Игра в карты с домовым. Автор: Надежда Листопад

— Ля, шо цэ такэ? — баб Нюра взялась за уборку чердака и наткнулась на старинный сундук.
Никто не помнил, откуда появился здесь этот древний, добротно сколоченный монстр в чугунных заклёпках, и, главное, какие силы заволокли его наверх.
Покатая крышка была заперта на увесистый замок, что баб Нюру не смутило. Навалилась на ломик, хэкнула, и вуаля.
Вскрыла.

Нырнула в распахнувшееся нутро, сверху обнаружила пелёнки. Белые, в жёлтых утятках.
— Эээх, сколько часов за той тканью выстояно… Зато вона какие, что вчера шитые!
Следом достала изящное платье. Юбка солнце клёш, рукав фонариком, пуговки под перламутр.
— То ж моё девичье! К деду на свидания бегала… — постояла немного, приложив узкий наряд к раздавшейся за прожитые годы груди. Вздохнула.
Вынула холстяную блузу и прямую юбку из солдатского сукна.
— Мамино. Парадное…
Закинула голову, сдерживая слезы. Всхлипнула.

Дальше шли битые молью наряды. Шёлк, батист и бархат, кринолин на конском волосе, пожелтевшие кружева.
— Отродясь такого богатства у нас не водилось. Хотя… Прабабка, кажется, была из дворян.
Вывесила найденное на верёвку, протянутую через весь чердак для сушки целебных трав, снова нырнула в сундук.

На дне обнаружила тщательно замотанный кулёк. Расколупала узел бечевы, развернула.
Махорка.

— Надеюсь, оно! — довольно подумала.
— Дед давно не курит, чаво это тут лежит? — громко сказала в сторону, — если только не домового. Эй! Твоё? Выходи ужо, знаю, что тут!

Невидимый хранитель дома носился вокруг баб Нюры, теребил седую бороду.
— Ох–хо–хооох! Проявляться перед людьми строжайше запрещено! А с другой стороны, кто ей поверит?
К тому же знает откуда-то про меня…
Но закон же! Пятьсот лет живу, ни разу не нарушал!
Дак тогда махорку выкинет. Удачный был урожай. Уж и кустов тех нет! Берёг-берёг для праздника, а теперича выбросить? И что её понесло на чердак? Ещё и в мой схрон? Сломаю дурацкую лестницу, чтоб не лазила куда не следует!

Баб Нюра устала ждать.
— Ну, раз ненадоть, сожгу.
— В костёр? Лучшую махорку за последние сорок лет? — завопил домовой и проявился перед хозяйкой дома.

— Ага. Так и знала. Бери и прячь лучше!
— А ты шо ж, и орать не станешь? — удивился хранитель.
— Ой, я деда по утрам не пугаюсь! А ты вона, куда симпатичней. Пошли в хату, чай пить!

Заперли чердак, спустились, затрапезничали.
— Можа, по стопочке? За знакомство?
Знаешь, какой самогон знатный имеется! — встрепенулась хозяйка.
— Конечно, знаю! Я ж его до ума и довожу. Сиди уж, принесу.
Домовой сбегал на улицу в погреб, распечатал бутыль, отлил треть в лафитничек.

— Дед-то скоро вернётся?
— Та ты шо, не знаешь барина? Коль ушёл к соседу, жди затемно! Ну, здравы будем. Я себе наливочки, послаще–послабже, а ты давай, не сачкуй.

Повспоминали прошлое, посплетничали про соседей. Усидели пол яблочного пирога. Разогрели котлет.
Немного попели.
— А давай, что ль, в картишки? — хмыкнула баб Нюра.
— Можно! На антирес али как?
— Не, вхолостую куража мало. Давай на копеечки. У тебя, поди, припрятано?
— Имеем сбережения, — пригладил бороду хранитель.
Отлучился, принёс затёртый кошель с советскими бумажными рублями.

— Ну, хучь ужо и не деньги, но всё не на сухую, — сдала карты хозяйка.

Первый кон продула вчистую. И второй. На третьем немного отыгралась.
Домового накрыл азарт.
Не заметил, как без денег остался.
— Иии… Только во вкус вошла. Расходиться страсть как не хочется!

Хранитель принёс кожаный мешочек с монетами.
— Императорские? То дело. Поехали.
Карты кружились меж пальцев баб Нюры, оседая козырями в её ладонях.

— Да твою ж дивизию! — психовал домовой, в очередной раз проигрывая, — закурю?
— Кури, милок, кури. Ещё по одной?
Чокнулись. Выпили. Продолжили.

— Ах ты ж, чую, что удача рядом! — крякнул домовой, порылся в кармане и шлёпнул на стол заначку, — рубль. Константиновский!
— Быть того не может! Поди подделка. Трубецкого.
— Обижаааешь. Сдавай!

Оказался прав, удача распахнула над ним свои крылья — выиграл.
Но через три кона снова остался в дураках.
Крякнул досадливо, плеснул самогона уже в гранёный. Нахмурился.
— Мухлюешь?
— Как можно! Я хучь раз кого обманула на твоей памяти? — оскорбилась баб Нюра.
— А то! Кто деду уже тридцать лет обещает «давай сегодня побольше потрудимся, а на завтра весь день отдыхать»?
— Дак я не против! Ему самому зудит до работы! Эх, чую, везенье кончилось…
Слушай, а моя прабабка дворянкой, кажись, была? Вон и платья тому подтверждение. Неужто токма их сберёг?

Домовой что-то натужно прикидывал, шевелил губами. Махнул ещё стакан.
— Эх, была–не была! Давай лопату!
Убежал в сад. Вернулся, отряхнул от земли почти истлевшую тряпицу, бережно развернул:

— Верно говоришь, кровь у тебя не простая. Граф Яблоновский твой прадед. Только опасно было про то раньше помнить. Драгоценности эти с приходом советской власти спрятали.

Баб Нюра ловила каждое слово. Прошлое рода, тщательно скрываемое родителями, наконец прояснялось.
Она смахнула слезу – знала, чем всё закончилось. Легонько стукнула по столу.
— Неча сырость разводить. Что ставишь?

Домовой выложил невероятной красоты сапфировый перстень.
— Его!
— Слушай, уж дед скоро вернётся, надоть закругляться. Сыграем оба на всё?

Хранитель нутром чуял, что удача на плече сидит. А разве ж не первая его задача – сохранить и преумножить?

Не выдержал, вытряхнул на стол украшения. Изумруды, бриллианты, рубины заиграли в свете уходящего солнца, раскинули разноцветные сполохи на старую скатерть.
Баб Нюра ошалело присвистнула и сдала карты.
***
– Ну на што тебе это добро? Еды не трэба, вещей тоже! — гладила домового по голове баб Нюра.
Проигравшийся хранитель зло рвал бороду и рыдал:
— Где? Где ты так научилась играть?! Ты же из приличной семьи!

— Без обид, слукавила. Я по юности уехала в город. Учиться. Да не в ту компанию попала, к фартовым. Вона где отличницей стала. Доход шальной через край лился.
Но недолго прикуп в руки шёл, замели нас однажды мусорские на большой игре, а дед у них был главным опером. Допрос за допросом, завертелась любовь. Он меня из дела—то и вычеркнул. Свидетелем прошла.

Он, сам знаешь, порядочный шибко. Совесть заела, уволился. Помыкались мы в городе, да сюда подались, благо было куда вернуться. Своё хозяйство – добре подспорье. Не бедствовали. Потом родителей не стало, дети подросли, снова, значитца, вдвоём кукуем. Да что я рассказываю, всё перед твоими глазами прошло.
Потому со мной хозяин и не садится играть, знает, что шанса нету. А руки-то помнят! — довольно усмехнулась баб Нюра, потирая натруженные, чуть тронутые артритом, но всё ещё ловкие пальцы.
— Про меня как узнала?
— Помогал шибко. Не раз замечала. Поняла, что надо схрон шукать, выманивать. Ну и вот.

— Зачем тебе столько денег? Верни хоть драгоценности!
— Не могу, дружок, прости. Дочь вторым беременна, надо справить квартиру побольше. С работы её, из картинной галереи, выгнали, мол, помоложе найдут. Пусть свою откроет.
Сын дом купить хочет, к нам, старикам, поближе. А сосед как раз хоромы продаёт, в город переехать надумал. Деньжищ немерено просит.
Да теперича сладим.
И тебе угол достроим, хватит на чердаке мыкаться!

— С печкой? — шмыгнул носом домовой.
— И с окошком! В баньку ходить будешь с дедом. Чичас и познакомитесь! С внуками станешь возиться, мудрость передавать. И мне с твоим доглядом легче станет, они ж шебутные страсть!
Про родню всё обскажешь, толком не знаю ничего…
— Ну, может, оно и к лучшему, — робко улыбнулся хранитель.

Так и вышло. Уж что—что, а слово своё баб Нюра крепко держала.!

Рейтинг

5 из 5 звезд. 1 голосов.