И об аджике

Тата делала так. Перво-наперво жарко затапливала дровяную печку. Нарезала большими ломтями ноздрястый домашний хлеб. Подрумянивала его на печи до легких подпалин. Соскребала ножом подпалины, оставляя рыжую поджаристую корочку. Пока она возилась с хлебом, на кухонном столе отходило от погребной стыни сливочное масло. Густо-жёлтое, из деревянной маслобойки, пахнущее лютиками и летом.

Потом Тата заваривала чай. Намазывала на хрустящий хлеб подёрнутое солоноватыми каплями пахты оттаявшее масло. Открывала баночку аджики — непременно холодную. Наносила ее тонким слоем на бутерброды — масло мгновенное схватывалось, но не застывало. Разливала по чашкам дымящийся чай, размешивала сахар, гремя ложкой. Садилась рядом. Протягивала бутерброд.

Я ела, светясь от счастья. Аджика была в меру острой, хлеб — кисловатым, на настоящей закваске, а масло — нежным и сладким.
Одной полулитровой баночки аджики хватало ровно на день. Утром ей завтракали, днём подавали к мясу с картошкой, а на ужин была рисовая каша на молоке и утешительный кусочек рассыпчатой гаты, потому что до вечера аджика не доживала. Никогда.
Оттого её готовили много. Банок пятьдесят. В несколько приёмов, в течение недели.

Рецепт лёгок и незамысловат. На килограмм красного толстобокого болгарского перца берём килограмм мясистых помидоров, одну хорошую головку чеснока, немного зелени петрушки — буквально пять-шесть веточек, два стручка цицака (то бишь огненного чили), половину столовой ложки сахара и три четверти — соли.
Первым делом пропускаем через мясорубку помидоры. Ставим на небольшой огонь и даём провариться до тех пор, пока не выпарится большая часть сока. Пропускаем через мясорубку перец, чили (обязательно с семенами), петрушку. Чистим чеснок. Перед тем, как положить в помидоры сладкий и острый перец, выгоняем во двор всех, кого жалко: детей, бабушек, дедушек, собак, котов, попугаев-канареек и аквариум с рыбками. Потому что далее придётся дышать мелко и желательно не в себя, а они этого не умеют. Итак, убедившись, что все нежные существа покинули зону поражения, открываем нараспашку кухонное окно и добавляем в помидоры весь перец, соль, сахар, петрушку. Увариваем на среднем огне до густоты овсяной каши. Убираем в сторону. Теперь нужно быстро растереть в ступке чеснок, кинуть в огненное варево, перемешать, давая ему равномерно распределиться, тут же разлить аджику по банкам и закатать. Всё! Можно проветривать квартиру, перемывать посуду и запускать обратно родных.
Завариваем чай, подаём бутерброды с остатками аджики, которые не влезли в последнюю баночку и улыбаемся.

©Наринэ Абгарян

Сказать?…
✨
Сказать им, что, например, престижная итальянская приправа орегано — это всего лишь душица, которую их бабушка заваривала им в детстве от кашля — удавятся от ужаса бытия и несовершенства мира.

А моцарелла — это если в молоко плеснуть скисшего вина (уксуса, проще говоря) и откинуть на марлю. Неликвид, в общем, который пить никто уже не может, и надо хоть как-то утилизировать.

Добить тем, что суши — это когда нищий рыбак (которого на берегу за блеск ножа просто зарубит любой самурай) сидит в море в лодке и, торопясь, срезает дольками мясо со свежепойманной рыбы, потому что развести огонь нельзя. Потом макает в уксус, потому что в рыбе весёлые червячки кишат, а потом лезет холодной рукой в мешок с рисом, скатывает там комочек влажного и солёного от морской воды риса и ест это. Причем, панически оглядываясь, не видит ли кто — они вообще это в мозг не смогут уложить.

Можно произвести контрольный выстрел, рассказав, что такое фондю. Это когда нищий швейцарский крестьянин, обогревая зимой хату собственным теплом, ползёт в погреб (а там всё съедено уже давно) и собирает окаменелые обрезки сыра, чтобы разогреть их и, когда они станут мягкими, туда сухари макать. Просто потому, что есть больше нечего.

А престижный французский суп буйабес — это когда рыбак, живущий прямо в своей лодчонке (потому что даже на шалаш на берегу денег нет), продав основной улов, заваривает остаток улова — который не удалось продать даже за гроши.

И на всё это смотрят они, живущие в стране, где буженина, расстегаи, блины с икоркой, стерляжья уха из пяти сортов рыбы да двенадцатислойный мясной пирог, балык, кулебяка на 4 края и 4 мяса, наваристый борщ с ломтем домашнего хлеба, чесноком и куском сала в четыре пальца толщиной. Где играющая на солнце капельками рассола брынза, где неповторимые соленые огурчики, сытные щи из ядреной квашеной капусты да с мозговой косточкой, мелодично хрустящая жареная кртошечка со шкварками…
…Смотрят и не понимают. Потому что всё вышеперечисленное внезапно стало совсем не престижно. Ибо не загранично.

И что?
Бедные они?

Злые люди. Злые.