Праздник. Рассказ Галины Беломестновой

размещено в: На закате дней | 0

Праздник

В доме стояла непривычная, оглушительная тишина. Анна Дмитриевна сухими печальными глазами смотрела на дорогие сердцу фотографии в рамочках, стоявшие на столе. Взяла одну из них, погладила по стеклу, как будто пыталась дотронуться через него до родного лица.

— Коленька! Годы пролетели, а я помню те дни. Яблони в цвету, соловьи на рассвете. Война заканчивалась, мы мечтали с тобой: наступит победа и не будет на всём белом свете счастливее нас.

Знаешь, может и хорошо, что ты остался молодым восторженным мечтателем, не познавшим того горя, что довелось испытать мне, — Анна Дмитриевна аккуратно поставила фотографию на место и взяла другую. Привычка разговаривать с портретами появилась в долгие, одинокие вечера.

— Слава Богу, мой родной, что не довелось тебе хоронить Серёжу с Леночкой. Как я уговаривала сыночка не поступать в военное училище.

Только вырос он с твоим характером, и жену по себе выбрал. Жаль не увидишь никогда, какая это была красивая пара! — печально вздохнула она, глядя на сына, облаченного в военную форму, обнимавшего за хрупкие плечи жену в белом халате.

— Чуяло сердце беду, когда Серёжа ушёл со своим полком в Афганистан. Лена добилась назначения в ту же часть, уговорила меня остаться с внуком. Не смогла ей отказать. Думала, тебя я не сберегла, так хотя бы ей повезёт.

Не повезло обоим. Привезли мне два цинковых гроба из чужой страны. Нет страшнее горя, чем хоронить детей. Если бы ни Никита, не выжила б я тогда. Обнимает меня за шею, в глаза заглядывает и спрашивает: «А ты, как мамка и папка не умрёшь?» — а страху в тех глазах!

Поклялась ему, что всегда буду рядом, да, видно, напрасно. Пора к вам собираться, а всё живу. Задержалась где-то моя костлявая. Анна Дмитриевна не заметила в сумраке комнаты, что в дверях давно стоит Никита и слушает её разговор.

— Кто там? – спросила, близоруко щурясь.

— Я бабуля, можно?

— Заходи, раз пришёл. Как Даша, успокоилась?

— Да, прости нас, больше это никогда не повторится. Никита покраснел, сжал кулаки, вспомнив недавний скандал, что учинила дочь:

— До каких пор девочки будут говорить, что от меня пахнет лекарствами и старухой! Вы не понимаете! В классе из-за этого со мной скоро перестанут общаться!

Почему бабка живёт в большой комнате, а я в этой каморке, куда даже нельзя пригласить подруг! — Даша кричала так, что слышно было не только Анне Дмитриевне, но и всем соседям.

— Замолчи! Как не стыдно, бабушка же всё слышит! — прикрикнула мать.

— И пусть слышит! Это ей должно быть стыдно, что ты из-за неё ушла с работы. Обихаживаешь бабулю, в сиделку превратилась. Не подумала, что в семье вечно не хватает денег. Резко хлопнула дверь.

— А-а-а, папочка! Мне же больно! – не своим голосом закричала правнучка. Анна Дмитриевна дрожащими руками искала костыль, торопясь выйти из комнаты. Не успела! Крики затихли, в доме наступила оглушающая тишина.

Обессиленно опустившись в кресло, горько задумалась: «Не чаяла, что под старость лет наступит пора покинуть родные стены и перебираться в дом престарелых, оставив дом Никите».

Нелады в семье внука начала замечать, когда подросла правнучка. Даша всё реже выходила к общему вечернему ужину, грубила.

Ничего не ускользало от её внимательных глаз, — виноватый, растерянный взгляд Никиты, молчаливо поджатые губы Кати. Вот и вылились все недомолвки в сегодняшний, отвратительный скандал. Первой, тихо скрипнув дверью, вошла Катя.

— Анна Дмитриевна, простите нас, пожалуйста! – промолвила она, присаживаясь на краешек кровати.

– Не обращайте внимания на Дашку. Девчонки наговорили ей всякую чушь, вот и вспылила она, не выдержала.

— Всё понимаю, Катюша, выросла девочка, гостей пригласить хочется, наряд справить, а тут я со своими болячками. Не расстраивайся ты так, ничего страшного не произошло.

У нас в медсанбате поговорка была: «всё поправимо, кроме смерти», и мы всё наладим, — успокоила невестку она.

– Ты, лучше иди, посмотри чего там с правнучкой. Никита никогда прежде на неё руки не поднимал, переживаю я за девочку. Благодарно кивнув, Катя ушла.

Теперь с повинной головой пришёл внук.

— Не упрекай себя Никита. Давно надо было подумать о переезде в дом ветеранов. Трудно вам со мной, — прервала Анна Дмитриевна затянувшееся молчание. Внук присел рядом, взял в руки её сухие, старческие ладони, уткнулся в них лицом.

— Почему так плохо думаешь о нас с Катей, мама?- в минуты особой близости, он называл её «мамой».

– Считаешь, что вырос недостойным отца и деда? Негодяем, способным отказаться от тебя, лишь потому, что стала слабой и беспомощной?

— Никитушка, прости, никого не хотела обижать своим уходом. Старый человек хуже малого дитя, вот и подумала…

— Мама, мама! Вот уж не ожидал от тебя подобного. Что ж не отдала меня в детский дом, когда родители погибли?

— Да как же ты можешь такое говорить!

— Могу! Ты же сейчас смогла сказать мне такое! Мы все любим друг друга. Каюсь, недоглядел за Дашкой, всё исправлю, только мне нужна твоя помощь, заранее прошу — не отказывай.

Никита рассказал о своём плане, вначале она не соглашалась, но внук умел убеждать. Не зря же претворил в жизнь мечту деда — стал учителем.

Приближался день Победы. Анна Дмитриевна из-за слабого здоровья давно не участвовала в общественных мероприятиях, посвящённых этому великому дню.

Но на этот раз всё было иначе. Никита утром привёз парикмахера, который уложил в красивую причёску седые, поредевшие волосы. Катя достала из шкафа костюм с наградами, заботливо его почистила.

Удивлению Анны Дмитриевны не было предела, когда правнучка поехала с ними на торжество в джинсах и белой водолазке, аккуратно причесанной, без привычной боевой раскраски на лице.

Переступив порог Дашиной школы, старушка оробела от внимания, которым её окружили. На сцене актового зала, стояли полукругом диваны, принесённые из учительской и кабинета директора.

На них сидели незнакомые люди, с букетами цветов. Один диван предназначался для их семьи. Справившись со смятением, Анна Дмитриевна огляделась и увидела на большом экране фото весёлой девчонки в гимнастёрке, с букетиком полевых цветов.

— Да это же я! — изумилась она, разглядывая изображение. Ребята, вместе со своим учителем готовившие праздник, постарались на славу.

Они рассказали о подвиге молоденькой медсестры спасшей в неравном бою с фашистами раненых солдат, вынесенных с поля боя. За этот подвиг её наградили Звездой Героя Советского Союза.

Притихшая Даша растеряно наблюдала за действом. Чужие люди дарили Анне Дмитриевне цветы, целовали, со слезами на глазах благодарили за спасенных родных.

Она изумлённо глядела на помолодевшую прабабушку, разрумянившуюся от человеческого внимания, с сияющими, счастливыми глазами.

Исчез образ седой печальной старушки, тихо доживающей жизнь в закрытом ото всех мирке. Теперь она видела, как похожа её бабуля на весело улыбающуюся фотографу девушку в гимнастёрке.

Забившись в угол дивана, Даша со стыдом вспоминала об истерике, устроенной накануне праздника, о долгом разговоре с отцом.

Вечер пролетел незаметно, домой вернулись уже затемно. Катя помогла переодеться уставшей, но счастливой свекрови. Забрала подаренные букеты и ушла ставить их в вазы. В дверь тихонько постучали.

— Заходи внученька, — улыбаясь, произнесла Анна Дмитриевна. Даша вошла, присела на кровать и порывисто обняла прабабушку. Уткнувшись заплаканным лицом в худенькое плечо, прошептала: — Прости меня!

— Всё хорошо, девочка моя. Давно надо было перебраться в твою комнату, зачем мне эти хоромы.

— Бабуля, почему ты ничего не рассказывала о войне?

— Дашута, последнее время мы всё реже беседуем. А про войну и вовсе не люблю говорить. Какое уж там геройство. «Мамочка!» кричала от страха, но фашистов зубами готова была грызть. Я тогда самое дорогое для себя защищала.

С твоим прадедушкой мы познакомились зимой сорок четвёртого. В батальоне ранило фельдшера. Меня перевели из полкового медпункта на его место — санинструктором. Коля служил командиром разведроты.

Говорят, любви с первого взгляда не бывает. Бывает! Ещё какая! Каждую минуточку старались побыть вместе. Места себе не находила, когда уходил он за линию фронта. Поженились весной, я Серёжу уже под сердцем носила.

В тот же день Коля в разведку ушёл, а ночью его, израненного, на плащ-палатке принесли. Не успели мы переправить ребят в медсанбат.

На наш батальон вышли немцы, отбившиеся от своих частей. Злые они тогда были, землю — то уже свою защищали. Бой жуткий завязался.

С ранеными в блиндаже остались только я, да ещё трое, кто мог оружие в руках держать. А тут, с тыла, еще фашисты подошли, окружили нас. Отбивались, пока помощь не подоспела. Всех спасла, а Колю своего не смогла, от ран скончался.

— Страшно. Ты же тогда была чуть старше меня. А потом, дедушка с бабушкой в Афганистане погибли. Я бы такое не пережила, – обнимая за плечи старушку, произнесла шмыгнув носом Даша.

– Никто бы из наших не смог.

— И не надо! Не дай Бог никому внученька пережить такое.

— Бабушка, у меня Женьку в армию забирают. А вдруг и его? — промолвила правнучка, испуганно взглянув на неё широко раскрытыми глазами.

— Боюсь я за него, всё воюют и воюют.

— Не думай о худом! Отслужит твой Женька год, и вернётся. Даша, горько по-женски вздохнув, прижалась к бабушке. Так и сидели они, обнявшись, не зажигая света, каждая думая о своём.

Автор: Галина Беломестнова

Художник: Дмитрий Петров🎨🖌

Рейтинг
0 из 5 звезд. 0 голосов.
Поделиться с друзьями:

Небесная рокировка. Рассказ Айгуль Шариповой

размещено в: На закате дней | 0
Небесная рокировка
 
И угораздило же Аню рожать в метель. Ведь по срокам ещё три недели ходить, а там, глядишь, и пурга утихла бы, морозцы пришли, можно в роддом ехать. Нет, ей сейчас приспичило!
 
Ну, положа руку на сердце, приспичило не ей, а тому кто внутри Ани жил. Торопится малый, тесно в утробе стало, а что пурга шестой день ему и дела нет.
 
В такую погоду ни одна машина в деревню не проедет, дороги замело так, что иные по пояс проваливаются. И ведь не останавливается снег, всё валит и валит, как будто там на небе мешок с мукой порвался.
 
В окно выглянешь — всё белым устлано и белое сыпется-кружится. А ежели во двор нужда пришла выйти, так глаза открыть невозможно: ветер колючий сразу в лицо бьёт, глаза снегом засыпает.
 
Вот в такую метель и решил малыш на свет появиться. С утра себя не так чуяла девушка, то поясницу тянет, то тяжко, что лечь хочется, а ляжет места не найдёт, встанет и ходит-ходит.
 
Свекровь заметила её метания: — Аннушка, али рожать собралась? Чего мечешься?
 
— Не знаю, мама, но что-то неспокойно мне.
 
— Дай посмотрю живот. Свекровь в женских делах не очень-то понимала, сейчас ведь всё врачи делают, роддома, всё такое.
 
Повивальное дело в прошлое уходит, никто ему не обучает. Вот и в деревне всего одна повитуха осталась, а в её молодости их три бабки было.
 
— Вроде как опустился живот, Аня. Родиться надумал, ребёночек.
 
— Как родиться, мама? Рано же ещё!
 
— Тут от нас не зависит, дочка, как Господь решит так и будет. Слёзы на глазах девушки, страшно — это первые роды, что к чему не понимает, объяснить некому.
 
Свекровь сама одного сыночка только родила, и то два десятка лет назад, не помнит ничего.
 
— Аня, я пойду за бабой Верой схожу. Вот ведро поставлю на плиту, как вскипит вода, выключи. Если силы есть, достань полотенца чистые, простыни. Где лежат знаешь, всё приготовь.
 
Да только не суетись, коли тяжело тебе — не делай. Я когда Мишу рожала, баба Вера ходить мне велела. Ходи, говорит, туда-сюда и старайся дышать глубже. Так раскрытие быстрей идёт, — завязывая шаль, добавила, 
 
— Я по пути к Настасье, к мамке твоей забегу, позову.
 
Ты держись, девонька, баба Вера своё дело хорошо знает. В моё время к ней с других деревень приезжали, да и наши все с ней родить хотели. Хорошая она бабка.
С этими словами оделась свекровь, взяла черенок от лопаты, чтоб идти легче было, да вышла в пургу.
 
Такого снегопада, такого снегопада давно не знали здешние места… 
 
Осталась Аня одна. Ещё страшнее стало, а вдруг сейчас рожать начнёт, а нет никого? В такую метель, как свекровь доберётся, а вдруг свалится где? А если мама не придёт, хотя чего бы ей не прийти-то? И главное, что делать не знает.
 
Вот только и поняла надо ходить и дышать. А как дышать, если иной раз так прихватит, что воздух останавливается на полпути? Эх, Миши нет рядом, поддержать, сказать, что она справится, а он ежели, понадобится рядом будет.
 
Из-за пурги этой проклятой, домой из города вернуться не может, ни автобуса, ни дорог. Он и не знает, что уже скоро сыночек или дочка у него родятся. Ай, поясницу-то как тянет! Затоптали в сенцах, в клубах снега ввалилась в дом мама.
 
— Доченька! Анечка! Сватья сказала, рожать ты собралась.
 
— Да, мама.
 
— Сейчас, милая, приду к тебе, сейчас. Вот сушёных ягодок захватила, сейчас заварю, компот попьёшь. Воды надо вскипятить…
 
Через час и свекровь с бабой Верой пришли. Повитуха, сморщенная шустрая бабушка, осмотрела роженицу и вынесла вердикт: — К утру родит.
 
— Как к утру? — ахнула Аня — Время-то ещё и обеда нет, а у меня вчера тянуть немного начало.
 
— Так, милочка, то предвестники были. Иной раз за несколько дней до родов они бывают. А сейчас раскрытие началось, но всего на полпальца. Не спеши, милая, завтра ро́дишь. Я домой пойду.
 
— Останьтесь, баба Вера, — взмолилась девушка 
 
— Здесь только вы в родах и понимаете, мне с вами спокойнее. Старушка, повидавшая за жизнь не одну сотню рожениц, сжалилась над девушкой:
 
— Ладно, покуда у вас побуду. Когда мать спокойна и ребёнок быстрей ро́дится.
 
Не знала Аня, что предвестники — это как подснежники, радуют, но недолго. Потом начинаются «цветочки» к которым она совсем не была готова. Боль, будто разрывают её изнутри, не вдохнуть, ни шагу ступить. Лежать нет сил, ходить невмоготу, ничего кроме боли не чувствует.
 
Свекровь с Настасьей что делать не знают, ни помочь, ни бросить. Ходят из угла в угол, охают, Анечку жалеют.
 
Повитуха прогнала их бельё гладить, чтоб не мельтешили. К ночи затихло всё. Баба Вера посмотрела, на четыре пальца, говорит, открылось. Медленно идёт дело, первый раз рожает девица, пути ещё «нехоженые», трудно ребёночку.
 
И Ане трудно так, что словами не передать. Сил нет. Вот утихли ненадолго схватки, хоть поела немного. Баба Вера её спать уложила, чтобы сил набралась.
 
А пурга не унимается, как будто ещё сильнее разыгралась. Вскочила Аня в четыре утра, темно, рядом баба Вера похрапывает.
 
— Господи, помоги, — шепчет девушка, повернувшись к иконам — Пусть быстрее малыш родится. И началось всё заново, боль такая, что не видит ничего.
 
Баба Вера вскочила, девушку посмотрела: 5 пальцев всего. Долго… но в первый раз и дольше бывает. Ну, ничего, справится. К моменту, когда на улице посветлело, Аня уже без сил была, сорочка к телу прилипла, глаза осоловевшие, волосы спутались.
 
— Чуть-чуть осталось, — говорит повитуха, — рядом уже ребёночек.
 
— Бабуня, помоги, — взмолилась Аня, — Бабуня, помоги, Бабуня!
 
— Анечка, ты чего? — всполошилась мать, — нет тут Бабуни, мерещится что ли? Бабуней она прабабку свою зовёт, — объяснила женщина, — маленькой была «бабуля» не могла выговорить, Бабуней звала, так до сих пор и зовёт. Баба Зоя Аню больше всех правнуков любит, первая правнучка, у самой только сыновья были.
 
— Анечка, макушку уже видно. Держись, девонька, давай ещё раз потужься. Давай вот так… Пуф-пуф-пуф, — дышит вместе с ней повитуха. Кричит Аня из последних сил, тужится, дышит, и опять кричит.
 
— Бабуня, помоги-и-и, не могу я больше, — выдохнула и родила малыша, прямо в сморщенные ладони бабы Веры. «Может, это последний, кого я принимаю» — подумала та, улыбаясь новой жизни.
 
Аккуратно Ане на живот малыша положила: — Мальчик, Анечка, мальчик, — шепчет ей — гляди какой хорошенький сынок у тебя, родился.
 
А горластый-то какой, не иначе как председателем будет, вокруг него все плясать будут. Аня плачет от счастья, маленькие пальчики целует. Как же такое чудо в ней поместилось? Ах, жалко Миши нет рядом, увидел бы какой сынок у них красивый, самый лучший в мире.
 
— Коленька, мой Коленька, — шепчет.
 
— Как Коля? — удивилась свекровь, — Ты же давеча сказала: мальчик родится — Егором назовёшь.
 
— Какой же он Егор, если он Николай? — улыбается Аня, — Николай Михайлович. Баба Вера дела закончила, домой засобиралась, устала старушка. Хоть и радостное это дело — новую жизнь встречать, да сил много забирает.
 
Сейчас ей и самой отоспаться не мешает, вот только через пургу до дома добраться. Аня с сыном заснули,
 
Настасья тоже домой засобиралась: сутки ведь дома не была. Закуталась в шаль по самые глаза, со сватьей тихонько попрощалась и вышла на улицу.
 
Смотри-ка, пурга-то стихает, снег уже не хлопьями, а мелкой крупой сыпется, глядишь, и совсем кончится. Так и зять завтра послезавтра вернётся. До дома почти дошла.
 
«Дай-ка, — думает, — к Бабуне зайду, обрадую её. Может, надо ей чего, может, хлеб кончился, хотя на днях заносила, а баба Зоя ест мало».
 
Мужнина бабушка, Анина прабабушка, за два дома от них живёт, старенькая, 93 летом исполнится. Давно одна, а к ним переезжать не хочет, тихо-тихо самостоятельно с хозяйством справляется, да и они рядом, кормят, помогают.
 
Кое-как калитку открыла, видно, Алексей, муж, вчера приходил, вон лопата к забору прислонена. Расчистила дорожку до двери, подмела чуть крыльцо, вошла в дом.
 
— Баба Зоя, баба Зоя, — кричит, топая ногами, стряхивая снег. Громко надо кричать: плохо слышит старушка.
 
— Баба Зоя, я это, Настя, проведать тебя пришла. Не отвечает никто, спит бабушка, эх, жаль разбудит. Тулуп сняла женщина, валенки стянула, в переднюю вошла, а там…
 
Лежит Бабуня на кровати, руки на груди крестом сложила, сама всё чистое надела. Это Настя сразу заметила, потому как не видела у бабы Зои этого платья, платок на голове белоснежный, тоже новый.
 
Подошла к ней женщина, слёзы с глаз смахнула, веки старушке прикрыла. Глядит, на тумбочке Анина фотография лежит, рядом иконка Николая Чудотворца да огарок свечи.
 
— Спасибо тебе, Бабуня, помогла ты Анечке. Родила она сыночка. Николаем назвала. Да ты и сама всё знаешь, Бабуня, — поцеловала старушку в морщинистую щёку, — спасибо тебе…
 
Кофейные романы айгуль шариповой
 
Рейтинг
5 из 5 звезд. 2 голосов.
Поделиться с друзьями:

Бизнес план и серый волк. Рассказ Грубаса

размещено в: На закате дней | 0
Бизнес план и серый волк
 
Бабушка Тамара однажды сильно заболела и её внучка, тоже Тамара — восемнадцатилетняя питерская студентка, отодвинула все дела и примчалась спасать бабушку.
 
Доживала бабушка в тридцати километрах от Москвы, в выцветшем деревянном домике, ещё довоенной постройки. Огородик, колодец, навес, под которым дед хранил битые кирпичи и ржавые колёса от Москвича. Все это выглядело довольно грустно и безнадёжно.
 
А ведь когда-то, когда Тома приезжала сюда в детстве и дедушка был ещё жив, по двору бегали куры, гуси и даже козочка. А в этот приезд дом смотрелся пусто и тоскливо, как неизлечимо больной пациент.
 
Из живых, в доме была только сама бабушка Тамара и Тимур. Куда ж без него? Тимур был огромным серым волком, но по счастью, волком он был не слишком породистым, поэтому считался собакой.
 
Бабушка Тамара, пыталась бодриться, встречая дорогую гостью, но получалось плохо. Даже Тимур не выглядел орлом, чего с ним раньше никогда не бывало. Обычный затравленный серый волк.
 
Вот в былые времена, Тимур производил неизгладимое впечатление, он вёл себя так, как будто весь дом был переписан на него и бабушка с дедушкой тут нужны были, только чтобы подливать воду в миску, да накидывать сахарные косточки.
 
Тамара сходила в ближайший магазин в километре от дома, накупила лекарств и всяких вкусностей, напоила бабушку чаем с малиной, уложила в постель и начала хозяйничать по дому.
 
Ну, точнее, выбрасывать мусор и испорченные продукты. Бабушка только ойкала: — Тамарка, а хлеб, хлеб куда понесла?
 
— Бабуля, он же позеленел.
 
— Батюшки, беда какая, позеленел. Ну, дык срезать немного и все. Нормальный ведь хлеб.
 
— Бабушка, а как часто ты ходишь в магазин?
 
— Летом, раз в две недели, а если погода хорошая и нормально себя чувствую, то и каждую неделю иду. Вот у меня тележка есть, взяла и покатила. По дороге на ней посижу, отдохну и дальше пошла.
 
А этот раз, думала, что весна уже наступила. Солнышко пригрело, я обрадовалась и в одной кофте в магазин побежала, пропотела и застудилась вот. А зимой вообще боюсь так далеко ходить, ну, может раз в месяц и схожу.
 
Да и пенсия у меня не та, чтобы каждый день по магазинам шиковать.
 
— Бабуля, а к тебе вообще, кто-нибудь в гости заходит?
 
— Ну, заходят, иногда.
 
— Кто, тётя Лена?
 
— Да ты что, Лена уж года два, как померла. Царство небесное.
 
— Ну, тогда кто?
 
— Кто? Кто. А, ну, получается, что и никто. А кто ко мне должен ходить? Кому нужна старая бабка с волчищем?
 
— Вот, что, бабуля, тебе нужно не киснуть, а придумать себе какой-нибудь хороший бизнес план.
 
— Что?
 
— Ну, бизнес план. Я в универе такое изучаю. Представь — каждый человек может для себя придумать и организовать, какой-нибудь посильный бизнес. Главное придумать бизнес план.
 
— Томочка, ты видишь в каком я состоянии? Какой мне бизнес? Мне восемьдесят лет. Со дня на день ноги протяну. Ты хоть Тимурку не бросишь, если что?
 
— Перестань. Слушай, а может тебе торговать чем-нибудь простеньким? У тебя же трасса за забором, да и автобусная остановка под домом.
 
— Чем торговать? Собой? Шли дни, больная потихоньку вставала на ноги, а внучка с утра и до вечера ходила по двору и размышляла над бизнес планом для бабушки.
 
Однажды, часов в шесть утра Тамару разбудил вой волка. Лаять он не умеет, а выть и рычать – это с полуоборота. Глянула Тамара в окошко и увидела Тимура стоящего на крыше будки, так ему удобней через забор заглядывать.
 
Бабушка уже не спала, она, как всегда вязала, слушая радиоприёмник.
 
— Бабушка, а на кого он там ругается?
 
— Так люди же на работу идут.
 
— На какую работу?
 
— Да, откуда ж я знаю на какую? На любую. У каждого своя. Идут на нашу остановку, садятся на маршрутку, или автобус и едут в Москву на работу, а вечером обратно.
 
Тамара призадумалась: — Бабушка, а что это за люди, в смысле, откуда они все идут?
 
— Как, откуда? Наши – это, деревенские. За озером знаешь дома? Даже и оттуда некоторые идут. Час, наверное целый оттуда пешкодралом добираются .
 
А что делать? Семью кормить надо, вот и приходится. Это мне хорошо, я на пенсии всё-таки, а люди каждый божий день вынуждены в Москву ездить. Голод не тётка, тут ведь нигде работы нет.
 
До самого вечера внучка ни с кем не разговаривала, ни с бабушкой ни даже с Тимуром, а поздно вечером вдруг закричала, испугав бабушку:
 
— Бабушка, бабуля, проснись! Помнишь, я в детстве рисовала раскраски? Цветные карандаши ещё остались?
 
Бабушка удивилась, но выдала кучу карандашей и давно засохших фломастеров. Всю ночь Тамара трудилась и к утру создала стопку трогательных, разноцветных объявлений с узорчиками.
 
А утром, даже не позавтракав, прихватила тюбик клея и ушла. Дошла, аж до деревушки за озером и начиная оттуда и почти до самого дома, она расклеивала на столбах и заборах своё нехитрое объявление:
 
« Уважаемые соседи! Вы можете оставлять свои велосипеды в доме N2 по нашей улице. (дом у остановки, с зелёным забором) Спросить Тамару Павловну. За сохранность отвечает серый волк. Оплата чисто символическая, вам понравится»
 
С тех пор прошло три года, Тамара Павловна расцвела и передумала умирать. Каждый день, с утра и до позднего вечера, во дворе дома, под навесом, ждут своих хозяев тридцать, а может быть и все сорок велосипедов и даже пара мопедов. Более точными цифрами располагает только серый волк Тимур.
 
Тимур тоже похорошел и стал выглядеть, довольным и важным, как будто бы только что сожрал и Красную шапочку и Тамару Павловну.
 
Тимур всегда стоит на приёмке и на выдаче. Обслуживает людей быстро, вежливо и корректно. Он никогда не выпустит из двора, клиента с чужим велосипедом. Даже эксперименты специально проводились.
 
Просто волк сличает запах клиента с запахом велосипеда. Надёжней, чем штрих-код. Вся деревня полюбила Бабушку Тамару, ведь она сохраняет людям самое дорогое что у них есть – время сна.
 
Кому сорок минут, а кому и два часа в день. На велосипеде мчаться – это ведь совсем не то же что грязь ногами месить.
 
Студенты и те, кто помоложе, платят бабушке Тамаре рублей по триста в месяц, таджики почистили колодец, отремонтировали крышу и настроили антенну, кто-то домашние яички приносит и хлеб, кто-то банку молочка из-под своей коровы на велике привезёт, кто-то просто спасибо скажет, а при случае, всегда в магазин для бабушки сгоняет.
 
И так, с ранней весны и аж до первого снега, даже зимой пару снегоходов и мотоколяску оставляют.
 
Бизнес работает как часы. Хотя, если честно, был однажды небольшой сбой. Как-то один таджик забирая свой велосипед, попытался погладить Тимура. Волк, разумеется, прокомпостировал руку. Очень странный случай.
 
Я, например, даже не представляю себе, как это можно додуматься, чтобы в банковском хранилище, получая золотые слитки из своей ячейки, погладить по голове вооружённого охранника при исполнении…
 
© Грубас
 
Рейтинг
5 из 5 звезд. 1 голосов.
Поделиться с друзьями:

Серафима. Рассказ Милы Миллер

размещено в: На закате дней | 0
СЕРАФИМА
 
Молодой бабу Симу не помнил никто. Казалось, что она всегда была сухой, смуглой старухой, в клеточках морщин, с мелкими узловатыми руками и спиной в полупоклоне.
 
Конечно, были и фотографии — но невозможно было узнать в полной, завитой женщине, пугливо таращившей глаза в объектив, спокойную и равнодушную к жизни маленькую бабу Симу.
 
Сын ее давно умер, невестка практически сравнялась с ней годами — по виду и по здоровью, остались взрослые внуки и особая гордость — правнучка.
 
Сима каждый день собиралась умирать и обозначала себе конечную точку: вот внуки выучатся, вот внуки женятся. Потом — вот дождусь правнучку. А теперь был новый последний срок — вот пойдет правнучка в школу.
 
Никто не знал, сколько Симе лет, и она сама старалась не вспоминать. Знали только, что день рождения у нее весной и домашним пришлось самим придумать дату, Сима ее не помнила.
 
Но свой праздник любила, особенно радовалась тюльпанам — и внуки охотно привозили разноцветный букет, не озадачиваясь другими подарками.
 
Невестка Люба всегда дарила что-то нужное — байковый халат, теплые тапочки с жесткими задниками, бежевые хлопчатые колготки.
 
Баба Сима и жила с невесткой вместе, в маленькой двушке на пятом этаже. Во двор гулять не спускалась, говорила, что ноги болят от лестницы. Открывала застекленный балкон, ложилась грудью на перила и сверху переговаривалась с соседками.
 
— Чой-та у тебя, Нинка, кофта новая? Спрашивала соседку с третьего этажа, которая отчаянно отказывалась принимать свой возраст и тянулась за новой молоденькой невесткой.
 
Та, обидчиво поправляя норковый воротник, вполголоса отвечала: — Это шуба такая, вязаная. Дорогущая. -Шууубааа… — с нескрываемым сарказмом тянула Сима — сама, что ль, вязала? Где ж ты столько кусков-то старых набрала? Кошек, что ль, ловила?
 
И пока возмущенная соседка хватала ртом воздух, удовлетворенная Сима себе под нос говорила: — Грымза старая, я тебе вовек ту кошку не прощу, что с котенком на мороз выкинула.
 
Соседки ее недолюбливали — и их можно было понять. Своим дома по хозяйству Сима помогала: вязала пуховые носки любого размера и ходила в магазин на углу за свежим хлебом.
 
Она сшила себе из цветастой плащевки авоську и, размахивая ей на ходу, как флагом, медленно шествовала через весь двор.
 
Продавщицу в магазине она любила, потому что та всегда спрашивала про правнучку, а эта тема была безотказным пропуском в Симино сердце.
 
Покупала всегда одно и то же, через день — два батона и полбуханки ржаного. Один батон съедала сама, по кусочкам, отламывая. Любила булку больше всех пирожных и конфет на свете.
 
Могла прибраться дома, к Любиному приходу с работы и свои тряпочки всегда стирала руками в тазу хозяйственным мылом, не доверяя машинке и порошку.
 
К лету вдруг стала выходить дышать воздухом во двор — прежняя компания разбавилась новыми людьми, заселили соседний новый дом.
 
Сима выходила с утра, попив чаю с батоном, а возвращалась уже вечером, пропитанная пылью и смесью запахов листьев, цветов с клумбы и ветра.
 
Люба первое время тревожилась, часто выглядывала с балкона — но видела сверху только пестрое обилие голов и одежд на трех лавочках возле детской площадки.
 
К зиме Сима вдруг попросила новое пальто. Крайне удивленная. Люба рассказала о просьбе сыновьям и располневшая после родов невестка отдала симпатичную шубку из серого каракуля — как раз маленькой Симе по размеру.
 
Потом вдруг Люба заметила, что Сима стала красить губы — яркой бордовой полосой.
 
— Баба, ты опять молодая, что ли будешь? — наивно спросила правнучка на воскресном обеде. И все с крайним удивлением заметили, как покрылись нежной краской морщинистые щеки всегда невозмутимой и ироничной Симы.
 
А Люба усадила внучку на колени и рассказала ей, что баба Сима ничего в своей жизни хорошего не видела, росла после войны — в голоде и нужде, и сына потом сама растила, одна. И так ей было тяжело — пусть сейчас хоть на старости живет как хочет. Она ведь у них у всех одна, самая старенькая бабушка.
 
А за пару дней до своего дня рождения, Сима, набравшись решимости, вдруг объявила, чтобы дети не готовились — она уходит на целый день. А куда, с кем, к кому — ничего не сказала. И такое лицо у нее было — странное, что постеснялись расспрашивать.
 
И Сима правда ушла, к обеду — наказав не беспокоиться, надев синее платье, мазнув губы бордовой помадой и брызнув на шубу Любиными духами.
 
Невестка позвонила сыновьям, целый час по телефону строила предположения и, устав, прилегла перед телевизором. Проснулась в шесть вечера, собралась тревожиться, но услышала в двери ключ.
 
На пороге стояла баба Сима. Совсем не похожая на себя обычную — спина прямая, щеки разгладились, глаза сияли. В руках у нее была охапка тюльпанов, от нее сладко пахло фруктовым вином, а рядом с ней стоял мужчина.
 
Очень пожилой, высокий мужчина, опираясь на красивую трость и в белом кашне под пальто. В первые секунды Любе показалось, что это она еще спит и видит сон. Потом мужчина чуть треснутым, но твердым голосом попросил у Любы… руки Симы.
 
— Чего вам нужно? — не поняла Люба.
 
— Прошу у вас, Любовь, руки Серафимы. Обязуюсь любить и беречь ее, в горе и в радости. Люба ушам своим не верила.
 
— Застегни халат и закрой рот, — засмеялась баба Сима.
 
Потом по Любиному звонку примчались оба внука с женами, и правнучка. И Иван Капитоныч опять и опять рассказывал, как сын купил ему квартиру в соседнем доме, как он стал во двор выходить.
 
Как заболел, и Сима ходила ему в магазин и варила суп (ведь никому не сказали, ни его сыну, ни Любе), как гуляли потом возле дома и разговаривали с утра до ночи.
 
Как поняли потом, что вместе им лучше, чем врозь и как не хватает присутствия рядом, когда приходится расходиться по домам.
 
— А зачем жениться-то? — обалдела Люба.
 
— А я хочу, чтобы всё было честно. Сима очень важный человек в моей жизни, я давно вдовец. Нет у нас времени на пустое. Хочу, чтобы она была моей женой. Хочу ее беречь.
 
Сидели так долго, потом всей компанией провожали Ивана Капитоныча домой. Потом Люба с Симой провожали до машин родственников.
 
Правнучка осталась ночевать у бабушек. Люба долго укладывала внучку, рассказывала ей сказку. Несколько раз приносила попить. Потом стала ложиться сама и почему-то заглянула к Симе. Та сидела в темноте на кровати, влажно блестя глазами в окно.
 
Люба села рядом: — Мама, тебе это всё зачем? Тебе со мной плохо? Сима долго молчала, не отводя глаз от огней на улице. Люба решила, что она обиделась на вопрос и уже открыла рот для извинений.
 
Сима молча положила сухую ладонь ей на руку.
 
— Погоди… Объясню сейчас. Я давно забыла, кто я и что хочу сама. Я и с Иваном Капитонычем подружилась, потому что ему нужна была помощь. А он меня таким вниманием окружил. Он меня всегда спрашивает — Сима, что ты хочешь?
 
— Мама, мы же тоже всегда…
 
— Погоди. Вы тоже спрашиваете. Что я хочу есть, что пить. А он спрашивает — как я хочу жить, что я чувствую. Вы меня любите, но рядом с ним я вдруг поняла, что я — человек, что я — женщина.
 
Только не смейся. И что я, как женщина, имею право что-то хотеть. А он, как мужчина — рядом, и рад моим желаниям. Никогда у меня такого не было, да я и не знала, что бывает.
 
Сима замолчала. Пораженная Люба стала вспоминать свою жизнь и поняла — тоже всегда жила, как нужно, как положено. И тихонько заплакала от этих мыслей. Сима стала гладить ее по голове, как маленькую.
 
— Я с ним жить хочу. Сколько Бог даст. Месяц, год. И женой я ведь не была никогда. Жизнь прожила, а как это — быть женой, беречь друг друга, смеяться вместе, разговаривать — никогда не знала.
 
А ты не реви — у счастья нет возраста. Видишь, когда меня догнало! Кто знает, что там у тебя впереди. Главное — если чудо постучалось в твою дверь — открой, не бойся.
 
Люба до утра не могла уснуть: «Открой, не бойся!». А ведь она совсем не знает Симу!
 
Оказывается, можно уже сложить крылья уставшей птицей и каждый день ждать смерти. Но выстрелить набухшей почкой на теплое прикосновение весеннего солнца.
 
И измениться за один день — вот так сиять на пороге. Пахнуть фруктовым вином. Ронять разноцветные капли тюльпанов к ногам… И стать счастливой. И стать чьим-то счастьем…
 
© Mila Miller
 
Рейтинг
5 из 5 звезд. 1 голосов.
Поделиться с друзьями: