Глухонемая душа
Зинаида выглянула за калитку. Так и есть, глухонемая соседская девчонка снова здесь, и её Санька, конечно же с ней! Ну просто наваждение какое-то, честное слово! Как они общаются вообще? Она наблюдала иногда за ними, но всё равно не могла понять, что общего может быть у этих десятилетних детей.
Её сын Саша — умненький, красивый мальчик, такой ласковый, внимательный и добрый, и эта Катя, приехавшая со своего интерната на каникулы, — долговязая, тощая и нервная. Вон как машет руками, что-то изображает на своём этом языке жестов и оба хохочут.
Санька — ладный, белозубый и стройный, в начале июня уже загорелый, смеётся звонко и искренне, и эта, господи прости, запрокинула голову, кое-как приляпанную к тощей, жилистой шейке и зашлась в беззвучном придыхании.
Зина вздохнула и пошла в дом. Как бы там ни было, а не хочет она, чтобы её младший сын, тайная гордость, душа и отрада материнская, посланный им с мужем на четвёртом десятке в награду за их терпение и страдания, дружил с этой девчонкой, которая почему-то жутко пугала её.
Придёт во двор и стоит, смотрит. Глаза у неё до жути странные: большие зрачки в тёмно-зелёной окантовке. Зина и не встречала таких вовсе.
Спросишь её, жестом, чего, мол, тебе? А она смотрит внимательно и удивлённо, будто пытается сказать, что неужели непонятно, кто мне нужен и на дом показывает, вроде как, Саша там, позови, мол.
Когда дети были совсем маленькие, Зинаида так не беспокоилась. Ну играют друг с другом малыши, да и ладно. А когда Санька подрастать стал, а дружба их, которая зародилась с первого дня, как соседи, родители Кати, купили дом на их улице, только крепче становилась, Зинаиде становилось всё больше не по себе. Да ещё, свекруха, царствие небесное, глядя на этих детей, как-то обронила:
-Гляди, Зинка, увечные они и есть самые опасные… У них сила особая, внутренняя, привяжет нашего Саньку к себе намертво, попомни моё слово…
Зинаида уже и с мужем беседовала, ему эта ситуация тоже не шибко-то нравится, да только он считает, что она опасность малость преувеличивает. Что тут скажешь, разве мужик может до конца понять и прочувствовать, так как она.
Её тревогу за сына, её боль, её опасения. Как она сыночка-то своего на коленях ночами стоячи у бога вымолила. И послал ведь! После трёх-то дочек!
А Володе начинаешь говорить, что нужно меры какие-то принимать, а он «И чё?»А ну, как подрастут да поженятся? Будет потом тоже спрашивать: «И чё?!», глядя на глухих да немых внуков?! Чёкалка чёртова. Она плюнула и решила поговорить с Сашей. Он же умничка, в конце концов, должен понять, что не нужно ему дружить с Катей.
Санька смотрел на мать округлившимися глазами, почти с таким же удивлением, как его подружка:
-Мам, да что ты!? Катя — мой друг, самый лучший, понимаешь? Я всегда буду с ней дружить, ты просто не знаешь, какая она хорошая…
Ну всё, промелькнуло в голове у Зинаиды, приплыли, что называется. Так она и знала, да и свекруха, ведьма старая, как напророчила перед смертью…
Вот что теперь делать?! «Я всегда буду с ней дружить…» — всё билась раненой, обезумевшей птицей, сказанная сыном фраза. Она Саньку своего знала и очень хорошо чувствовала. Он верный, надёжный и страшно ответственный. Об этом ей и учителя постоянно говорят.
А ещё у него, у мальчишки, уже и сейчас вполне сформированный, «мужской» характер. Если пообещал, значит сделает. Например, он легко и свободно «разговаривает» с ней с помощью жестов. Катя, будь она не ладна обучила, легко и незаметно, да и Санька ведь смышленый, всё на лету хватает…
Ничего не поделаешь, придётся идти к родителям этой самой Кати. Они у неё обычные, в том смысле, что слышат и говорят, а вот с дочкой такая беда приключилась, какая-то там внутриутробная инфекция, что ли.
Зинаида и пошла. И даже не один раз. Просила, объясняла и даже угрожала… Я, мол, всё понимаю, ребёнок у вас больной, такое несчастье, не дай бог, у меня-то самой три дочки, я знаю, но растолкуйте своей Кате, пожалуйста, что не нужно больше к нам ходить, ну не стоит им дружить, вы же понимаете…
Они поняли, хотя и не сразу… В последний раз, когда Санька с Катей, уже в конце лета, убежали на речку, а она хватившись сына, увидела их там, мокрых, улыбающихся, сидящих молча, тесно прижавшись друг к другу, она не выдержала!
Во-первых, ещё не было такого, чтобы Санька ушёл куда-то, не предупредив мать или отца, это всё её, Катькины штучки! Во-вторых, что это ещё за посиделки такие в одиннадцать лет? (у них и дни рождения у обоих в августе). В-третьих, ну просила же, по-человечески, по-хорошему! Ну что ж вы за люди такие!?
Она так и сказала им, Катиным родителям. Чтоб больше духу не было вашей ушлой девицы возле моего Саньки, ясно? А не то….
Её больше и не было. Никогда. По крайней мере в Санькиной жизни. Да и в нём самом как-будто этой самой жизни стало меньше.
Нет, на первый взгляд, всё вроде оставалось так, как прежде, только Зина больше ни разу не слышала того открытого, искреннего и заразительного смеха своего сына.
И ещё казалось, будто в глазах его взял и потух свет. Через несколько дней Катя отправилась в свой интернат, а потом семья и вовсе переехала в другой город.
…Сейчас Саше уже сорок лет. Он так и не женился. Его старшие сёстры давным-давно матери и бабушки. А он живёт в большом, добротном, родительском доме вместе со своей мамой. Папы уже нет…
Саша единственная надежда и опора уже очень пожилой Зинаиды. Впрочем, как всегда. Он такой же заботливый и внимательный… Только одинокий и всегда немного грустный… Даже когда улыбается…
Автор: Лариса Порхун
Художник Екатерина Логвиненко
Автор публикации
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.