Откровенно говоря, я не собирался быть юмористом. Хотел стать врачом. Окончил мед. институт, четыре года работал на «Скорой помощи».
И вот тогда, изучая медицинскую литературу, обратил внимание на то, что многие врачи указывают на смех как на лекарство удивительной силы.
В справедливости этого убедился на собственной практике. Был такой случай: меня вызвали к одной старушке, которая случайно вывихнула себе нижнюю челюсть.
Зевнула сладко, челюсть отвисла. Бывает.
Одним словом, её дело — вывихнуть, моё — вставить.
Приезжаю к ней домой, вижу: вся комната забита родственниками, соседями, сочувствующими. Посредине сидит моя бабушка, рот у неё открыт, в глазах — печаль.
Я, естественно, волнуюсь. Вправление вывиха — операция сложная. A тут ещё на меня глядят десятки глаз.
Но виду не подаю, что волнуюсь, а наоборот, очень так солидно и спокойно говорю: «Не волнуйтесь, бабушка, сейчас мы вас мигом вылечим».
После этого сажаю бабушку к столу, пододвигаю себе стул…
Вот тут происходит нечто непредвиденное. Я сажусь мимо стула и со всей силой шлепаюсь на пол.
По пути инстинктивно хватаюсь за скатерть, со стола на меня падают графин с водой и ваза с цветами.
Наступила зловещая тишина.
Лежу на полу, облитый водой, засыпанный цветами. И с ужасом понимаю, что моему врачебному авторитету пришёл конец.
И тут в тишине слышу какой-то странный звук: хи-хи-хи!
Поднимаю глаза и вижу — это смеётся моя старушка. Челюсть у неё сама вправилась и теперь лишь чуть подрагивает от смеха.
Тогда встаю, отряхиваюсь и небрежно говорю собравшимся: «Ну вот и всё!» A потом во врачебном журнале, в графе «проведённое лечение», я записал только одно слово — «рассмешил».
Григо́рий Изра́илевич Го́рин — русский писатель-сатирик и драматург, сценарист, телеведущий. Автор ряда литературно-публицистических статей. Заслуженный деятель искусств Российской Федерации, лауреат Государственной премии Российской Федерации. Википедия Родился: 12 марта 1940 г., Москва, СССР Умер: 15 июня 2000 г. (60 лет), Москва, Россия
Кира (4 года 11 месяцев) рассматривает бабушкины фото в молодости. Спрашивает: — Бабушка, это ты? — Да, я. — Ты здесь такая ровная еще была!
Ожидаем пополнения Асяне (4 года 5 месяцев) сообщили, что у мамы в животе завелся ребенок. Асяня философствует на тему: — Ребенок сначала в животике, а потом его достают и ему будет ноль годиков. А еще воспитательница говорит, что в животе бывают глисты! Бывает, что ребенок, а бывает, что глисты, как повезет…
Помогаю сыну (7 лет) одеться на каток. Мимо проходит муж и стыдит сына: — О, маленький мальчик! Мама его одевает. Ответ не заставил себя ждать: — Ой-ой-ой, а сам-то с мамой спишь каждый день, как маленький!
Антон (6 лет 5 месяцев) спрашивает: — Мам, я забыл, коровы, овцы, куры, гуси — как одним словом называются? Скотина или сволочи?
За ужином дочка рассказывает о своих делах в садике: — Мы читали, считали, рисовали, писали… Писали в тетрадках… таких с полосочками. Ну, вы знаете… Или, когда вы учились, еще не было бумаги? Или уже была?..
Читаю стихотворение дочке: — Божья коровка, улети на небо, принеси нам хлеба, черного и белого, только не горелого… Дочка так спокойно продолжает: — И еще принеси молока, колбасы и чего-нибудь к чаю.
Уходим из гостей. Говорю сыну (5 лет): — Попрощайся. — Я вас прощаю!
Сын учится во втором классе. Римские цифры им еще не объяснили, но текст про Петра I уже задали. Сын делает уроки, а мы с женой сидим рядом, читаем каждый свое и одним ухом слушаем, что он там читает… Слышим следующее: — …русский император Петр-палочка. Я от смеха аж под стол залез.
— Мама, можно я пойду погуляю? — С этой дыркой в колготках? — Нет, со Светкой с третьего этажа.
Забирали Анечку из садика. Группа ангелочков вся хором закричала: — Аня! Пока! Анютка, пока! Трогательная сцена, вот какие дружные ребятишки. А Анечка улыбается им, машет ручонкой и мне так тихонько, сквозь зубы говорит: — Такие засранцы.
Дочка во время прогулки упала, плачет. Ее друг (3 года 8 месяцев) подходит, гладит по голове и утешает: — Не плачь, до свадьбы доживешь…
Сына угостили яблоком. Он молча берет и смотрит на меня. Я: — Что сказать надо? — А вы его помыли?
В конце четверти выставили оценки. Прошу показать дневник. Сын: — Подожди, смотри лучше, как я ушами могу шевелить.
Папа: — Андрюша, теперь рисуй восьмерку. Она похожа на матрешку. — Нет, папочка, она похожа на ДНК! Выражение лица папы надо было видеть.
Помогала я тут внуку-третьекласснику учить английский, возникли у нас разногласия по поводу произношения. Я говорю: — Меня вот так учили. — Бабушка! Ну, как ты не понимаешь! Сейчас двадцать первый век, а не твой… девятнадцатый.
Артур (4 года 5 месяцев) очень любит смотреть популярный фильм «Дискавери» про китов, который купил папа. На следующий день забираем из садика. А было это зимой. Нам воспитательница и говорит: — Ваш Артур на прогулке прыгал, а я ему сделала замечание: «Артур, не прыгай, а то спаришься!» А он мне ответил: «Я не смогу спариться, для этого нужна самка».
Стоим с сыном (4 года ) у светофора, рядом девушка в лаковых туфлях на шпильках, короткий сарафанчик. Сын посмотрел восхищенно, аж наклонился и потрогал туфли и выдал: — Какая женщина! Какие тапочки!
Вычитала я на одном сайте, что надо раз в неделю проходиться по дому и выбрасывать 27 ненужных вещей. Решила таким ненавязчивым образом навести порядок в детских комнатах руками самих детей. Говорю: — С сегодняшнего дня играем в игру «27». Я буду вставать посреди квартиры с пакетом, а вы должны принести в этот пакет 27 ненужных вещей, бумажек, обломков игрушек и прочего. Я буду громко считать. Кто принесет меньше вещей, тот выбрасывает этот мусор. Начинаем с сегодняшнего дня. Со мной спорить бесполезно. Дети пошли по комнатам готовиться к «игре». Слышу, как старшая, уходя, бурчит себе под нос: — Опять мама в Интернете какой-то фигни начиталась…
Ребенок, когда играет в отправление поезда с вокзала, объявляет: — Обнимание-обнимание, поезд отправляется… Наверно, потому, что после этих слов люди обычно обнимаются на вокзале.
Лера (3 года 5 месяцев) вечером: — А когда я подрасту и окончу садик, куда я буду ходить? — В школу, как Женя. — А потом? — В институт. — А потом? — На работу. — А потом? — Э-э… на пенсию. — Да?.. А жить я когда буду?
Старая учительница вздрогнула и подняла глаза. Перед нею стоял невысокий молодой человек. Он смотрел на нее весело и тревожно, и она, увидев это смешное мальчишеское выражение глаз, сразу узнала его.
– Дементьев, – сказала она радостно.
– Ты ли это?
– Это я, – сказал человек, – можно сесть? Oна кивнула, и он уселся рядом с нею.
– Как же ты поживаешь, Дементьев, милый?
– Работаю, – сказал он, – в театре. Я актер. Актер на бытовые роли, то, что называется «характерный». А работаю много! Ну, а вы? Как вы-то поживаете?
– Я по-прежнему, – бодро сказала она, – прекрасно! Веду четвертый класс, есть просто удивительные ребята. Интересные, талантливые… Так что все великолепно!
Oна помолчала и вдруг сказала упавшим голосом:
– Мне комнату новую дали… В двухкомнатной квартире… Просто рай… Что-то в ее голосе насторожило Дементьева.
– Как вы это странно произнесли, Елена Сергеевна, – сказал он, – невесело как-то… Что, мала, что ли, комната? Или далеко ездить? Или без лифта? Ведь что-то есть, я чувствую. Или кто-нибудь хамит? Кто же? Директор школы? Управдом? Соседи?
– Соседи, да, – призналась Елена Сергеевна, – понимаешь, я живу как под тяжестью старого чугунного утюга. Мои соседи как-то сразу поставили себя хозяевами новой квартиры.
Нет, они не скандалят, не кричат. Они действуют. Выкинули из кухни мой столик. В ванной заняли все вешалки и крючки, мне негде повесить полотенце. Газовые горелки всегда заняты их борщами, бывает, что жду по часу, чтобы вскипятить чай…
Ах, милый, ты мужчина, ты не поймешь, это все мелочи. Тут все в атмосфере, в нюансах, не в милицию же идти? Не в суд же. Я не умею с ними справиться…
– Все ясно, – сказал Дементьев, и глаза у него стали недобрыми, – вы правы. Хамство в чистом виде…
А где же это вы проживаете, адрес какой у вас? Ага. Спасибо, я запомнил. Я сегодня вечером к вам зайду.
Только просьба, Елена Сергеевна. Ничему не удивляться. И полностью мне во всякой моей инициативе помогать! В театре это называется «подыгрывать»! Идет? Ну, до вечера! Попробуем на ваших троглодитах волшебную силу искусства! И он ушел.
А вечером раздался звонок. Звонили один раз. Мадам Мордатенкова, неспешно шевеля боками, прошла по коридору и отворила.
Перед ней, засунув ручки в брючки, стоял невысокий человек, в кепочке. На нижней, влажной и отвисшей его губе сидел окурок.
– Ты, что ли, Сергеева? – хрипло спросил человек в кепочке.
– Нет, – сказала шокированная всем его видом Мордатенкова.
– Ходчей давай, – сказал сзади хриплый голос, – ползешь как черепаха. Бока мадам зашевелились порезвей.
– Вот, – сказала она и указала на дверь Елены Сергеевны.
– Здесь! Незнакомец, не постучавшись, распахнул дверь и вошел. Во время его разговора с учительницей дверь так и осталась неприкрытой. Мордатенкова, почему-то не ушедшая к себе, слышала каждое слово развязного пришельца.
– Значит, это вы повесили бумажку насчет обмена?
– Да, – послышался сдержанный голос Елены Сергеевны.
– Я!..
– А мою-то конуренку видела?
– Видела.
– А с Нюркой, женой моей, разговор имела?
– Да.
– Ну, что ж… Ведь я те так скажу. Я те честно: я бы сам ни в жисть не поменялся. Сама посуди: у мине там два корешка. Когда ни надумаешь, всегда на троих можно сообразить. Ведь это удобство? Удобство…
Но, понимаешь, мне метры нужны, будь они неладны. Метры!
– Да, конечно, я понимаю, – сдавленно сказал голос Елены Сергеевны.
– А зачем мне метры, почему они нужны мне, соображаешь? Нет? Семья, брат, Сергеева, растет. Прямо не по дням, а по часам!
Ведь старшой-то мой, Альбертик то, что отмочил? Не знаешь? Ага! Женился он, вот что! Правда, хорошую взял, красивую. Зачем хаять? Красивая – глазки маленькие, морда – во! Как арбуз!!! И голосистая…
Прямо Шульженко. Целый день «ландыши-ландыши»! Потому что голос есть – она любой красноармейский ансамбль переорет! Ну прямо Шульженко!
Значит, они с Альбертиком-то очень просто могут вскорости внука отковать, так? Дело-то молодое, а? Молодое дело-то или нет, я те спрашиваю?
– Конечно, конечно, – совсем уж тихо донеслось из комнаты.
– Вот то-то и оно! – хрипел голос в кепочке.
– Теперь причина номер два: Витька. Младший мой. Ему седьмой пошел. Ох и малый, я те доложу. Умница! Игрун. Ему место надо? В казаки-разбойники? Он вот на прошлой неделе затеял запуск спутника на Марс, чуть всю квартиру не спалил, потому что теснота!
Ему простор нужен. Ему развернуться негде. А здесь? Ступай в коридор и жги чего хошь! Верно я говорю? Зачем ему в комнате поджигать? Ваши коридоры просторные, это для меня плюс! А?
– Плюс, конечно.
– Так что я согласен. Где наша не пропадала! Айда коммунальные услуги смотреть! И Мордатенкова услышала, что он двинулся в коридор. Быстрее лани метнулась она в свою комнату, где за столом сидел ее супруг перед двухпачечной порцией пельменей.
– Харитон, – просвистела мадам, – там бандит какой-то пришел, насчет обмена с соседкой! Пойди же, может быть, можно как-нибудь воспрепятствовать!..
Мордатенков пулей выскочил в коридор. Там, словно только его и дожидаясь, уже стоял мужчина в кепочке, с прилипшим к губе окурком.
– Здесь сундук поставлю, – говорил он, любовно поглаживая ближний угол, – у моей маме сундучок есть, тонны на полторы. Здесь мы его поставим, и пускай спит.
Выпишу себе маму из Смоленской области. Что я, родной матери тарелку борща не налью? Налью! А она за детьми присмотрит. Тут вот ейный сундук вполне встанет. И ей спокойно, и мне хорошо.
Ну, дальше показывай.
– Вот здесь у нас еще маленький коридорчик, перед самой ванной, – опустив глаза, пролепетала Елена Сергеевна.
– Игде? – оживился мужчина в кепочке.
– Игде? Ага, вижу, вижу. Он остановился, подумал с минуту, и вдруг глаза его приняли наивно-сентиментальное выражение.
– Знаешь чего? – сказал он доверительно.
– Я те скажу как своей. Есть у меня, золотая ты старуха, брательник. Он, понимаешь, алкоголик. Он всякий раз, как подзашибет, счас по ночам ко мне стучится. Прямо, понимаешь, ломится. Потому что ему неохота в отрезвиловку попадать.
Ну, он, значит, колотится, а я, значит, ему не отворяю. Мала комнатенка, куды его? С собой-то ведь не положишь!
А здесь я кину на пол какую-нибудь тряпку, и пущай спит! Продрыхнется и опять смирный будет, ведь это он только пьяный скандалит. Счас, мол, вас всех перережу. А так ничего, тихий. Пущай его тут спит. Брательник все же… Родная кровь, не скотина ведь…
Мордатенковы в ужасе переглянулись.
– А вот тут наша ванная, – сказала Елена Сергеевна и распахнула белую дверь. Мужчина в кепочке бросил в ванную только один беглый взгляд и одобрительно кивнул:
– Ну, что ж, ванна хорошая, емкая. Мы в ей огурцов насолим на зиму. Ничего, не дворяне. Умываться и на кухне можно, а под первый май – в баньку.
Ну-ка, покажь-ка кухню. Игде тут твой столик-то?
– У меня нет своего стола, – внятно сказала Елена Сергеевна, – соседи его выставили. Говорят – два стола тесно.
– Что? – сказал мужчина в кепочке грозно.
– Какие такие соседи? Эти, что ли?! – Он небрежно ткнул в сторону Мордатенковых.
– Два стола им тесно? Ах, буржуи недорезанные! Ну, погоди, чертова кукла, дай Нюрка сюда приедет, она тебе глаза-то живо выцарапает, если ты только ей слово поперек пикнешь!
– Ну, вы тут не очень, – дрожащим голосом сказал Мордатенков, – я попросил бы соблюдать…
– Молчи, старый таракан, – прервал его человек в кепочке, – в лоб захотел, да? Так я брызну! Я могу! Пущай я в четвертый раз пятнадцать суток отсижу, а тебе брызну! А я-то еще сомневался, меняться или нет.
Да я за твое нахальство из прынцыпа переменюсь! Баушк! – Он повернулся к Елене Сергеевне.
– Пиши скорее заявление на обмен! У меня душа горит на этих подлецов! Я им жизнь покажу!
Заходи ко мне завтра утречком. Я те ожидаю. И он двинулся к выходу. В большом коридоре он, не останавливаясь, бросил через плечо, указывая куда-то под потолок: – Здесь корыто повешу. А тут мотоциклет. Будь здорова. Смотри не кашляй. Хлопнула дверь.
И в квартире наступила мертвая тишина. А через час…
Толстый Мордатенков пригласил Елену Сергеевну на кухню. Там стоял новенький сине-желтый кухонный столик.
– Это вам, – сказал Мордатенков, конфузясь, – зачем вам тесниться на подоконнике. Это вам. И красиво, и удобно, и бесплатно! И приходите к нам телевизор смотреть. Сегодня Райкин. Вместе посмеемся…
– Зина, солнышко, – крикнул он в коридор, – ты смотри же, завтра пойдешь в молочную, так не забудь Елене Сергеевне кефиру захватить. Вы ведь кефир пьете по утрам?
– Да, кефир, – сказала Елена Сергеевна.
– А хлеб какой предпочитаете? Круглый, рижский, заварной?
– Ну, что вы, – сказала Елена Сергеевна, – я сама!..
– Ничего, – строго сказал Мордатенков и снова крикнул в коридор: – Зинулик, и хлеба! Какой Елена Сергеевна любит, такой и возьмешь!..
И когда придешь, золотко, постираешь ей, что нужно…
– Ох, что вы!.. – замахала руками Елена Сергеевна и, не в силах больше сдерживаться, побежала к себе.
Там она сдернула со стены полотенце и прижала его ко рту, чтобы заглушить смех. Ее маленькое тело сотрясалось от хохота.
– Сила искусства! – шептала Елена Сергеевна, смеясь и задыхаясь.
