Однажды я спросила у своей мудрейшей бабушки: «Что делать, если любишь человека?»…Она ответила не раздумывая: «Оставить его в покое»…
Я тут же задала противоположный вопрос: «А что делать, если не любишь?»…Она ответила точно так же: «Оставить его в покое!»…
Посмотрев на мою озадаченную рожицу, бабушка пояснила: «Так честнее всего: нельзя мучить ни любимого, ни ненавистного человека. Если ваша любовь взаимна — всё будет! Если нет — не будет ничего.
И запомни: даже в счастливых отношениях нужно как можно чаще оставлять человека в покое…тем дольше они останутся счастливыми!»…
Спустя много лет, окунувшись в море практики, я поняла, что бабушкин совет стоил многих томов психологии отношений Он неизменно работает.
Татьяна Черниговская: Если тебе скучно жить — ты совсем дурак
Доктор филологии и биологии — лицо и посол современной науки в Петербурге. Профеcсор СПбГУ, она не только ввела психолингвистику в учебную программу, но и популяризировала эту дисциплину, изучающую взаимоотношение языка, мышления и сознания для ширнармасс.
Только Татьяна Владимировна может так легко и просто рассказать о принципах работы мозга — и это делает ее и самым любимым лектором на родном филфаке.
После ваших лекций понятно, что мозг постичь невозможно. Поэтому разрешите, я буду задавать вам бытовые вопросы? Например, как ваш исследовательский опыт помогает в житейских ситуациях?
Мне кажется, я обладаю сильной интуицией, потому что тогда, когда я ей не доверяла, а действовала так, как говорил мне рациональный мозг, я совершала крупные ошибки. Я знаю наверняка: если внутренний голос — это без всякой мистики, метафорично — подсказывает не делать что-либо, то всегда оказывается прав. Основные решения моей жизни — интуитивного сорта. Я не высчитываю ходы, хотя и умею это делать.
Понимают свою интуицию люди зрелые, а ум и зрелость зачастую никак не связаны. Например то, что человек инфантильный принимает за интуицию, может оказаться банальной тревогой.
Важно внимательно «прислушиваться» к своим ощущениям. Даже те, кто постоянно выступают публично, на вопрос: «Волнуетесь ли вы?» — почти всегда отвечают: «Да, волнуюсь».
Много лет назад на конференции в Германии я познакомилась со знаменитым ученым Карлом Прибрамом. Я, честно говоря, была уверена, что этот классик нейрофизиологии давно умер… Но он оказался не просто живым, но исключительно жизнелюбивым, загорелым мужчиной в красном свитере с очередной молодой женой. По утрам мы вместе завтракали, и однажды я решила задать ему важный профессиональный вопрос, а он попросил: «Татьяна, после моей лекции! Я страшно волнуюсь!» Тут я подумала: надо уезжать! Если сам Прибрам волнуется перед выступлением, то всем остальным нужно уползти в нору и рот не открывать.
Факт: в здравом уме и твердой памяти человек волнуется. Если он настолько обезумел, что уверен в себе полностью, то его природа накажет: что-то забудет, потеряет нить рассуждений или упустит драйв. Драйв — очень важное слово. Я не могу предвидеть, удачной ли будет лекция, хотя у меня большой опыт. Печенкой знаю то, что буду рассказывать, под наркозом могу читать, а лекция иной раз вообще не идет — нет драйва. Иногда же такая сложная тема, что я сама не знаю, как ее подавать, — а мысль летит, сверкает! Сама вижу, как сверкает, — и все видят! Как это выходит?
Вы так потрясающе держитесь на публике, что в вас больше актерского, чем в некоторых актерах.
Я вам без лукавства отвечу — в этом нет никакой моей заслуги. Опять же — либо идет, либо нет. Настоящий актер научен, надрессирован, это у него профессиональное — он накачивает себя ролью: так Смоктуновский жил Гамлетом, вообще не выходил из образа. Я этого не умею, и мне это не нужно. Блеск может удачно включиться — и это очень зависит от того, с кем я разговариваю, от того, есть ли у нас общее поле. А если мне что-то не нравится, не возникает контакта, то я начинаю злиться на себя. Я не внешним миром недовольна, а собой: зачем согласилась на беседу?
Мне кажется, у вас есть такое качество, которое позволяет освоить что угодно, — любопытство.
Абсолютно точно! Я лентяйка, откровенно вам скажу. Занимаюсь только тем, что мне интересно. В противном случае превращаюсь в страшную стерву. Понятно, что я могу делать то, что мне не нравится, — мы все иногда должны. Но только не в серьезных вопросах: не в науке, не в важном разговоре.
Вы поэтому выбрали сферу, где все постоянно меняется?
Да! И мне интересно преподавать, потому что я периодически отказываюсь от того, что сама же говорила два года назад. Слушатели веселятся! Часть ходит на лекции в Москве и Петербурге из года в год: «Вы, — говорят, — все время новое рассказываете!»
У меня нет учебника, и, вероятно, я никогда его не напишу: утром я думаю одно, а вечером окажется, что все это уже неправда. Я реально действующий ученый, и я в курсе всего, что происходит. Недавно мы считали, что неандертальцы нам не родственники, умершая ветвь, а оказалось, что эти гены живы в современных людях. Более того, возможно, они говорили и даже имели обряды. Все это полностью меняет наше представление об истории Homo sapiens. Наука все время получает совершенно новые сведения.
Близки ли мы к глобальному открытию, которое может перевернуть нашу жизнь?
Все ждут сенсаций, но никакие открытия нельзя спрогнозировать. Они происходят сами по себе, в том числе во сне. Можно гулять по лесу или жарить котлеты — и тут тебя ударит.
Чаще всего так и происходит.
Это происходит только так и никак иначе! Открытие нельзя сделать по плану. Правда, есть существенная добавка: они приходят подготовленным умам. Понимаете, таблица Менделеева не приснилась его кухарке. Он долго работал над ней, мозг продолжал мыслить, и просто «щелкнуло» во сне. Я так говорю: таблице Менделеева страшно надоела эта история, и она решила ему явиться во всей красе.
То есть открытие еще и выбирает, кому явиться?
Даже если эти невероятные данные явятся случайному человеку, что невозможно, он их не поймет! Бесполезно являться. Все требует подготовки.
Что касается сенсаций, то хотя физика и не моя область, открытие гравитационных волн сносит крышу: там начинаются фокусы с пространством и временем, совсем опасные. Еще я страшно увлечена тем, что происходит в генетике, мне ужасно жаль, что я не специалист в этой области. Меня восхищает, как научились работать с древнейшим материалом: еще пять лет назад было почти невозможно исследовать останки людей, умерших лет десять назад, а сейчас занимаются образцами, которым двести тысяч лет. Это кардинально все меняет.
Получается, сейчас основной фокус ученых на том, кто мы такие. А как насчет необъяснимых способностей?
Я отношусь к таким провокационным темам спокойно. Если мы чего-то не знаем, то не значит, что этого нет. Беда людей в том, что они слишком много о себе думают. С этим у меня полный порядок: я не считаю себя слишком умной, хотя то, что я не дура, очевидно. И у меня нет иллюзий на тему того, что я много знаю: чем дальше, тем больший ужас меня охватывает от осознания того, что я не просто многого не знаю, но и кое-чего не понимаю вообще. Когда меня спрашивают, есть ли телепатия, я отвечаю, что вполне это допускаю. Если вы увидите человека, который сатанинским глазом смотрит — и двигает предмет хотя бы на три миллиметра, это конец. Все наши знания законов природы говорят о том, что этого не может быть. Если это произошло, мы должны выдохнуть, пойти помолиться Николаю Угоднику, опрокинуть хреновухи и заесть груздем со сметанкой.
Вы верующий человек?
Да, но не воцерковленный, в традиционное православие меня крестили во младенчестве. Я отношусь к вере серьезно. В любых других религиях я не вижу ничего интересного для себя, кроме философских аспектов.
Ваши родители — ленинградские ученые, вера в те годы была достаточно запретной темой. Как произошло, что вам ее передали?
Тогда все происходило тайно, разговоров на эту тему в семье не было. Думаю, это произошло не без влияния дедушки и бабушки. У меня была чудесная и трогательная бабушка. Она не дожила трех месяцев до ста лет и была умнее меня в восемьсот раз.
Как вы встроились в нашу прокрустову систему образования, обладая такой живостью?
Технически дело было так: сразу после окончания кафедры английской филологии в университете я начала преподавать, и мне быстро стало страшно скучно. Я даже не могу описать насколько. Такая тоска взяла! Я подумала: неужели вот на это я потрачу свою единственную жизнь?
И ушла. Не просто от преподавания, а вообще из этой области. Я тогда была уже замужем, приехала к родителям и сообщила им, что бросаю работу и ухожу в Институт эволюционной физиологии и биохимии имени Сеченова. Они так с сожалением на меня посмотрели…
Было трудно, пришлось изучать сенсорную физиологию, биофизику, биоакустику. Я сдавала кандидатский минимум без профильного образования: как поэма Шелли подходит для экзамена по биофизике?
Так же, как и Уолта Уитмена, вероятно? То есть из невыносимо женского царства филологии вы — красавица…
Красавица — и умница, вы забыли! (Смеется.)
И умница, конечно же, попадаете в общество скорее мужское.
На самом деле в академической среде много умных и красивых женщин. Мне часто говорят, что женщинам трудно, ведь их намеренно не пускают мужчины — это не вполне так. Я ни разу с этим не столкнулась. Сложность другая. Мужчина может себе позволить роскошь прийти на работу в мятом пиджаке, драном свитере и с похмелья.
Особенно русский мужчина.
Да и что с него взять: он формулу такую доказал, что держись! А женщине нужно всегда прилично выглядеть и одеваться. Это дополнительные затраты, ментальные и физические — все время быть в тонусе. Нужно быть женой, матерью, варить обеды. Я, например, обожаю готовить. Вот ехала к вам и думала над новым вариантом лукового супа, надо будет вечером попробовать.
Вы как-то упоминали, что не любите психотерапевтов, но ведь это тоже путь познания себя?
Если они не нужны мне, это вовсе не значит, что они не нужны другим: масса людей сами с собой справиться не могут. Известно, что для того, чтобы тебя не раздирало изнутри, нужно выговориться. Для этого существуют исповедники, подруги — и психотерапевты. Заноза, если ее вовремя не вынуть, устроит заражение крови.
Люди, которые молчат и держат все в себе, находятся не только под серьезным психологическим или даже психиатрическим риском, но и под риском соматики. Любой профессионал со мной согласится: все начнется с язвы желудка. Организм един — и психика, и тело.
Кстати, многие считают, что я психолог. И у меня много друзей и коллег этой профессии. А вот кого терпеть не могу, так это психоаналитиков. Я тут присоединяюсь к Набокову, который даже имени Фрейда не произносил, а называл его не иначе как «этот венский шарлатан». Я с ним согласна — тот заморочил голову человечеству на целое столетие.
А как вы себя регулируете?
Ничто не может быть лучше разговора с интересными собеседниками, хотя в моих отношениях с близкими подругами нет манеры все друг другу выкладывать. Я люблю смотреть на море, горы или лес — природа приводит меня в чувство.
Беседы с самой собой мне не помогают, и рациональный разбор ситуаций не утешает. Я и так понимаю, что где-то надо было поступить по-другому, но так как все уже произошло, смысла рефлексировать нет — получается замкнутый круг. Я могу проанализировать ситуацию и решить вести себя определенным образом, а потом в четыре секунды все ломается. Это говорит о серьезной вещи: насколько мы не хозяева себе.
Действительно пугающая мысль — а кто на самом деле в доме хозяин? Их слишком много: геном, психосоматический тип, масса других вещей, включая рецепторы. Хотелось бы знать, кто это существо, принимающее решения? Про подсознание вообще никто ничего не знает, лучше эту тему сразу закрыть.
Вы анализируете свои сны?
Не умею и плохо их помню. Но я просыпаюсь в определенном состоянии, и если есть неприятное ощущение — вот тут надо насторожиться. Может быть, ты сам еще не поймал сигнал опасности, а мозг уже поймал.
Может ли мозг вскипеть?
Может! Нужно к себе прислушиваться. Иногда стоит бросить дела и поехать в Венецию, погулять, не ждать, пока мозг скажет: «Привет, меня зовут Альцгеймер! Запомнила? Ах не запомнила? Повторяю еще десять раз». Доиграться бы не хотелось, но это не в нашей власти.
В нашей власти затормозить скорость изменений — люди должны работать головой, это спасает мозг. Чем больше он включен, тем дольше сохранен. Наталья Бехтерева написала незадолго до ухода в лучший мир научную работу «Умные живут долго». И когда я смотрю на полки с книгами, даже злость берет: они здесь будут стоять, а я к праотцам отправлюсь, так их все и не прочитав, потому что нет на это времени.
Я совершенно искренне не понимаю людей, которые говорят, что им скучно жить. Это как? Вокруг столько фильмов, книг, музыки — а природа какая невероятная! Если тебе скучно жить — ты совсем дурак.
А художественную литературу вы читаете?
Конечно! Это для меня самая большая радость. Была бы у меня возможность, я бы лежала на диване и читала Набокова или Гоголя. Вот майор Ковалев смотрит с моста в воду и думает: «Много ли там рыбы бегает?» Только гений мог написать такое, бриллиант в каждом предложении. Или Бродский: от восторга замирает весь организм.
Если бы вы могли прямо сейчас получить от судьбы карт-бланш на то, чтобы освоить абсолютно новую область, что бы это было?
Музыка и, возможно, математика. Но у меня нет никаких данных ни для того, ни для другого. Они требуют совершенно других мозгов. Когда слушаешь Малера или Брамса, голову просто сносит. Гении.
Гениальность можно спрогнозировать? Нет. Бывает, что гений не распознан, но мы об этом в таком случае никогда не узнаем.
Есть ли возможность построить систему образования так, чтобы она давала ребенку максимум инструментов для открытия способностей? Я вижу проблему: образование будет распадаться на элитарное и обычное, что влечет за собой социальные неприятности. Хорошее образование будет очень дорого стоить и приведет к абсолютному расслоению общества.
Но может быть, так и надо?
Это не либерально и не демократично, но так устроена жизнь, нравится нам это или нет. Зайчик не становится орлом.
Проблема зайчика в том, что он может положить на то, чтобы стать орлом, всю свою жизнь.
Тогда плохо его дело. Лучше бы ему стать самым красивым, пушистым и прытким зайчиком.
Для этого и нужны психотерапевты.
Это правда. У людей неправильные установки, они считают, что, например, повар хуже, чем дирижер. Это не так: гениальный повар перекроет всех дирижеров, я вам как гурман говорю. Сравнивать их все равно что кислое и квадратное — неправильно поставлен вопрос. Каждый хорош на своем месте.
На одном из моих выступлений у женщины с последнего ряда все время звонил телефон.
Она торопливо отвечала на звонки, наклонялась, чтобы не привлекать внимания, прикрывала рот ладошкой и говорила шёпотом, но это всё равно мешало.
Обмен энергией с залом — вещь очень хрупкая, она осыпается от любого отвлекающего фактора и приходится каждый раз восстанавливать её заново.
Я делала вид, что всё в порядке. А что мне оставалось?
Мы не в школе, и я не учитель: «выгонять из класса» — не моя компетенция, а воспитание взрослых людей — не моя зона ответственности.
Поэтому я продолжала работать, но внутри меня скребло раздражение. Я трактовала ее поступок как неуважение — ко мне и к залу.
У нас у всех могут быть неотложные дела — это понятно — но если отключить телефон на пару часов — мир не рухнет, ну или можно, в конце концов, выйти из зала — и в коридоре порешать свои вопросы.
После выступления обычно автограф-сессия и общая фотография на память. Я люблю эту часть — она неформальная, можно смеяться, болтать, обмениваться впечатлениями.
Мы выстроились для общего фото, и я увидела, что женщина с последнего ряда — так и сидит.
Даже не встала, не подошла — уткнулась в свой телефон…
«Вот зачем приходила? — внутри меня бурлило недоумение. — Или ей настолько не понравилось?»
Мне было неприятно.
Потом все разошлись, меня увели организаторы, я переоделась в гримёрке и, готовая стартовать в аэропорт, с букетами проходила мимо гардероба, когда вдруг увидела, как из актового зала на втором этаже, где только что было выступление, выходит парень и… выносит на руках ту самую женщину.
Выносит и аккуратно спускается с ней по лестнице и бережно усаживает её в инвалидное кресло, припаркованное у входа.
Я застыла у выхода. Мне было ужасно стыдно. За все те мысли, которые я думала про эту женщину и ее «невоспитанность».
Она не вышла из зала, потому что просто не могла. Более того, зал не был предусмотрен для людей с ограниченными возможностями — и это вопрос ко мне и к организаторам, а не к ней.
Но её эти трудности не остановили — и она пришла на выступление. Ей помогли прийти…
Мне очень захотелось к ней подойти. Извиниться, убедиться, что всё в порядке и поблагодарить за урок.
И я к ней подбегаю, она оборачивается, узнаёт меня и мы с ней одновременно говорим:
— МНЕ ТАК НЕЛОВКО, ПРОСТИТЕ!
И засмеялись.
И оказалось, что она уезжала с огромным чувством вины за эти звонки, их не должно было быть, но дети потеряли ключи и никак не могли состыковаться, и названивали-названивали, и проще было ответить и решить вопрос, чем скидывать звонки.
А я извинилась за зал, не оборудованный пандусами, и за то, что я была настолько невнимательна к ней, и вообще, за все недоразумения.
Я подарила женщине книги, которых ей не хватило, а у меня в чемодане были целых две, и упаковку пирожных — мне до дома добираться около восьми часов с перелетом, пирожные просто не доживут — и сто раз сфоткалась (она постеснялась позвать меня, и очень зла была на сына, который в пробке застрял и опоздал).
И расстались мы в итоге, влюбленные друг в друга.
Каждый раз, когда в жизни всё идёт не так, как мне хочется, я выбираю думать, что в этой ситуации просто слишком много неизвестных.
И вместо того, чтобы думать плохое, стараюсь думать, что просто всё не так , как кажется.
Это две мои мантры, на которых я, как на качельках, балансирую в реальности:
Уже несколько раз было, когда я теряла надежду, глядя на ситуацию со стороны.
Вот, например, муж у подруги заболел, потом еще сильнее заболел, потом совсем сильно и впал в кому. Проходит неделя, две, три, месяц — а она продолжает биться, его показатели становятся все хуже, он уже давно, скорее, мертв, чем жив.
И окружающие ее поддерживают, помогают, собирают деньги, ищут врачей — а сами без нее уже вздыхают и думают о том, что уже все, конец, ну, нельзя пролежать в коме столько месяцев и выйти из нее не овощем. Или вообще выйти из нее. И я так думала, к сожалению.
А подруга бьется, как в стену, — месяц, другой, третий… и муж приходит в себя! А потом такими темпами начинает выздоравливать, что через полгода выходит на свою старую работу, а через год уже участвует в любительских забегах.
Или вот еще: у меня одноклассник еще в начальной школе попал под машину, было страшное повреждение мозга, тоже кома, год в больницах — вышел совсем другим человеком. Был очень умненький, невероятно обаятельный мальчик, а вышел… ну, страшно сказать, что его родители пережили.
Здоровье у него довольно быстро восстановилось, но личность была уже совсем-совсем другая. И тоже — все вокруг вздыхали, что вот потеряли парня. А мама бегала за ним, вытаскивала из каких-то притонов, лечила от наркомании, плакала перед учителями, носила взятки директору.
И вот сейчас это — потрясающий просто мужчина. Умный, успешный, прекрасный муж, заботливый отец. И с родителями отношения очень нежные. Не зря они за него бились.
Или не такие критические случаи, а банальные какие-то. У меня есть знакомая девочка — поразительной красоты, долго работала моделью и все такое. Вышла замуж по большой любви за очень умного, но поразительно некрасивого мужчину, родила дочку — ну, точную копию папы!
Я тайно дочку жалела, думала, как же ей будет жить с такой внешностью на фоне ослепительной мамы? А мама умирала от счастья и искренне считала свою дочь чудом из чудес и самой лучшей раскрасавицей.
И наряжала как раскрасавицу, и фотографировала, и хвасталась искренне, и вздыхала, что вот какое же счастье, что дочке достались и такие глаза, и волосы, и улыбка.
И тут я смотрю — а дочка-то и правда выросла в раскрасавицу! Причем не в стандартную, как мама, а в такую — раз увидишь и больше никогда не забудешь.
Да, и просто: я три года назад уезжала из Москвы и у нескольких подруг были дети подростки, ужасно противные. Учится не хотят, хамят, канючат, истерят, устраивают из своей комнаты жуткий свинарник — фу, просто!
Приехала сейчас — а тех ужасных подростков будто НЛО забрало и на их месте вдруг поселились чудесные, умные, ироничные и очень-очень хорошие молодые люди и девушки. Такие — что всю ночь бы с ними говорить и чувствовать счастье.
Я к чему все это? Не бросайте своих, даже, когда уже все вокруг разочаровались и крутят пальцем у виска — просто не бросайте.
