Нелюбимый внук. Рассказ Мавридики де Монбазон

размещено в: На закате дней | 0
Нелюбимый внук
 
Бабка Валерку не любила, не признавала.
 
-Не наш он, не наш, -говорила Анна Фёдоровна в магазине бабам.
 
-Нюр, да как не ваш, ну, ты глянь, вылитый твой Васька.
 
-Не могу я бабоньки, я умом -то понимаю, что Василия сын, а сердцем нет. Вот от дочери, то да, внуки. А от сына не могу принять. Да и растёт не с нами. Хоть и вроде как бегает, лопочет там что-то, баба, баба. а вот не могу.
 
Как гляну, ну Супоневская порода, не моё не родное.
 
-А оно ведь взаправду так, бабоньки, — говорит другая женщина. Вот у меня мама покойница, бывало Милку мою везде поцелует, потетёшкает, всё для неё сделает, а Юркиных ребятишек вроде как не очень. Ну внуки и внуки.
 
Бывало Юрка, брат обидится, выскажет, а та ему скажет, не обижайся мол, сынок, от дочки я точно знаю , что своё, а от тебя…ты уж прости.
 
-Да и у меня так
 
-И у нас
 
-Ой, бабы, да я сама этим грешу. Дочкин -то уж какой красавчик, разлюли- малина. И глазки, и носик, ушки, ямочки на щёчках. Не налюбуемся с дедом.
 
А от снохи не могу, вот понимаю что сынов. а не могу. Мало того в их породу, так ещё вечно сопливый, да грязный. Стану ей говорить, что за дитём смотреть надо, так фыркает, мол не успеваю. Сыну вашему, гововрит, чистоту подавай в хате, да горячей еды, когда мне ещё за пострелёнком смотреть?
 
Я ей говорю, а как же другие? Другие-то ещё и работают, вон бабоньки раньше, на дойку прибегали к четырём утра. Бывало квашню поставлю, хлеба вымешаю, оставлю на столе, чтобы растронулись, печь уже истоплена, остаётся только в печь хлеба посадить, а мне бежать надо, на утреннюю дойку.
 
Вот Антонину бужу, а она чё дитя, спит на ходу. Один раз вот так оставила её, да деду наказала, чтобы смотрел, он немощный уже был. Ну думаю подсобит девчонке, хлеба-то в печь поставить.
 
Вот, как сердце чуяло, попросила Дуську прикрыть меня если что, и побежала до дома. А она спит сердешная, хлеба по всему столу растеклись, на пол чуть не свисают, волосы ей залезли. спит моя доня, да сладко так. головушку положила на руку. Ой.
 
-Папаш, -говорю, -ну вы чего
 
-А я чего, — спрашивает
 
-Чего за хлебами -то не смотрите
 
-А чего за ними смотреть? Чай не убегут. Повернулся и пошёл, да ещё и в одном исподнем. Тоже почудил…
 
И разговор с детей от сыновей, плавно перетёк в другое русло. Анна Фёдоровна же тихонько пошла домой, понимая что она не одна такая, что полно женщин не воспринимающих внуков от снохи.
 
Валерка же наоборот к бабушке тянулся. Казалось ему что вроде к папке ближе он так становится. Уехал папка на север, давно уже, он маленький ещё был, поехал новые территории осваивать, и не едет долго, а он, Валерка, папку ждёт и любит.
 
Письма ему пишет, и бабушке Ане приносит. Мамка сказала, что только старая карга знает где черти носят его непутёвого папашу. Но Валерка знает, мамка любит папку, и просто от обиды, что он её с собой не взял, исследовать новые северные территории, говорит так про него и про бабушку Аню.
 
А как бы он её взял? Валерку-то куда? Тоже должна понимать. Иногда мамка орёт, что он Валерка, со своим папашей, испортили ей всю жизнь. Что вышла бы она за Ваньку замуж, за Спиридонова, нарожала бы ему кучу ребятишек, и каталась бы как сыр в масле.
 
Валерка попробовал сыр в масло положить и покатать в своей машинке — грузовичке, что ему баба Аня на день рожденья подарила, ох и кричала тогда мамка. Хотела выкинуть, но он, Валерка, вцепился в подарок, казалось ему, что это папка подарил, да так и было, грузовичок -то поди дорогой, это папка бабушке Ане денежек прислал, ему Валерке на подарок.
 
А мамка раскричалась, выкинуть, выкинуть. Вот покатал Валерка сыр в масле, в своем грузовичке, и ничего не понял, зачем мамка так хочет такой жизни? Что ей не нравится? Эх, приедет папка с севера, вот тогда они и заживут, получше каких-то там Спиридоновых, и перестанет мамка жалеть, что не вышла замуж за того Ваньку.
 
Пришёл Валерка к бабке, а у неё Галка в гостях, сестра двоюродная, Валеркина. Балованная немного, но ей простительно. она маленькая, младше Валерки на два года.
 
-А мне баба куклу подарила, вот, мие, — показывает Валерке язык. А Валерке -то что? Он куклами не играет
 
-А баба мне сейчас блины печь будет, со сметаной, — не успокаивается девчонка
 
-Чего это тебе, всем, — говорит сквозь зубы бабушка. Всё же любит она Валерку, вон егозу на место поставила. Посидел Валерка для приличия, чай попил, с блинами. Спросил у бабушки, не надо ли чего помочь? И пошёл
 
-Фу, слава богу, ушёл, — услышал Валерка прикрывая дверь, голос сестры, — правда баба, сидит и сидит как сыч.
 
-Молчи знай, ишь выросла Заступилась бабушка, потеплело на душе у Валерки, любит знать своего внучика.
 
Бабушка Аня в это время ругала внучку
 
-Чё треплешь? кого мелешь? Он ещё за порог не ступил, она своим языком, пойдут сплетни по деревне, вот я тебя тогда крапивой…
 
-Неа, не жиганёшь крапивой
 
-Это ещё почему?
 
-А ты меня любишь, я твоя единственная внученька любимая. Я твоя красавица, умница, — залезая к бабушке на руки говорила внучка
 
-Ах ты ж моя егоза, ах ты ж моя любимица. Не дождался Валерка папки. Уехал тот на свои севера и нос не кажет. Мамка замуж вышла, за дядь Колю, Спиридонова, дядь Вани брата двоюродного.
 
Ничего мужик, хороший, Валерку не обижал. Не любил конечно, как своих двоих, что мамка ему родила, но и не обижал, как с равным с Валеркой общался, и даже бабушка, мама дядь Колина, очень хорошо к Валерке относилась.
 
Всё хорошо у Валерки было, бегал так же к бабушке, только письма уже не писал для папки. Перед армией узнал Валерка, что у отца давно своя семья, дети. Сюда он не ездит, зато бабка Анна к нему регулярно ездит на север.
 
Сначала обидно стало Валерке, спросил у бабки зачем не сказала? Почему таила, что не приедет папка, он ведь Валерка ждал, письма писал…
 
Бабка отмахнулась, мол баловство это, вон все письма его, в тумбочке лежат. А что до отца, дак он алименты матери хорошие слал, на него, Валерку-то. А она на те алименты детей от чужого мужика рОстила.
 
Обидно стало Валерке, пошёл он тогда и напился, первый и последний раз в жизни. А потом ругался, на мамку, на бабку, на папку. Мамка орать было начала, алкашом обзываться, породиной, да дядь Коля прикрикнул на её и в гараж увёл.
 
Там Валерка плакал, он в детстве даже не ревел, а тут…прорвало будто, всё рассказал дядь Коле. Как пацаны над ним в школе смеялись, безотцовщиной называли и суразом, говорили что мамка его нагуляла и в подоле притащила.
 
Так Валерка научился драться. а ещё чтобы доказать всем, что он не такой, что у него тоже как у всех есть папка, и две бабушки, ходил он к бабке Анне в гости.
 
Чувствовал что не рады ему, а ходил упрямо, и письма папке писал, которые бабка в тумбочку прятала. Не знает он, как это с папкой жить, не знает.
 
Спасибо дяде Коле, хоть немного, хоть чуть- чуть дал почувствовать как это, когда папка рядом. Пусть не было любви отцовской, но всё же…
 
Плачет Валерка, обиду свою детскую выплёскивая, вытирает скупую мужскую слезу дядя Коля
 
-Ты вот что, это того самого, ты мне Валерка, как сын. Да чё там как… ты и есть сын мой, старший, слышишь? Сын ты мой, Валерка. Пусть не я твой родной отец, но я с твоей мамкой и с тобой, десять лет бок о бок, так что…
 
Сидят мужики друг против друга, держат руками за шею, лбами упёрлись и плачут
 
-Сынок -Батя -Сыночек, сын -Папка
 
Увидела мамка такую картину, хотела поорать за водку, что стоит открытая, да передумала. Прикрыла дверь тихонько в гараж, и ушла. Велев младшим не лезть, там отец с братом мужские разговоры ведут.
 
Забежал Валерка перед армией к бабке всё же, попрощаться. Та сидела губы поджав, но всё же благословила, пожелала лёгкой службы. Галка же, коза кручёная, сказала что слава богу дядя отмучился, алименты не надо теперь платить, чужих детей тянуть. Бабка промолчала.
 
Служба пролетела как один день, возмужал Валерка, радостные мамка с батей. С того самого дня, как в гараже сидели, только так и называет Валерка дядю Колю, а он его с гордостью сыном зовёт. И никто не удивляется, будто так и надо.
 
Бабушка Тася, батина мама, тоже гордится внуком старшим. Он рукастый Валерка-то. всё в руках горит, вон не успел с армии прийти, уже забор чинит у бабушки…
 
Галка у бабки поселилась, сестра по папке, двоюродная, и Валерке велела не ходить.. чё ему делать?
 
-У отца твоего семья давно своя, да ещё разобраться надо, твой ли отец? Тому ли сыну алименты платил… Бабка и в этот раз промолчала. А Валерка больше и не пошёл…
 
Женился Валерка, работает, дом родители помогли купить в райцентре, да и сами забрав бабу Тасю, туда же перебрались Машину купили, двоих дететй родили, живёт, горя не знает.
 
Тут спину прихватило, батя ещё ругался, что он Валерка, силы не чует, тяжести таскает, прихватит мол спину, так и случилось. Шаркает, как старик на процедуры, по больничному кабинету, слышит голоса громкие, женщина, чуть ли не визжит
 
-Моё какое дело? Вы врачи, вот и лечите, я куда её заберу
 
-Девушка, вы понимаете, что если вашей бабушке уход хороший, домашний предоставить, она выздоровеет.
 
-Ага. сейчас, горшки я ещё не таскала. Вы должны лечить
 
-Нет оснований держать Анну Фёдоровну дольше, понимаете? Если вы отказываетесь от бабушки, тогда нужно в стардом оформлять…
 
-При живых детях и внуках, тьфу бессовестные, — встревает третий голос, — как не стыдно, Галя? Бабка тебя вынянчила, пылинки сдувала, а ты…
 
-Оформляйте, — равнодушный голос двоюродной сестры, — документы я подпишу…
 
Валера вошёл в кабинет -Не надо никуда оформлять никого, я бабушку заберу
 
-Вы собственно кто, молодой человек?
 
-Я внук родной
 
-И документы есть?
 
-Конечно, — усмехнулся Валера, — а как же…
 
Галя окинула его презрительным взглядом
 
-Ооо, явился не запылился. Чует, что наследством запахло. Только шиш тебе, Валерка, бабка мне дом и всё-всё-всё давно подписала…
 
И Галя выскочила, хлопнув дверью. Забрал Валерка бабку. Мать только головой покачала, памятуя, как в детстве ходил Валерка к Анне Федоровне, думая что бабушка любит его, а та потом всем трепала, что не может терпеть как приходит пацан, не выносит она его…
 
Бабка ожила, ходить сама начала. Всё у Валерки прощения просила, правнуков помогала воспитывать, любила обоих.
 
А как время бабкино пришло, так Галя даже проститься не пришла. Мать её и Валеркин отец , телеграммы отправили, и денег немного, на Галин адрес, конечно она их не отдала, да бог с ней…
 
-Вот тебе и не любимый внук, — в посёлке узнали, что Анна Фёдоровна у Валерки доживала. Стоят, в магазине судачат. Те кто внуков на любимых и не любимых делят, призадумались, а ну как получится, как у Анны Федоровны, а?
 
-Взвешай, Катюша мне конфеток побольше, внучатам отнесу…
 
Вот так в жизни бывает. Любимой внучке, от дочки рождённой всю душу отдавала. А внуку от сына ничего. Даже не считала за внука, хотя видела что копия её сын. а не могла пересилить себя.
 
Зато остаток жизни с нелюбимым внуком пришлось провести. И в последний путь проводил тоже он…
 
Автор: Мавридика де Монбазон
Из сети
 
Рейтинг
5 из 5 звезд. 2 голосов.
Поделиться с друзьями:

Жизнь Тамары. Учиться на ошибках. Из сети

размещено в: На закате дней | 0

— Мама, да что Вы? Не плачьте, всё будет хорошо, — приговаривал высокий седовласый мужчина, сам то и дело сглатывая тугой ком, словно застрявший в горле, и обнимая хрупкую, сухонькую старушку, которая беспрестанно вытирала какой-то скомканной тряпицей бегущие по щекам слёзы…

Эта трогательная сцена разыгралась на вокзале маленького городка, где бабушка Тамара жила последние полтора года…

Вокзальное начальство, несмотря на запрет пускать на ночлег различный, не отличавшийся благонадёжностью люд, закрывало глаза на постоянное присутствие её на самой дальней скамейке рядом с кадкой, в которой рос раскидистый гибискус…

Ведь история этой пожилой женщины в городке была хорошо известна и вызывала сочувствие у земляков.

А началось всё летом далёкого 1952 года, когда двадцатилетняя Томочка, красавица и хохотунья, готовилась к собственной свадьбе. Её серьёзный и немногословный жених Витя, шофёр местной машинно-тракторной станции, был старше на три года и уже отслужил в армии.

Перед невестой он робел, считая себя неровней Тамаре. В то время немногие жители их районного центра могли похвастаться наличием диплома о высшем образовании, а Витина избранница училась заочно в самой столице. Да ещё и будущая её профессия — химик — была пугающе непонятной и ещё больше заставляла уважать эту хрупкую девушку.

Жизнь виделась молодым счастливой и безоблачной. И только одно обстоятельство несколько омрачало предстоящую семейную идиллию: будущая свекровка, мать Вити, от невестки была не в восторге и отношения своего ни перед сыном, ни перед самой Томочкой не скрывала.

Сложно сказать, чем заслужила девушка такую немилость. Скорее всего, это была банальная материнская ревность. Впрочем, враждебное к себе отношение пожилой женщины счастливая невеста всерьёз не воспринимала, радовалась скорому замужеству, юности, своему счастью и просто каждому новому дню, жадно торопясь жить.

Да только не суждено было сбыться планам Томочки… Как-то в конце июля, засидевшись допоздна в гостях у подружки, возвращалась она домой. Ни о чём плохом девушка не думала — бояться в этом маленьком, знакомом с детства городке было некого.

Поэтому когда около зарослей кустарника рядом с заброшенным храмом грубые мужские руки неожиданно схватили её, она в первые секунды посчитала это чьей-то глупой шуткой.

Но быстро поняла, что розыгрышем здесь и не пахнет. Она отбивалась, насколько хватало сил, царапалась, кусалась, пыталась кричать, но дурно пахнущая ладонь до боли зажимала ей рот, не давая произнести и звука…

После случившегося Томочка закрылась дома. Синяки и ссадины быстро зажили, а вот душевная травма была куда глубже. Произошедшее быстро стало самой обсуждаемой среди местных кумушек новостью.

Нет, ворота дома, где жили Томочка с матерью, дёгтем никто не мазал, но косые взгляды, перешёптывания и даже откровенные плевки сопровождали родительницу девушки, тётку Клаву, стоило той только выйти на улицу. Потом и сама Тамара испытала на себе высокомерное осуждение земляков, когда — хочешь-не хочешь — пришлось ей выйти на работу.

Насильника нашли быстро. Им оказался Колька-Головорез, как звали в округе опустившегося бывшего зэка, не так давно освободившегося из мест заключения, где он отбывал срок за поножовщину в пьяной драке.

Отсидка не пошла ему на пользу: уже на свободе Колька был пару раз бит мужиками за мелкие кражи, которые позволял себе время от времени. Семьи у него не было, а плоть, видимо, требовала своего. В тот роковой вечер, выпив для храбрости, он и напал на девушку…

Вокруг Тамары словно образовалась полоса отчуждения. Порою она по несколько дней кряду не произносила вне стен дома ни слова. А вернувшись с работы, падала на кровать и замирала, изредка содрогаясь от беззвучных рыданий.

О свадьбе уже речи не шло. Бывший жених не счёл нужным даже поговорить с Томой, и это угнетало её сильнее остального. Глядя на мучения дочери, страдала и мать.

Как-то раз, набравшись храбрости, пошла она в дом несостоявшихся сватов, чтобы поговорить с Витей. В калитке столкнулась с Андриановной, матерью парня.

— Пошто, сватьюшка, дочку мою обижаете? Али виновата она в чём, что Витя твой теперь к нам и носа не кажет? — спросила Клавдия.

— А нам того не ведомо, виновата али нет, — по-базарному, с вызовом и нагловатым пренебрежением ответила Андриановна.

— Сын-от у меня, чай, не с дороги подобранный, чтобы на порченной девке жениться. Так что ступай себе с миром. Да и сватьей меня забудь звать. А Тамарке скажи: не про неё Витенька, другую невесту я ему сыскала.

Говорить дочери о своём визите Клавдия не собиралась, да та и без слов всё поняла…

Через пару дней, проснувшись вдруг среди ночи, словно кто в бок толкнул, услышала женщина скрип половиц в коридоре. Поднялась, вышла в сени и увидела Тамару, пытавшуюся приладить на крюк верёвку…

После того случая Тамара отгородилась стеной глухого отчуждения и от матери. Она жила, словно делая кому-то одолжение. Девичья красота как-то поблекла, увяла, и только ставшие ещё больше глаза, обрамлённые тёмными кругами, горели на лице, выражая потаённые мысли…

К середине осени Клавдия заметила, что дочь, прежде похудевшая и осунувшаяся, стала поправляться. Пристальнее наблюдая за Тамарой, она с ужасом поняла, что девушка беременна. Осознание этого факта привело ту в ярость…

В больнице, куда обратилась Тома, помочь отказались: аборты тогда были запрещены, да и срок уже получался немалый. Девушка бросилась к бабке Авдотье, которая слыла в округе знахаркой. Та дала каких-то травок, водички в пузырьке, однако процедуры эти нисколько не помогли. Тамара буквально выла от бессилия…

-Доченька, Христом-Богом молю тебя, оставь ребёночка, дитё-то безвинное, не губи, — на коленях умоляла Клавдия дочь.

— Ненавижу! — кричала та в ответ. — Ненавижу тебя и ублюдка этого! Зачем ты не дала мне повеситься? Куда я теперь с приплодом от насильника, сгинуть только…

Пересуды, примолкнувшие было со временем, с новой силой вспыхнули в городке. На Тамару, которая ходила с выпирающим животом, показывали пальцем, ухмылялись, посмеивались.

В начале апреля она родила тщедушного мальчонку. Акушерка сказала: не жилец. Однако дни шли, а ребёнок жил. Молодая мать решила отказаться от ненавистного сына.

И снова Клавдия опустилась перед дочерью на колени, умоляя: — Не бери греха на душу, выращу внучка. Думаешь, коли откажешься от него, люди болтать меньше станут? Нет, доченька, еще больше заклеймят тебя позором…

Выйдя из больницы, Тамара не оттаяла. К сыну не подходила, все заботы и хлопоты о нём легли на плечи Клавдии, которая была рада внуку, тетёшкалась с ним, баловала, что вызывало у дочери только раздражение.

Шли годы. Жизнь маленькой семьи потихоньку наладилась. Позор Тамары в городке подзабылся, она по-прежнему работала, только вот об учёбе больше не помышляла.

Лёнька, как назвала внука Клавдия — в честь своего погибшего мужа (даже отчество дала внуку мужнино — Иванович), рос шустрым мальчишкой, внешне был похож на Тамару, а вот характером — весь в бабку: такой же мягкий, ласковый, отзывчивый.

Да только все эти качества не трогали его мать. Ни одного доброго слова ни разу не сказала она ему, не приласкала, не потрепала по вихрастой голове.

А тот словно старался угодить родительнице: рано научился читать, как пошёл в школу — в учёбе был первым, по дому во всём помогал.

Но все его старания оставались незамеченными. Совсем худо стало мальчику, когда в одночасье померла Клавдия. Теперь не осталось никого, кто любил бы этого человечка…

Когда Лёньке исполнилось девять лет, Тамаре наконец-то повезло: встретила она своё женское счастье. На красивую молодую женщину обратил внимание приезжий начальник, который заменил прежнего на молокозаводе, где работала Тома.

Мужчина был со всех сторон завидным женихом: солидный, вдовый, бездетный, перспективный. Да и человеком он был неплохим. Расписались, жили сначала в старом доме Клавдии, потом молодым дали квартиру.

И уже в новой квартире Тамара второй раз стала матерью. На доченьку, которая родилась у неё, буквально обрушилась вся неизрасходованная до того времени материнская любовь. И имя она выбрала для девочки непростое — Инесса.

А вот Лёньке стало совсем неуютно. Его Тамара откровенно ненавидела. Отчим же, знавший историю появления на свет пасынка, относился к тому без враждебности, но подчёркнуто равнодушно.

Кое-как дождавшись своего пятнадцатилетия, парень сбежал из родного города в Мурманск, подался в мореходку.

После его отъезда Тамара просто расцвела. Ничто уже не напоминало ей о пережитом позоре. Она наконец-то была по-настоящему счастлива. Так прошло несколько лет.

У Тамары подрастала дочь — красавица, избалованная и залюбленная матерью. Городок к тому времени разросся, частные домишки потихоньку вытеснялись новостройками.

В одной из таких новостроек мужу Томы, работавшему в то время уже в райкоме партии, дали благоустроенную квартиру. Инесса ходила в школу. Особыми талантами или прилежанием она не блистала, но училась вполне сносно, учителя на неё не жаловались.

А вот одноклассники недолюбливали заносчивую девочку, всегда одетую лучше других и любящую это подчеркнуть. После школы девушка поступила в столичный вуз, но уже через год выскочила замуж за военного и уехала с ним к месту службы…

Тамара была несказанно рада счастью дочери. Ежемесячно она, урезая себя во всём, переводила молодым солидную сумму денег — чтобы они ни в чём не нуждались. Супруг, по натуре не жадный человек, всё же иногда ворчал, упрекая жену в излишней любви к дочке.

Но Тамара лишь отшучивалась, говоря, что это она себе на старость откладывает: мол, придёт время, всё сторицей вернётся…

В разгар перестройки Тамара вышла на пенсию. Муж её еще работал — по-прежнему по партийной линии. Ему совсем не нравились те изменения, которые происходили в стране. А в августе 1991-го, во время путча, у него случился инфаркт. Тамара, как за ребёнком, ухаживала за ним, но спустя несколько месяцев супруг скончался…

Дочь с зятем на похороны приехать не смогли… Они приехали только через год, уже насовсем. Инесса, привыкшая к обеспеченной жизни, не могла смириться с безденежьем, с неустроенностью, с проблемами.

Мать, как могла, старалась помочь своей ненаглядной девочке. Она садила большой огород рядом с родительским домом, который за долгие годы невостребованности осел и покосился. Всё золото, которое за время совместной жизни было подарено ей мужем, она переносила в скупку.

Но Инесса всё равно была недовольна. Она подбила мужа заняться бизнесом, потребовались деньги на раскрутку. У Тамары были кое-какие сбережения — всё пошло дочери.

Зять оказался человеком предприимчивым, и вскоре его дело стало приносить неплохой доход. В квартире сделали ремонт, купили машину, потом вторую. Казалось бы, живи да радуйся…

Но Тамара все больше понимала, что в семье дочери она чужая. Инесса уговорила мать переписать на неё квартиру, чтобы, в случае чего, мол, не таскаться по нотариусам. Как только со всеми формальностями было покончено, Тамаре предложили… уйти.

— Куда же я пойду, доченька? — сквозь слёзы спросила она. — Материн дом-то совсем развалился… Но уйти пришлось. Образ жизни жены успешного бизнесмена не подразумевал присутствия рядом с Инессой престарелой, больной матери…

Так под старость лет оказалась Тамара в полуразвалившемся доме, с копеечной пенсией, без какой-либо помощи…

Промучавшись зимы три, поняла она, что здесь жить невозможно. А когда весной вместе с талым снегом сползла и крыша, Тамара перебралась на вокзал…

…Лёнька, точнее, Леонид Иванович, отставной офицер морского флота, сам уже трижды отец и дважды дед, о судьбе матери узнал из переписки с одноклассником, которого отыскал в социальной сети.

Не раздумывая ни минуты, он по-военному чётко скомандовал жене: едем к маме. Собрались за считанные часы. И уже спустя сутки с небольшим они сходили на перрон города, бывшего для Леонида родным…

Он напряжённо, с плохо скрываемым волнением, вглядывался в окна вокзала, стараясь увидеть там не забывшийся со временем силуэт…

Встреча была настолько неожиданной для Тамары, что она долго не могла взять в толк, чего от неё хочет этот статный мужчина…

А поняв — расплакалась. …Уезжали все вместе на следующий день. Леонид намеревался было уехать на первом же поезде, идущем в обратном направлении, но Тамара попросила отсрочки.

Переночевав в гостинице, утром она впервые в жизни пошла в храм — в тот самый, рядом с которым и началась вся эта история.

Чтобы попросить у Господа прощения за всё, что она сделала, и за всё, чего не сделала для сына. И поставить свечку за свою непутёвую дочь…

А ещё пообещала она, что каждый день будет вставать перед сыном на колени, просить прощения уже у него, чтобы, когда придёт время, уйти из этой жизни спокойно…

Из сети

Рейтинг
5 из 5 звезд. 1 голосов.
Поделиться с друзьями:

Чужая беда. Рассказ Алёны Баскин

размещено в: На закате дней | 0

ЧУЖАЯ БЕДА

Семен Маркович плохо себя чувствовал с самого утра. Странно кружилась голова и в глазах нет-нет, да и плыла какая-то муть.

Он, конечно, надеялся вообще не проснуться, но противный организм умирать категорически не собирался. А Сонечки вот нет с ним…

Он очень тяжело вздохнул. В очереди у кассы супермаркета уже собралось несколько человек, женщину вот задерживает, занервничал Семён Маркович.

Женщина — взрослая, ухоженная и даже красивая, стояла совершенно спокойно. Дочка попросила прихватить соевого молока, вот она и зашла. Лёгкая улыбка с горчинкой тронула красивые губы.

Себе то не ври, домой идти тебе не хотелось. В последнее время дома стало очень неуютно. Нет, уют и интерьер они создали первоклассные, деньги заработали, квартиру шикарную купили…

А вот общаться перестали. А ведь раньше им всегда с Беном было весело вместе, вон как той молодой парочке, что за ней чирикают..

Лохматый фрондер с трогательной детской жилкой на шее нежно обнимал свою пассию. Девчушка была бы хороша, но очень уж зачернила себе все, куда только достала. Черные тени вокруг глаз, то ли смоки айз, то ли макияж размазался, черные ногти, губы, волосы, висок выбрит. Революционный протест так сказать.

Но влюблённому это не мешало, он смотрел на нее не отрываясь, отщипывал ей свежий багет, и в глазах его сверкали звёзды.

Нет, ну что за ерунда. И людей в магазине нет, и в кассу очередь. Очень деловой дяденька с папкой, кефиром и булочками оказался последним, и вздыхал раздражённо, и торопился, и нервничал.

Все это Семён Маркович углядел каким то боковым зрением, по старой армейской привычке. Разведчик. А вот руки не слушались, он путался в змеечке старенького кошелька, перекладывал монетки, и никак не мог сосредоточиться.

Кассирша прикрикнула на старого пня, ходят тут целый день, пыхтят, людей задерживают. Семён заторопился уходить, бог с ним, с хлебом этим, все равно сегодня только дорогой очень, из цельнокакой-то там муки. На таком разоришься, он горько ухмыльнулся.

Жить они с Сонечкой вынуждены были очень скромно. Бедненько даже. Получали от государства немного, да и на том спасибо, старики, иждивенцы.

Но вот квартирка их в последнее время сильно прохудилась — то кран потечёт, то труба лопнет. Расходы. Самому ему уже было не под силу, девятый десяток разменял как никак. А Сонечка вот не дожила…

Семён и Соня познакомились во время войны. Соня была совсем ещё девчонкой, приписала себе два года, иначе ее бы не призвали. Она была медсестрой, сестричкой, без страха ползала по полям боя, тащила на себе, выносила раненых, обычное дело.

Семён был разведчиком. Уже в самом конце войны, он без сознания, оказался в плену. Без документов, за линию фронта ведь их с собой не брали, вся группа погибла. Кто его вынес — не знал даже, и как в плен попал. А что еврей — так немцы не увидали, не похож. Да и не до того было.

А когда лагерь освобождали, он уже совсем плох был, помирал совсем. Вот Сонечка его и спасла, выходила, а ещё и документы умершего паренька подложила. Ведь после плена пропал бы.

Умненькая она была, его Сонечка. Детей у них не было, не дал бог. Надорвалась его Сонечка на полях то.

Жили очень скромно, работали, а в Израиль засобиралась уже в семидесятых, когда Сонечке нехороший диагноз поставили. Очень волновались из-за документов, ночей не спали. Но вылечить могли только в Израиле.

Вот и поехали. Всю жизнь боялись. Поэтому и по инстанциям никогда не ходили. В первые годы в эмиграции тоже не сладко было. Сонечку вылечили, а вот к выжившим в Катастрофе отношение было двояким.

Как это ни странно звучит, но многие героями их здесь в те годы не считали. Да и русских сильно недолюбливали. Что и вспоминать, тяжёлую они прожили жизнь…

А уж после того, как Сонечки не стало, дни его потекли серо и однообразно… На хлеб с молоком кое-как хватало, а много ли ему старику надо.

Старик у кассы, наконец, перестал вынимать свои сиротливые монетки, виновато улыбнулся, шепча извинения и, как-то боком, стал оседать на пол.

Первой подлетела к нему та самая красивая женщина из очереди, подхватила, подняла голову. А тут уж подоспели и остальные.

Парень — фрондер уже скатывал свою кожанку, подложить под голову, девушка его вызывала скорую, толстый дяденька махал шляпой — воздух создавал.

Вот ведь как. И пока ухаживали за дедушкой, договаривались с парамедиками, спасали и помогали — сроднилась, что ли. Улыбки стали сердечнее, а глаза внимательнее.

Ася, как врач в первую очередь, руководила операцией по спасению. К приезду скорой дедушке стало получше, таблеточки оказались в кармане, а принять он их позабыл. Ася записала данные скорой и дедушки, и по привычке все доводить до конца, перезвонила на следующий день.

Дедушка чувствовал себя хорошо, его можно было забирать домой. Забирать, понятное дело, было некому. Ася сама отвезла Семена Марковича домой. Как и почему этот интеллигентный дедушка запал ей в сердце она и сама не знала.

Войдя в квартиру, Ася ужаснулась. Старенький тазик посреди кухни, в который капала вода с потолка, окончательно лишил ее покоя.

Целый день у нее перед глазами стояла картина — одинокий немощный старик в полуразрушенной квартире.

Вечером следующего дня Ася решительно постучалась в дверь Семена Марковича. Ее не услышали, но в доме разговаривали и даже смеялись.

Молодая женщина вошла и обомлела. Семён Маркович, довольный и весёлый, восседал в кресле. А на полу, прямо перед ним, восседали влюбленные из магазина, сладкая парочка. И похожи они были на загипнотизированных удавом Каа бандерлогов, из мультика про Маугли. Они не отрываясь смотрели на старого солдата. Проведать вот зашли…

— Асенька, милая, проходите пожалуйста! Семён Маркович попытался по-джентельменски уступить ей единственное кресло….

Ремонт затеяли сначала своими силами. Косметический. Стены там покрасить, кран в кухне поменять…

Но старинный дом только этого и дожидался. Все начало осыпаться и крошиться, и ремонт превратился в снежный ком — легка беда начало. Семён Маркович протестовал и пытался объяснить, что ему ничего не надо, но …

Вместе с тем, он уже давно не испытывал такого душевного подъёма. С одной стороны ему было страшно неудобно, а с другой — в жизни вдруг возникло столько приятных событий.

Бандерлоги работали вместе с Асей, не покладая рук. Носили мусор, скребли и драяли. Дяденька в шляпе, тот самый из магазина, живёт на соседней улице, оказался не плохим штукатуром. Шпаклёвку и краску купил сам, за свои деньги. Работал неторопливо, но обстоятельно.

А в один из таких ленинских субботников, как раз во вторник, в коридоре из шума и грохота вдруг нарисовался Асин Бени.

— Але, строители… Ну что вы тут уже натворили?! Не может быть! Ася даже головой потрясла. Нет, конечно, она ему рассказала, по привычке, про дедушку, и ремонт…

Но она была уверена, что муж едва ли ее расслышал. Слишком занят он был в последнее время. И все реже и реже они делились важным.

— Так! Йоси, ты там записывай, не спи…

— Бен уже много лет руководил большим предприятием айтишников. Ходил в костюмах и хороших рубашках. А тут вдруг закотил рукава и полез заглядывать под кровать и тумбочки, проверять сырость и электрическую проводку. А ведь когда то все умел и руки были золотые.

Он кричал из-под кровати что и где нужно, а Йоси, его заместитель, все аккуратно записывал. Чтоб ничего не упустить.

Бен послал в своей крутой фирме клич: все на помощь! Так, мол, и так. Ветеран. Одинокий. Нужно помочь. И Ася послала. И дяденька в шляпе. И юные бандерлоги в Инстаграмме.

Первыми подтянулись ребята из отдела обслуживания — тем стены покрасить и двери поменять минутное дело. Дверь нашлась на складе. Окна и рамы привез племянник директора отдела — у него своя мастерская по алюминию. Клиенты товар не забрали, а дедушке пригодился. Пусть бог хранит ветерана, низкий ему поклон. Соседи кафельную плитку принесли — после ремонта излишек, в аккурат на одну комнату. И пошло…

Кухонные шкафчики уже незнакомые совсем люди привозили. Откуда узнали?! Шкафчики Бен и мальчик-бандерлог устанавливали сами. Так потихонечку, всем миром….

А главное — Ася помолодела и похорошела очень, отпуск в своей больнице взяла. Сто лет не брала, а тут вдруг решилась. Бен мчал к ней в эту старенькую тель-авивскую квартирку, помогал и мастерил, строил и закреплял. Летел на всех парах, будто и не было этих тридцати лет. И отчуждения…

И смотрел во все глаза, и ляпал на нее краской, специально, чтобы она ему в ответ ляпнула обязательно. И даже поцеловал на бегу. Два раза.

Бандерлоги как-то повзрослели и остепенились. Они приехали в страну детьми, по программе, из разных городов, да и из стран разных.

Общим было несчастье родиться в семье, где ты никому не нужен. Девочка стёрла все свои черные разводы, и под ними оказалась славненькой милой Машенькой из сказки. С веснушками. А вихрастый фрондер так уставал на восстановительных работах, что сил на протест у него уже просто не было.

Они оба, маленькие и несчастные дети, недолюбленные и не балованные вовсе, обожали друг друга. И дедушку этого, неожиданно открывшего им самое главное понимание в жизни, заобожали вдруг тоже…

А сам Семён Маркович все чаще посматривал на них, всеми брошенных, бормотал что то, и на свои облагороженные уже хоромы…. Что задумал?!

Дяденька с кефиром оказался классным мужиком. Они резались с Семёном в шахматы вечерами и спорили на политические темы. Интеллигентно и уважительно. А ещё сосед случайно оказался служащим в отделе национального страхования. Пенсию и пособия по старости дедушке Семёну оформили, как полагается.

А неугомонная молодежь полезла таки в Интернет, архивы и музеи боевой славы. Эти ж ничего не боятся, да и что они могут знать о прошлом. Долгие месяцы, сотни меилов и отказов.

А вот взяли и восстановили дедушке настоящие документы и его честное героическое имя. И награды, которые посмертно.

— Ась…ты это… Обороты сильно не набирай! Орал, смеясь, Бен, прилаживая новый кран на обновленной кухне.

— Я же тебя знаю, тебе только дай волю, и я через месяц буду с тобой в Зимбабве дома восстанавливать…

Полетевшее в него полотенце парусом вздулось на новой оконной раме. Алым парусом Ассоль, которая дождалась своего Грея. На улице пререкались зеленщик и хозяин маленькой пекарни. Орали вездесущие дети. Сигналили недовольные машины…

А в квартире старого солдата пересекались разные судьбы, преломились законы физики и вселенной, изменили маршрут да и помчали дальше по совершенно новому пути.

Алёна Баскин

Из сети

Рейтинг
5 из 5 звезд. 4 голосов.
Поделиться с друзьями:

Бaбa Нюpa. Рассказ А. Бессонова

размещено в: На закате дней | 0

Бaбa Нюpa.

Этa иcтopия пpoизoшлa в Нoвoкузнeцкe. Жилa тaм бaбушкa oднa. Кoгдa ушёл eё дeдушкa, зaгpуcтилa oнa, нeкoму cтaлo eё вoзить нa дaчу. Дa и вooбщe тocкливo eй cтaлo дaжe пoгoвopить нe c кeм.

Пoдapили eй poдcтвeнники coтoвый тeлeфoн, a пятилeтняя внучкa вoзьми, дa и cкaжи: — Ну вoт бaбуля, тeпepь мoжeшь c людьми oбщaтьcя. Жeлaть им чeгo-нибудь.

— Тaк этo жe дeньжищa кaкиe нaдo?

— Ну пepвыe 10 ceкунд бecплaтныe. У Бaбы Нюpы coзpeл плaн. Oнa зaвeлa ceбe тeтpaдку кудa зaпиcaлa вcex знaкoмыx и poдcтвeнникoв. Paзбилa чeткo пo вpeмeни кoму и кoгдa нужнo звoнить. Paзгoвop был пpимepнo тaкoй.

— Здpaвcтвуйтe, этo Бaбa Нюpa. C мeдoвым cпacoм Вac! Нe зaбудьтe взять зoнтик. Дoждь oбeщaли.

— Cпacибo, бaбa Нюpa! Poвнo 10 ceкунд. Oбычнo oнa пoздpaвлялa c кaким-тo пpaздникoм и дaвaлa дoбpый coвeт.

Coвeты были нacтoлькo пpиятными и милыми, чтo пpo нeё нa мecтнoм тeлeвидeнии cдeлaли cюжeт. Пocлe кoтopoгo мecтный мoбильный oпepaтop дaл eй нoмepa тeлeфoнoв cвoиx aбoнeнтoв.

Чepeз тpи мecяцa в гopoдe вce cтaли знaть Бaбу Нюpу. Cчитaлocь, чтo ecли cлучaйнoму чeлoвeку пoзвoнилa oнa, тo дeнь у этoгo чeлoвeкa будeт cчacтливый.

В oчepeди нa пoчтe cпoкoйнo мoжнo былo уcлышaть: — Cпacибo, Бaбa Нюpa! Вы тoжe нe зaбудьтe пoecть. Здopoвья!

Я caм cлышaл oт знaкoмыx, нo никoгдa нe вepил, кaк в oдин paз нa мoй тeлeфoн пoзвoнили c нeизвecтнoгo нoмepa: — Здpaвcтвуй, этo бaбa Нюpa. C праздником Вac! Улыбниcь coлнцу!

— Cпacибo бaбa, Нюpa! Ты cдeлaлa мoй дeнь. Этo былo тaк пpocтo и тaк xopoшo. Я вcпoмнил cвoю бaбушку. Пocмoтpeл нa coлнцe и улыбнулcя.

A. БECCOНOВ.

Из сети

Рейтинг
5 из 5 звезд. 2 голосов.
Поделиться с друзьями: