И плохо. И просвета нет. Подруга слушала. Молчала. Собралась и ушла вскоре, сказав, что ей к сыну срочно надо.
— К сыну. Хорошо-то как, когда сын есть. Живой. Или дочка. А уж если детки маленькие, внучата. Благодать какая! — крестилась перед сном Ядвига Яковлевна.
С утра в дверь постучали. Пошла открывать. На пороге — мужчина. Здоровый, улыбающийся, глазастый. А за ним — Валентина стоит. Подружка.
— Это Антоша мой. Знакомься. Он нам сейчас с переездом поможет, — и Валентина Вольдемаровна поправила шапку.
— С каким? Куда это? — прошептала Ядвига Яковлевна.
— Куда-куда. Ко мне! Я в трехкомнатной квартире одна живу, страдаю. Скукота. Вместе станем куковать. Чего? Неудобно? Неудобно, Яся, на потолке спать! Вдвоем легче выживать! Твое жилье сдавать будем. Пенсий нам за глаза хватит. Антоша вон путевки нам обещал взять, в санатории поедем, — распорядилась Валентина Вольдемаровна.
Ядвига Яковлевна только кивала. И сама не понимала, как вот так раз — и к лучшему поменялась жизнь. Вдвоем они теперь, две подружки-землячки. С утра завтракают, зарядку делают. Потом гуляют. Ходят в магазины, готовят.
Записались в бассейн. Сын Валентины Вольдемаровна регулярно завозит продукты. Сад купил, мол, летом на свежем воздухе будут. Внуки приходят. Вначале стеснялись, а теперь зовут «баба Яся». И гордо ходит за вкусняшками Ядвига Яковлевна, приговаривая: «Мне для внучаток моих, получше которые!».
Пусть и не кровные, все равно своими стали. Как же здорово просто произнести «Для внучат!». Как же это важно…
Антон серьезно так сказал:
— Будет у меня две матери. Живите, сколько хотите. Я и о вас заботиться стану! И не думайте, что у меня планы на вашу квартиру, если что. Сдавайте, деньги копите. Можете отписать, хоть кому. Я, тетя Яся, просто хочу помочь.
Он ремонтами занимается, шабашит. Прошлое Ядвига Яковлевна вспоминает с содроганием. Привыкла к уюту, заботе. С Валюшей они как сестры. В этом году хотят на Родину ехать, в деревню. Там хоть и два дома жилых, да все ж хочется посмотреть. Антон пообещал — отвезет.
Вдвоем легче. Всегда. И пусть у каждого появится свой второй человек!
ЗЕМНОЙ ПУТЬ ДЛЯ ДВОИХ Кузя сидел у дверей магазина в ожидании своей хозяйки бабы Шуры. День привоза, который случался два раза в неделю, пропустить было никак нельзя. В эти дни все жители села шли в магазин, чтобы не только закупиться, но и поболтать о том о сём. Татьяна, хозяйка магазина, старалась привезти что-то интересное, чтобы порадовать жителей этого маленького села. Ещё в детстве маленькая Таня твёрдо решила стать владельцем магазина. Мечту свою она исполнила и жители были очень ею довольны. Вот и сегодня, баба Шура взяла свою сумку на колёсиках и в сопровождении кота Кузи пошла к магазину. — Чего за мной увязался? Сидел бы дома. На улице сыро, грязи нанесёшь в дом своими лапами, — ворчала она, обращаясь к коту. — Мур! — возмутился кот Кузя. Он-то свои розовые подушечки всегда моет, прежде чем в дом зайти. — Не обижайся, знаю что ты у меня умница. Куплю сейчас рыбки и отварю тебе. Надеюсь, Танюша не забыла выполнить мою просьбу и привезла твой любимый минтай. В прошлый раз их на базе не было, — сказала баба Шура. — Мяу! — Привезёт, раз обещала. Танечка у нас — молодец, заботится о нас, стариках. Кот сидел у дверей магазина уже давно и немного замёрз. Хозяйка задерживалась, и кот решил, что хозяйка забыла, что он её ждёт, да и зачем она вообще пошла в магазин. Одна надежда была на Татьяну, которая напомнит ей про минтай. С памятью у бабы Шуры всё чаще случались провалы. Поэтому Кузя провожал свою хозяйку и в магазин, и на почту, куда старушка иногда захаживала. Дверь магазина открылась, и кот с радостью побежал навстречу своей хозяйке. Кузя потёрся о её ноги и заглянул в сумку. Увиденным кот остался довольным, да и запах рыбки он ни с чем не перепутает. Кузя побежал по направлению к дому и обернулся лишь тогда, когда перестал слышать скрип колёс сумки своей хозяйки. Сумка была, а вот бабы Шуры не было. Хозяйка как сквозь землю провалилась. — Мяу! — крикнул обеспокоенный кот. Однажды, хозяйка оступилась и рухнула в одну из канав, и если бы не кот, который побежал к ближайшему дому за помощью, неизвестно сколько времени она бы там пролежала. Кота и его хозяйку в селе все знали, и если Кузя появлялся на пороге один, то, значит, нужна была помощь его хозяйке. Вот и сегодня Кузя рванул к ближайшему дому. Клавдия увидела бегущего кота соседки, вышла на крыльцо. — Чего, Кузенька, случилось? Сейчас, только обувь уличную надену. Соседка и полосатый кот обошли всю улицу, но бабы Шуры нигде не было. К поискам присоединились ещё несколько соседей и такой компанией они дошли до дверей магазина, из которых вышла… баба Шура. Увидев почти всё село и Кузю, стоявшего впереди, она удивлённо воскликнула: — А вы чего на меня так смотрите? Я кошелёк оставила в магазине, вот и вернулась. А ты, Кузя, панику навёл. Соседи посмеялись и разошлись, а кот с хозяйкой медленно направились к дому. Кузя так проголодался, что не спускал глаз с рыбьего хвоста, торчащего из сумки. — Сейчас наварю твоего минтая и накормлю тебя, мой спаситель, — сказала баба Шура коту и засмеялась. По дороге шли старушка и старенький полосатый кот… И какой отрезок земного пути им осталось пройти — они не знали. Они пройдут его вместе… До самого конца… Автор: ИринаСтолярова
