Бедная Лизка Олег Букач Лизка так своему ребёночку радовалась. Сразу же, как только родила и ей его показали. Медсестра держала его под головку и под попочку лицом к ней. Было больно. А он синенький весь, в крови. Длинненький, как верёвочка. И орёт. И Лиза сразу поняла, что это – сын её. Таких пригожих младенцев она ещё не видела: пальчики такие, ножки, ручки. От боли, от умиления, от счастья Лиза расплакалась и потянула руки к нему. Но ей его не дали. Унесли куда-то. Зато голос его она слышала ещё долго. И как только он начинал плакать, там, в детской, она голос его слышала и просыпалась, даже если спала. А когда назавтра ей его кормить в первый раз принесли, и она прижала его к груди, а он зачмокал, то подумала, что сейчас сознание от счастья потеряет. К вечеру пришла мама, села на стул возле кровати, сплела пальцы и, не глядя Лизке в глаза, начала нудить: — Не нужен нам младенчик, дочк. Не нужен. Ты сама ещё девочка у меня, и шестнадцати нет. Вас двоих я не прокормлю. А здесь его с радостью оставят. Ему уже даже родителей, ну, тех, которые усыновить согласны, подобрали. Подпиши бумаги, откажись, Лизонька… Вот вырастешь, замуж выйдешь и рожай себе на здоровье. У детей тогда и мать и отец будут. А сейчас что? Кому он нужен, нагулянный?.. — Мне, мам, нужен. Я ему мать. И отец у него есть. Он, когда Валерочку увидит, сразу поймёт, что это его сын, и заберёт нас к себе. — Да что ты, родная моя! Серёжка этот, проходимец, уже и думать о тебе забыл. Думаешь, он тебя первую с приплодом оставил? Я вот на него ещё подам! Подааам!.. – мать куда-то вверх и в сторону погрозила пальцем.- — За то, что несовершеннолетнюю… Лизка мать оборвала: — Не надо никуда подавать! Я сама, сама этого хотела. А Валерочку, когда увидишь, и ты поймёшь, что он наш, Дубровин, и отдавать его никому нельзя… Я, мам, как представлю, что и меня ты могла бы отдать, потому что ведь и меня без отца родила, то аж прям во рту горько. И что бы тогда было? Мы бы с тобой так друг друга бы и не узнали. И меня, наверное, не Лиза бы звали. И Дубровиной бы я никогда не была… Мать сидела рядом, вздыхала и молча точила слезу, покачивая головой. Потом чмокнула Лизку в лоб и, так ничего и не сказав, ушла, тяжело ступая пухлыми ногами. Лизка смотрела ей вслед и тоже плакала, потому что мать жалко было. И себя жалко. Но больше всех – Валерика, который не успел ещё родиться, а уже лишился семьи. А потом врачи к ней приходили. И тоже уговаривали. Даже завотделением, худая, красивая женщина в очках, приходила и тоже просила (нет, эта – требовала!), чтобы Лиза не ломала ни себе, ни ребёнку жизнь. Потом даже (хоть это и запрещено категорически!) приходила та женщина с мужем, которая хотела стать матерью для Валерика. И они вдвоём говорили, что Лизка ещё молодая, и дети у неё ещё будут, а для них это последний шанс. Одним словом, Лиза не хотела, не хотела, а потом как-то так получилось, что стала делать так, как просили её все вокруг, хоть по-прежнему и не хотела… Но бумаги все подписала. И была ранняя весна, и юное солнце радостно набирало силу и ласково начинало греть людские макушки, а Лизка уходила из роддома одна. Посидела в своей палате, зачем-то, у окна, ещё раз проверила свою тумбочку: ничего не оставила ли. Потому вспомнила, что если оставишь, то ещё раз вернёшься. Подумала и в самую глубину тумбочки положила свою расчёску. Вздохнула и побрела к выходу. В дверях столкнулась опять с той женщиной, ну, новой Валерочкиной мамой, Мариной. Та, раскрасневшаяся, похорошевшая, бежала, чтобы забрать себе Лизкино счастье. А когда её увидела, то опустила глаза, взяла её за руку, а потом наклонилась, руку ту поцеловала и едва слышно вымолвила: — Спасибо… А Лизка… Лизка с тех пор жила, как в воду нырнула: сквозь воду будто бы видела, сквозь воду слышала, никогда ни с кем о Валерочке не говорила, а когда, уже перед тем, как вечером лечь в постель, оставалась одна, то представляла, как он растёт, растёт… Вот уже и ползать начал… А потом ходить. И «мама» ей в первый раз сказал. И Лизка счастлива была в эти минуты. И даже не плакала. А потом мать её по врачам водить стала. И Лизка на вопросы послушно отвечала и таблетки пила. Но каждый вечер с Валерочкой «встречалась» и разговаривала с сыночком своим ненаглядным, единственным…
… Так вот и жила несколько лет. А замуж… Замуж так и не вышла. Да и кому она нужна, растолстевшая, поглупевшая уборщица из овощного магазина, которую раз в год, весной, на месяц кладут в психушку, чтобы подлечить. Спасибо Георгию Ивановичу, заведующему, который всё понимает и с работы Лизку не гонит…
Ридикюль с сахаром от семейных ссор Помню, встретились на отдыхе с одной старушкой. Ей 97 лет оказалось. Думали, что от силы 75. Каталась шустро на велосипеде, в корзинке которого сидел смешной кот. Степенный такой. Улыбка у бабули была белозубая, спина пряма. Любила капри, босоножки. Изредка — длинные сарафаны. Иногда что-то из сумочки доставала. И быстро в рот запихивала. После чего зажмуривалась от удовольствия, немного стояла и продолжала дальше чем-то заниматься.
Была она не одна, а с мужем. Тот предпочитал поваляться в шезлонге с газетой. Иногда, правда, принимался недовольно жаловаться. То сок у него недостаточно холодный, то каша невкусная. Или солнца долго нет. Все это он своей жене высказывал, брюзжа.
Будто выход или заход солнца от нее зависели, ха! Поражала реакция. Бабуля снова доставала что-то из ридикюля, потом молчала, вскоре улыбалась и супруг переставал жаловаться и жизнь текла в прежнем русле.
Прогуливаясь однажды по теплому песку, мы встретились. И бабушка радовалась так беззаботно. Побеседовали. Оказалась очень начитанной и интересной особой, культурной такой.
Кстати, ее звали Элизабет Генриховна. Просто полная противоположность своему мрачному ворчливому супругу. Как тут было смолчать? Она лишь беззаботно расхохоталась и ответила, что муж у нее замечательный. И богатый очень. А такую мелочь, как ворчание, чего бы не простить?
Сама всю жизнь не работает, живет в свое удовольствие. Он ее полностью обеспечивает. Жизнь прекрасна. Да она и не ругается с ним никогда. Как так?
Элизабет Генриховна вдруг поднесла пальчик к губам, раскрыла свой ридикюль и показала мешочек с… сахаром! Кубиками.
— Верное средство от ругани. Он как у меня начинает причитать, я сахар в рот кладу. Сладко, хорошо. Я же с детства сластена! И жизнь замечательной кажется. И совсем не хочется вопить в ответ. А потом и муж успокаивается. Еще кусочек сахара мне от сердца помогает. Однажды положила — легче стало. Теперь тоже практикую. Некоторые пытались меня учить, что сладкое вредно. Только их нет уже лет 20, а я есть. И наслаждаюсь всеми благами! Ну, пойду. Скоро процедуры! — и упорхнула.
Я не верю в существование женщин, которые не хотят замуж. Хотят. Все хотят, мужики.
Просто некоторые, самые «мудрые», подобострастно лукавят и подыгрывают вам.
Говорят то, что вы хотите слышать, чтобы вы любили и ценили их ещё сильнее. Иногда, они и сами начинают верить в то, что не хотят. Уговаривают себя. Мол, сейчас модно не хотеть — и я не хочу.
Но все маленькие девочки — принцессы мечтают вырасти, надеть белое платье с фатой и сказать «Да» самому лучшему мужчине на свете.
Это такая правильная добротная девчачья мечта, которую выросшие девочки загоняют вглубь подсознания в угоду мужскому эгоистично-рациональному взгляду на жизнь. Мол, ну зачем инвестировать кучу денег в не несущий никакой выгоды штамп?
Маша — это Пашина жена. Они жили вместе почти 8 лет, просто не были расписаны. У них был общий сын, общий дом и общая постель. Не было общего штампа.
Однажды Паша, молодой (42), здоровый (он бегает), успешный (свой бизнес) человек поцеловал жену и утром уехал на работу. Спустя час у него оторвался тромб, и Паша умер. Мгновенно. За рулём. Слава Богу, больше никого не убил, въехал в столб. За рулём несколько секунд был мёртвый человек.
Маша о смерти мужа узнала только вечером. Когда он вовремя не пришёл домой. Из больницы, куда отвезли Пашу, позвонили Пашиной маме. По документам Паша не женат, в телефоне есть Маша, но кто такая эта Маша?
Пашина мама ненавидела Машу всю Машину жизнь. Поэтому не пригласила Машу на Пашину смерть.
Маша убаюкивала на руках двухлетнего Матвея Павловича, который совсем недавно научился говорить»папа», и страдала. Она потеряла любимого человека, потеряла своё спланированное завтра, потеряла защищённость и надёжное плечо. Как жить теперь? Безработная мать-одиночка…
Маша за две недели похудела на 9 килограмм. По килограмму за каждый прожитый вместе год. Маша давно мечтала похудеть после родов, а Паша всегда любил исполнять её мечты. И вот. Даже после смерти…
Матвея они зачали в Венеции. Венеция — была Машиной мечтой, которую Паша с радостью исполнил. Я шутила, что медовый месяц и свадебное путешествие у них было, а свадьбы — не было. Предлагала свои услуги, как ведущего.
— Я для вас бесплатно отработаю, — уговаривала я, смеясь. — Ну, за еду. За салат «Цезарь». Или Оливье. И горячее. Обязательно горячее…
— Оль, ну мы правда не понимаем, кому нужны эти пережитки, — смеялся в ответ Пашка. Маша не смеялась. Молчала. Она была хорошая жена. Гражданская. Поддерживала мужа.
Тема угасала сама собой, потому что в неё никто не подбрасывал дровишек.
…Маша, убитая горем, звонила свекрови и спрашивала, когда и во сколько ей приехать в морг, чтобы попрощаться.
— Ты кто такая? — холодно спрашивала Пашина мама. Отсутствие штампа и наличие горя дало ей право так сказать. Она все 9 лет не любила Машу. Так бывает, когда мама очень любит сына, и считает любой его выбор недостойным.
— Я — жена, — Маша всхрипывала в трубку.
— Покажи штамп, — свекровь безжалостно била наотмашь.
— Я мама вашего внука…- напоминала Маша.
— Матвей ещё малыш, ему не нужны эти эмоции…
— Матвей должен попрощаться с папой…
— Не должен. Я считаю, что это лишнее. Травмировать ребёнка незачем.
Пашина мама показала, кто здесь главный. Она. Она решает, где будет похоронен Паша, и что лучше для его сына. А Маша — никто. Никто такая.
Маша рыдает у меня на плече. Эта социальная несправедливость душит её, и даже немного отодвигает на второй план саму трагедию.
— И всё из-за этого чертового штампа, Оля? — спрашивает она, и поворачивает ко мне своё опухшее от слёз лицо.
— Тише, Маш, Матюшу разбудишь…
— Нет, ты мне скажи…
Я иду на кухню заварить Маше успокоительный чай. Я тоже не попала на похороны друга. Потому что я — прежде всего Машина подруга, а Маша — никто.
Но Маша узнала через друзей время прощания и пришла в морг.
Морги сейчас модные, в них тоже есть электронная очередь. Маша вошла в зал ожидания, и увидела… всех. Всех родственников и друзей. Они стояли вокруг рыдающей Пашиной мамы плотным кольцом поддержки.
Маша остановилась в нерешительности. На табло было написано, что прощание с Павлом состоится через 10 минут. Маша села напротив концентрированного скопления Пашиной родни.
К ней подошла тётя Юля, у которой они с Пашей часто гостили, дядя Гриша, которому Паша, владелец автосервиса, всегда чинил машину бесплатно, и Валерка, лучший Пашин друг. Все обняли Машу и… вернулись к маме.
Наконец, табло известило, что можно пройти в зал для прощания. Маша встала и тоже двинулась к залу.
И вот тут Пашина мама спросила громко:
— Ты кто такая?
— Тёть Нин, ну не надо, — сказал Валерка. — Ну не время сейчас…
— И правда, Нин, не надо… — поддержала тётя Юля.
— А кто она такая? — грозно спросила Пашина мама у мгновенно поникшей родни.
— Я — жена, — тихо напомнила Маша. У неё не было сил на борьбу. Она просто хотела поцеловать в последний раз человека, которого целовала 9 лет.
— Мой сын не женат, — прошипела Пашина мама.
На эту сцену стали оглядываться другие родственники других усопших.
Перед Машей закрылись двери, за которыми был её Паша. Маша села. На пол. Прямо осела, подавленная горем. Спустя пять минут из дверей выскочил Валерка, подхватил её под руки и затащил всё-таки в зал.
Маша попрощалась с Пашей. Она не узнала его в гробу. Когда машина врезалась в столб, Пашино лицо сильно пострадало. И ему нагримировали новое. Чужое. Маша поцеловала чужого, холодного мужчину в лоб и вышла из зала в гробовом (какое подходящее слово!) молчании.
Маша рассказывает мне эту историю в десятый раз. Я понимаю, что так она по слову, по капельке выпроваживает боль. Поэтому я слушаю. Молча. Мешаю чай.
— Почему ты не дожала его, Оль? — Маша возникла за спиной так неожиданно, что я вздрогнула.
— Кого?
— Пашу.
— Маш, ты о чём?
— Ты всегда приставала к нему, почему он не женится на мне. В шутку, в прибаутку, но давила. А он отшучивался.
— Маш, а почему ты молчала? Почему давала ему возможность думать, что не хочешь за него замуж? Почему среди всех исполненных им твоих мечт не было самой заветной, самой главной?
— Он не хотел. Не считал нужным. А я хотела, чтобы он сам захотел!
— Какая глупость! Маша, он у тебя рыбак. Его лучший отдых — удочка и Селигер. Но он объездил с тобой все отели всех курортов. Потому что этого хотела ты! Ему твоя Венеция ни разу не сдалась. Он её не хотел!!! А ты — хотела. И его счастье — видеть, что ты счастлива, исполнять твои мечты. Он любил тебя.
— Вот. Вот в этом и дело. Любил. А жениться не хотел.
Я молчу.
— Знаешь, года 4 назад мы сильно поссорились ночью, и он ушёл, хлопнув дверью. А я осталась дома, сидела, обняв подушку, и думала о том, что… ведь он имеет полное право не вернуться. Он свободный мужчина. Ничей. Красивый. Высокий. Его тут же подберут.
Что его тут держит? Я? У меня всё как у всех. Нигде не поперёк. И я поклялась себе, что если он вернётся, я не буду ему перечить. Буду жить и любить. И в рот смотреть. Потому что когда он счастлив, то и я счастлива.
— Вы, ребят, в вашем соревновании, кто кого сделает счастливее, потеряли навык коммуникации, — сержусь я. — На, пей чай. Я пойду проверю Матюшу…
Я сижу у кровати Матвейки, который распластался звёздочкой, выбился из-под одеяла и спит в позе летящего супермена. Он очень похож на Пашку. Копия. Вот он, Пашка, только маленький…
И вот что я думаю, ребят, про ваши гражданские-негражданские браки.
Это, конечно, ваше дело — жениться/не жениться. И всё чаще мужики, качественные, хорошие, порядочные мужики выбирают не ставить штамп. Нивелируют ценность института брака.
— Мне это не нужно, — говорят мужчины.
— Это пережиток, — говорят мужчины. — — Это же просто штамп, — говорят мужчины.
— Да-да, — вторят им женщины. На которых они не женятся. Молчат. Поддакивают.
Ну, чтобы не делать мозги. Потому что иначе он может взять и уйти. Навсегда. Ночью. В свою свободу. И никаких обязательств. Только общее прошлое, но его к делу не пришьешь.
Но брак, ребят, — это как бы публично зафиналить выбор. Сказать социуму, который клубится вокруг тебя, живёт в соседней квартире, работает в соседнем кабинете, едет рядом с тобой в маршрутке, стоит в очереди к врачу, мол, ребят, я искал- искал, но лучше вот этой женщины — не нашёл. Я её выбираю.
Брак — это когда ты наигрался в свободу, и берёшь новую высоту — ответственность. Это тоже весёлая игра. Врослый такой квест. Ты, мужик, глава семьи. Вот штамп. Вот свидетельство о браке.
У общества есть правила. Например, выбрал — женись. Или там… проезд на электричке стоит 50 рублей. У тебя есть этот полтинник, но ты думаешь: зачем платить, если можно не платить? Можешь проехать всю жизнь бесплатно. Зайцем. И ещё посмеяться над теми идиотами, кто оплатил проезд.
А может ведь и не повезти. И контролёры высадят тебя с поезда. И штраф сдерут. Понимаешь? Жизнь может содрать такой штраф, что ты похудеешь от стресса на 9 килограмм за 2 недели …
Так что, можете закидать меня примерами счастливых нерасписанных семей, но я не верю в существование женщины, которая не хочет замуж. Просто в эти ваши образцовые семьи ещё не пришли контролёры…
Мужчины, женитесь на женщинах, которых любите. Женитесь и любите их законно. И в горе, и в радости. В болезни и здравии. Пока смерть не разлучит вас…
Однажды я спросила у своей мудрейшей бабушки: «Что делать, если любишь человека?»…Она ответила не раздумывая: «Оставить его в покое»…
Я тут же задала противоположный вопрос: «А что делать, если не любишь?»…Она ответила точно так же: «Оставить его в покое!»…
Посмотрев на мою озадаченную рожицу, бабушка пояснила: «Так честнее всего: нельзя мучить ни любимого, ни ненавистного человека. Если ваша любовь взаимна — всё будет! Если нет — не будет ничего.
И запомни: даже в счастливых отношениях нужно как можно чаще оставлять человека в покое…тем дольше они останутся счастливыми!»…
Спустя много лет, окунувшись в море практики, я поняла, что бабушкин совет стоил многих томов психологии отношений Он неизменно работает.
