Игорь Кириллов родился 14 сентября 1932 года в Москве.Его отец — Леонид Михайлович — был военным, фронтовиком, а мама — Ирина Вениаминовна — библиотекарем во Дворце культуры ЗИЛ (тогда ЗИС) у нас на «Автозаводской».

В семье царил культ русского языка — безупречного, чистого, что впоследствии станет «визитной карточкой» главного диктора страны, помимо его незабываемого голоса — низкого «серебристого» баритона. В 1955-м он окончил Высшее театральное училище имени Щепкина, а спустя два года начал работать на телевидении. Изначально Кириллов был помощником режиссера музыкальной редакции, но позднее стал диктором.

Кириллов в том числе вел передачи «Последние известия», «Новости» и «Голубой огонек», а также больше 20 лет — новостную программу «Время». С 1965-го и до конца 1980-х годов диктор был комментатором Парада Победы на Красной площади. В 1990-е Кириллов вел программы «Взгляд», «Телескоп», «Экслибрис», был художественным руководителем канала «Деловая Россия».

С 2000-го работал диктором отдела телепроизводства дирекции оформления эфира на Первом канале. Более 20 лет он вел программу «Время». Кириллов был бессменным ведущим парадов 9 мая на Красной площади в современной России, а также диктором на парадах в СССР с 1965 по 1980-й.

Образ Игоря Кириллова мгновенно возникает перед глазами при упоминании слова «диктор». Он стал, пожалуй, самым узнаваемым ведущим, олицетворявшим эпоху советского телевидения. С интеллигентной внешностью, скромной улыбкой и фирменным голосом, по которому мы будем скучать. 

Игорь Кириллов мечтал стать постановщиком, но во ВГИКе его приняли не на режиссерский, а на актерский факультет. Спустя год он перевелся в «Щепку», а после выпуска попал в труппу Московского театра драмы и комедии.

Судьбу Кириллова решил случай: однажды молодой человек услышал о конкурсе дикторов, решил в нем поучаствовать и неожиданно для самого себя выиграл. На следующий же день Сергей Захаров подошел к Игорю Леонидовичу и сообщил, что у него эфир через два часа.

Отныне Кириллов считал, что у него два дня рождения: на свет он появился 14 сентября, ну а впервые засветился на экране — 27-го. С того момента многое изменилось: страна, телевидение, сам Игорь Леонидович. Что же помогало легендарному диктору сохранять оптимизм, несмотря на удары судьбы?

Итак, в далеком 1957-м Кириллов начал работать на Шаболовке помощником режиссера Музыкальной редакции ЦТ, а спустя два месяца попал в дикторы. В начале 70-х ведущему пришлось покинуть свой второй дом из-за переезда в Останкино.

Первый эфир программы «Время» на новом месте расстроил мужчину до слез: все вокруг казалось холодным и неприветливым. Но Игорь Леонидович был профессионалом, так что быстро приспособился к другим условиям.

Более 20 лет Кириллов возглавлял дикторский отдел Первого канала. Он вел трансляцию парадов на Красной площади, «Голубые огоньки», «Песню года», «Телескоп», «Спутник телезрителя». В 90-е звезда ТВ был консультантом службы генерального продюсера компании «ВИD» и преподавал.

Игорь Леонидович остался единственным из ныне живущих дикторов, имеющих звание народного артиста СССР. Его голос звучал за кадром «Воспоминаний о будущем», а в фильме «Зависть богов» Кириллову сыграл роль-камео.

К слову, в картину Владимира Меньшова вошла реальная история, рассказанная телеведущим: в 1968-м из-за задержки телетайпа пришлось тянуть время, пока редактор информационной программы Юрий Владеев полз с последними страницами, держа их в зубах, под прожекторами, камерами и столом.

Так что же превратило Игоря Кириллова в знаковую фигуру для ТВ? Он словно был создан для роли ведущего: приятный тембр голоса, грамотная речь, поставленная отцом, редактором военного издательства, выдержанный темп чтения. Так и возник образ идеального интеллигентного диктора, которому доверяли зрители.

С Ириной Игорь Кириллов познакомился, когда им обоим было чуть больше 10-ти лет. Они родились в одном роддоме, играли в одном дворе в прятки, догонялки и другие детские игры тех лет, бегали со сверстниками по соседним дворам, лишь ненадолго расставаясь — на время уроков в школе. В те годы мальчики и девочки учились раздельно.

После 7-го класса Игорь и Ирина уже всегда и везде были вместе. Став студентами, сыграли свадьбу. Всю жизнь работали вместе на телевидении в одной редакции: он — диктором, она — звукорежиссёром.

Прожили в любви и согласии полвека, пока смерть не разлучила их — в 2004 году Ирины не стало. Очень красивая пара на фотографии. Красивые — во всех смыслах — люди.

ВИТАЛИЙ ВУЛЬФ

Скучаю по нему бесконечно.
По его звонкам, По его «Серебряному шару», по нашим разговорам. У меня до сих пор хранится нераспечатанный флаконе духов Habit Rouge — его последний подарок. «Разве ты не знаешь, что Марлен Дитрих
дарила именно эти духи тем, кого любила?» Как это было сказано! С какой неповторимой интонацией наигранного презрения, надменной насмешки и искреннего сочувствия!

Впрочем, Виталий Яковлевич великодушно прощал мне мое невежество. Тем более что я честно тянулся к знаниям. Мне повезло: моя жена и я входили в его ближайший круг. За какие заслуги — не знаю. Скорее всего, ни за какие. Он иногда позволял себе такие прихоти.

Близких друзей Вульфа осталось совсем немного. Иногда жизнь нас сводит, и нет другой более захватывающей темы, как снова начать обсуждать нашего старшего друга: «А помнишь, как Виталик сказал?». Помнить всего нельзя. Но Вульфа забыть невозможно.

Вначале я ему не понравился. Это же всегда чувствуешь, когда человек к тебе расположен, а когда выпускает свои колючки, как только ты оказываешься поблизости. Я даже сейчас не вспомню, что он такого мне говорил. Но всегда с подковыркой, злой ехидцей и как будто даже тайной обидой непонятно на что.

Впрочем, почему непонятно? Понятно. Я был моложе его на целую жизнь. И он долго не мог мне этого простить. Но потом как-то смирился, и общаться с ним стало гораздо легче и приятнее.
Так случилось, что последние двадцать лет мы жили с ним по соседству.

У меня вообще было чувство, что он все время обретался где-то поблизости. Это ощущение усиливалось его еженедельным присутствием на телеэкране и ритуальными телефонными звонками по утрам, начинавшимися с насмешливого вопроса: «Ну и что у вас происходит?»

Мне, как правило сообщить было нечего. Зато с ним постоянно что-то происходило. Виталий Яковлевич Вульф знал всех, бывал на всех московских театральных премьерах и, как правило, находился в эпицентре самых заметных столичных событий.

Этот звонок имел у нас с женой кодовое название «Час Вульфа». Потому что каждый разговор с ним длился не меньше часа. Но он больше не старался меня поддеть, уличить в невежестве или незнании каких-либо театральных тайн, лордом-хранителем которых он сам себя назначил.

Тут состязаться с ним действительно было бессмысленно. Он помнил даты, имена, цвет неба в момент первой исторической встречи и последнего расставания. У него была фотографическая память на стихи и письма, из которых он мог цитировать по телефону или на камеру целыми абзацами наизусть без всякой подготовки и телесуфлера. Он был мастером монолога. Каждый его рассказ — как новелла. Каждый разговор — как одноактный спектакль.

Я думаю, он бы гениально мог сыграть «Человеческий голос» Жана Кокто. И неважно, что эта монопьеса — про женщину, которая пытается удержать уходящего любовника своим горячечным лепетом и завываниями по телефону. Никто лучше него не знал этот репертуар. Никто не был способен так хорошо понять и прочувствовать эмоции человека, хватающегося за телефонную трубку как за последнее спасительное приспособление.

Впрочем, на такие смелые эксперименты Виталий Яковлевич вряд ли бы когда-нибудь отважился. Он предпочитал держать свои привязанности и личные драмы при себе. Обожал обсуждать чужую жизнь, но никогда не нарушал границы собственной privacy.

Это было его любимое английское слово, жизненное кредо: никогда не выходить из образа элегантного, просвещенного господина, сидящего в неизменной позе нога на ногу в старинном кресле красного дерева.

Таким он вошел в жизнь миллионов телезрителей, когда с легкой руки Влада Листьева была запущена в эфир его программа «Серебряный шар». Случилось это, когда ему уже было сильно за шестьдесят. И жизнь, казалось, почти прожита. Но нет, она только начиналась!

Вульф обладал поразительным свойством всех русских интеллигентов: не замечать скучных будней. Для него их как будто и не было. Во всяком случае, они ни разу не становились предметом нашего разговора.

Впрочем, когда он хотел, мог быть очень приветлив, особенно, если речь заходила о редкостном антиквариате или чьей-то исключительной коллекции живописи.
— Если бы вы увидели карельскую березу, которая стояла в гостиной у Марии Ивановны, вы бы умерли, — говорил он про антикварную мебель Бабановой, перекочевавшую потом в запасники Бахрушинского музея.
— Если бы вы знали, какого я видел у Спиваковых Шагала, вы бы сошли с ума.

Почему я должен был сходить с ума или умирать при мысли о чьих-то буфетах и картинах, для меня так и осталось загадкой. Но я смиренно поддакивал ему и таращил глаза, изображая крайнюю степень возбуждения и любопытства.

А иначе ему было неинтересно со мной разговаривать. Он не признавал температуру 36.6 C ни в искусстве, ни в дружбе. Вялые, тихие, незаметные люди могли время от времени возникать на его горизонте, но довольно быстро и бесследно исчезали. Оставались только яркие, громогласные, заметные, те у кого, говоря на актерском сленге, был «посыл». Это был его любимый круг.

… Помню одну нашу встречу как-то под Новый год. Накануне у Вульфа должно было состояться обсуждение планов «Серебряного шара» с начальством, и он опаздывал.

Я ждал его, как мы условились, чтобы вместе пойти в ресторан «Bon", в котором он никогда не был.
Час был поздний. Тверская улица после ледяного дождя напоминала пустынный каток, по которому полагалось передвигаться только с чрезвычайной осторожностью.

Наконец появился Вульф. Не обращая внимания ни на лёд под ногами, ни на снег, слепивший глаза, он буквально прокричал мне вместо приветствия:
— Вы представляете, они не знают, кто такая Грета Гарбо!
— Ну и что? — вяло отреагировал я.
— Как — ну и что! Но я уже придумал программу. Галя (бессменный редактор программы «Серебряный шар») собрала видеоматериалы.

А тут Антон (генеральный директор канала «Россия-1») меня вдруг спрашивает: а кто это?
И тогда я встал и сказал: «До тех пор, пока вы не посмотрите «Королеву Христину» или «Даму с камелиями», мне не о чем с вами разговаривать».
— После таких слов я вас бы уволил без выходного пособия.
— Это вас бы он уволил. А благодаря мне он впервые увидел фильмы Гарбо.
— И как ему?
— Рыдал.
В этот самый момент Вульф поскальзывается и с диким грохотом падает на ледяной тротуар. Шапка отлетает в одну сторону, шарф — в другую. Тело опрокинуто навзничь.
Снег крупными хлопьями медленно оседает на асфальт.

Такой вот кадр, от которого у меня темнеет в глазах. Про себя я понимаю: это всё. Надо немедленно вызывать скорую, полицию, звать кого-то на помощь. Я уже представляю, как первыми сюда примчатся стервятники из «Life News", главные эксперты по моргам, похоронам и несчастным случаям. И мне придётся, как свидетелю, давать бесконечные показания. Мое воспалённое воображение уже судорожно диктует эти заголовки: «Вульф умер на руках Николаевича», «Не усмотрел» и т.д.
— Виталий Яковлевич, как вы? Потерпите. Я сейчас вызову скорую помощь и отвезу вас в Склиф, — причитал я, склонившись над ним.
— Не надо, лучше помогите подняться.
Кое-как с моей помощью встаёт на ноги. Слава богу, кажется, в состоянии сам передвигаться.
— Тогда я сейчас вызову машину, и мы поедем домой.
— Зачем домой? Мы же собирались в ресторан.
— Но ведь надо выяснить, нет ли перелома?
— И что с того? Это не повод отменять наш ужин.
Я подставляю ему плечо, и мы медленно бредём в сторону «Bon", как два бойца, покидающих поле брани.
— Что мы делаем? — думал я про себя. — Его надо везти в больницу.
И тут же у себя над ухом слышу его сдавленный шёпот.
— Представляете, он плакал, глядя на неё.
— Кто-о?
— Антон.
— На кого?
— На Грету Гарбо.
… Мы долго сидели в полутемном ресторане, ели какую-то подозрительную еду.
Раз пять с разными вариациями я должен был выслушать историю прозрения генерального директора канала, впервые увидевшего великую шведку, и при этом с ужасом наблюдать, как правая рука Вульфа постепенно раздувается до размеров боксерской перчатки.
— Виталий Яковлевич, что у вас с рукой? Болит?
— Болит.
— Но ведь надо что-то делать!
— Надо. Но вначале посмотрим, что у них тут с десертами.

На следующей день выяснилось, что, конечно, у него был перелом. Причем не первый. Рентген показал, что Вульф уже падал полтора года назад на ту же самую правую руку, только когда и где, он не мог никак вспомнить.
— Кажется, это было прошлым летом в Биаррице.
— И вы не обратились тогда к врачу?
— Мой дорогой, как вы не понимаете, в моем возрасте ходить по врачам уже просто неприлично. К тому же мне было чем заняться в Биаррице.

Увы, уже очень скоро настал момент, когда больничные палаты стали для него привычными декорациями, а врачи — чуть ли не главными собеседниками.

О своей тяжелой болезни он сообщил нам с женой мимоходом, как о чем-то малозначащем и не заслуживающем долгих объяснений. Только под моим напором он нехотя назвал диагноз. И тут же насмешливо отверг мои пылкие уверения, что врачи могли ошибиться, быстро свернув разговор на совершенно другую тему.

Сейчас, когда я вспоминаю Вульфа, то думаю, откуда у этого изнеженного сибарита, совсем не мужественного на вид человека была такая невероятная сила воли, такая внутренняя готовность к любому пусть даже неравному бою, такая решимость идти во всем до конца.

Что за этим скрывалось, кроме генов и мощной еврейской крови? И не нахожу другого ответа — это жажда жизни. В нем жила энергия многих великих и совсем безвестных артистов, которых он любил, кому поклонялся, посвящал свои книги, телепрограммы, статьи.

Избрав Вульфа в качестве собственного полномочного посла и представителя, они придавали ему дополнительные силы, поддерживали в трудные минуты, вносили смысл в его одинокую холостяцкую жизнь.

И наверное секрет многолетней притягательности его «Серебряного шара» в том и заключался, что это был один бесконечный сериал о любви, о мужестве жить, об умении «держать спину» в любых обстоятельствах и скромно, с достоинством нести свой крест. Всё по Чехову.

Виталий Вульф так жил сам, так и ушёл, захватив с собой только том писем Марины Цветаевой в свою последнюю больницу.

Сергей Алексеевич
«Театральные люди»
Исторический калейдоскоп

Вообще Вульф был страстным человеком — все-таки он бакинец по рождению и южанин по крови и темпераменту.
Любил грузинскую кухню, красное вино, Французскую Ривьеру. Наверное, ему должно было не хватать солнца в его Московской квартире, окна которой упирались в задворки высоченных гранитных билдингов Нового Арбата, выросших буквально у нас на глазах за какие-то пять-шесть лет. Он ценил комфорт, но по большому счету ему было все равно, где жить, что перед ним на тарелке или какой там открывается вид.

Вульф обладал поразительным свойством всех подлинных русских интеллигентов не замечать будней и быта. Да, для него было важно, как он одет, как выглядит на экране и в жизни.
«Ну, выглядел я неплохо. Да?»

Тут требовалось безоговорочное подтверждение, иначе настроение у него будет испорчено на целый день.
Но жил Вульф другим. Его занимали людские судьбы, он возвращал из небытия великие имена, он рассказывал о событиях сорокалетней давности так, как будто это произошло с ним лично вчера или совсем недавно.

Его уникальный дар рассказчика — это нечто большее, чем только способность к table-talk. За ним скрывался нереализованный актерский дар (мечтал же он в юности стать актером!), чувствовалась мхатовская школа, чьим верным поклонником он оставался до самого конца.

Даже заставляя себя казаться быть надменно ироничным, он совсем не умел быть равнодушным. Отсюда все его разрывы и примирения, его пылкие влюбленности и горестные разочарования. Он бросался в бой по первому сигналу, особенно когда речь шла об ушедших друзьях или забытых кумирах прошлого. Олег Ефремов, Мария Бабанова, Ангелина Степанова, Алла Тарасова, Галина Уланова…

Они существовали в его доме не только в виде портретов с дарственными надписями. Они были частью души хозяина дома, его прошлого и настоящего. Именно они создавали неповторимую ауру для всего пространства, изысканно сочиненного Альбиной Назимовой, верным другом последних лет.

После смерти мамы Вульф жил один. Но это не значит, что он был одинок. Рядом с ним всегда были люди, телефон не замолкал ни на минуту, кто-то приходил, кто-то уходил.

Он все время сдавал и редактировал рукописи, записывал программы на ТВ и радио, давал подробные интервью провинциальным журналистам, караулившим его у подъезда.

На восьмом десятке, уже тяжело больной, не имея никакого опыта «руководящей работы», взялся руководить загибавшимся радиоканалом «Культура» и неожиданно вытащил его. Что-то интересное стало происходить и там, по-новому зазвучали прекрасные голоса Людмилы Гурченко, Аллы Демидовой, Татьяны Дорониной. Это все Вульф. Его воля, его энергия, его непобедимое стремление вырваться самому и вырвать тех, кого он любит, из сумерек пенсионерской старости, бедности и забвения.

Казалось, что энергия многих великих и совсем безвестных артистов, которым не был дан шанс, как ему, вернуться под свет софитов, питала его, заставляла не сдаваться, держаться до последнего. Он чувствовал себя в ответе за них — живых и мертвых.
И, наверное, секрет многолетней притягательности его «Серебряного шара» в том и заключался, что это был один бесконечный сериал о любви, о мужестве жить, об умении «держать спину» в любых обстоятельствах, скромно, но с достоинством нести свой крест, не стараясь переложить его на чужие плечи. Собственно, Виталий Вульф так жил сам, так он и ушёл, захватив только том цветаевских писем в свою последнюю больницу.
И первое, что я услышал, переступив порог его палаты: «Как же она его любила!».
Последний «час Вульфа» мы провели, жарко обсуждая
отношения Марины Цветаевой и Константина Родзевича. И ни слова о болезни, ни одного слова жалобы.
«До последнего часа, уходящая раса, спасибо тебе!»

Это и про него.

Из сети
2020 год

ОН БЫЛ ДЛЯ МЕНЯ ИДЕАЛОМ…
12 августа 2013 года скончался
Василий Михайлович Песков –
Журналист с большой буквы.

ЕЩЁ в далёком 1956-м он стал для меня Учителем.
Тогда в «Комсомольской правде» его имя появилось впервые – впрочем, скоро, не глядя на подпись в конце текста, я с первых строк понимал: это – Василий Песков.
Его лаконичный, без излишних «красивостей» и даже намёка на развязность стиль, его мудрость восхищали. Он зорко подмечал то, по чему мы часто скользим равнодушным взглядом: как кричит перепел, порхают дрозды на рябинах, клубится туман… И на фотоснимках запечатлевал это блистательно.
Города, посёлки, деревушки… Люди, люди, люди… Простые и сложные судьбы… Бывало, прочитаю очередной его очерк, репортаж – и самому хочется стать лучше.
Казалось бы, сколько уже писано-переписано про Дворцовую площадь, а вот он нашёл в сердце слова, которые потом воспринимались на одном дыхании…
И с Юрием Гагариным самым первым из всех коллег побеседовал. И с маршалом Жуковым, когда тот был в немилости у Брежнева…
За год до полувекового юбилея Советской власти придумал в «Комсомолке» рубрику «Широка страна моя…», и каждую неделю там стали появляться его восхитительные эссе – причём и Красная площадь, и плотина Днепрогэса, и Брестская крепость предстали как бы заново увиденными.
К тому же эти и все другие места он при помощи вертолётчиков фотографировал с высоты, на которой парят птицы. (Потом рассказывал мне: «Я долго думал, чем бы удивить читателя? И осенило: ведь никто тогда ещё не делал панорамных снимков с высоты! Но для этого нужен вертолёт! Пошёл с челобитной прямо в Генеральный штаб, к маршалу Захарову.
И добился, чтобы в моём распоряжении оказались вертолёты всех военных округов. Но всё равно каждый снимок с высоты более трёх метров приходилось проводить через жёсткую цензуру»).
В общем, работа получилась трудная, громоздкая: только сдал один материал – надо спешить за другим…
Именно в ту пору, весной 1967-го, я – специальный корреспондент ленинградской «Смены», ко Дню печати решил сделать с ним беседу. Позвонил Василию Михайловичу. Он задумался:
– Трудно выкроить время. Завтра лечу в Азербайджан, потом – Киргизия, Белоруссия… Так что жду вас четвёртого мая к десяти утра…
Точно в назначенный срок встретил меня у редакционных дверей и потом стал терпеливо отвечать на вопросы. (Боже, как непросто задавать вопросы человеку, который умеет это делать гораздо лучше самого интервьюера!) Тогда за книгу «Шаги по росе» Песков был уже лауреатом Ленинской премии, однако никакой его «значительности» в нашем общении я не ощутил. Очень по-доброму Василий Михайлович поведал и о родном своём селе Орлово на воронежской земле, и о другом, что в пяти километрах, под названием Воля, где прошла юность; о первых снимках для областной газеты «Молодой коммунар»; о том, почему в «Комсомолке» открыл рубрику «Окно в природу»… Очень многое из того разговора запомнил я на всю жизнь. Например:
– Увы, люди часто сталкиваются с нашим братом в тот момент, когда мы мельтешим, суетимся, теряем своё лицо. Особенно часто «грешат» этим репортёры. Встречаются в газетах и откровенные пижоны, для которых главное – «написать». А что, о чём – не так уж важно. У нас трудная и почётная профессия – недаром же Пушкин называл журналистов «людьми государственными»… Настоящий журналист непременно борется за справедливость…
И ещё такое его признание: «Для меня самая важная задача – наведение мостов между духовным миром человека и природой»…
Там же, в «Комсомолке», я этот материал отпечатал на машинке, завизировал у Пескова и из «Шереметьева» с командиром «Ту-104» отправил в Ленинград (где, в «Пулково», мой коллега его уже поджидал, а меня самого дела в Москве ещё задержали) – так назавтра, 5 мая, в День печати, наша обширная беседа появилась на странице «Смены».
С той поры за творчеством старшего коллеги наблюдал я особенно пристально – в частности, за его активным участием в судьбе староверов Лыковых, спрятавшихся от цивилизации в саянской тайге… Иногда мы перезванивались. В наших весьма редких разговорах я не скрывал, что в журналистском мире он для меня – идеал. Впрочем, в такой оценке этого человека я был совсем не одинок. Например, однажды ему позвонила Маргарита Алигер, с которой лично знаком не был: «Вася, я тебя читаю, ты большая умница, пишешь очень чисто, никакого сора, ни одного неприличного слова, у тебя даже слово «Брежнев» нигде не встретишь…»
Особенно ощутил я величину этой личности в 90-е годы, когда в прошлом лучшая газета страны «Комсомолка», увы, жутко «пожелтела», и очерки Пескова в её «толстушке» под старой рубрикой «Окно в природу» стали на общем фоне как глоток кислорода. Вот и Ельцин, вручая ему в 1998-м Премию президента, провозгласил: «Василий Михайлович славится тем, что язык у него, так сказать, экологически чистый…».
***
ЕЩЁ несколько штрихов к портрету Великого Журналиста.
Он десятки лет ходил, казалось бы, в одной и той же кепке. На самом деле просто заказал в своё время десяток одинаковых…
В нагрянувший век цифровой фототехники до последнего снимал старым добрым механическим «Никоном», который уже был сед от царапин, как и сам его хозяин, зато не подводил.
Хотя с 1975-го по 1990-й вместе с Николаем Дроздовым вёл телевизионную передачу «В мире животных», затем, с 1995-го по 1997-й, – самостоятельно, и позднее четыре года демонстрировал нам телеверсию своих очерков «Окно в природу», телевизора в его квартире не было никогда. А когда получил в подарок, отдал дочери.
Писал всегда карандашом. А потом шёл с рукописями в стенографическое бюро и лично начитывал стенографисткам.
Очень забавно надписывал книги друзьям: обязательно рисовал себя лысого и птичку, несущую червячка в гнездо.
За честь в «Комсомолке» когда-то считалось ставить подпись с полным именем. А он всегда – только «В. Песков».
Когда спецкор «Комсомольской правды» Галина Сапожникова пожаловалась, что устала от бесконечных поездок, он ответил: «Галя! Пока можешь ездить – езди! Это же счастье!»
Сам Василий Михайлович, даря нам замечательные очерки и фотографии, побывал практически во всех уголках планеты, а уж на карте бывшего СССР неизведанных им мест и вовсе не осталось.
***
И ВОТ уже одиннадцать лет (он скончался в 2013-м, 12 августа), как моего «заочного» Учителя не стало. Свой прах Василий Михайлович завещал развеять на второй своей родине, на лесной тамошней опушке, которую даже сам выбрал. Коллеги так и поступили. Там, на памятном камне, – его слова: «Главная ценность в жизни – сама жизнь»…
Лев СИДОРОВСКИЙ

Василий Песков,
советский и российский писатель, журналист, путешественник и телеведущий
14 марта 1930—12 августа 2013

Помню с детства: как только в огородах поспевали подсолнухи, корзину каждого обвязывали легкой тряпкой — от воробьев. Так и стояли подсолнухи в пестрых платочках.
Поспевают вишни в саду — обязательно ставили чучело, тоже от воробьев. Ущерб урожаю в тех местах, где птицы хорошо плодятся и благоденствуют, может быть очень заметным, и потому, наверное, в названии воробья имеется слово вор. А вора, конечно же, надо бить, гнать. Я не помню, правда, чтобы воробьев избивали. Скорее их всегда прогоняли, пугали. И рядом с красноречивым «воробей» живет и другое русское слово: «воробушек».
Воробей, пожалуй, самая распространенная птица Земли.
Любопытно, каковы ее отношения с человеком в других местах? Тут будет уместно вспомнить два любопытных случая.

В Америке воробьев не было. И можно понять переселенцев старой обжитой Европы, когда в 1850 году кто-то из них догадался привезти в Америку «живые символы родины» — несколько пар воробьев. И сразу началось увлечение воробьями. Радость была всеобщей. Газеты посвящали серенькой птице целые полосы. Для нее строили специальные домики, фабриканты выпускали специальный воробьиный корм, поэты писали о птицах стихи. Каждый человек стремился оказать воробьям покровительство. Было образовано общество «друзей воробьев».
И воробьи размножались. Лет через десять от первых переселенцев появилось потомство в несколько миллионов.
Полчища птиц бесцеремонно пользовались «дарами гостеприимной земли», в садах пожирали ягоды, а потом набросились на поля.
И любовь сразу кончилась. Люди поняли, что пригрели лаской грабителя. С американским размахом закрутилась машина ненависти к воробьям. Газеты посвящали целые полосы истреблению птиц. Фабриканты выпускали хитроумные сети и яды. Правительство назначало награды за отстрел воробьев.
Война была хлопотливой и затяжной. Но, конечно, птицы в ней победить не могли. Лишенные покровительства и гонимые, воробьи сократились числом и в круговерти жизни заняли «полагавшийся им шесток».
Любопытная история с воробьями в Китае. Тут дело пошло на полное уничтожение. Было подсчитано, сколько в Китае живет воробьев, сколько пшеницы и риса они съедают. Получились крупные цифры. И всем стало видно: терпеть нахлебника невозможно. Войну с воробьями сделали национальной задачей. О воробьях много писали газеты.
Мальчишкам раздавались рогатки и другие убойные средства.
Апогеем войны был «всекитайский день борьбы с воробьями» весною 1958 года. «Весь Китай в городах и деревнях ночь и день колотил в тазы и кастрюли, свистел, крутил трещотки». Непрерывный шум держал птиц на крыльях. Но воробьи — никудышные летуны. Два десятка минут — и они валились на землю замертво. «Крыши домов, улицы, тротуары были усыпаны мертвыми воробьями».
После войны с мухами это была «новая большая победа».
Но прошел год, и на одном из высоких государственных совещаний о воробьях вспомнили и пожалели, что «победа была слишком большой». Оказалось, без воробьев катастрофически расплодились вредители виноградников и садов. Урожаю был нанесен огромный урон.
Так кто же он все-таки, воробей, — друг или враг? Не следует быть слишком категоричным. Живую природу опасно мерить жесткой меркой: друзья — враги. К живому подобает относиться разумно, не впадая в крайности, не подвергаясь ажиотажу.
Почему, несмотря на очевидный в иных случаях вред, воробей должен быть нами терпим? Во-первых, потому, что воробей не всегда наш нахлебник. Он бывает и нашим помощником. Присмотритесь внимательно: кроме зерен, воробей потребляет огромное число насекомых, особенно в пору, когда кормит птенцов. Стало быть, польза и вред уравнялись. Если мы вспомним к тому же, какую часть урожая мы теряем по бесхозяйственности, то обиды на воробьев покажутся вовсе второстепенными.

Есть и еще одно обстоятельство, заставляющее не гнать этих сереньких птиц. Жизнь человека, особенно в городах, все больше и больше отрывается от естественной жизни людей в окружении живой природы. Чириканье воробья среди огромных строений воспринимаешь как очень дорогой звук.

Василий Песков

Леонид Якубович — советский и российский телеведущий, актёр, сценарист, писатель, продюсер. Народный артист Российской Федерации. Наиболее известен как ведущий телеигры «Поле чудес».

Чудеса, или если хотите удивительные события, сопровождают Леонида Аркадьевича Якубовича буквально с детства. Вернее даже не так. Они начались ещё тогда, когда будущую звезду экрана ещё даже не планировали. Ну посудите сами… 

История знакомства его родителей…

Римма Семёновна Шенкер, тогда понятное дело просто Римма, во время ВОВ занималась отправкой посылок на фронт. Девушка собирала теплые вещи, сама что-то вязала, что-то её подруги, соседи. А порой даже удавалось добыть сладостей и консервов. Все посылки с гостинцами отправлялись в произвольном порядке, то есть никаких адресов на них указано не было.

Одна из них досталась капитану Аркадию Соломоновичу Якубовичу. В свертке обнаружились вязаные рукавицы, причем обе на одну руку. Офицер растрогался и написал отправительнице ответ, завязалась переписка… Как вы уже наверное догадались, это были будущие родители Леонида Аркадьевича…      

Он родился через несколько месяцев после окончания войны. Родители начали приучать сына к самостоятельности с самого раннего детства. Один раз Лёня попросил папу проверить дневник, на что отец ему сурово ответил: — Он мне не нужен, твоё дело, как учиться. Будут проблемы, тогда обращайся.        

В восьмом классе его исключили из школы, поскольку он прогулял целых три месяца. Как-то Якубович с другом увидели объявление на улице: требовались молодые люди для экспедиции в Восточную Сибирь. Долго размышлять не пришлось. В тот же день Леонид сообщил родителям, что уезжает в Сибирь.

Работа оказалась довольно странной — ребята трудились «живцами». Сидели в тайге на пне, в одних трусах и телогрейке, и записывали, в какое время, кто и куда их укусил: «10.50 — укус в правую ногу. 10.55 — укус в левую ногу». Ноги у подростков были намазаны различными противомоскитными средствами. Так проверяли их эффективность…      

Успешно окончив вечернюю школу, Леонид Якубович неожиданно для всех и в первую очередь для самого себя, прошёл конкурс сразу в три театральных вуза. Но отец попросил его сначала получить «пригодную для жизни» специальность, а потом уже идти куда угодно… Отец попросил…

Так Леонид Аркадьевич поступил в московский Институт электронного машиностроения. Но уже вскоре дебютировал в Театре студенческих миниатюр.

Чуть позже он перевёлся в инженерно-строительный институт имени Куйбышева (совр. МГСУ), поскольку там была отличная команда КВН. А это была настоящая стихия Якубовича. Яркие выступления, настоящие друзья, путешествия по всей стране… Эти годы были самыми счастливыми в его жизни. 

       После окончания института, он на протяжении более 10 лет пытался разделить работу инженера и творчество. В 1980 году его даже приняли в профессиональный комитет московских драматургов. С тех пор Якубович написал более 300 произведений для эстрадных исполнителей.

Произведения Леонида Аркадьевича исполняли многие мэтры отечественного юмора, в частности, Евгений Петросян и Владимир Винокур.

Также его перу принадлежит несколько пьес для постановки на сцене. В 1980 году он сыграл второстепенную роль в культовой кинодраме Юрия Егорова «Однажды двадцать лет спустя» с Натальей Гундаревой и Виктором Проскуриным в главных ролях. Это был его первый кинодебют. После этой картины судьба Якубовича была решена.

Ну а настоящая зрительская популярность пришла к нему после того, как в 1991 году он стал вести программу «Поле чудес», сменив на посту первого ведущего, убитого Владислава Листьева.

Леонид Якубович ведёт «Поле чудес» с 1991 года. То есть уже на секундочку тридцать лет. Не уверен, если ещё на российском телевидении такие же передачи-долгожители с неизменным ведущим.

Харизма, обаяние, артистизм, готовность к мгновенной импровизации помогают Якубовичу и его программе завоёвывать народную любовь. А её бессменному ведущему всенародную популярность.    

 Усы Якубовича вслед за хозяином стали своеобразным символом «Поля чудес». Они были настолько неразрывны с образом Леонида Аркадьевича, что даже в его контракте с Первым каналом значился такой пункт — не сбривать усы. И он его неукоснительно соблюдает.

Фонтанирующая энергия Леонида Якубовича никогда не знала границ. Поэтому артист не смог пройти мимо кинематографа, уже будучи звездой самого популярного развлекательного шоу на российском телевидении. Он проявил свой яркий комедийный талант в целом ряде картин.      

Когда Леониду Якубовичу исполнилось 50, в его жизни появилась большая страсть: он увлекся полётами на спортивных самолётах. В аэроклуб артиста привел Юрий Николаев, и после первого же вылета Якубович загорелся и начал изучать профессию лётчика. Освоил. Теперь он частенько летает.

Среди других увлечений артиста значится бильярд, горные лыжи, преферанс, кулинария, нумизматика, коллекционирование справочников, автогонки на сафари.    

В 2017 году Якубович стал ведущим нового шоу «Я могу!», в котором любой желающий мог продемонстрировать в студии свой уникальный талант и получить за это денежный приз.      

У Леонида Аркадьевича сын Артём, дочь Варвара и внуки. Причём старший внук ровесник дочери.

Из сети

Изначально передачу должен был вести театральный актёр Игорь Угольников, однако он отказался от ведения капитал-шоу в пользу программы «Оба-на!», над которой ему предстояло работать.
С 26 октября по 28 декабря 1990 года передача выходила по пятницам в 20:00.
С 1 января по 28 мая 1991 года выходила по вторникам в 21:45.
С 7 июня 1991 года выходит еженедельно по пятницам вечером.
В середине 1991 года Листьев принял решение уйти из программы, чтобы работать над своим новым проектом — ток-шоу «Тема». Он вместе с женой Альбиной Назимовой зашёл в гости к сценаристу и ведущему конкурсов Леониду Якубовичу и предложил ему вести капитал-шоу.
Якубович отказался, мотивируя это тем, что «человек с улицы» не может работать на телевидении. Тогда Листьев устроил кастинг на нового ведущего — так, в течение осени 1991 года показывались выпуски с незнакомыми широкой публике людьми.
Наконец, Леонид Якубович согласился на предложение Листьева и провёл свой первый эфир 22 ноября 1991 года. После записи ещё трёх выпусков он хотел покинуть программу, но по окончании четвёртого эфира основные сотрудники телекомпании ВИD (Александр Любимов, Иван Демидов, Андрей Разбаш и др.) объявили зрителям в студии, что Леонид Якубович стал вторым ведущим.