УРОК НА ВСЮ ЖИЗНЬ

Прасковья смотрела на своего внука и хотела подвесить таких тумаков, чтобы помнил силу бабушкиного шлепка всю жизнь, хотела так ударить по заднице, чтобы загорелась огнём. И у Петра появилось бы желание снять штаны и остудить попу в ледяной воде.

В окно увидела как Петька и Ванька ушастый подфутболивали буханку хлеба. Один нёс в сумочке, которая порвалась и хлеб выпал на землю, а другой поддал буханку ногой.

Так и начали футболить вместо мячика хлеб своими ногами два сорванца. Когда Прасковья увидела, что они пинают, словно мячик, то не поверила своим глазам.

С диким криком, с воплями старалась побыстрее выбежать из дома, но получился бег на одном месте. Сначала вырвался крик из груди, а потом ком в горле перегородил дорогу словам и к внуку Прасковья подбежала с широко открытым ртом хватая воздух, как рыба.

Шипением произнесла: -Это же хлебушек, это же святое, как же так? Дети остолбенели, увидев, как бабушка опустилась на колени и, поднимая хлеб, заплакала. Прасковья поплелась домой медленными заплетавшими шагами, прижимая хлеб к груди.

Дома, увидев в каком состоянии мама, сын спросил, что случилось. По грязной, растерзанной буханке хлеба ему ясно стало без слов.

Молча снял ремень с брюк и вышел на улицу. Прасковья слышала рев Петра, но не тронулась с места, чтобы защитить его, как делала раньше. Раскрасневшийся, зареванный Пётр прибежал домой и быстро скрылся на печке.

А сын, размахивая ремнем, сказал, что с сегодняшнего дня Пётр жрать будет без хлеба, щи ли, суп ли, котлеты, которые он уминал по семь штук, молоко или чай: без хлеба, без баранок, без булок, а вечером грозился сходить к родителям ушастика и рассказать, каких славных футболистов они вырастили.

Отец Ивана был комбайнером, тот точно ноги укоротит своему игроку. А дед вообще, за буханку хлеба отсидел десять лет в Сталинские времена, точно отхлестает, как барин холопа.

Прасковья свежеиспеченную лепешку перекрестит, поцелует, а потом с улыбкой на глазах, прижимая к своей груди, начинала резать большими пластинами.

В магазине редко покупали хлеб, все время Прасковья и невестка пекли в русской печке. Выпекали сразу несколько больших лепешек. Душистый, румяный, мягкий своим ароматом обволакивал все уголки добротной просторной хаты.

Этот запах не успевал выветривываться, постоянно щекотал ноздри и будил аппетит, всегда хотелось отрезать поджаристого хлебушка и с молоком умять за милую душу.

Фёдор на самом деле сходил к родителям Ивана. Взял в руки ту буханку хлеба и пошёл. Соседи удивились, увидев такой хлеб на столе.

В это время они только, что сели ужинать. Увидев Фёдора и хлеб, Иван заерзал, как на раскаленных углях.

Но дед его быстро утихомирил, взявшись за его ухо. В двух словах Фёдор объяснил, в чем дело.Не долго думая, дед Митя отрезал от этой буханки большой ломоть и сказал:

-Вот этот хлеб будет есть Иван, пока не поест весь, не говорю, что за день, вот когда весь съест, только тогда прикоснется к другому хлебушку.

И сам тут же отодвинул нарезанный ранее, а положил вываленный в грязи хлеб перед самым носом внука.

Петька на утро к хлебу не прикоснулся. Помнил наказ отца, да и помнил, как его любимая бабушка босая опустилась на колени, плача, поднимала хлеб. Ему было стыдно до слез. Он не знал, как подойти к бабушке, как извиниться.

Прасковья вела себя с внуком отчужденно, стала его не замечать. Если раньше перед школой носилась с тарелками и кружками, уговаривая поесть, то сейчас поставила кружку молока, каши тарелку и ни кусочка любимого, поджаристого, душистого хлебушка.

А Иван, тот вообще шёл в школу и скрипел на зубах песком, чуть ли не плача. Просил друга прийти и помочь поесть побыстрее тот выпачканный ими хлеб. На что Пётр ответил, что он не дурак, хватит на заднице от ремня кровяных подтеков.

Вечером Пётр подошёл к бабушке и обнял её. Прасковья как сидела с опущенными руками так и сидела. Пётр и так и этак, и про пятёрки, и про задачи решенные только им, но Прасковья сделалась глухой.

Не выдержал Пётр и заплакал. Он присел на пол перед бабушкой и положил свою голову на её колени, поднятыми руками хотел обнять свою любимую, самую добрую, самую нежную свою заступницу.

Бабушка своими натруженными ладонями подняла голову внука и посмотрела в его глаза.

Никогда не забудет Пётр того взгляда. Боль, обида, разочарование и жалость, словно на листке бумаги прочитал внук.

Усадив внука рядом, тихо попросила выслушать и не хлюпать носом:

-Запомни, мой любимый внучок, есть в жизни очень высокий порог, через который нельзя перешагивать никогда, нигде, и ни с кем.

Это — обижать престарелых родителей, издеваться над безответной животиной, изменять Родине, ругать и гневить Бога, и не ценить хлеб.

Я когда была ребёнком, да и в войну, да и после неё проклятущей, об одном мечтала, чтобы хлеба вволю наесться, без мякины, картошки, крапивы, чистого хлебушка, да мечтала самой его испечь, когда захотела и сколько пожелала бы. Испокон веков встречают молодых или гостей хлебом с солью.

Хлеб пнуть, что матери в лицо плюнуть. В войну бывало побирушкам отрежешь хлебушка мякинного, а они руки лезут целовать.

А вы его ногами. Ты же большой детина, вроде книги читаешь, а в голове больше соломы, чем мозгов. В войну , Петенька, каждым колоском дорожили, бывало на коленях у бога просили погоды для уборки хлеба.

Боялись не успеть за погоду убрать. Каждое зернышко ласкали, каждый пуд муки был на вес золота, а вы ногой, в грязь. Как вы могли, как только ноги не отсохли.

Пётр опять от стыда хотел зареветь, но сдержался. Тут в самый разгар беседы, пришёл Иван, и его бабушка тоже попросила присесть и послушать.

Иван рассказал, что дед сначала чуть ли ему ноги не выдернул из задницы, а потом внуку велел присесть и выслушать, что такое хлеб, и какое он заслуживает к себе уважение, как дорожили хлебом и как ценили его.

Иван заплакал и начал просить прощения у бабушки. Сердце не может долго клокотать на внуков, обнимая их, повела к столу пить чай.

Иван сказал, что еле-еле тот хлеб может есть, так как песок скрипит на зубах, а Пётр с сожалением сказал, что ему вообще хлеба не положено.

Но бабушка от краюхи отрезала им по ломтю и сказала, что видит только бог и она, но они никому не скажут, так что уплетайте свеженький, хрустящий, сладенький, ароматненький.

Уплетайте и помните, хлеб это сила, это божий дар, это достаток. Хлеб всему голова!

Автор:

Наталья Артамонова

Из сети

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Анна Николаевна поставила на красиво накрытый стол большое блюдо с запеченной уткой и вздохнула. С минуты на минуту приедут сыновья с невестками.

Недавно женился младший, свадьба скромная была. Ну да ладно, сейчас у молодёжи так принято. Она бы отпраздновала с размахом. С мужем-то сами просто в ЗАГС сбегали. Даже кольца купить смогли только через год – два тонких золотых ободка. Детям хотелось сделать настоящий праздник. Но тут уж, как сами решили.

Невестка Алёна в целом-то девушка неплохая, приятная. На сына Гошу хорошо повлияла. Помогла найти отличную работу. И так же направляет дальше – чтоб шёл по карьерной лестнице.

До тридцати лет он жил на всём готовом, ни к чему не стремился. Анна Николаевна уже переживать начала. Но всё наладилось, к счастью.

Один только у Алёны минус – уж больно она какая-то ухоженная. По салонам ходит. Стрижки, окраски, массажи, маникюры всякие. Деньги на это огромные улетают.

И не должна себя так вести замужняя женщина, у которой семья на первом месте. Дети пойдут – это вместо ботинок сыну она на педикюр пойдёт?

Анна Николаевна таких женщин в душе не одобряла. О своих нуждах сама думала в последнюю очередь. Особенно, когда муж умер, а сыновья, хоть и были уже взрослыми, всё равно нуждались в материальной поддержке.

Её раздумья прервал звонок в дверь – приехала молодёжь. Алёна вошла в гостиную звездой. Волосы со свежей укладкой, аккуратный маникюр. Почти полное отсутствие макияжа на лице, благодаря умелым рукам косметолога.

— Алёночка, какая ты красивая! — воскликнула свекровь совершенно искренне, но всё же не смогла скрыть нотку недовольства.

— А костюм, наверное, новый?

— Да, вчера купила, — улыбнулась молодая женщина.

— На работе дали хорошую премию.

— В таком случае деньги лучше откладывать, — не смогла не поделиться опытом Анна Николаевна.

— Все премии, доход с подработок, тринадцатую зарплату – на чёрный день. Поверь, пригодится!

Алёна промолчала. Ей нравилась её свекровь – простая женщина, всю себя отдавшая семье. Но в душе девушка считала, что чёрный день наступает там, где к нему усердно готовятся.

Вечер прошёл довольно приятно. Однако свекровь всё же несколько раз пыталась завести деликатный разговор о лишних тратах. Алёна поняла – в её огород камни летят.

— А вы давно на маникюр ходили, Анна Николаевна? — всё же не выдержала она.

— Я… — запнулась мама Гоши.

— Я… Никогда. Дома что-то делаю, чтоб руки чистыми были. А больше ничего не нужно. Никто больше этого короткого диалога не заметил.

А Алёне, как женщине, стало за свекровь обидно. Это ж надо – вырастить двоих сыновей, у которых сейчас доход вполне приличный, и жалеть потратить на себя хоть какие-то деньги!

— Гош, а мама твоя вообще что-то для себя делает? — спросила она мужа по дороге домой.

— Ну, не знаю. Готовит, вон стол какой накрыла. Телевизор смотрит. К соседкам ходит. А что? — А то, что она в жизни ничего хорошего не видела! Вы бы её в кино вывели, в театр, в ресторан…

— Ой, да ей это не нужно, не придумывай.

Алёна замолчала. Она мысленно сравнила свекровь с собственной мамой, которая как бы не было туго с деньгами, позволяла себе и красивую стрижку, и новое платье. И обязательно покупала абонемент в городской театр – для удовольствия.

Невестка решила, что свекровь должна хотя бы попробовать пожить для себя, а не сидеть у телевизора в ожидании внуков, которым она тоже отдаст всю себя.

Алёна выждала пару дней, позвонила Анне Николаевне и начала уговаривать её вместе погулять, выпить в кофе. Ну и в салон забежать ненадолго – невестка хотела к косметологу и заодно предлагала свекрови любую процедуру по её вкусу.

— Да что ты, — испугалась Анна Николаевна. — Раз тебе надо – я в фойе подожду или на улице.

— Зачем вам просто ждать? Полчаса или час можно провести с большей пользой. Давайте хотя бы маникюр и массаж рук?

Со скрипом свекровь согласилась. Алёна заранее позвонила в салон, где её все хорошо знали, и объяснила ситуацию.

— Девочки, пожалуйста, свекрови – всё сделайте по высшему разряду. И обязательно ненавязчиво предложите что-то ещё – педикюр, маску, что угодно. Я знаю, вы умеете. Будет спрашивать про цены – говорите, что я всё уже оплатила, можно наслаждаться. На вас вся надежда! Получится – будет вам ещё одна постоянная клиентка.

В назначенное время Алёна привела сопротивляющуюся свекровь в салон и передала в руки мастеров.

— Полчасика же только, да, Алён? — всё спрашивала женщина.

— И оплата? Сколько денег надо? Когда милая сотрудница увела Анну Николаевну, Алёна уселась в фойе и достала смартфон.

Для себя она в этот день никаких процедур не планировала. Хоть и выходной, но ответить на переписку можно и сейчас, раз время есть. Этим и занялась.

Свекровь вышла только через два часа – расслабленная и посвежевшая. Мастера знали своё дело.

— Ох, Алёна, мне столько всего сделали, — начала женщина.

— И кофе наливали, и чай травяной. Тут все такие милые! Ох, сколько же всё это стоит? Наверное, дорого.

— А у нас сегодня акция! — вклинилась в разговор администратор.

— Приведешь подругу – она получит процедуры бесплатно. Так что с вас – ноль рублей! Алёна и её довольная редким вниманием свекровь ушли в кофейню неподалёку. Анна Николаевна сделала глоток капучино и откинулась на спинку кресла.

— А давайте теперь вместе выбираться на такие девичники? — предложила Алёна.

— Здесь всегда бывают приличные скидки для постоянных клиентов. Вам же понравилось?

— Очень, — призналась свекровь. — Я даже не знала, что это так приятно.

— Раньше надо было попробовать!

— Ну, раньше… Дети маленькие были. Муж, Царствие ему Небесное, всегда строго экономил, траты не поощрял. А потом вроде и незачем стало.

— А теперь есть зачем! Чтобы мне компанию составить, скучно одной.

— Ну можно за компанию с тобой. Иногда.

Так и повелось – свекровь стала вместе с невесткой ухаживать за собой. Дипломатичная Алёна ещё аккуратно обновила ей гардероб, каждый раз называя суммы в 2-3 раза меньше.

Уговорила мужа пригласить маму в ресторан. Потом все вместе они сходили в кино. А на Новый год Алёна подарила Анне Николаевне абонемент в театр.

— Ты прям помолодела, — хвалили соседки Алёнину свекровь.

— Да вот, молодёжь за собой тянет, — скромно улыбалась она. Ей действительно казалось, что вот сейчас, на пенсии, у неё, мамы двух взрослых мужчин, только началась молодость.

Автор Дед рассказчик

Из сети

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

ДЕВЧОНКИ

Сосед Иван Иваныч называл их «девчонками». «Девчонкам» было хорошо за семьдесят, они жили в соседних подъездах и дружили – не так давно, но крепко.

Обеих звали Натальями, поэтому привыкли откликаться на отчества – Семеновна и Петровна.

Внешне были совсем разными. Семеновна – высокая, сухая, с круглой от прожитых лет спиной – в прошлом врач-невролог. Долгие годы в белом халате приучили ее искать свои маленькие женские радости, и она обожала шейные платочки и береты.

Петровна была крепкой, квадратной старушкой, на плотных ногах-бочонках и в неизменном платке на голове. Классическая бабушка из детской сказки. Полжизни она простояла в химчистке приемщицей, а потом нянчила чужих малышей.

Петровна отличалась едкостью и часто вводила саркастическими замечаниями в замешательство свою интеллигентную и более наивную приятельницу.

Старость стерла все социальные и культурные различия и примерно уравняла их интересы. Ежедневно со страстью обсуждалось, что куры в ближнем магазине – несвежие, а пучок петрушки – тощий.

Одна тема для них была под запретом – дети. Поэтому и общались, что строго соблюдали этот негласный запрет.

У Семеновны был сын-красавец, тоже доктор, постоянно занятый своей не очень удачной личной жизнью и две внучки.

У Петровны – дочь, в постоянном поиске женского счастья перебирающая временных мужей, и внучка – всегда сопливая и всегда в хорошем настроении, несмотря на часто меняющихся отцов.

Дочь иногда подкидывала внучку матери, но, в основном, увозила ее в деревню к сестре Петровны – оттуда можно было долго не забирать.

Петровна сама в августе уезжала к сестре недели на три – делать заготовки на долгую зиму и потом приезжала с сестриным соседом Митричем на стареньких жигулях, просевших под тяжестью мешков с картошкой и кабачками, и банок в багажнике. Всю зиму она откладывала с пенсии, а потом этими деньгами расплачивалась с Митричем за огород и за доставку.

Петровна считала подружку женщиной неудавшейся – ни огурцы посолить, ни тесто поставить, ни селедину выбрать – как жизнь прожила?

А Семеновна считала Петровну «простоватой» и столько смысла вкладывала в это слово, что можно было ничего не добавлять.

Семеновна покупала продукты в ближайшем магазине, цену никогда не помнила и любила иногда побаловать себя чем-то вкусным. Пенсии обеим хватало.

Вот так раньше и общались — вскользь, по-соседски, а подружились после болезни Петровны.

Дочка Петровны как раз была в очередной попытке замужества и уехала на юг, даже взяв с собой внучку. Два дня Петровна справлялась сама, едва ползая по квартире, а на третий утром – встать не смогла. Грипп.

Семеновна долго звала ее под балконом, а через час так настойчиво барабанила в дверь, что пришлось из последних сил дотащиться и открыть. Семеновна ворвалась в квартиру в медицинской маске и с авоськой наперевес.

Она принесла банку куриного бульона, развела в чае какой-то порошок, от которого сразу стало легче и нашла варенье из малины в серванте.

Потом проветрила комнату, протерла пол влажной тряпкой, дала свежий платок на смену мокрому от пота и сбившемуся и велела спать. Взяла в прихожей ключ Петровны и ушла — до вечера.

Всю неделю она каждый день приносила свежий хлеб и варила овсянку. А к концу второй бледная, но уже окрепшая Петровна, неожиданно утром пришла к ней, принеся банку огурцов, соленые грибы и пакет сушеных яблок.

— Бери! Ешь одну гадость магазинную. У меня всё своё, руками делала. И, это – я теперь рядом, ежели что. И, стесняясь своих слов, сразу развернулась и поковыляла вниз по лестнице.

Семеновна, даже не успевшая, ответить, тут же в коридоре и всплакнула – она не ожидала такого тепла от суровой Петровны, а помогала ей, потому что вдруг ясно поняла, что привыкла душой к своей «простоватой» соседке и жизнь без нее сильно бы потускнела.

С тех пор они и стали дружить, помогая друг другу, советуясь. Раз в неделю вместе ездили на рынок на троллейбусе – это был такой выход в свет.

Обсуждали все дворовые новости и пили чай друг у друга по очереди. Дети появлялись у них редко – у обоих намечались важные жизненные перемены.

Сын Семеновны планомерно шел к разводу, который обещал быть тяжелым – с истериками и шантажом жены, с алкоголем по вечерам для временного забытья.

Мать была единственным близким человеком в этой ситуации и он делился с ней происходящим, не думая в своих проблемах о ее здоровье. И она не спала ночами и вдвойне переживала за своего взрослого ребенка.

А дочь Петровны нашла себе заграничного жениха в интернете и решительно собиралась к нему переезжать вместе с внучкой, не слушая вопросов и опасений матери.

Петровна тоже не спала ночами, расстраиваясь за свою ветреную и бездумную дочку и переживая за внучку на таком расстоянии.

Обе пили корвалол и с собой в кармане носили сердечные таблетки. Теперь во дворе сидели почти молча, в невеселых думах. Бытовые разговоры отошли на второй план, а семейные дела не обсуждались.

Дочка Петровны появилась во дворе, когда они в своих мыслях сидели на лавочке, перед ужином. Она выпорхнула из такси, забыв одернуть тесное платье, по длине скорее похожее на кофту и вихляющей походкой направилась к «девчонкам». Петровна недовольно отметила сразу и ярко раскрашенное лицо дочери, и вульгарный вид.

— Мам, дай ключ – я у тебя коробки с кое-какими вещами оставлю. Скорее, такси ждёт! Быстро забрала, обдав волной душных духов, быстро отнесла, вернула ключ – и уехала.

Петровна сидела, погруженная в невеселые мысли, а потом случайно повернулась к забытой подружке. Семеновна смотрела вслед машине с таким презрением, что Петровну этот взгляд как кипятком обдал.

Она сразу бросилась на защиту: — Дочка у меня – красавица. Вот жениха нашла иностранца. Любит ее страшно! Жить будет там в своем доме, с бассейном. Всё для неё! И замолчала, придавленная только что придуманным и своей тревогой.

А Семеновна всё это время думала о невестке, издевающейся над ее сыном и. неожиданно для себя самой, с горечью выдала: — Вот из-за таких, в поиске, жизни и рушатся. И сама – неудачница, и других несчастными делает.

Петровна даже задохнулась. Сквозь зубы, едва сдерживая себя, прошипела: — Сама ты неудачница. Надоела ты мне хуже горькой редьки. Из жалости вожусь с тобой….

Наступила такая пауза – обе как будто оглохли от произошедшего. Потом Семеновна молча встала, распрямила насколько смогла спину и молча ушла, стараясь ступать твердо и ровно.

И, глядя в эту спину, Петровна осознала, что произошло непоправимое. Что самые близкие люди в секунду стали чужими.

Больше на лавочке они не сидели. Зная расписание друг друга, старались выходить на улицу так, чтобы не встретиться. Обе страдали страшно, но виду не показывали. Так прошла вся долгая зима.

Весной случайно столкнулись на улице. От неожиданности одновременно поздоровались. И прошли мимо. Но обе остро ощутили, как соскучились, как без подружки пропало в жизни самое главное – ощущение плеча, на которое всегда можно опереться.

И обе долго думали об этом. Потом столкнулись опять — во дворе. Потом опять и стало понятно, что обе ищут эти короткие встречи.

Потом наступил такой день, когда, встретившись, они не разошлись, а остановились рядом и стали осторожно разговаривать – как соседи, из вежливости.

А потом однажды вечером в дверь Семеновны раздался робкий звонок и, не зная еще кто там, сердце Семеновны радостно трепыхнулось.

За дверью стояла Петровна: -Дочка прислала этот, компьютер, чтобы общаться. Никак сама не разберусь.

Семеновна даже пальто забыла – так и пошла за подружкой в халате. Почти до утра они разбирались с компьютером. Смеялись, ругались, вырывали друг у друга мышку – как девчонки.

Чай пили три раза. Не хотели спать совсем и не хотели расставаться – так соскучились.

С компьютером так и не разобрались, убрали его в шкаф. Про ссору обе не вспоминали. Они давно попросили друг у друга прощения – мысленно. И давно друг друга простили.

А зачем лишние слова? Если с человеком поделился своим сердцем – оно всегда откликнется…

Автор: Mila Miller

Из сети

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.

Отец

— Саш, приезжай, папе плохо… Он держал трубку у уха одной рукой. Другая, вооруженная палочками, окунала суши в соевый соус. Он отправил еду в рот, прожевал… На том конце терпеливо ждала мать.

— Мама, ну сколько можно уже. Подыхает старый козел, да и хрен бы с ним.

— Саш, приезжай. Он просит. Саша, пожалуйста… Сын вытер рот бумажной салфеткой. Приезжай… Столько лет сидел в своей норе, теперь приезжай…

Прошло уже двадцать лет с тех пор, как отец его выгнал из дома. Его крик до сих пор стоял в ушах. «Уходи! Проваливай к чертовой матери, чтоб духу твоего здесь не было!».

Сначала было плохо. Оставшись без крыши над головой, он ночевал у друзей, перебиваясь случайными заработками.

Мама встречалась с ним тайком от отца, плакала, совала деньги… Но это не могло продолжаться вечно.

И в один из вечеров, на заплеванной кухне у очередного приятеля его, что называется, прорубило. Так дальше нельзя. Он занял денег и уехал в Москву. Бросил пить, курить…

Устроился в магазин грузчиком, спал там же, в подсобке. Иногда, после двенадцатичасовой смены, когда хозяин заставлял его остаться на разгрузку (Сяшя, я тибя уволю, Сяшя. Сяшя, я таджиков возьму, Сяшя), он вставал и шел. В голове всплывало перекошенное лицо козла. «Убирайся!!!»

Шло время, он скопил немного денег, купил ларек в спальном районе. Через год второй, потом третий…

Вертелся как уж на сковородке. И всегда, когда было трудно, он вспоминал его. Слова отца с годами стерлись, он приписывал ему то, что тот не говорил. «Никчемный урод! У тебя ничего не получится!! Ничтожество! Пошел вон!!»

Мама периодически приезжала к нему в Москву. Они подолгу разговаривали, старательно обходя запретную тему. На сегодняшний день он владел пятью ресторанами, бизнес процветал.

— Сашенька, пожалуйста.. Дверь открыла заплаканная мать. Он поцеловал ее, разделся в прихожей, прошел в ванную комнату, умылся…

За двадцать лет в квартире ничего не изменилось. Разве что на кухне появился новый гарнитур, да в коридоре напольная плитка сменила старый линолеум.

Саша открыл дверь в спальню, поморщился. В нос ударил тяжелый запах, характерный для помещения, в котором находился лежачий больной.

В углу, на небольшом диване, лежал старик, накрытый ватным одеялом. Заостренные черты лица, борода, неподвижный взгляд, направленный в потолок, прерывистое дыхание…

На свое удивление Саша ничего не почувствовал. Он столько раз представлял себе эту встречу, готовил слова…

Но тот, кого он увидел, так сильно отличался от того человека, которого он знал, что Саша потерял дар речи. Он сел на табурет, стоявший рядом с кроватью, и некоторое время молча смотрел на отца.

Тот что-то почувствовал, голова его повернулась, они встретились взглядами. Больной замычал, руки его заскользили по одеялу, одна из них нашла ладонь Саши и сжала ее с неожиданной силой.

Отец силился что-то сказать, но болезнь настолько истощила его силы, что он не смог этого сделать. Он только мычал, слезы лились из его глаз.

Саше стало не по себе. Он вырвал руку и позвал мать. Ночевать в родительском доме он не остался, снял номер в гостинице.

Утром ему позвонила мама и сказала, что отец умер ночью. Саша взял все хлопоты на себя, купил хорошее место на кладбище.

— Саша, там папа тебе коробку оставил, посмотри. Двадцать вещей и короткая записка. Кассетный плеер, вязаный свитер, кнопочный мобильный телефон, путевка в санаторий, боксерские перчатки…. Подарки на дни его рождения…

«Сынок, ты прости меня. Я знаю, что ты на меня сердишься, и очень надеюсь что простишь меня когда-нибудь.

Приезжай, сынок. Каждый день я думаю о тебе и ругаю себя. Я поступил неправильно.

Мне было так горько смотреть на то, как ты спиваешься, и я сорвался. Прости меня. Мужик должен быть сильным. Ты сильный, я знаю. Я очень тебя люблю. Твой папа.»

Горло сдавил спазм, он рванул ворот рубашки, полетели пуговицы…

На его крик прибежала мама. Саша сидел перед коробкой, сжимая в руках кассетный плеер, и выл как волчонок…

© Риксен

Рейтинг

5 из 5 звезд. 2 голосов.