В те моменты, когда тебя кидает эмоциональными волнами от пика наивысшего самомнения и убеждённости в своей исключительности до тупиковой точки собственного ничтожества, перемешанного со страхом, что о тебе плохо думают и говорят, имеет смысл выйти из дома и долго идти без конкретного маршрута, внимательно рассматривая встречных и пропитываясь ритмом стремительного города.
Довольно скоро, если не сразу, станет очевидно, что ты всего лишь песчинка, до которой никому нет никакого дела…
Людям безразличны и наши, лишь нам заметные короны и наши, кажущиеся нам видимыми абсолютно всем, провалы. А если и не безразличны, то на очень короткое время. Значительно короче того, что мы сами придумали, подчиняя всю свою жизнь зависимости от внешней оценки, друзья мои…
Однажды стоит понять это, чтобы перестать придавать слишком уж большое значение тем вещам, которые, как кажется, не позволяют нам по-настоящему присвоить себе свою жизнь и менять в ней что-то на своё усмотрение, расчищать старые завалы всего отжившего и превысившего срок годности, решаться на важное.
Иногда очень легко называть причиной своего долгосрочного ступора других людей, которые, вроде бы, не вложились в нашу уверенность, обесценили наши мечты, высмеяли наши намерения… Но ведь ключевое здесь слово — НАШИ…а это значит, что никто, на самом деле, не может и не должен вкладываться в то, чтобы мы поверили в себя, отстояли свои мечты и осуществили свои намерения.
Как видите, всё опять упирается в ответственность, нести которую может только полноценно взрослый человек. И, увы, слишком сильная зависимость от мнения окружающих, слишком длинный список виноватых в наших проблемах и слишком долгое увязание в давно прокисшем болоте чего бы то ни было, говорит, в первую очередь, об отсрочке взятия ответственности за свою собственную жизнь…
Поверьте, что реального чужого интереса нет даже к самым публичным персонам, имеющим миллионы подписчиков…просто кому-то хочется убедиться, что и на вершине лагают, а кому-то, собственно, об этой вершине помечтать. Всё остальное — мимо.
Так что, давайте перестанем верить, что соседка Капа или диванный эксперт в сети может стать главным распорядителем в той единственной ценности, которая у нас есть — в нашей жизни.
Свою собственную квартиру иногда можно воспринимать как клетку. Наверное, без причины.
Женщина из породы трудоголиков вышла на пенсию. Вернее, ее выпнули. Заставили. Как она говорила, «в шею выгнали».
Плакала от огорчения и от своей «ненужности». Вот тогда квартира клеткой и показалась. Четыре стены. Крохотный балкон. Тесная даже для одной кухня. Клетка, короче говоря.
И из клетки никуда! Только в магазин. И к сыну. А у него своя жизнь. Чего лезть-то? Старые друзья поумирали. Новых не завела. А главное – работы лишили. Горе-то какое! Она плакала. Так тоскуют, наверное, заключенные в тюрьме по свободе, когда смотрят на небо – за решеткой.
Ходила грустная. И тоска с утра до вечера. Все кончилось. Ничего нет.
Понимаете, смысла-то нет никого. Вот, к примеру, для чего с утра вставать, просыпаться? Зачем? Что тебя ждет? Жалкое топтание по квартире? Унизительный «поход» в магазин? Зачем жить, когда ты на пенсии?
Откроет глаза в семь утра. И слышит, как за стенкой лифт катается туда-сюда, туда-сюда. Это люди на работу поехали. А она лежит под одеялом. И вставать незачем.
В конце ноября позвонила сестра из деревни. Попросила приехать. На севере области, в стороне от дорог: автобус раз в сутки. Сестра старшая.
Собралась — прикатила. Снега кругом намело, как в феврале.
В избе сестры холодно. Даже жильем не пахнет. Все темное, неуютное, чужое. Кажется, что где-нибудь в углу нечистый дух сидит.
Знаете, иногда бывает так: непогода путника неожиданно застанет – на дороге? Все тепло было, все солнышко радовало. И вдруг подует, польет, с дороги собьет.
Так и здесь. Болезнь нежданно свалилась. Сестра слегла. Пожилая одинокая женщина. Ни ребенка, ни котенка.
В город ехать отказалась. Мол, здесь помру.
Лежала молчаливая, скорбная. Ни слова, ни полслова. Вероятно, болезнь и на голове как-то сказалась. Собралась она – сестра – в последнюю дорогу.
Что делать? Младшая городская сестра рукава засучила. Вымыла избу. Вспомнила детство золотое – воды натаскала из колодца. И еще детство вспомнила, когда печь растапливала.
Затем уход. В баню больную почти на руках отнесла. Думала, что горячий пар оживит. Но – ничего подобного! Хуже стало. Кое-как помыла ее. И кое-как на постель.
Уход тяжелый. Где в деревне памперсы? Где в деревне лекарства? Ничего нет. Живет фельдшер – пожилая женщина. Вот и все.
Сложность в том, что ходишь за человеком, ухаживаешь и прочее, а сам все равно ждешь. Сами понимаете, чего.
И эти жуткие ноябрьские вечера в чужой темной избе. Лампочка свисает на шнуре. Старое радио. Давно сломанный телевизор. Шкафы, забитые хламом.
Кровать, а на ней почти безжизненное тело. И угасающее сознание. На стенах торчащие гвозди. А на них висят старые куртки. Такое ощущение, что они вот-вот сами по себе взмахнут рукавами. Страшно очень. Одной с умирающим страшно.
Ходишь по темной избе и ждешь утра, как чуда. Чтобы выйти во двор и размести метлой ночную порошу. Принести воды. Имитировать деятельность.
Ходишь и ищешь занятия – пустые и бессмысленные. И уход за телом, которое когда-то принадлежало сестре.
Вечер приносит с собой почти неуправляемую тоску. В такие тихие пустые вечера можно сойти с ума. Или спиться.
Сестра «отпустила» ее только через два месяца. И это время стало для нее адом.
Деревенская администрация помогла исполнить последний долг. Накрыла стол – последний поминальный обед. Мужики заколотили избу.
Приехала домой – в свою квартиру. Не раздеваясь, прошла к углу, упала перед иконами на колени. Так – в пальто – стояла. Плакала и плакала. И хотела пол целовать.
Пошла в душ, почувствовала на себе воду. И поняла, что вот оно – счастье. И нет темной избы. И никто не стонет.
Вышла из душа помолодевшая. Включила телевизор, но смотреть не могла. Слезы текли и текли. Пережила много, намучилась и настрадалась.
Телевизор работал, а она ходила по квартире и трогала каждую вещь, каждый предмет. Гладила и ласкала. И все вдруг представилось родным и дорогим. Тем, без чего не обойтись.
Иногда наша квартира кажется нам клеткой. Наверное, без причины. Ключевое слово здесь – «кажется».
Ридикюль с сахаром от семейных ссор Помню, встретились на отдыхе с одной старушкой. Ей 97 лет оказалось. Думали, что от силы 75. Каталась шустро на велосипеде, в корзинке которого сидел смешной кот. Степенный такой. Улыбка у бабули была белозубая, спина пряма. Любила капри, босоножки. Изредка — длинные сарафаны. Иногда что-то из сумочки доставала. И быстро в рот запихивала. После чего зажмуривалась от удовольствия, немного стояла и продолжала дальше чем-то заниматься.
Была она не одна, а с мужем. Тот предпочитал поваляться в шезлонге с газетой. Иногда, правда, принимался недовольно жаловаться. То сок у него недостаточно холодный, то каша невкусная. Или солнца долго нет. Все это он своей жене высказывал, брюзжа.
Будто выход или заход солнца от нее зависели, ха! Поражала реакция. Бабуля снова доставала что-то из ридикюля, потом молчала, вскоре улыбалась и супруг переставал жаловаться и жизнь текла в прежнем русле.
Прогуливаясь однажды по теплому песку, мы встретились. И бабушка радовалась так беззаботно. Побеседовали. Оказалась очень начитанной и интересной особой, культурной такой.
Кстати, ее звали Элизабет Генриховна. Просто полная противоположность своему мрачному ворчливому супругу. Как тут было смолчать? Она лишь беззаботно расхохоталась и ответила, что муж у нее замечательный. И богатый очень. А такую мелочь, как ворчание, чего бы не простить?
Сама всю жизнь не работает, живет в свое удовольствие. Он ее полностью обеспечивает. Жизнь прекрасна. Да она и не ругается с ним никогда. Как так?
Элизабет Генриховна вдруг поднесла пальчик к губам, раскрыла свой ридикюль и показала мешочек с… сахаром! Кубиками.
— Верное средство от ругани. Он как у меня начинает причитать, я сахар в рот кладу. Сладко, хорошо. Я же с детства сластена! И жизнь замечательной кажется. И совсем не хочется вопить в ответ. А потом и муж успокаивается. Еще кусочек сахара мне от сердца помогает. Однажды положила — легче стало. Теперь тоже практикую. Некоторые пытались меня учить, что сладкое вредно. Только их нет уже лет 20, а я есть. И наслаждаюсь всеми благами! Ну, пойду. Скоро процедуры! — и упорхнула.
Я не верю в существование женщин, которые не хотят замуж. Хотят. Все хотят, мужики.
Просто некоторые, самые «мудрые», подобострастно лукавят и подыгрывают вам.
Говорят то, что вы хотите слышать, чтобы вы любили и ценили их ещё сильнее. Иногда, они и сами начинают верить в то, что не хотят. Уговаривают себя. Мол, сейчас модно не хотеть — и я не хочу.
Но все маленькие девочки — принцессы мечтают вырасти, надеть белое платье с фатой и сказать «Да» самому лучшему мужчине на свете.
Это такая правильная добротная девчачья мечта, которую выросшие девочки загоняют вглубь подсознания в угоду мужскому эгоистично-рациональному взгляду на жизнь. Мол, ну зачем инвестировать кучу денег в не несущий никакой выгоды штамп?
Маша — это Пашина жена. Они жили вместе почти 8 лет, просто не были расписаны. У них был общий сын, общий дом и общая постель. Не было общего штампа.
Однажды Паша, молодой (42), здоровый (он бегает), успешный (свой бизнес) человек поцеловал жену и утром уехал на работу. Спустя час у него оторвался тромб, и Паша умер. Мгновенно. За рулём. Слава Богу, больше никого не убил, въехал в столб. За рулём несколько секунд был мёртвый человек.
Маша о смерти мужа узнала только вечером. Когда он вовремя не пришёл домой. Из больницы, куда отвезли Пашу, позвонили Пашиной маме. По документам Паша не женат, в телефоне есть Маша, но кто такая эта Маша?
Пашина мама ненавидела Машу всю Машину жизнь. Поэтому не пригласила Машу на Пашину смерть.
Маша убаюкивала на руках двухлетнего Матвея Павловича, который совсем недавно научился говорить»папа», и страдала. Она потеряла любимого человека, потеряла своё спланированное завтра, потеряла защищённость и надёжное плечо. Как жить теперь? Безработная мать-одиночка…
Маша за две недели похудела на 9 килограмм. По килограмму за каждый прожитый вместе год. Маша давно мечтала похудеть после родов, а Паша всегда любил исполнять её мечты. И вот. Даже после смерти…
Матвея они зачали в Венеции. Венеция — была Машиной мечтой, которую Паша с радостью исполнил. Я шутила, что медовый месяц и свадебное путешествие у них было, а свадьбы — не было. Предлагала свои услуги, как ведущего.
— Я для вас бесплатно отработаю, — уговаривала я, смеясь. — Ну, за еду. За салат «Цезарь». Или Оливье. И горячее. Обязательно горячее…
— Оль, ну мы правда не понимаем, кому нужны эти пережитки, — смеялся в ответ Пашка. Маша не смеялась. Молчала. Она была хорошая жена. Гражданская. Поддерживала мужа.
Тема угасала сама собой, потому что в неё никто не подбрасывал дровишек.
…Маша, убитая горем, звонила свекрови и спрашивала, когда и во сколько ей приехать в морг, чтобы попрощаться.
— Ты кто такая? — холодно спрашивала Пашина мама. Отсутствие штампа и наличие горя дало ей право так сказать. Она все 9 лет не любила Машу. Так бывает, когда мама очень любит сына, и считает любой его выбор недостойным.
— Я — жена, — Маша всхрипывала в трубку.
— Покажи штамп, — свекровь безжалостно била наотмашь.
— Я мама вашего внука…- напоминала Маша.
— Матвей ещё малыш, ему не нужны эти эмоции…
— Матвей должен попрощаться с папой…
— Не должен. Я считаю, что это лишнее. Травмировать ребёнка незачем.
Пашина мама показала, кто здесь главный. Она. Она решает, где будет похоронен Паша, и что лучше для его сына. А Маша — никто. Никто такая.
Маша рыдает у меня на плече. Эта социальная несправедливость душит её, и даже немного отодвигает на второй план саму трагедию.
— И всё из-за этого чертового штампа, Оля? — спрашивает она, и поворачивает ко мне своё опухшее от слёз лицо.
— Тише, Маш, Матюшу разбудишь…
— Нет, ты мне скажи…
Я иду на кухню заварить Маше успокоительный чай. Я тоже не попала на похороны друга. Потому что я — прежде всего Машина подруга, а Маша — никто.
Но Маша узнала через друзей время прощания и пришла в морг.
Морги сейчас модные, в них тоже есть электронная очередь. Маша вошла в зал ожидания, и увидела… всех. Всех родственников и друзей. Они стояли вокруг рыдающей Пашиной мамы плотным кольцом поддержки.
Маша остановилась в нерешительности. На табло было написано, что прощание с Павлом состоится через 10 минут. Маша села напротив концентрированного скопления Пашиной родни.
К ней подошла тётя Юля, у которой они с Пашей часто гостили, дядя Гриша, которому Паша, владелец автосервиса, всегда чинил машину бесплатно, и Валерка, лучший Пашин друг. Все обняли Машу и… вернулись к маме.
Наконец, табло известило, что можно пройти в зал для прощания. Маша встала и тоже двинулась к залу.
И вот тут Пашина мама спросила громко:
— Ты кто такая?
— Тёть Нин, ну не надо, — сказал Валерка. — Ну не время сейчас…
— И правда, Нин, не надо… — поддержала тётя Юля.
— А кто она такая? — грозно спросила Пашина мама у мгновенно поникшей родни.
— Я — жена, — тихо напомнила Маша. У неё не было сил на борьбу. Она просто хотела поцеловать в последний раз человека, которого целовала 9 лет.
— Мой сын не женат, — прошипела Пашина мама.
На эту сцену стали оглядываться другие родственники других усопших.
Перед Машей закрылись двери, за которыми был её Паша. Маша села. На пол. Прямо осела, подавленная горем. Спустя пять минут из дверей выскочил Валерка, подхватил её под руки и затащил всё-таки в зал.
Маша попрощалась с Пашей. Она не узнала его в гробу. Когда машина врезалась в столб, Пашино лицо сильно пострадало. И ему нагримировали новое. Чужое. Маша поцеловала чужого, холодного мужчину в лоб и вышла из зала в гробовом (какое подходящее слово!) молчании.
Маша рассказывает мне эту историю в десятый раз. Я понимаю, что так она по слову, по капельке выпроваживает боль. Поэтому я слушаю. Молча. Мешаю чай.
— Почему ты не дожала его, Оль? — Маша возникла за спиной так неожиданно, что я вздрогнула.
— Кого?
— Пашу.
— Маш, ты о чём?
— Ты всегда приставала к нему, почему он не женится на мне. В шутку, в прибаутку, но давила. А он отшучивался.
— Маш, а почему ты молчала? Почему давала ему возможность думать, что не хочешь за него замуж? Почему среди всех исполненных им твоих мечт не было самой заветной, самой главной?
— Он не хотел. Не считал нужным. А я хотела, чтобы он сам захотел!
— Какая глупость! Маша, он у тебя рыбак. Его лучший отдых — удочка и Селигер. Но он объездил с тобой все отели всех курортов. Потому что этого хотела ты! Ему твоя Венеция ни разу не сдалась. Он её не хотел!!! А ты — хотела. И его счастье — видеть, что ты счастлива, исполнять твои мечты. Он любил тебя.
— Вот. Вот в этом и дело. Любил. А жениться не хотел.
Я молчу.
— Знаешь, года 4 назад мы сильно поссорились ночью, и он ушёл, хлопнув дверью. А я осталась дома, сидела, обняв подушку, и думала о том, что… ведь он имеет полное право не вернуться. Он свободный мужчина. Ничей. Красивый. Высокий. Его тут же подберут.
Что его тут держит? Я? У меня всё как у всех. Нигде не поперёк. И я поклялась себе, что если он вернётся, я не буду ему перечить. Буду жить и любить. И в рот смотреть. Потому что когда он счастлив, то и я счастлива.
— Вы, ребят, в вашем соревновании, кто кого сделает счастливее, потеряли навык коммуникации, — сержусь я. — На, пей чай. Я пойду проверю Матюшу…
Я сижу у кровати Матвейки, который распластался звёздочкой, выбился из-под одеяла и спит в позе летящего супермена. Он очень похож на Пашку. Копия. Вот он, Пашка, только маленький…
И вот что я думаю, ребят, про ваши гражданские-негражданские браки.
Это, конечно, ваше дело — жениться/не жениться. И всё чаще мужики, качественные, хорошие, порядочные мужики выбирают не ставить штамп. Нивелируют ценность института брака.
— Мне это не нужно, — говорят мужчины.
— Это пережиток, — говорят мужчины. — — Это же просто штамп, — говорят мужчины.
— Да-да, — вторят им женщины. На которых они не женятся. Молчат. Поддакивают.
Ну, чтобы не делать мозги. Потому что иначе он может взять и уйти. Навсегда. Ночью. В свою свободу. И никаких обязательств. Только общее прошлое, но его к делу не пришьешь.
Но брак, ребят, — это как бы публично зафиналить выбор. Сказать социуму, который клубится вокруг тебя, живёт в соседней квартире, работает в соседнем кабинете, едет рядом с тобой в маршрутке, стоит в очереди к врачу, мол, ребят, я искал- искал, но лучше вот этой женщины — не нашёл. Я её выбираю.
Брак — это когда ты наигрался в свободу, и берёшь новую высоту — ответственность. Это тоже весёлая игра. Врослый такой квест. Ты, мужик, глава семьи. Вот штамп. Вот свидетельство о браке.
У общества есть правила. Например, выбрал — женись. Или там… проезд на электричке стоит 50 рублей. У тебя есть этот полтинник, но ты думаешь: зачем платить, если можно не платить? Можешь проехать всю жизнь бесплатно. Зайцем. И ещё посмеяться над теми идиотами, кто оплатил проезд.
А может ведь и не повезти. И контролёры высадят тебя с поезда. И штраф сдерут. Понимаешь? Жизнь может содрать такой штраф, что ты похудеешь от стресса на 9 килограмм за 2 недели …
Так что, можете закидать меня примерами счастливых нерасписанных семей, но я не верю в существование женщины, которая не хочет замуж. Просто в эти ваши образцовые семьи ещё не пришли контролёры…
Мужчины, женитесь на женщинах, которых любите. Женитесь и любите их законно. И в горе, и в радости. В болезни и здравии. Пока смерть не разлучит вас…
