«Знаете, меня потрясло, действительно потрясло воспоминание мамы Есенина. Она рассказывала, что прятала лампу, потому что сын мог читать книги ночами напролет. И в детстве, и в юности.
Так что не стоит верить тем, кто говорит, что Есенин был безграмотным, таким-сяким. На самом деле он был очень образованным.
Во время своих выступлений он наизусть — НАИЗУСТЬ — читал произведения античных поэтов!
Образованность Есенина отмечал Александр Блок. Можете себе представить: пришел к нему однажды мальчишка из деревни. К Блоку, известному поэту, аристократу, в некоторой степени определявшему литературные каноны того времени. Написал записку. Блок принял, а потом записал у себя в дневнике: «Пришел парень очень талантливый, немного многословный, но данные блестящие!».
Потом они неоднократно встречались, долго беседовали, буквально вечерами напролет. Однажды Есенин посоветовал Блоку заменить один эпитет в одном из его стихотворений. И Блок послушал. Именно Блок помог Есенину, поспособствовал тому, чтобы его стихи напечатали. После этого Есенин стал знаменит…»
Мне приснился сон о Есенине, Ведь родился он в ночь осеннюю. Догорает лес, золотит закат, Как листки стихов. У Есенина день рождения. В звонком золоте даль осенняя, Словно музыка вдохновения Над землей шумит листва. Выходила мать за околицу, Сердцем верила, он торопится. Рядом с нею ждал золотистый клен, Как похож листвой на Сережу он. Вновь звучат стихи синей полночью, Всё хорошее с ними вспомнится. По-есенински я хочу любить, Чтобы с песнею всюду рядом быть. Осень празднует день рождения — Гроздья красные, даль осенняя… У Есенина день рождения День рождения любви.
Чем занимался дедушка великого поэта Сергея Есенина?
Потеряв бизнес по перевозке грузов баржами в Санкт-Петербурге, дедушка занялся внуком, развил фантазию и заинтересовал книгами, научив читать в 5 лет.
Воспоминания сестры русского поэта Сергея Есенина — Екатерины — приоткрывают интересные подробности детства поэта.
Поэт Есенин жил со своими бабушкой и дедушкой, потому что мать его, уйдя от отца, вернулась в семью к своим родителям и была отправлена на заработки.
Сестра поэта Екатерина вспоминала: «Когда мать ушла от Есениных, дедушка (по материнской линии) взял Сергея к себе, а ее послал в город добывать хлеб для обоих, при этом приказал ей высылать три рубля в месяц на сына».
Есенин прожил с дедушкой и бабушкой около пяти лет и они оказали на его формирование очень большое влияние. Особенно повлиял его дед, Федор Андреевич.
Дед был человеком выдающимся: ярким, громким и интересным, красавец с серыми глазами. В те непростые времена обычный крестьянин из села Константиново под Рязанью смог выстроить свой собственный бизнес в Санкт-Петербурге. Он владел несколькими баржами и возил грузы. Отлично зарабатывал, но не был жадным.
После возвращения с заработков, Федор Андреевич сначала благодарил Бога за удачу, жертвовал, затем устраивал веселье — ставил около дома бочки с горячительным. «Веселитесь, православные, нечего деньгу копить, умрем — все останется», — восклицал зажиточный владелец барж, нрав которого был совершенно необузданным.
Но когда деньги начинали подходить к концу — дедушка становился очень скуп и прижимист, и сердился. Тогда его боялись абсолютно все и в его богатом доме устанавливалась тишь да гладь. Но однажды бизнес дедушки оказался разрушен: баржи сгорели и утонули, а так как было не застрахованы — то и денег не стало. Но дед не отчаивался, ведь его дом всегда должен быть полной чашей.
Дедушка принялся за обычную мужицкую работу — косил и молотил рожь, нанимался к более богатым людям в помощь. А каждое воскресенье обязательно ходил в церковь.
Его отличали доброта и нежность по отношению к детям, особенно к внуку Сергею, которому он уделял особое внимание. Маленького будущего поэта он всегда укладывал спать, пел ему песенки и рассказывал сказки, а потом начал вместе с ним изучать церковные книги и песнопения.
На одной печи Сергей и его дедушка пели и сочиняли, фантазия мальчика проснулась, и он с самого раннего детства уже пытался складывать строчки. Федор Андреевич научил мальчика читать в 5 лет, рассказывал ему священные истории, увлекал жизнеописаниями. Можно сказать, что он по-настоящему разбудил фантазию своего внука.
У дедушки Федора будущий великий поэт Сергей Есенин прожил 5 лет, а потом его отец, так и не давший его матери развод и отказавший в возврате паспорта, воссоединился с семьей.
Но Есенин уже успел перенять от деда страсть к чтению и впитывал все книги, которые только ему попадались.
Есенин всегда почитал своего деда и писал о нем так: «Оглядываясь на весь пройденный путь, я все-таки должен сказать, что никто не имел для меня такого значения, как мой дед. Ему я больше всего обязан. Это был удивительный человек. Яркая личность, широкая натура, умственный мужик». Федор Андреевич прожил 81 год, пережив своего внука на 2 года.
Дадим поэту возможность самому о себе рассказать: «Родился в 1895 году в Рязанской губернии, Рязанского уезда, Кузьминской волости, в селе Константинове. С двух лет был отдан на воспитание довольно зажиточному деду по матери, у которого было трое взрослых неженатых сыновей, с которыми протекло почти все мое детство.
Дядья мои были ребята озорные и отчаянные. Трех с половиной лет они посадили меня на лошадь без седла и сразу пустили в галоп. Я помню, что очумел и очень крепко держался за холку. Потом меня учили плавать. Дядя Саша брал меня в лодку, отъезжал от берега, снимал с меня белье и, как щенка, бросал в воду. Я неумело и испуганно плескал руками, и, пока не захлебывался, он все кричал: «Эх! Стерва! Ну куда ты годишься?..» «Стерва» у него было слово ласкательное.
После, лет восьми, другому дяде я часто заменял охотничью собаку, плавал по озерам за подстреленными утками. Очень хорошо лазил по деревьям. Среди мальчишек всегда был коноводом и большим драчуном и ходил всегда в царапинах.
За озорство меня ругала только одна бабка, а дедушка иногда сам подзадоривал на кулачную и часто говорил бабке: «Ты у меня, дура, его не трожь, он так будет крепче!»
Бабушка любила меня из всей мочи, и нежности ее не было границ. По субботам меня мыли, стригли ногти и гарным маслом гофрили голову, потому что ни один гребень не брал кудрявых волос. Но и масло мало помогало. Всегда я орал благим матом и даже теперь какое-то неприятное чувство имею к субботе. Так протекло мое детство.
Когда же я подрос, из меня очень захотели сделать сельского учителя и потому отдали в церковно-учительскую школу, окончив которую, я должен был поступить в Московский учительский институт. К счастью, этого не случилось.
Стихи я начал писать рано, лет девяти, но сознательное творчество отношу к 16-17 годам. Некоторые стихи этих лет помещены в «Радунице». Восемнадцати лет я был удивлен, разослав свои стихи по журналам, тем, что их не печатают, и поехал в Петербург.
Там меня приняли весьма радушно. Первый, кого я увидел, был Блок, второй — Городецкий. Когда я смотрел на Блока, с меня капал пот, потому что в первый раз видел живого поэта. Городецкий меня свел с Клюевым, о котором я раньше не слыхал ни слова. С Клюевым у нас завязалась, при всей нашей внутренней распре, большая дружба.
В эти же годы я поступил в Университет Шанявского, где пробыл всего 1 1/2 года, и снова уехал в деревню. В Университете я познакомился с поэтами Семеновским, Наседкиным, Колоколовым и Филипченко. Из поэтов-современников нравились мне больше всего Блок, Белый и Клюев. Белый дал мне много в смысле формы, а Блок и Клюев научили меня лиричности.
В 1919 году я с рядом товарищей опубликовал манифест имажинизма. Имажинизм был формальной школой, которую мы хотели утвердить. Но эта школа не имела под собой почвы и умерла сама собой, оставив правду за органическим образом.
От многих моих религиозных стихов и поэм я бы с удовольствием отказался, но они имеют большое значение как путь поэта до революции. С восьми лет бабка таскала меня по разным монастырям, из-за нее у нас вечно ютились всякие странники и странницы. Распевались разные духовные стихи.
Дед, напротив, был не дурак выпить. С его стороны устраивались вечные невенчаные свадьбы. После, когда я ушел из деревни, мне долго пришлось разбираться в своем укладе.
В годы революции был всецело на стороне Октября, но принимал все по-своему, с крестьянским уклоном. В смысле формального развития теперь меня тянет все больше к Пушкину. Что касается остальных автобиографических сведений, они в моих стихах».
Сергей Есенин в воспоминаниях Анны Изрядновой, первой гражданской жены поэта
Познакомилась я с С. А. Есениным в 1913 году, когда он поступил на службу в типографию товарищества И. Д. Сытина в качестве подчитчика (помощника корректора).
Он только что приехал из деревни, но по внешнему виду на деревенского парня похож не был. На нем был коричневый костюм, высокий накрахмаленный воротник и зеленый галстук. С золотыми кудрями он был кукольно красив, окружающие по первому впечатлению окрестили его вербочным Херувимом.
Был очень заносчив, самолюбив, его невзлюбили за это. Настроение было у него угнетенное: он поэт, а никто не хочет этого понять, редакции не принимают в печать. Отец журит, что занимается не делом, надо работать, а он стишки пишет. Был у него друг, Гриша Панфилов (умер в 1914 году), писал ему хорошие письма, ободрял его, просил не бросать писать.
Ко мне он очень привязался, читал стихи. Требователен был ужасно, не велел даже с женщинами разговаривать – они нехорошие. Посещали мы с ним университет Шанявского. Все свободное время читал, жалованье тратил на книги, журналы, нисколько не думая, как жить. Первые стихи его напечатаны в журнале для юношества «Мирок» за 1913–1914 годы. В типографии Сытина работал до середины мая 1914 года.
«Москва неприветливая – поедем в Крым». В июне он едет в Ялту, недели через две должна была ехать и я, но так и не смогла поехать. Ему не на что было там жить. Шлет мне одно другого грознее письма, что делать, я не знала.
Пошла к его отцу просить, чтобы выручил его, отец не замедлил послать ему денег, и Есенин через несколько дней в Москве. Опять безденежье, без работы, живет у товарищей. В сентябре поступает в типографию Чернышева-Кобелькова, уже корректором.
Живем вместе около Серпуховской заставы, он стал спокойнее. Работа отнимает очень много времени: с восьми утра до семи часов вечера, некогда стихи писать. В декабре он бросает работу и отдается весь стихам, пишет целыми днями. В январе печатаются его стихи в газете «Новь», журналах «Парус», «Заря» и др.
В конце декабря у меня родился сын. Есенину пришлось много канителиться со мной (жили мы только вдвоем). Нужно было меня отправить в больницу, заботиться о квартире. Когда я вернулась домой, у него был образцовый порядок: везде вымыто, печи истоплены, и даже обед готов и куплено пирожное, ждал.
На ребенка смотрел с любопытством, все твердил: «Вот я и отец». Потом скоро привык, полюбил его, качал, убаюкивал, пел над ним песни. Заставлял меня, укачивая, петь: «Ты пой ему больше песен». В марте поехал в Петроград искать счастья. Был все такой же любящий, внимательный, но не тот, что уехал. Немного побыл в Москве, уехал в деревню, писал хорошие письма. Осенью опять заехал: «Еду в Петроград». Звал с собой… Тут же говорил: «Я скоро вернусь, не буду жить там долго».
В январе 1916 года приехал с Клюевым. Сшили они себе боярские костюмы – бархатные длинные кафтаны; у Сергея была шелковая голубая рубаха и желтые сапоги на высоком каблуке, как он говорил: «Под пятой, пятой хоть яйцо кати». Читали они стихи в лазарете имени Елизаветы Федоровны, Марфо-Марьинской обители и в «Эстетике». В «Эстетике» на них смотрели как на диковинку…
В сентябре 1925 года пришел с большим белым свертком в восемь часов утра, не здороваясь, обращается с вопросом: – У тебя есть печь? – Печь, что ли, что хочешь? – Нет, мне надо сжечь. Стала уговаривать его, чтобы не жег, жалеть будет после, потому что и раньше бывали такие случаи, придет, порвет свои карточки, рукописи, а потом ругает меня – зачем давала.
В этот раз никакие уговоры не действовали, волнуется, говорит: «Неужели даже ты не сделаешь для меня то, что я хочу?» Повела его в кухню, затопила плиту. И вот он в своем сером костюме, в шляпе стоит около плиты с кочергой руке и тщательно смотрит, как бы чего не осталось несожженным.
Когда все сжег, успокоился, стал чай пить и мирно разговаривать. На мой вопрос, почему рано пришел, говорит, что встал давно, уже много работал.
… Видела его незадолго до смерти. Сказал, что пришел проститься. На мой вопрос: «Что? Почему?» – говорит: «Смываюсь, уезжаю, чувствую себя плохо, наверное, умру». Просил не баловать, беречь сына…
(с) («Калейдоскоп истории»)
Дом в переулке Сивцев вражек, где это происходило. Квартира в арке, слева.Теперь здесь музей, созданный Сергеем Петровичем Никоненко.
