Единственная моя
— Иваныч! – Пелагея совсем запыхалась и от этого крик получился не крик, а так, полушепот. Она немного отдышалась и закричала громче:
– Мишаааа! Да, где ж ты есть-то?!
— Что? Что ты кричишь, Поля? – из-за недостроенной новой бани показался Михаил Иванович, местный егерь и сосед Пелагеи.
— Беда, Миша! Выручай!
— Да что случилось-то?
— Пойдем, по дороге расскажу! Григорий опять там лютует.
Михаил вздохнул и махнул Пелагее на калитку. Догоню, мол. Он быстро сполоснул руки и накинул на плечи куртку. Осень была в этом году ранняя, ночью уже и подмораживало. Граф запрыгал вокруг, пытаясь поставить лапы на плечи хозяину, заглядывая в глаза, но Михаил шуганул лайку и примкнул поплотнее калитку, чтобы собака не выскочила следом, а то ищи его потом.
Пелагея уже маячила почти в конце улицы, и он прибавил шагу. Непонятно, чем там все сегодня обернется, надо поспешать, а то ведь, неровен час, Григорий по этому делу натворит непоправимого.
Крики слышны были еще за несколько домов и Михаил понял, что дело в этот раз посерьезнее, чем обычно. Кричала Марья, ревели на разные голоса детишки.
— Всю жизнь ты мне переломила! Если мне не жить, то и ты не будешь…
Михаил успел как раз вовремя, чтобы перехватить руку Григория с молотком, который уже готов был опуститься на голову Марии.
— Ты что творишь! – голос Михаила загремел так, что Григорий присел от неожиданности.
Сам немаленького роста и комплекции, он совершенно потерялся рядом с могучим Михаилом Ивановичем, которого за спиной в деревне называли «Косолапый». С ногами у него все было в порядке, просто его могучее сложение и огромный рост невольно наводили на мысли о хозяине леса.
— Иваныч! Не лезь! Не могу больше! Мочи нет жить так!
— Как так? Ты просохни, потом охать будешь! Смотри, детей всех понапугал, изревелись просто!
Григорий осел на землю и застонал, завсхлипывал:
— Она столько лет меня обманывала, может и дети не мои вовсе…
Михаил сжал посильнее руку Григория и отобрал молоток, зашвырнув его подальше в кусты малины. Потом повернулся и глянул на Машу, которая стояла у забора, слегка покачиваясь и глядя в одну точку, обнимая одной рукой старшего сына, а другой проводя машинально по волосам, пытаясь поправить несуществующий платок.
— Маша, Машенька! – почти ласково позвал Михаил.
— А? – Маша перевела взгляд на него и как будто очнулась. – Ты что-то спросил, Иваныч?
— Ты как?
— Ничего, я, ничего… Дышать только больно, он меня о косяк…
— Дарья приходила? – нахмурился Михаил, глянув на понурившегося Григория.
— Да…
— Снова-здорова… Предупреждал ведь ее! – Михаил сжал кулаки, но потом опомнился и подхватил на руки младшего сына Григория и Марии. – Привет, Алексей Григорьич! Напугался?
— Дааа… — все еще всхлипывая отозвался трехлетний Леша.
— Ну, все уже, не реви. Папка успокоился, мамка твоя в порядке. Сегодня уж не будут ругаться. Так? – он грозно сдвинул брови, глядя на Григория, который только устало кивнул. – Видал? Смотри, что у меня есть! – Михаил запустил руку в карман и выудил оттуда горсть конфет-леденцов.
Чумазая мордашка Лешки расцвела улыбкой и он, двумя руками сгреб конфеты и закричал сестрам:
— Нате! У меня много!
Михаил улыбнулся и спустил на землю мальчика, который тут же кинулся к сестренкам, протягивая им не так часто виденное лакомство. Только старший, восьмилетний Паша не двинулся с места, продолжая стоять рядом с матерью и поглаживая ее по руке, чтобы успокоилась.
— Идите в дом, там и поделитесь. – Михаил выпроводил ребятишек и повернулся к забору. – Цирк окончен, шуруйте по домам. Нечего глазеть! Ни стыда, ни совести! Почему не остановили?
— Иваныч, ну ты это… Не очень-то! Гришка же как заведется – бешеный. Не хватало еще под раздачу попасть.
— А глазеть, как он жену гоняет – самое оно, да? – Михаил сдвинул брови, и соседи живо ретировались, зная его суровый характер.
Он постоял минуту, подождав, пока они разойдутся и рывком поставил на ноги Григория.
— Угомонился? – дождавшись ответного кивка, он продолжил. – Ну, слушай теперь меня. Что тебе Дарья плетет – забудь! Не от большого ума она это делает и с плохой целью. Ей деньги твои нужны, которые ты на семью тратишь. Понял? Пока ты с Машей не жил, сестру холили и лелеяли, а теперь ведь не даешь ей почти ничего?
Григорий помотал отрицательно головой.
– Вот, то-то! Осмысли. А то выдумал, бабу слушать, да под ее диктовку жизнь свою ломать! И еще вот что. Дети твои все. Я тебя маленького, как облупленного помню. С горшка перед глазами бегал. Каждого из твоих точно так же вижу. Нет на деревне больше похожих на отца детей, понял? Хочешь, в город можно поехать, пробу или как там оно называется, тест, что ли, сделать. Да только это денег больших стоит и совсем надобности в этом нет.
Григорий притих, вслушиваясь с слова Михаила, которые падали как бальзам на душу, после всего того, что наговорила ему опять сестра.
— Дарья Машу твою всегда терпеть не могла. Вот и пакостит по-бабьи. Только не понимает того, что пакостит ей, а сядешь ты. Сядешь, Гриша, я тебе точно говорю. И если еще хоть раз Машку пальцем тронешь – я сам этим займусь. И заявление ей забрать уж не позволю. Понял? И Петрович меня послушает, ты знаешь. Он от вас так уже устал, что готов из участковых увольняться уже. Так что сильно рад будет, если ты ему повод дашь тебя упрятать.
— Что делать-то, Иваныч? – Григорий опустил голову, не решаясь глянуть в сторону жены.
— Живи как человек, а не как скотина бессмысленная. Цени, что имеешь, ведь потерять все сегодня мог. И жену, и детей, которых в детдом бы мигом отправили. Что смотришь? Знаешь же, что правду говорю. Где брал сегодня? Что пили?
— У Спиридоновны…
— Разберемся. И вот еще что, Гриша. Дарью больше не пускай во двор. Если сама не одумается, на нее тоже управу найдем. Но ты сам ей должен укороту дать, а не кто-то. Хватит уже ей над твоей семьей, да над тобой измываться. Понял?
— Понять-то понял, да только сестра ж она мне.
— Это хорошо, что мамка ваша, Царствие ей Небесное, вас так воспитала, что вы родню помните. Только ты подумай, сестра-то твоя, как родная себя ведет? То-то же! Вот пока не одумается – не пускай, а там видно будет.
— Спасибо тебе, Иваныч…
Михаил только махнул рукой и, глянув на Машу, которая подбирала разбросанные по двору поленья, которыми швырял в нее Григорий, пошел в калитке.
Пелагея глянула на своего соседа и друга детства и спросила:
— Угомонились?
— Да. Пока. Вовремя ты прибежала. Надо что-то с Дашкой делать, ведь не успокоится. Пойду, наверное, побеседую с ней.
— Погоди, Иваныч, тут дело посерьезнее есть. А с Дарьей мы сами, с бабами разберемся. Предупреждали ее уж, да только не поняла, видать, она. Ничего, теперь поймет. А нет, так разговаривай тогда уж сам, тебя-то она точно послушает.
— Какое дело? – Михаил заглянул в глаза Поли и как будто встала перед ним снова она молодая. Тоненькая, с русой косой толщиною в руку, красивая такая, что плыть начинало в глазах и мутнело в голове, когда смотрел на нее.
С Пелагеей познакомились они, когда родители ее переехали из соседнего района. В восьмой класс она пришла новенькой, но уже через несколько дней настолько освоилась, как будто там и была всегда. Легкая на подъем, общительная, отчаянная хохотушка, Поля сразу в любой компании становилась своей. И только с Мишей, с первого же взгляда, она вела себя скованно, стесняясь сказать лишнее слово или поднять на него глаза.
— Что, Полька, втюрилась? – посмеивались над ней девчата.
— Да, ну вас! Придумаете! – краснела и отмахивалась она.
И только перед самым выпускным Миша, наконец, осмелев, вызвался проводить ее до дома и в своей прямолинейной манере, которая так и осталась у него на всю жизнь, из-за чего не раз ему доставалось, но за что его и крепко уважали, спросил Полю:
— Пойдешь за меня? Школу окончу, в армию схожу, а потом и поженимся?
Поля вскинула на него тогда свои темно-голубые, как васильки на поле, глаза и тихонько спросила:
— А ты что про меня думаешь?
— Люблю я тебя! – так же спокойно сказал Михаил, не пряча глаз и открыто признаваясь сейчас в том, что для него еще пару месяцев назад было чем-то запретным, на семь замков запертым, но передуманным за это время, со всех сторон осмотренным и принятым, как единственно правильное в жизни.
Поля только улыбнулась в ответ и тихонько кивнула.
Родители сладили между собой быстро, да только все планы порушены были вмиг, когда Михаил растерянно объявил родителям, что служить он будет в Афганистане. Прощаясь с родными, он обнял Полю, и шепнул ей:
— Если вдруг скажут, что нет меня – не верь. Дождись! Вернусь я, обязательно вернусь!
И она ждала. Даже после извещения, даже после того, как Галина, мать Михаила, отголосила по нему и запретила кому-то вспоминать имя сына в доме, кроме как по поминальным дням, а после, надев черный платок, не снимала уже его до самого своего ухода… Поля все равно ждала, отказываясь верить, что Миши больше нет.
Мать уговаривала ее не тратить жизнь попусту и оглянуться по сторонам, ведь сколько времени прошло. Да только Полина и слышать ничего не хотела. И Матвея, который столько времени ждал, пока она одумается и обратит внимание на него, она в упор видеть не хотела…
И только после того, как к родителям Михаила приехал его сослуживец и рассказал, что лично видел, как его и еще несколько сослуживцев окружили и выбраться там не было никакой возможности… Как слышал взрыв, который, по всей видимости, и положил конец всем этим ребятам… Как потом не нашли они на этом месте почти ничего, кроме обгоревших обрывков одежды и стреляных гильз… Только после этого Поля тоже надела траур и не собиралась снимать его, пока мать не слегла, и в последние свои дни не взяла с нее страшную клятву, буквально вынудив пообещать, что выйдет она замуж за Матвея или за кого сама захочет… Но станет женой и родит детей, чтобы не пресекся их род, в котором Поля была последней веточкой.
Обещание свое, данное маме, Пелагея выполнила. И не было свадьбы печальнее в деревне ни до, ни после этого. Бледная как полотно невеста, которая, отказавшись от фаты, стояла с непокрытой головой в ЗАГСе и только после того, как Матвей сжал ее руку и шепнул, что надо ответить регистратору, сдавленно сказала то самое «да».
Михаил вернулся спустя полгода. Никогда и никому он не рассказывал, что пришлось ему пережить в плену, куда он попал, и как его оттуда вызволяли.
Увидев его у своей калитки, беременная уже на тот момент Поля, задохнулась, мигом забыв все слова, которые узнала за свою недолгую пока жизнь, потеряла сознание и ее в срочном порядке увезли в город на сохранение. Пока она лежала в больнице, первый шок прошел и выстроив для себя линию поведения, Поля вернулась домой уже спокойной. С Михаилом только здоровалась, встретив на улице, а пройдя мимо, закусывала каждый раз губу, стараясь, чтобы никто не увидел, не заметил даже намека на лишний взгляд в его сторону. Матвею, сразу по рождении первого сына, на выписке вручила перевязанный голубой лентой кулек и сказала:
— Даже не думай! Нет, не было и не будет никогда ничего.
Тот только внимательно глянул на жену и никогда даже взглядом не укорил ее за то, что не любила она его за всю их совместную жизнь даже вполовину так, как Михаила. Чувствовал, что любит, возможно и до сих пор того, но молчал, справедливо рассудив, что если взял за себя такую чистую, как родниковая вода девушку, то жене, которой она стала, надобно верить…
Они стали родителями троих детей и, когда почти двадцать лет спустя, Матвей, нарушив технику безопасности, погиб на лесоповале, Пелагея надела черный платок, отгоревала, и с тех пор жила только детьми и внуками, которых у нее уже было двое.
С Михаилом они общались все так же подчеркнуто вежливо и только иногда, когда забывались, кто-нибудь из односельчан подмечал, как начинало искрить между ними, когда встречались они взглядами. Но, все молчали, понимая, что пророни хоть слово — не замараешь, не запачкаешь то, что было между этими двумя, но сам с головой уйдешь в черную липкую жижу, от которой потом уж и не отмоешься.
Михаил по-соседски помогал Поле поднимать детей, взяв на себя всю мужскую работу по дому, хотя его никто и не просил. Старший сын Поли, Сашка, по-матерински спокойно и мудро принял то, что рядом с осиротевшей, после отца, матерью есть мужчина, который ничего не требует взамен своей помощи, а от чистого сердца хочет сделать ее жизнь легче, привязался к Михаилу и между ними установилась теплая, по-мужски молчаливая, дружба.
Пелагея же взяла на себя женскую долю работы по дому, помогая Михаилу управляться с хозяйством.
На вопрос соседки, с которой дружила еще мама Пелагеи, и которую она, с ухода мамы, считала своим главным советчиком:
— Может сошлись бы, Поля?
Ответила:
— Нет, тетя Вера, ни к чему это. Столько лет минуло, все быльем поросло уже.
— Так ведь любишь ты его до сих пор…
Поля только вздохнула в ответ и свернула тему, чтобы не разреветься, не показать, что права тетка Вера. Во всем права…
Так и жили, отсчитывая недели, месяцы, года и, только изредка накатывала то на одну, то на другого такая тоска, что впору было волком выть. Но не решались они сказать друг другу даже полслова из того невысказанного, что было сложено между ними за эти годы.
— Так что за дело-то там у тебя срочное? – Михаил хоть и шагал широко, но все равно еле поспевал, за быстроногой, как в молодости, Полей.
— К Спиридоновне племянница из города приехала. Помнишь ее?
— Это Наталья которая?
— Она. Приехала и детей своих привезла. Мальчик там и две девочки. Спиридониха их к себе брать отказалась, а поселила в доме брата своего.
— Так он заколоченный лет пять стоял. Там небось и жить-то нельзя.
— Нельзя. А куда им деваться? Я не знаю, что у них там случилось в городе, да и не люблю я сплетни, ты знаешь. Но, чтобы ты понял, вкратце скажу. Детки там все от разных отцов, да и Наталья совсем непутевая стала. Как бы беды не вышло, Миша.
— Понял! – коротко кивнул Михаил и порадовался тому, что есть еще неделя до отъезда на заимку и что-то он точно успеет сделать, пока еще здесь, в деревне.
Они поравнялись с домом Матрены Спиридоновны, и Михаил, молча свернув, толкнул калитку.
— Спиридоновна, ты дома?
— Чего тебе? – в голосе у соседки не было теплоты, только недовольство.
— Да дело есть к тебе. – Михаил по-хозяйски прошел в пристройку возле кухни, где стоял аппарат, который Матрена берегла пуще глаза.
— Ты что это удумал, ирод? – Матрена мигом смекнула, что сейчас будет.
— Я тебя предупреждал в том году? Старый твой забирал? Ты опять за свое? – Михаил спокойно и деловито разбирал аппарат, и его пальцы гнули металл, как детский пластилин. – Вот так оно лучше будет! – он отряхнул руки и повернулся к Матрене:
– Еще раз узнаю – по-другому поговорим, а ты меня знаешь, я слов на ветер не бросаю.
Матрена вжала голову в плечи и кивнула, боясь поднять глаза на Михаила. Она-то знала… Ведь именно благодаря ему, старший сын ее, Тимофей, уехал из деревни, проворовавшись на ферме. Михаил сначала поговорил с ним по-мужски, посоветовался с участковым, а потом приказал собираться.
— Узнаю, что где-то безобразишь, найду и продолжу воспитание. Я твоего отца знал, хороший человек был. Значит и тебе таким быть, а не тем, что ты выдумал. Понял меня? На работу устраивайся, семью создавай, а глупостями прекращай маяться.
Слово свое Михаил держал крепко. Услышав, что Тимофей в городе связался с плохой компанией, он и правда нашел его, хорошенько поучил по-отечески, и определил под присмотр старого своего армейского товарища, который руководил лесопилкой в другом районе. Через год Тимофей женился, родился сын, и сейчас он жил, и работал там же, лишь наездами бывая у матери.
— Не позорься больше. Ни к чему оно тебе, Матрена. Да и горя много от твоего дела непутевого. Сегодня вон могла сразу четверых без матери оставить. Да не сама! Но через тебя же? Вот то-то и оно! Ни к чему нам ругаться. Больше повторять я не стану.
Михаил повернулся было к дверям, но вспомнил еще что-то и вернулся:
— Что там с Натальей у тебя?
— А что у меня? Ничего. Она приехала, начала права качать, ну а я что… Старая я уже для этого, Миша. Детишек только жалко.
— Ясно. Ну, бывай, пойду я.
— Не серчай на меня. Хотела для внука чуток подзаработать, да гостинцев накупить.
— Такими деньгами дите разве порадуешь?
Матрена только опустила голову.
Поля ждала Михаила у калитки.
— Поговорили.
— Угу.
— Вот и ладно.
— Пойдем-ка, до Натальи дойдем.
— Посмотреть хочешь, как устроились?
Михаил молча кивнул.
По двору дома, в котором поселилась Наташа с детьми, бегала полураздетая трехлетняя Настена. Самая младшая из детей, она была худенькой, как тростиночка и такой же легкой. Увидев Михаила с Полей, она испуганно шмыгнула обратно в дом.
Михаил открыл дверь в сенцы и шумно выдохнул. Из дома пахнуло затхлостью, которой никогда не бывает там, где царит хорошая хозяйка.
— Вроде ж уже прилично, как приехала? – повернулся он к Поле.
— Мало ли, давай сначала спросим, что да как.
Только спрашивать не пришлось. Наталья спала, укрывшись грязным одеялом и совершенно не слыша, как теребит ее средняя дочка, пятилетняя Аринка.
— Давно спит? – Михаил отыскал взглядом забившегося за диван Илью, старшего мальчика.
Тот молча кивнул, с испугом глядя на огромного мужчину, который почти упирался головой в потолок, цепляя иногда отклеившиеся обои, которыми тот был когда-то оклеен.
— Ясно… — Михаил потряс за плечо Наталью, но та лишь всхрапнула и перевернулась на другой бок. – Ничего сейчас не сделаем с ней. Голодные? – он снова повернулся к Илье.
Тот снова молча кивнул.
— Тогда пошли. И не бойтесь! – Михаил добродушно улыбнулся, разом расположив к себе ребят. – Меня дядя Миша звать, я местный егерь. А это тетя Поля. Поедите, обогреетесь и мамка вас заберет потом, как проснется.
Через полчаса, сытые и отмытые малыши, сидели за столом на кухне Полины и клевали носом, все еще держа в руках пирожки.
— Очень вкусно… Спасибо! – тихо сказал Илья, прежде чем уложить на руки отяжелевшую голову и уснуть.
Поля уложила девочек в одной комнате и постелила Илюше к спальне старшего сына, который давно уже жил в городе, навещая мать, как только выдавалась свободная минутка.
Вернувшись на кухню и подлив чаю погорячее себе и Михаилу, она присела к столу, подперев щеку рукой, по детской еще своей привычке.
— Что делать будем, Миша?
— Думать будем. Дождемся, пока проспится Наталья, а потом подумаем.
Они посидели еще немного молча, а потом Михаил поблагодарил за ужин и пошел домой, сославшись на то, что надо готовиться к отъезду.
Утро началось с криков, которые звенели во дворе Пелагеи и разбудили Михаила, который до поздней ночи готовил снаряжение и чинил упряжь для верного своего Барина. Конь сопровождал его на заимку уже несколько лет, сильно облегчая жизнь егеря.
— Да ты кто такая, чтобы детей моих забирать? Кто тебе позволил? Я сейчас участкового вызову и пусть пишет на тебя, что детей украла!
Растрепанная, опухшая Наталья совершенно не похожа была на улыбчивую ясноглазую девочку, которой помнил ее Михаил.
— Ты чего шумишь? – его голос, раздавшийся так неожиданно, заставил ее чуть не подпрыгнуть на месте. Она живо повернулась к нему и осеклась, увидев, как Михаил смотрит на нее.
— Что ж это делается такое, дядя Миша? Я проснулась утром, а детей нет. И где они – непонятно.
— А вчера ты про них много думала?
— Не начинай! Ты моей жизни не знаешь, чтобы меня судить! – тут же ощетинилась Наталья.
— Не знаю и знать не хочу! – отрезал Михаил, сурово нахмурившись. – Что я знаю, так это то, что у тебя трое детей и вчера я их нашел голодными. А младшая твоя по двору бегала раздетая. И ладно бы это, так у тебя там яма выгребная едва накрытая, ведь нужник-то еще когда развалился. А если бы она туда провалилась?
— Не провалилась же, — буркнула Наталья, мигом потеряв весь свой запал.
— До поры до времени это все. Нужник за сегодня я поставлю, пока время есть, а ты чтобы порядок в доме навела, да есть детям наготовила.
— А что это ты раскомандовался? – Наталья уперла руки в бока.
— Либо делаешь, как говорю, либо через сутки твои дети будут в детдоме. Вот и думай, что тебе важнее – гульки твои или дети.
— Послушай его Наталья, Михаил Иванович шутить не станет. – Полина держала на руках Настену, и Миша отметил, что девочка одета и обута вовсе не так, как вчера.
— Вот еще! Что вы мне сделаете? Нет таких законов, чтобы детей у матери отнимать.
— Есть. И закон есть, и основания. И либо ты сейчас делаешь так, как говорю, либо можешь прямо сейчас с детьми попрощаться. И даже не думай уехать. Я тебя везде найду.
— Да куда мне ехать… — Наталья устало опустилась на скамейку, которая стояла возле крыльца Поли. – Выгнал меня последний мой муж. Трое детей есть, а заботиться о них некому, кроме меня. А я устала так, что и сказать нельзя…
— Если кроме тебя о детях заботиться некому, то чего ж ты так все запустила? Разве лучше им будет без матери? Ведь заберут их, Наташа. Не дадим мы беде случиться. А они уже в ней, горькой, раз ты на них и смотреть не хочешь. Вон Илюшка уже битый час тебя за куртку теребит, а ты хоть бы глянула на него…
Наталья обернулась и посмотрела на сына.
— Чего тебе?
— Пойдем домой, мам?
— Пойдем, — она тяжело поднялась.
Ни на кого не глядя, она молча забрала из рук Поли Настену и пошла к калитке, даже не глядя, идут ли за ней другие дети.
-Где одежку раздобыла? – Михаил смотрел вслед Наталье.
— Бабы с утра принесли. Собрали, у кого что было. Потом отнесу ей. Там две больших сумки. И одежда, и обувь, и игрушки, и книжки. Даже Дарья приходила.
— И что?
— Ничего. Отправила я ее. Ничего не взяла. Бабы ей бойкот объявили. Может что и поймет. Ей податься некуда, а здесь жить – придется злобу свою унять.
— Ясно… — Михаил потянулся и глянул на солнце. – Пойду. Надо инструмент подготовить и кого из мужиков позвать, чтобы пособили. Пока я здесь, поправлю дом Наталье.
До самой ночи Михаил с тремя помощниками работали во дворе Натальи. Он недовольно поглядывала на них, но навела порядок в доме и сварила нехитрый суп, чтобы накормить детей. Те, словно что-то чувствуя, льнули к ней, поминутно дергая, чтобы обратила на них внимание. Наталья держалась, но под конец дня не выдержала и накричала на сына, приказав забрать сестер и оставить ее в покое хоть на минуту.
Михаил только глянул в ее сторону и этого хватило, чтобы она замолчала. Он посмотрел на прыгающие губы девчонок и сердитый взгляд Ильи, брошенный на мать и покачал головой. Детское сердечко мягкое и легко прощает да забывает обиду, но надолго ли хватит его…
Утром он встал и первым делом отправился проверить печку, которую они вчера правили у Натальи. Дверь в дом оказалась запертой. Он постучал, прислушавшись. Маленькие ножки пробежали по полу и остановились у двери.
— Кто там? – Михаил понял, что за дверью стоит Илюшка.
— Илья, а мать где?
— Уехала.
— Куда это?
— Дядя Миша, это ты?
— Я.
— Тебе открыть велела. Сейчас. – Илья повозился с замком и открыл тяжелую, рассохшуюся дверь.
— Куда уехала-то, Илюша? – Михаил повторил вопрос, внутренне закипая. Как можно было бросить трех маленьких детей одних в доме и увеяться куда-то?
— В город подалась. Жизнь устраивать! – в глаза Илюши стояли слезы.
— Погоди. Что-то не то ты говоришь…
— Все я правильно говорю! – сорвался-таки на крик Илюшка.
Михаил подхватил мальчика на руки и прижал к себе.
— Погоди! Ты реви, но тихонько, а то девчат напугаешь. Это она тебе сказала?
— Да. И записку оставила. Там, на полочке лежит, чтобы малые не достали.
Михаил прошел в дом и, достав с полки записку, прочитал то, что написала Наталья.
«Дядя Миша, я уехала. Сил нет больше. Понимаю, что не справлюсь и дать что-то путное детям не смогу. Боюсь я, что сорвусь совсем, а дети мои погибнут. Ты мужик добрый. Сам решишь, как лучше будет. То ли детям моим в детдом, то ли отец у них настоящий появится. Прости меня и не держи зла! Наталья»
— Вот так-так… — Михаил оторопело крутил в руках бумажку, когда открылась дверь и появилась на пороге Поля.
— Уехала?
— А ты откуда знаешь?
— Сама не знаю. Догадалась. А девочки где?
— Спят еще, — Илья вытер покрасневший нос и слез с рук Михаила.
— Миша, что делать будем?
— Надо Петровичу звонить, он все расскажет. Куда и что. Да, и придется мне что-то с работой думать. Не потащу же я детей на заимку.
Поля смотрела на Михаила и, в который раз поражалась, как легко и свободно он принимает решения, берет на себя ответственность.
— Ну, значит так тому и быть. Только вот…
— Что?
— Придется нам тогда все-таки съехаться Миша. – Поля опустила глаза, как когда-то в молодости:
– Возьмешь меня замуж-то?
— Знаешь же, что единственная моя, а все сомневаешься, надо ли нам быть вместе! Думал, что уж не предложишь! – усмехнулся Михаил и обнял давнюю свою и единственную любовь. – Трое детей, Поля… Справимся?
— А куда деваться?
Малышня, как галчата, сидели рядком на кровати, и, открыв рты, молча наблюдали за этими странными взрослыми, от которых шло такое тепло, что даже в стылом доме стало вдруг уютно и как-то спокойно. Они уже понимали, что вот сейчас их жизнь как-то изменилась и, толком не понимая, в какую именно сторону, они просто по-детски верили, что все еще будет хорошо.
автор: Lara's Stories
Автор публикации
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.