И ещё один день. Рассказ Людмилы Колбасовой

И ещё один день

— И ещё один день мне подарен судьбой, — подумала Зоя, проснувшись, и, стараясь не скрипеть пружинами старого дивана, встала. Тихо, на цыпочках, подошла к маминой кровати.

Худенькая, словно щупленький подросток, старушка спала, подложив ладошку под сухую сморщенную щёку. Косыночка съехала набок и жиденькие прядки седых волос небрежно разметались по подушке. Лицо спокойное, расслабленное. Сердце сжалось в комочек, в горле запершило …

Мама угасала … Всё меньше ела, разговаривала, и часами лежала неподвижно, уставившись отсутствующим взглядом в одну точку. Казалось, что смотрит она вовнутрь себя, что не здесь она, а где-то далеко-далеко — там, откуда нет возврата.

Зоя вышла на крыльцо, откашлялась. Глубоко, полной грудью, вздохнула чистый опьяняющий свежестью и запахом трав, предрассветный воздух.

Невидимый шелест листвы, нежно-переливчатые трели птиц, пронзительные крики петухов, лений лай собак – пробуждается жизнь, и червонным золотым пылает восток.

Солнце, раскалённым алым диском, торжественно и величаво всходит, ослепляя землю светом, заливая теплом, вмиг растворяя туман, и лишь блестят в его лучах алмазами росинки на листах. Светлеет небо, уходит прочь сумрак короткой июньской ночи и чудом кажется рождение нового летнего дня.

Очарованно, словно завороженная, смотрела Зоя на солнечный рассвет. «В городе такого не увидишь, — подумала, — благодать-то какая!» 

— Неля, Неля, — послышался из дома жалобный мамин зов, — Неля, ты где? Голос слабый, хриплый, тягучий, но родной и сердцу милый.

Забежала в дом: «А кто проснулся?». Обняла, помогла сесть. Каждый миг радуется, что они вместе.

— Мама, — как же приятно произносить это слово, как часто она повторяет его, словно пытается наверстать за всё упущенное прежде время, и было всё равно: понимает, узнаёт её мать или нет.

— Ты кто?

— Мама, это я – Зоя.

— Зоя? – переспрашивает удивлённо, — не помню …

— Ну как же, Зоя – твоя старшая дочь. Задумалась старушка, беспомощно заморгала, скудные белёсые брови поползли вверх: «Я тебя не знаю».

И взгляд чистый ясный, но растерянный и виноватый. Прищурилась подслеповатыми выцветшими глазами, потянулась руками к Зоиному лицу, трогает: «Старая ты уже … А Неля где?».

Зоя схватила мамину ладонь двумя руками, поцеловала и, прижав к своему лицу, замерла. Из глаз скатилась слеза. «Мама», — прошептала …

— Неля где, спрашиваю? — старушка нервничает.

— Скоро приедет.

— Когда? Этот вопрос о Нели звучит несчётное количество раз, и всегда нестерпимой болью отзывается в сердце.

Зоя молчит. Знает – мамина память, словно искры на ветру, вспыхнут, разлетятся во все стороны и тут же гаснут. Старость и немощность во всей своей мучительной сущности, но, слава Богу, без агрессии и капризов.

Мама больше походила на маленькую беспомощную девочку: стеснительную, боязливую. Лежит себе тихонечко и, если не спит, не уходит в себя, то настороженно следит за Зоей. Очень пугается, когда она выходит из дома.   

Зоя и сама уже старая. В этом году семьдесят два. Тоже с памятью бывают проблемы, особенно когда давление скачет, а ещё нестерпимо болят суставы, порой так, что и встать не может, с трудом чашку руками удерживает.

В такие дни выручает социальный работник. Зоя втихаря, мимо кассы, ей приплачивает — зарплата ведь у них крошечная, а та и старается, даже уколы делает, да ловко так. 

— Ну что возишься, — ворчит мать, — есть давай. Она сидит на кровати, обложенная подушками, словно маленький ребёнок, свесив худенькие, как верёвочки, ножки в простых детских колготках, собранных в гармошку на щиколотках.

Умытая, причёсанная, переодетая. Под чистой простынкой клеёнка – на памперсы денег не хватает, а прокладки всё равно протекают. Не углядишь и вновь переодевание, стирка …, но Зоя не ропщет. 

— Надо же, есть попросила, — удивляется. И завертелся в хлопотах день, заполняя пустоту в сердце, что долгие годы жила в нём, духом радостным; изгоняя горечи обид из души, и очищая её покаянием.

— Неля где? — тоскливо кличет свою любимицу, младшую дочь, мать, — Где Неля? Зоя стоически терпит это уже пятый месяц, терпит и сочиняет, бывает, всякие небылицы о счастье, что неожиданно свалилось на Нелю и она вынуждена была покинуть их.

Мало, что понимает мама, но слушает, слушает …, и тут же может уснуть, отключиться сознанием, и вновь спросить, перебивая: «А Неля где?»

А у Нели сегодня как раз судьба решается, где ей будет позволено жить дальше: в райских обителях или гореть в аду. Сорок дней, как умерла, но разве скажешь об этом матери, что сама стоит уже на пороге …

Зоя до сих пор помнит рождение сестры, что, в отличии от неё, была желанной. Это Зою мать вытравливала полгода, затягивала живот, скрывая беременность, а после и забирать не хотела.

Это Зоя родилась недоношенной, без четвёртого пальца на левой руке и со странными перетяжками на ногах. Росла болезненной, плаксивой, некрасивой, а Нелю – здоровенькую и хорошенькую, словно куклу, встречали из роддома с цветами, подарками.

Зоя в тот день пряталась за шторой, и со страхом наблюдала, как каждый, кто пришёл посмотреть на новорожденную, восхищаются ею.

И никто не заметил Зою тогда, не вспомнил про неё. Не кормили, и даже спать не уложили, и ей действительно было страшно, ведь как в доме появился отчим, она сразу почувствовала себя лишней. Он был строгим, старым и недобрым.

Чтобы падчерица не мешала — отправили девочку в деревню к бабке, а та быстро внучку спровадила в интернат …

Покормив и уложив маму, побежала в церковь на панихиду. Сорок дней сегодня, как ушла в муках красавица Неля. Вот уж это точно про неё сказано: не родись красивой.

По молодости придирчиво женихов выбирала, да так долго, что не заметила, как состарилась. Уж после сорока неизвестно от кого родила сына. Мальчик хорошим рос, умненьким, послушным, и надо же было такому случиться – в реке утонул.

Неля чуть умом не тронулась, но выдержала, поверив в Бога и коротала свои дни вместе с мамой в молитве, хлопотах. Не заметила, что стареет, болеет. К врачу обратилась, а оказалось поздно …

Просила Зою молиться за неё, вот Зоя и старается. Из церкви пошла на кладбище, а оно на другом конце села в несказанных красотах берёзовой рощи, что стоит на бугре над речкой. Тихое, спокойное место – лучше для последнего пристанища бренных останков и не найти.

Всплакнула над свежим холмиком, подумав, что скоро и они с мамой здесь упокоятся … и бегом домой …

Мама не спала, но лежала, накрывшись по самые глаза одеялом. Затаилась и испуганно следила за Зоей. Смешная, ну дитя неразумное – спряталась, да разве запах скроешь.

Не признав старшую дочь, стесняется её, даже боится. Жалость сковывает сердце и льются из глубины его слова добрые, ласковые.

Старушка плачет: «Уж, прибрал бы меня Господь быстрее, вот мучение тебе со мной».

— Да, что ты, мама, какое мучение! Ты только живи! Живи, мама!

— Добрая ты, — потянулась рукой погладить, а голос тихий нежный, — виновата я перед тобой, сильно виновата. Ты уж прости.

— Признала, — выдохнула Зоя да испугалась так, что руки задрожали, схватила телефон и батюшке звонить.

Говорит, что у мамы вдруг ум прояснился – плохой знак, просит сегодня её пособоровать. Батюшка – добрая душа, согласился, выкроил часик, зная по опыту, что время такого внезапного просветления и даётся как раз перед смертью для покаяния.

Кинулась Зоя порядки наводить, а на сердце и радостно и грустно. Радостно — матушка, наконец-то, признала её; грустно, что близок час расставания и, смахивая непрошенные слёзы, маму помыла, во всё чистое, даже праздничное нарядила.

Дома прибрала, угощение приготовила, а слёзы льются, льются …

— Ты бы посидела, неугомонная, — мама не спит, как обычно, — всё это лишнее … лишнее, ненужное …

Зоя села рядом, прижалась, дышит маминым запахом, словно себя заполнить им хочет, чтоб не забыть, не растерять после. Обняла бы с силой великой, да боится больно сделать.

— Да будет тебе, — старушка едва лопочет в объятьях, — несчастнорожденная ты моя. Несчастнорожденной называла её бабушка, а ещё часто говорила: «Ох, не к месту родилась, неказистой получилась — в праздник груша, а в будни клуша».

Обижалась Зоя крепко и всё мечтала уехать как можно дальше от родных и никогда не возвращаться. И уехала, затаив на всех обиду крепкую … И вот недавно только вернулась …

— И правда, — подумала Зоя, — всё суета, только надо жизнь прожить, чтобы понять, как мало нам в итоге надо. Понимаешь, что главное, а что нет, обычно, с потерями.

Бегала она с почтовой сумкой по городу в молодости, ловко крутила велосипедные педали и не ценила здоровые ноги. Стала слаба глазами, прочувствовала, какое же это счастье — видеть.

Много хлопот доставлял муж – и выпить любил, и налево сбегать не отказывался, каждый раз клятвенно обещая, что больше никуда и никогда, а умер и оборвалось что-то внутри …

Сестра, что всегда казалась чужой, как заболела, так у Зои сердце останавливалось от страха потерять её …

— Ты знаешь, — шептала Неля, умирая, — если бы можно было всё заново начать, разве позволили бы мы сами себя обворовать, у самих себя счастье отнять? Но жизнь не повернёшь вспять, не воротишь, ни одну минутку не возвратишь, ни одну секунду …

Зоя глядела на сестру, и каждая клеточка в ней сострадала – исхудавшая, глаза и рот запали, нос заострился, ни одной волосинки на голове, а она, преодолевая слабость, просит Зою простить мать: «Не суди, не копи обиды, пожалей, ведь в одно мгновение может оборваться жизнь.

Да, мало она тебе дала тепла, но что мы знаем о её жизни, чтобы осуждать … ведь у каждого есть оправдание – поверь мне – у каждого…»

Не имела права Неля рассказать тайну рождения Зои, что как-то неосторожно доверила ей мама, да и не хотела нанести сестре ещё один неприятный удар.

Иногда правда может оказаться хуже и страшнее, и больнее ранить. Ну каково человеку узнать, что зачали его не в любви, даже не по глупости в страсти, а насильничая.

Хороша у них мама была, во всём лучшая, везде первая – большие надежды подавала. Строго её воспитывали, особенно отец гордился красавицей и умницей дочкой, а в десятом классе на неё напали подонки – шла лесом из школы — надругались, да пригрозили, чтобы молчала.

В страхе слова никому не сказала. Пыталась скрыть, да не получилось. Родилась Зоя. Одноклассники к выпускным экзаменам готовятся, а она в роддом собирается.

Что ей пришлось пережить, сколько оскорблений в свой адрес услышать — не передать. Тогда девичья честь высоко ценилась. Из дома боялась выйти.

Спустя несколько лет сосватал её директор клуба. Нравилась она ему ещё девочкой, вот и воплотил свою мечту в жизнь старый бесстыдник. Ему в тот год пятьдесят пять исполнилось. Не хотела, да родители заставили стыд и срам прикрыть.     

— Прости маму, не суди, — всё повторяла и повторяла Неля, — не бывает в жизни счастья без прощения. Пока живёт в нас непрощение, пока не восстановлен мир в отношениях с родителями, родными, мы не стоим на прочной земле, а тонем, словно в трясине и не понимает, почему же это у нас ничего не складывается. Разве не так?

Зоя слушала, соглашаясь. Она уже давно всех простила, и звонку сестры, что требуется помощь, была несказанно рада. Давно хотела примириться со всеми, но не знала, как переступить через свою гордость.

Вроде и не виновата вовсе — это её не приняли, оттолкнули те, кто должен был любить, а винилась сейчас она, понимая, что приходит время, когда дети становятся старше своих отцов и матерей, а значит мудрее и снисходительней.

— Видишь, как Господь мудро распорядился, — вымученно улыбнулась Неля, — мы вместе и неважно сколько. Я так счастлива, что не ухожу в одиночестве, что дни мои последние полны и насыщены твоей заботой и любовью …

Спасибо, что приехала … Это сейчас главное, а остальное всё бессмысленно … И не плачь – смерти нет, у Бога все живы … все живы …   

Начала бредить, после затихла, устало закрыв глаза, лишь пальцы беспокойно шевелились на одеяле. «Обирается, — вздохнула нянечка, — уходит». Никогда так горько не страдала душа у Зои. «Нет, — шептала, — нет!». Почудилось ей тогда, что сердце у них было одно на двоих и вот разорвали его.

Невозвратная потеря выжигала душу, не слезами, казалось, заливалась она — кровью. Как возвращалась домой – не помнит …

И вновь винила себя. Долгие годы ревностью была наполнена душа её по отношению к сестре. Даже имени её красивому завидовала: Нелли …, и ни одного шажочка не сделала навстречу … ни к сестре, ни к маме … Что ж на кого-то кивать, да на кого-то обижаться …

— Неля-то, поди, умерла, — мать пытается встать, — не говори ничего, сердцем чую …

Промолчала в ответ, а тут и священник подошёл. Зоя вышла и облегчённо выдохнула. Бесконечно долго тянулся этот день. Гудели ноги и тревожила нарастающая боль в коленях, двоилось в глазах и сжимала, до тошноты, тисками голову мигрень.

Устала Зоя, устала и физически и морально, но осознание, что всё она сейчас делает правильно — всё, что должна, что просто обязана, давало не только силы, но и приносило утешение.

Она уже поняла, что нет ничего важнее душевного покоя и умиротворения в отношениях с близкими, что прощение исцеляет не только душевно, но и физически.

Как приехала в родительский дом, выкинув прочь из головы всё прошлое, куда только подевалась опустошённость, что убивала каждый её день; вечно плохое настроение, недовольство, нервозность.

Не поверила бы, кабы раньше услышала, что хватит у неё на всё это сил. Хромая, с палочкой, вошла в дом …, а главное – успела в отпущенное ей время на этом свете со всеми примириться и свою душу спасти …   

Весь оставшийся день мама спала. От ужина отказалась и не проронила ни единого слова, а Зоя уснуть не могла, слишком была измучена.

Расслабленно сидела на ступеньках крыльца, провожая в ночь долгий деревенский закат. Приятно освежает вечерняя прохлада, и с сумерками входит в сердце грусть.

Вспоминает мужа, сестру … Переживает за неприкаянного сына, что мотается по миру в поисках своей птицы счастья и не находит её – ни дома, ни жены, ни детей.

«Знала бы как правильно жить, — думала, — как правильно детей воспитывать, знала бы, где упасть … А сын тоже, бывало, ей обиды высказывал …»

Июньские вечера длинные, прохладные, не заметила, как ночь пришла, сидела бы и дальше, да спать пора, неизвестно, что следующий день готовит.

Подошла к маминой кровати. Прислушалась. Старушка спала. Долго смотрела на милое сердцу лицо, стараясь запомнить каждую его чёрточку, чтобы согреваться после в холод и невзгоды, вспоминая родимые черты. На цыпочках пошла к дивану и, наконец-то, легла …      

Тихо, лишь монотонно тикают ходики и молоточками продолжают биться мысли в голове, блуждая, словно по тайным переулкам старого забытого города, пытаясь отыскать что-то важное, значимое. Вялостью сковывает тело, цепенеет и успокаивается душа.

Зоя лежит, не шевелясь, и глядит в окно, а окно смотрит в ночь – туда, где мерцающие звёзды хранят тайны мироздания, где дымчатая россыпь Млечного пути надёжно прячет сердце нашей галактики, где в бесконечном пространстве по звёздным тропам скитаются наши души.

В окно заглядывает, лукаво играя, луна, и в её свете Зоя видит бабушку, сестру, мужа – их взгляды нежны и наполнены любовью. К изголовью кровати подходит мама …

Она садится рядом и, нежно обняв, как в детстве, укачивает Зою, …, а после, поцеловав, встаёт, и не спеша уходит вверх по звёздной россыпи, легко перелетая от звезды к звезде …

Оглядывается – молодая счастливая, и долго машет дочке рукой … точно так же, как прощалась с ней тогда, когда увозили её девочкой в интернат …

«Только тогда она плакала, а сейчас смеётся», — подумала Зоя, и, улыбнувшись маме в ответ, крепко засыпает …

24.06.2021

Автор Людмила Колбасова

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.