…Сергей Есенин не столько человек, — писал М.Горький, — сколько орган, созданный природой исключительно для поэзии, для выражения неисчерпаемой «печали полей», любви ко всему живому в мире и милосердия, которое — более всего иного — заслужено человеком….
Фамилия Есенина — русская-коренная, в ней звучат языческие корни — Овсень, Таусень, Осень, Ясень, -связанные с плодородием, с дарами земли с осенними праздниками… Сам Сергей Есенин, действительно деревенский, русый, кудреватый, голубоглазый, с задорным носом…. Есенину присущ этот стародавний, порожденный на берегах туманных, тихих рек, в зелёном шуме лесов, в травяных просторах степей, этот певучий дар славянской души , мечтательной, беспечной, таинственно-взволнованной голосами природы… Он весь раствороён в природе, в живой, многоголосой прелести земли…
О Есенине, 1922 Алексей Толстой (1882 — 1945 )
Со времени Кольцова земля русская не производила ничего более коренного, естественного, уместного и родового,чем Сергей Есенин, подарив его времени с бесподобною свободой и не отяжелив подарка стопудовой народнической старательностью. Вместе с тем Есенин был живым, бьющимся комком той артистичности, которую вслед за Пушкиным мы зовём высшим моцартовским началом , моцартовскою стихиею…. Самое драгоценное в нём — образ родной природы, лесной, среднерусской, рязанской, переданной с ошеломляющей свежестью, как она далась ему в детстве. Борис Пастернак, из очерка «Люди и положения», 1956-1957*
Да, сегодня я в ударе, не иначе — Надрываются в восторге москвичи,- Я спокойно прерываю передачи И вытаскиваю мертвые мячи.
Вот судья противнику пенальти назначает — Репортеры тучею кишат у тех ворот. Лишь один упрямо за моей спиной скучает — Он сегодня славно отдохнет!
Извиняюсь, вот мне бьют головой… Я касаюсь — подают угловой. Бьет десятый — дело в том, Что своим «сухим листом» Размочить он может счет нулевой.
Мяч в моих руках — с ума трибуны сходят,- Хоть десятый его ловко завернул. У меня давно такие не проходят!.. Только сзади кто-то тихо вдруг вздохнул.
Обернулся — слышу голос из-за фотокамер: «Извини, но ты мне, парень, снимок запорол. Что тебе — ну лишний раз потрогать мяч руками,- Ну, а я бы снял красивый гол».
Я хотел его послать — не пришлось: Еле-еле мяч достать удалось. Но едва успел привстать, Слышу снова: «Вот, опять! Все б ловить тебе, хватать — не дал снять!»
«Я, товарищ дорогой, все понимаю, Но культурно вас прошу: пойдите прочь! Да, вам лучше, если хуже я играю, Но поверьте — я не в силах вам помочь».
Вот летит девятый номер с пушечным ударом — Репортер бормочет: «Слушай, дай ему забить! Я бы всю семью твою всю жизнь снимал задаром…» — Чуть не плачет парень. Как мне быть?!
«Это все-таки футбол,- говорю.- Нож по сердцу — каждый гол вратарю». «Да я ж тебе как вратарю Лучший снимок подарю,- Пропусти — а я отблагодарю!»
Гнусь, как ветка, от напора репортера, Неуверенно иду на перехват… Попрошу-ка потихонечку партнеров, Чтоб они ему разбили аппарат.
Ну, а он все ноет: «Это ж, друг, бесчеловечно — Ты, конечно, можешь взять, но только, извини,- Это лишь момент, а фотография — навечно. А ну, не шевелись, потяни!»
Пятый номер в двадцать два — знаменит, Не бежит он, а едва семенит. В правый угол мяч, звеня,- Значит, в левый от меня,- Залетает и нахально лежит.
В этом тайме мы играли против ветра, Так что я не мог поделать ничего… Снимок дома у меня — два на три метра — Как свидетельство позора моего.
Проклинаю миг, когда фотографу потрафил, Ведь теперь я думаю, когда беру мячи: Сколько ж мной испорчено прекрасных фотографий! — Стыд меня терзает, хоть кричи.
Искуситель-змей, палач! Как мне жить?! Так и тянет каждый мяч пропустить. Я весь матч борюсь с собой — Видно, жребий мой такой… Так, спокойно — подают угловой… Владимир Семенович Высоцкий