Вчера я целый день думала о счастье. О том, что оно состоит из мелочей. Из простых деталей. Ярких вспышек. Моментов.
Моя тетя чувствовала себя счастливой, когда муж возвращался с рыбалки с полной сеткой карасей. Он открывал калитку с таким довольным видом, что хотелось танцевать «Летку-енку». В тот день они затевали уху, звали соседей, доставали баян и пели до первых звезд «не плачь девчонка».
У бабушки состояние счастья ассоциировалось с молочным киселем. Как-то раз в годы войны, когда мука больше смахивала на дорожную пыль, а еловые лапы заваривали, вместо чая, ее мама сварила молочный кисель, выменяв где-то ложку крахмала и горсть сахара. С тех пор ничего вкуснее она не пробовала, и никакие пражские торты и эклеры не могли сравниться с этим деликатесом.
В школьные годы я чувствовала себя бесконечно счастливой возвращаясь от стоматолога и уже в подъезде улавливая аромат любимого творожного печенья. Мама пекла целый противень, и пока оно остывало, читала мне «Чук и Гек».
Валерий Сюткин в одном из интервью рассказал, как когда-то в Харькове во время празднования Дня города вышел на сцену, открыл рот, чтобы поздороваться, и в этот момент микрофон ударил его током. Певец от неожиданности громко произнес матерное слово и чуть не провалился от стыда. Вот только народ, а на площади собралось полмиллиона, устроил двадцатиминутную овацию, приняв артиста за своего. За такого же уязвимого, искушаемого, смертного.
Для моей сестры невероятным счастье было остаться дома из-за бронхита, пропустив важную тему по геометрии, и целый день читать детективы Агата Кристи. Для подруги – увидеть радугу и журавлиный клин. Для папиного друга – получить премию, слетать в Москву, съесть, не выходя из аэропорта шесть пачек «эскимо» и вернуться обратно. Ведь у каждого оно свое.
Одна женщина усыновила двухлетнего мальчика. Везла его домой и волновалась, так как в детдоме предупредили, что малыш будет плакать. Тот рассматривал клены, рекламные щиты, муралы и молчал. Затем они зашли в квартиру, съели суп, поиграли клюшкой с шайбой. Малыш вел себя сдержанно, а она все не могла расслабиться, ожидая слез. Затем сынуля уснул и сквозь сон сказал: «Мама». В этот момент расплакалась она. От неземного счастья!
А ведь счастье – это когда живы родители и здоровы дети. Когда спешишь на важную встречу, вылетаешь пулей из дома, а муж уже почистил от снега твою машину.
Когда с завтрашнего дня — летние каникулы и пахнет пионами. Родители уснули, а ты на цыпочках пробираешься в большую комнату, чтобы посмотреть «Грязные танцы».
Находишь в зимней сумке прошлогоднюю конфету … Делаешь полное обследование и узнаешь, что абсолютно здорова. Забываешь на детской площадке сумку с документами, а потом через час возвращаешься и находишь ее в целости и сохранности.
Много лет подряд я летал в Иерусалим на схождение Благодатного Огня, но каждый раз возвращался со смешанными чувствами – и радости, и одновременно разочарования. Радости, потому что Пасхальная миссия по доставке Благодатного Огня — это само по себе важное и торжественное событие. Да и нахождение на Святой земле, пусть даже такое кратковременное, однодневное, тоже повод порадоваться. А вот разочарование приходило всякий раз, как только в Иерусалиме я попадал в гущу событий. Именно в тот момент, когда весь православный мир готовился ко встрече с воскресшим Христом, и люди, замерев, ждали весточки (Благодатного Огня) от Бога, порой забывая, о чём эта самая весть.
Боюсь нарваться на гнев моих братьев и сестёр, которые в красках успели рассказать о явлениях, сопровождающих схождение Благодатного огня. О молниях и о том, что сошедший огонь не жжёт, как сами загораются лампады в храме, и о многих других чудесах, которых мы так ищем и ждём… Я тоже за эти годы (13 лет) поездок на схождение Благодатного огня немало успел увидеть и испытать. Но каждый раз, проходя по улицам Старого города мимо бесконечных торговцев святостью, лавок, заваленных крестами и иконами, а в самом храме мимо галдящих людей, суровых и надменных греков-монахов, охраняющих гроб Господень, я всякий раз ловил себя на одной мысли. Нет, что-то тут не так. Как-то всё суетно и лукаво, сплошная торговля и… НЕЛЮБОВЬ к ближним своим, с которыми ты молишься в одном храме одному Богу. Всякий раз украинцы косились на русских, грузины — на армян, армяне — на греков, порой доводя неприязнь до драки. Из года в год возвращаясь домой, я думал: — Пропащий я человек, раз не могу почувствовать благодать на Святом месте.
Но однажды всё изменилось, раз и навсегда. Я понял, что искал благодать и чудо не там. Они оказались гораздо ближе, чем я думал!
В очередной раз вернувшись после схождения Благодатного огня из Иерусалима в Москву, Пасхальным утром я пошёл разговляться к ближайшему ларьку. Несмотря на усталость, накопившуюся от поездки, настроение было праздничным. Всё-таки долгожданная Пасха наступила! Да и вообще, скоро буду дома с Благодатным Огнем, который ждут тысячи красноярцев… Подойдя к павильону, я громко и торжественно прокричал: — Христос Воскресе!
И не дождавшись ответа, попросил, чтобы мне сварганили что-нибудь повкуснее. Не успев договорить, я услышал жалобный голос, похожий на хриплый скрип: – Мужжик! Куп-пи пож-жрать чего-нибудь!
Я обернулся. Рядом стоял бомж, весь избитый, один сплошной синяк, но по виду еще трезвый. Долго не думая, я попросил продавщицу приготовить и для него что-нибудь вкусное. Но… не тут-то было! Женщина разразилась на бомжа такой руганью, что испугался даже я. Мол, ходит он здесь уже несколько месяцев и мешает ей работать, к людям пристает, и вообще, лучше бы таких и вовсе не было на белом свете. Выслушав ее «гнев праведный», я еще раз повторил попытку сделать заказ для этого человека. Мне вдруг стало его очень жалко, ведь сегодня Пасха, надо же хотя бы в Великий праздник помогать друг другу.
Угомонившись немного, женщина все-таки стала готовить еду и ему, и вскоре две горячие и вкусные «крошки-картошки» были готовы. Я взял свой пакет, второй передал бомжу и хотел уже уйти, как вдруг обнаружил в своем кармане деревянный крестик, освященный на Гробе Господнем. Не знаю почему, мне сразу захотелось подарить крестик этому мужчине. До этого я дарил святыни только «надёжным» людям, другие ведь могут и выбросить. Так было всегда, но не в этот раз.
– Держи, брат! И я подал ему крестик. – Держи, он твой!
Потом я рассказал о том, что только ночью вернулся из Иерусалима и что эта святыня оттуда, от Гроба Господня. И, похоже, крестик именно для него завалялся в моем кармане.
Дальше случилось то, чего не ожидал ни я, ни продавщица, да и вообще никто, кроме… пожалуй, самого Бога! Бомж, несмотря на то, что был очевидно голодный, бросил еду, крепко сжал в руке этот крест, упал на колени и зарыдал в голос, повторяя лишь одно:
– Слава тебе, Господи! Прости меня, гада, за всё!
Это было настолько по-настоящему, что пакет с едой чуть не вывалился у меня из рук. А продавщица, та и вовсе, выбежала из своего павильона, зарыдала, упала на колени рядом с бомжом, обняла его и стала просить прощения, причитая о том, как же она не замечала, что в нем живёт живая душа, и что он такой… вот такой, оказывается, живой и настоящий ЧЕЛОВЕК!!!
У меня сами собой подкосились ноги. Просто и естественно я бухнулся рядом с ними и заплакал. А вслед за этим на меня накатили чувства радости и счастья. Мы стояли втроем на коленях, обнявшись, плача и жалея друг друга. В этот момент случилось самое настоящее ЧУДО! В нас вдруг проснулась НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ, та самая, о которой и говорил Христос. Любовь, которой нам так не хватает сегодня. И разбудить которую в нас, порой, призван самый обыкновенный бомж.
И в каких бы величественных храмах и святых местах сегодня мы не находились, какие бы не занимали духовные должности и положения в обществе, где бы мы не искали благодати, никогда мы ее не найдём, если в нас нет ЛЮБВИ. Той самой, о которой говорил Христос. Той самой, о которой говорил апостол Павел! Оказывается, всё так просто. Я искал благодати и ждал Чуда на Святой земле, а оно произошло со мной в России, где-то в серых дворах большого города вдали от святынь.
Чувство, которое я пережил тогда, несравнимо ни с чем.
А Благодатный огонь лишь тогда таковым становится, когда в НАС, а не в нём живет Благодать, которая называется ЛЮБОВЬЮ. Всё встало на свои места, тогда я понял простую истину – ЧУДО и БЛАГОДАТЬ там, где есть ЛЮБОВЬ! ……………………. Андрей Коченов « Автограф души»
— Бабоньки, слышали? К Никитичне, говорят, внука привезли! — Да нешто у неё внук есть? Откуда? — Дык, Светкин, поди! — Какой Светкин? Она сколь разов приезжала, всегда одна. — А велик ли мальчонка? — Да годков девять на вид. — Вот чудеса! Бабы, стоя на крыльце сельпо, обсуждали самую свежую на этой неделе новость. К Евдокии Никитичне Горловой приехал внук. Большенький уже. Чего ж раньше не приезжал? Других-то, вон, каждое лето привозят. А у Никитичны и не знал никто, что он имеется. И потянулись соседки к домику с синим забором: кто за солью, кто сказать, что ситец в сельпо завезли, а кто просто, мимо пройти, вроде, как по делу. Но Евдокия быстро эти хождения пресекла: — Чего слетелись, как сороки? Эка невидаль, гость приехал. Нечего здесь высматривать. Обиделись бабы, засудачили с новой силой. — Ишь, как заговорила. Ну, приди она ко мне ещё за чем-нибудь. — Стыдится показывать. Мальчонка, говорят, блаженный, дурачок. — Да ты что? — А то. Чего ты думаешь, они его столько лет прятали. Шушукались, а сами, нет нет, да и поглядывали на Никитичны двор. — Бабушка Дуня, а Бог есть? — Есть, Никитка, как не быть. — А он всем-всем помогает? — Добрым помогает, а злым нет. — Бабушка Дуня, а я добрый? — Добрый, внучек. — Значит, Бог и мне помогать станет? — Не оставит тебя своей милостью. — Бабушка, а «милость» — это от слова «милый»? — Да, Никитушка, поди займись чем-нибудь. — Бабушка Дуня, я порисую? — Порисуй, дитёнок, порисуй. Невысокий светленький мальчик достал альбом, налил воды в старую чашку с отбитой ручкой, и дотронулся кисточкой до бумаги. «Господи, славный какой!» — Думала она, глядя с нежностью на тонкую шейку и давно нестриженные прядки волос. — «Неужели и мне на старости лет утешение…» Она тайком перекрестилась на темную икону в углу. Дочь Светлана росла у Евдокии своевольной, в непутёвую и скандальную мужнину родню. Сама Дуня ни за что бы не пошла замуж за Петра, но покойный отец настоял на этом браке. И Дуняша, как покорная дочь, перечить не стала. Пётр был хозяином справным, но отличался нравом крутым и неспокойным. Мог на жену руку поднять, на посиделках за словом в карман не лез, вспыхивал, как спичка от любого, показавшегося обидным, слова. И умер не своей смертью, убили как-то его, бунтаря, в пьяной драке. Осталась Евдокия со Светочкой. Дочь росла гордой, неласковой. После восьмого класса уехала в город, в техникум. Да так и осталась там. Несколько раз приезжала в деревню к матери. Всегда одна. От материных вопросов отмахивалась, о себе не рассказывала, в гости не приглашала. А тут, намедни, привезла в дом мальчонку, тихонького, улыбчивого. Говорит, сын. Евдокия Никитична так и села. Оказалось, дочь в городе замуж вышла, родила мальчика. А сынишка какой-то не такой оказался, врачи постановили. Светлана, не долго думая, от него и отказалась. Только отец мальчика с таким её решением не согласился. Никитку себе забрал, и все годы сам растил. С дочерью не разводился, чтоб проблем не было, но вместе не жили. Света — своей жизнью, муж с сыном — своей. Но случилась беда: отец мальчика кого-то там на машине случайно сбил и получил реальный срок — три года. Пришлось Светлане Никитку забирать. Только не нужен он ей, был и есть. Привезла матери: если, мол, и той не ко двору придётся, надо в интернат определять. А Евдокия Никитична, как увидела эти глаза васильковые, да льняные мягкие волосики, сказала дочери: «Ты куда хочешь езжай, а внука — не отдам!» И Никитка сразу к ней потянулся. «Бабушка Дуня», да «бабушка Дуня». А ей на сердце тепло. Никто ведь раньше так не называл. Никита тем временем закончил рисунок. Глянула Евдокия и невольно залюбовалась: солнце жёлтое, небо синее, а по небу ангел летит, с васильковыми глазами. — Бабушка Дуня, тебе нравится? — Нравится. Молодец ты, Никитушка. Славную картинку нарисовал. — Папа говорит, что я когда вырасту, стану художником. — А ты сам как хочешь? — Я не знаю пока. Я, бабушка Дуня, хочу так сделать, чтобы все люди добрыми были. А такая работа разве есть? — На любой работе, внучек, человек может так трудится, чтобы людям было лучше жить. Никита задумался. Помаленьку привык внук к жизни у бабушки. Да и Евдокия меньше тревожиться стала. Малец послушный, разумный. Что ж с того, что рассуждает не так, как другие дети. Вырастет, научится. Она уж и к учительнице сбегала. У себя-то Никитка в школу не ходил, с учителями занимался, что на дом приходили. Арина Евгеньевна знания у Никиты проверила, по голове погладила. — Могу я, Евдокия Никитична, с вашим внуком и дома заниматься. А только пусть он в сентябре в школу приходит. Учеников у нас мало, не как в городе, справимся. Как узнал мальчик, что с другими детьми учиться будет, обрадовался. Бросился к учительнице, обнял: — Вам Бог обязательно поможет! Бабушка говорит, что он добрым помогает. А вы очень добрая! — Откуда ж ты знаешь, Никита? Ты же меня первый раз видишь. — Я просто вижу. А хотите, я вас нарисую? — Очень хочу! — Улыбнулась учительница. И ведь нарисовал. Бабушка так и ахнула: вроде, и не то чтобы похоже, а только глянешь, и сразу понятно, кто на портрете. Видно, что Арина Евгеньевна, но только другая какая-то. — Как же это, Никитушка, у тебя выходит? — А это, бабушка Дуня, душа у учительницы такая. Я её так увидел. Можно мне отнести рисунок? — Иди, миленький. Учительница долго на портрет смотрела, похвалила Никиту, а когда он домой побежал, покачала головой вслед: — Трудно тебе будет в этом мире, мальчик. По разному относились к Евдокииному внуку в селе. Кто незлобиво смотрел, а кто и пальцем у виска крутил, когда мальчонка не видел. Непривычным казался он местным, не таким, как другие. Рубили у Силантьевых кур к свадьбе, так он хозяйке прямехонько под топор бросился. «Не надо, тётенька!» — Кричит. — «Живые они!» А как увидел, что одна из хохлаток без головы через двор побежала, так и вовсе чуть чувств не лишился. А то сосед Евдокиин после очередной попойки, разбушевавшись, пошёл на жену с поленом. Мальчонка через дырку в заборе во двор пролез, вцепился в громадного мужика: «Дядя, людей нельзя бить!» Тот, хоть и пьяный, опешил, полено опустил, да не рассчитал, задел Никитку по плечу. На следующий день плечо опухло, посинело. Евдокия тряпочки в отваре смачивала, да прикладывала мальчишке. Сосед, протрезвев, виниться пришёл. Простил его Никита. Посмотрел своими ясными глазами: — Дядя, вы ведь хороший! Только не деритесь больше. А то, когда у вас сыночек родится, он с вас пример брать будет. — Какой сыночек? — Мужик аж поперхнулся. — Ну, Никитична, и пацан у тебя. А вечером прибежал, поманил Евдокию в сени: — Значит, тебе Машка сказала, что ребёнка ждёт? — Ты о чём, Иван? — Мальчишка твой утром про сына говорил. — Да мало ли, что малой сказать может. — Да в том-то и дело, что, по всем статьям, быть мне отцом. Только она сама ещё точно не знает, анализы сдать надо. — Иван изумлённо смотрел на женщину. — Ну, соседка, и внучок у тебя. Так и повелось, где какая ругань или беда, Никитка тут как тут. Смотрит, улыбается, что с него взять, блаженный. Только больше косились взрослые. А задиристые деревенские ребятишки, на удивление, не дразнили. Едва начиналась среди них ссора, появлялся Никита. Обиженного пожалеет, врагов помирит, игру для всех придумает. Интересно с ним ребятам. Даром, что странный. «Миротворец ты наш!» — сказала как-то учительница Арина Евгеньевна, погладив Никитку по голове. А когда в школу пошёл, так и вовсе все ахнули. Может, в математике мальчик не очень силён оказался, зато в рассказах ему равных не было. Любой урок мог так ответить, что ребята забывали крутиться и, открыв рты, слушали нового ученика. — Ты, Никитушка, может, писателем у нас станешь? — Смеётся Евдокия Никитична. — Не знаю, бабушка Дуня. — Пожимает плечами внук. — Я не решил пока. Шёл раз Никита из школы через мост. Смотрит, внизу, в полынье, барахтается кто-то. Пригляделся. Ефимка! Цепляется руками за тонкий лёд, а тот крошится. Кинулся на помощь. — Не подходи, Никитка, провалишься! — Кричит Ефим. — Беги за старшими. Хотел Никитка послушаться, да видит, сил у Ефима совсем уже нет. Пока за помощью добежит, пока обратно, утонет друг. Сбросил мальчик курточку, размотал шарф и пополз. Лёд трещит — Никита ползёт, вода ледяная кожу обжигает — ползёт Никита, шарф впереди себя протягивает. — Держись, Ефимка! Ухватился товарищ за шарф. Тянет его Никита, обратно двинулся. Не выдержал лёд, и вот уже оба барахтаются в стылой воде, держат друг друга, как могут. Заметили их мужики с берега, вытащили обоих. Схватили в охапку и по домам разнесли. Увидела Евдокия внука, руки затряслись. Давай быстрее согревать его, травами отпаивать. Не помогло. Заболел Никитка. Мечется в бреду, горит весь. Евдокия на икону в углу крестится. Слышит слабый голосок с кровати: — Бабушка Дуня, не плачь. Ты же сама говорила, что добрым людям Бог помогает. Вот он нам с Ефимкой помог не утонуть. А Ефимка тем временем, под окном ходит. Жалко ему Никиту. Переживает, что из-за него всё произошло. Мать дома наподдала, да разве от этого легче. Не помогли мальчику бабушкины травы. Пришлось в больницу в город везти. Долго болел Никитка. Евдокия Никитична все глаза проплакала. Посмотрит на рисунки, по стенам развешанные, и в слёзы. Учительница Арина Евгеньевна тоже свой портрет рассматривала, рукой гладила. А потом предложила ребятам письма Никите написать. Ох, и старались. Кто писал, кто рисовал, кто поделку клеил. И ещё один сюрприз для мальчика берегла бабушка: письмо от отца. Он и Евдокии Никитичне написал. Что живёт в поселении, будет очень стараться освободиться досрочно и приехать к ним. Узнав, что Евдокия к внуку собирается, потянулись в дом и соседи. Гостинцы понесли. «Нельзя в больницу-то столько.» — Отказывалась она. А люди идут и идут… * * * * * — Бабоньки, слышали? К Никитичне внучок вернулся! — Да ты что! Слава тебе, Господи, выздоровел! — Вернулся наш миротворец! — Ой, Маш, здравствуй! Рожать-то когда тебе? — Да к весне. Врачи сказали, сын у нас с Иваном будет! — Ну, дай Бог! Дай Бог! — Бабушка Дуня! Знаешь, я понял. Неважно, кем будешь, когда вырастешь.
Просто надо быть добрым да? И тогда всё-всё получится! Никитка смотрел на бабушку своими васильковыми глазами, а на картинке, прикрепленной к старой бревенчатой стене, летел по синему небу маленький ангел.
*** Ей было около пятидесяти лет. Активная, веселая, успешная. У нее получалось все, за что она бралась: семья, бизнес, дружба… Только одно ее тревожило – родители.
Они как-то быстро и резко состарились. Из таких же активных и веселых превратились в тихих крохоборов. Когда она влетала в их квартиру – вся в духах, планах, надеждах — они встречали ее тяжелым запахом давно не проветриваемого помещения и прокисшей еды.
Она бросалась к холодильнику, выгребала из него давно засохшее, заплесневелое, прокисшее. Заполняла холодильник красивыми баночками с готовой едой из кафе.
Подходила к шкафу, развешивала на плечиках обновки: папе рубашку, маме халатик…
Родители не противоречили. Смотрели на нее замерев. Ничего не говорили.
А когда она приезжала к ним в гости через неделю-полторы, баночки с едой из кафе оставались стоять нетронутыми. Рядом с ними кисли щи из прошлогоднего лука и капусты. Щи родители варили и ели. А ресторанную еду – нет.
Папа встречал ее в своей любимой, протертой на локтях до дыр клетчатой рубашке. Мама – в любимом, штопаном-перештопаном халатике. Обновки висели в шкафу нетронутыми…
*** Однажды женщина не выдержала. Схватила мамино зимнее пальто с каракулевым воротником («Мама, ты его носишь последние 20 лет, это невозможно! От этого пальто остались только воспоминания!») и выбросила его на помойку.
А вместо пальто – на, мама, примерь! – подарила лисью шубу. Мягкую, легкую, серенькую (не маркую!).
Мама примерила. — Ой, чисто невеста, — улыбнулась. Сняла осторожно, повесила в шкаф. — Вот теперь ее и носи! — расцвела дочь.
…Мама умерла через год. Дочь, разбирая шкаф с маминой одеждой, наткнулась на сверток. Далеко, в самой глубине шкафа лежала аккуратно свернутая лисья шуба. Новая, с бирками. Не ношенная.
Она рыдала навзрыд, женщина, которая выбросила на помойку старое мамино пальто, которая купила маме шубку, которая поняла: всю зиму ее мама выходила на улицу черт знает в чем. А может, и не выходила вовсе.
*** Эту история мне рассказала ученица. У меня сердце сжималось, пока ее слушала… Казалось, она рассказывает мне про мои же ошибки, которые я совершала со своими родителями. У меня было то же самое: холодильник, из которого я выгребала объедки.
— Это куриные косточки для кошек, — объясняла мама.
Она кормила кошек во дворе. И так подолгу копила для них косточки, что свертки с тухлятиной сначала занимали весь холодильник, а потом расползались по морозильнику.
Была разборка шифоньера, когда я пыталась выбросить их старую одежду. И натыкалась на их взгляды – испуганные и смиренные. Им это не было в радость.
При этом мне повезло: у меня были, можно сказать, образцовые родители. Они прожили вместе 71 год – дружно, мирно, в любви. Они принимали мою помощь – и моральную, и материальную. Они интересовались моей жизнью. Но даже с такими «эталонными» родителями я порой ошибалась.
Это трудно: понять, что пожилые родители – уже не те мама и папа, что ходили с нами в походы, вытирали слезы умиления на нашем утреннике в детском саду или на нашем выпускном в школе. Они другие. И относиться к ним надо по-другому.
*** Я вывела для себя 5 правил. Не уверена, что они подойдут для всех (родители бывают разные), но, возможно, кому-то что-то да подскажут.
1. Не ломайте привычки родителей.
Вам очень хочется выбросить старую одежду родителей и купить новую? Купите. Но пусть новая папина рубашка внешне будет, точь-в-точь как старая. Пусть новое мамино пальто тоже будет с каракулевым воротником и примерно такого же цвета.
Вы хотите побаловать их вкусным? Привезите вкусную ресторанную картошку пюре и котлеты. И ваши родители будут счастливы – съедят все, поблагодарят вас… Наверняка скажут: «Конечно, дома-то вкуснее, но это тоже неплохо» — но и вы, и они будете знать: им действительно понравилось.
2. Не пугайте родителей своими расходами.
В старости многие люди становятся прижимисты. Покупка новой вещи расстраивает их, даже если вещь была крайне необходима: им жаль расставаться с деньгами. Причем если вещь покупаете вы, им жаль ваших денег точно так же, как своих. Если эта особенность есть и у ваших родителей, не уговаривайте их изменить отношение к деньгам: они не изменят. Просто, принося им новый халатик или новые туфли, заранее обрежьте все бирки и выбросите все чеки. Скажите:
— Мам, я вот себе купила, померила – мне не идет. Может, будешь носить, а то жаль выбрасывать. И мама точно будет носить, даже если раньше не собиралась: она не может допустить, чтобы вещь была выброшена.
Если родители отказываются лечиться в платных поликлиниках, просят не вызывать им платного врача на дом (а вы понимаете, что это необходимо), обманите их. Скажите: — Пап, это по знакомству. Эта врач – дочь моей подруги, я ее попросила. Будьте уверены: врач тоже поддержит вашу ложь (знали бы вы, как часто им приходится такое поддерживать!). Да, пожилых родителей можно обманывать – ради их же блага.
3. Веселите своих родителей.
Иногда говорят, что старики, как дети. Увы, это неправда. Каждый новый день ребенка – это подъем. Каждый новый день пожилого человека – это спад. Малыши смеются по триста раз в сутки. Как часто вы видите своих родителей смеющимися?
4. Если это возможно, попробуйте научить своих родителей пользоваться соцсетями или сервисами, где они могут смотреть любимые сериалы.
Да, это займет у вас много времени, потребует массу терпения. Но когда родители не просто зарегистрируются в «Одноклассниках» или на форумах садоводов, но и начнут активно общаться – вы будете вознаграждены блеском в их глазах. Пожилым людям нужно общение – и они смогут получить его в соцсетях. Если у вас не хватает на это терпения, наймите человека, который их обучит. «Репетиторы по соцсетям для пожилых» — это уже не редкость.
5. Если у ваших родителей начинается деменция, не пытайтесь ей противостоять.
Я не понимала, что причиняю боль своей маме, когда на ее вопрос отвечала: — Мама, давай-ка вспоминать, о чем мы только что говорили? Ее глаза становились испуганными и тревожными. Она чувствовала, что не соответствует моим ожиданиям и понимала: она не может, уже совсем не может им соответствовать. Ее это ужасно мучило. А я мучилась, не понимая, как ей помочь. Правильную тактику мне подсказал мамин врач. Он сказал: — Не терзайте ее оперативную память. Вы ничего не исправите. Обращайтесь к долговременной памяти — она функционирует намного лучше.
Я стала расспрашивать маму о детстве: ее детстве, моем детстве. Мы стали говорить с ней на отвлеченные темы: что такое любовь, что такое семья… Мы были счастливы в такие моменты: и я, и она. А это самое главное для нас, взрослых детей пожилых родителей, чтобы наше общение приносила нам счастье.
